***
В тот холодный день Карл решил в который раз обойти каждую улочку, надеясь уловить самую мелкую улику. В таком раскладе обстоятельств он чувствовал себя детективом из второсортных повестей, ну или же героем какого-то сопливого романа, в котором главное лицо ищет свою любовь в большом и совершенно незнакомом городе. Нагнетало всё: начиная от косых взглядов людей, которые понимают, что перед ними фриц чистой воды, а не британец, заканчивая своим финансовым положением, не дающим возможности даже найти какую-то захудалую комнатушку на окраине. В послевоенном городе и не пахло богатством; кругом всё ещё разруха, а тем, кому всё же удалось найти хоть какую-то работенку, платят всего-то какие-то гроши, которых хватает только на хлеб с молоком. Однако, всё так же по улицам ходят богатенькие магнаты со своими жёнами, разодетыми в роскошные одежки. К последнему типу, вероятно, и относилась пропавшая для Карла леди Димитреску. И не удивительно оно, когда её лицо красуется на афише громадного театра, что недавно распахнул свои двери для всех желающих, для тех, кто желал на вечер забыться под воздействием медового голоса Мисс Ди. Когда Карл увидел афишу, по началу даже не поверил своим глазам! Точь в точь та женщина была, как Альсина, а плакат, гласивший огромными буквами знакомое ему имя, это только подтверждал. — Вот ты и попалась, ведьма… — пробурчал Хайзенберг себе под нос, едва заметно улыбнувшись. Внутри всё приятно затрепетало, а затем громко завыло. Каково же было то ощущение приятным… С его дорогой Альси, с его ненаглядной бабёнкой размера XXL, было всё чудесно, даже вырывается на большую сцену, как и хотела. Мечтала быть любимой, желаемой, и Карл это чудесно знал. Ну, вот такая она натура, любящая внимание к себе и только себе. Не стала бы та смотреть, как другие расцветают на сцене, а ей, Альсине Димитреску, не дают. Поэтому, это было предсказуемо, что она вернётся в объятия публики, не сразу, конечно, а когда наберется сил. И вот, перед Хайзенбергом открылась всё та же сильная и независимая женщина, с горящими глазами и с ослепительной улыбкой. Пускай даже смотрела она на него не вживую, а через плакатный лист вечернего шоу. Чувствовалось, что Димитреску рядом, у сердца.***
Альсина четко прокручивала в голове время. Половина седьмого вечера. Она должна быть уже там, в театре, однако предательски разболевшаяся голова не давала сосредоточиться на сборах. Тем более, когда разум был переполнен каким-то странными мыслями. А что, если её не вспомнят, не примут… А если она слишком стара уже стала? Нет, такие мысли пагубно сказываются на грядущих поступках, в этом есть доля правды, однако в глубине души леди Димитреску никак не ощущала себя старой. Ей за сорок, и что с того? К тому же, что может волновать, когда Альсина всё ещё цветёт и с каждым днём распускается всё краше, как розовый бутон. Только вот, почти что шесть лет, как-никак, прошло с тех пор, как Мисс Ди своим присутствием в последний раз произвела фурор в каждом британском театре. Однако и отменить шоу та попросту не могла, совесть бы замучила; какое-то чувство извне просило, слёзно умоляло её не делать этого, так и кричало «Не делай этого». Такой неизведанный трепет в душе, словно вот-вот произойдёт что-то поистине важное. Что-то из ряда затаённых желаний, прихотей. Как минимум, просто хотелось, чтобы голова перестала раскалываться в такой неподходящий момент! К слову, мигрень в гостях у Альсины бывает до отвращения часто; после репетиции болит голова, когда выходит на отвратные для неё встречи, но страшнее всего, когда ложиться спать, думая о многих, как казалось, незначительных вещах. К примеру, она не засыпала, не пустив в мысли троих дочерей, а вместе с ними и Карла. О последнем та думала каждый божий день, каждый вечер представляла, а что было бы, если б этот подонок взял да и послушал бы её. Если бы не ушёл тогда утром, присягаясь, что однажды вернётся… Знал же, гад, что лжёт в лицо женщине, ну и зачем же давал ей ложные надежды? И в письмах, которые Альсина хранит у себя в письменном столе по сей день, пламенно рассказывал о том, что совсем скоро увидится с графиней… Зачем это всё, когда прекрасно понимал всю сложившуюся ситуацию? Если для того, чтобы только в лишний раз расстроить Димитреску, то ему это удалось. Но злиться на этого разгильдяя сил уже не было, Альсина и без того слишком часто давала волю эмоциям, и бранила немчугу последними словами. Старалась вспоминать его только с хорошей стороны. Каждую ночь мысленно желала, чтобы он прямо сейчас оказался рядом, около неё. С присущей ему грубостью пустил руки по бокам женщины, залезши на кровать прямо в своей обуви. Этого чертовски не хватало. Засыпала в итоге одна, смотря на одну пустоту, где нет ни её дочерей, ни Карла, по которому та страшно скучала, хотя боялась это признавать. Как бы сейчас в сон не провалиться! На носу важное мероприятие, на котором Альсине следует выглядеть с иголочки. Всякие роскошные одеяния заставляли Димитреску хоть на секунду почувствовать себя счастливой, живой, а не пустой оболочкой, жалко напоминающей примитивную форму жизни. Ради такого события даже пришлось попрощаться с уже приросшим к шее кулоном, который когда-то был подарком Хайзенберга. Украшения Альсина со скрежетом в душе покрутила в руках, а затем положила в шкатулку, убирая её с глаз долой. Часики тикают, стоит поторапливаться. Люди — существа нетерпеливые, ждать не станут. А пунктуальность — важная черта характера каждой воспитанной леди, поэтому графиня бы себе просто так не позволила пренебрегать временем.***
С неба спускаются малехонькие снежинки, покрывая собой всё вокруг. Кто-то уже спешит домой с очередного тяжелого рабочего дня, кто-то старается забежать в какую-то тёплую бакалейную лавку, чтобы как следует отогреться, а кто-то, как, к примеру, Карл, стоит около театра, который яркими огоньками завлекал к себе прохожих. С минуты на минуту должно начаться представление, на которое у Хайзенберга были огромные надежды. Он знал, что увидит её, Альсину, услышит её чудесный голос. В толпе он выглядел, как обычный мужчина, ждущий невесть-что, однако в отличии от любого другого человека здесь, тот знал их обожаемую Мисс Ди от «а» до «я». Бился об заклад, что никто другой тут и предположить не мог, что румынка на деле бежала на Родину, не потому, что бомбы над головой летали, и не из-за того, что предательница Британии, а всему виной было её горе. Никто не знал, что Мисс Ди не существует в априори, есть только Альсина Димитреску. Раненная до глубины души, обозлённая на весь мир с его подлыми законами. Карл был единственным, кому Альсина в своё время доверила эту тайну. Она бы никогда даже и слезинку не проронила на публике, оставалась бы той, кем привыкли её видеть. Уