«Небо, разбивается осколками веры,
Словно траурно плачет по тебе.
Что за имя мне дал ты? Я не помню.
Позови меня им поскорей».
По всей округе вместе со шквальным и промозглым ветром слышался прощальный марш и торжественно-печальные звуки оркестра. Горестные, полные отчаяния завывания толпы были оглушительны и тлетворны. У каждого, кто слышал их, щемило и разъедало сердце от концентрированной, словно мёртвая мана, горечи. Плач и вой простых граждан, будто потерявших не принца, а настоящего короля, был слышен по всему Роану. Они сопровождали закрытый позолоченный гроб из белого священного дерева, что с трудом несли десять рыцарей. И не от того, что им тяжело или неудобно, просто слёзы застилали глаза. Ведь для них был потерян не просто командующий, а боевой товарищ и даже, в каком-то роде, друг. Стройный ряд дворцовых гвардейцев ни на секунду не опускал поднятые вверх мечи, церемониально провожая в последний путь своего бывшего наследного принца. Нет, да дрогнет у кого-то рука от тяжести чувств глубокой утраты. Наточенные, обоюдоострые мечи, нацеленные в небо, казалось, пытались проткнуть его. Изрезать и низвергнуть до них, простых смертных. Даже у самого праведного и верующего человека закрадывалась мысль, что Богиня, пусть и на краткий мир, отвела от них свой взор. Отвернулась от своего самого чистого и выдающегося ребёнка, закрыв глаза на эту безверную и жестокую кончину. Солнечную столицу заволокли грузные и тёмные тучи. Холодный, как стеклянные иглы, дождь ниспадал на землю. В этот день леденящий саму душу мороз проник в тела, ломая кости всем, кто оплакивал венценосного принца. Король Зед одним днём постарел на целую жизнь, на его лице — отцовская мука, а во взгляде — боль утраты. Роберт смотрел на всё со стороны и не испытывал радости от перешедшего к нему титула «кронпринца». Он желал добиться его своими силами, победив своего выдающегося брата в честной борьбе за трон, однако… Роберт посмотрел в пронизанное молниями и грозами небо, прикрывая чуть покрасневшие и ноющие глаза. Всё аристократы в коем-то веке отказались от роскошных и кричащих нарядов, облачившись в траурные одежды самых тёмных цветов. Роберт отрешённо думал, что все они были нелепы, словно павлины, измазанные в гудроне. К их лицемерным и полным скрытых дум лицам не шла почётная одежда. Укрываясь от дождя защитными заклинаниями, не дав и капле коснуться тела, с некой насмешкой смотрели на водрузимый на пьедестал гроб. В глазах так и читалась ирония: «Ты был таким выдающимся, Альберу, и где же ты теперь?», молчаливо они превозносили себя над почившим. Как невоспитанные дети, надевшие костюмы с чужого плеча, аристократы вызывали в Роберте только снисхождение и жалость. Среди этой толпы не было никого достойного ему в соперники, кроме… Взгляд кронпринца упал на человека в самом начале процессии, что холодно и отрешённо глядел на гроб перед собой. Он стоял ближе всех пьедесталу, взирая без всяких мыслей на промокшую крышку, покрытую церемониальным покрывалом с гербом королевской семьи. Его чёрный форменный костюм потяжелел и насквозь пропитался дождём. Единственный, кому шёл этот тлетворный и мрачный цвет, словно сделанный по нему. И всё же, обдуваемый свирепыми ветрами, оставался недвижим и безразличен. Бордовые волосы, потемневшие от влаги, налипли на бледное, практически меловое по цвету, лицо. Как застывшая навеки скульптура мастера, с прямой спиной и расправленными плечами, бездумно наблюдал за происходящим. Роберт нахмурился, видя, как по достоинству оценённый его братом талант и, впоследствии, уже огранённый алмаз главнокомандующий Кейл Хенитьюз один среди знатной толпы стоял без защиты под дождём. «Разве они не были вместе?», — с толикой упрёка думал Роберт, не видя на этом надменном лице ни капли скорби или горечи, будто тот просто праздно стоял там. Впрочем, Кейлу было всё равно, что о нём и кто думал. Свирепый дождь тарабанил по его одеревенелому телу, застилая глаза. Какофония звуков оркестра, плача и горестного скулежа людей, смешались на фоне, что не разобрать. Прикрыв глаза, Хенитьюз молча наблюдал за массивным и безликим гробом. Колючие капли стекали с его ресниц, падая на щёки, как непролитые слёзы. У него сегодня не было причин для грусти. Ведь Альберу на самом деле не умер. Поджав тонкие и бескровные губы до прямой и жёсткой линии, он крепче сжал кулаки. Кроссман был не тем человеком, который уходил не попрощавшись. Ничто не могло сломить этого царственного придурка, Кейл знал это, как никто. В этом белом с позолотой гробу просто не мог быть он. Деревянная крышка скрывала под собой страшную и большую тайну королевской семьи. Ведь внутри не было тела. Не могло быть. Ветер завывал жалобно и горько, будто пел свою душераздирающую панихиду усопшему. Люди, пребывая в трауре, с тоской в своих сердцах ждали грядущего будущего. И отчего-то былой и радостной надежды в них больше не было. Столица Роана утопала в отчаянии.***
Только вернувшись домой, Кейл осознал, насколько сильно замёрз. Всё его тело продрогло от холода, а конечности онемели от долгого стояния без движения. Раон мельтешил перед ним, накидывая то одно полотенце на голову, то другое. Ганс был ничем не лучше этого ребёнка, то и дело теребя молодого господина за промокшие насквозь рукава в попытке снять тяжёлый форменный пиджак. Хенитьюз удивлённо наблюдал за ними, не понимая причины суеты и волнения на их лицах. Небрежно сбросив с себя одежду, он проследовал прямиком в ванную, погружаясь в горячую воду, закрыв глаза. Провожая долгий и утомительный день в тепле и умиротворении. И если Кейл и хотел отдохнуть в свой заслуженный выходной, вокруг него было слишком суетно и шумно. Ганс носился из комнаты в комнату с бледным, как у мертвеца лицом, то и дело спрашивая, нужно ли что-то Хенитьюзу. Тот только закатывал глаза, поудобнее устраиваясь с книгой в кресле, поглаживая приютившегося на коленях Раона. Кожа малыша была прохладной и гладкой. — Только чтобы ты оставил меня в покое, — вздохнул беспомощно Кейл. Сторожащие на пороге Чхве Хан и Лок смотрели на него с неприкрытым страхом и тревогой. Хенитьюз не знал, с чего все эти люди резко стали гиперопекать его, как обезумев одним мигом. Кейлу хотелось тишины и спокойствия сейчас. Стоит Альберу вернуться в столицу, тот непременно нагрузит его работой. Ему нужен перерыв, чтобы набраться физических и душевных сил перед очередной кабалой спасения всего мира. — И их тоже забери, — махнул рукой в сторону погрустневших Чхве Хана и Лока Кейл, чтобы Ганс наконец-то их увёл. Оставшись в тишине, Хенитьюз не сдержал ещё одного тяжёлого и драматичного вздоха. Люди вокруг него просто помешались, словно ошалелой травы объелись. — Когда этот чёртов принц вернётся, то за всю эту суету одними золотыми дощечками не отделается, — дал себе слово Кейл, фыркнув. Раон приоткрыл свои большие голубые глаза, смотря на своего слабого человека снизу вверх, и ничего не сказал. Задумчивый и тихий, ребёнок продолжал лежать на коленях Кейла, поджимая под себя в страхе и тревоге лапки и большой хвост. Ему было невыносимо от глупого вида его слабого человека. И прежде общительный и красноречивый, маленький дракон не находил, что сказать. В силу возраста и воспитания, он не знал слов утешения, в уме прикидывая, сколько золотых монеток успел скопить и сколько на них вкусных пирогов можно купить. Наверняка Хенитьюз обрадовался бы им, ведь пироги делали людей счастливыми, в понимании Раона. Прежде, чем Кейл успел ещё разок проклясть светлую голову Альберу, перед ним, по волшебству, что-то упало. С глухим стуком, обычный невзрачный белый конверт приземлился на кофейный столик у ног Хенитьюза. Аккуратно наклонившись, чтобы не потревожить спящего Раона, Кейл поднял письмо и повертел в руках. До боли знакомым почерком было аккуратно выведено на обороте: «Кейлу Хенитьюзу».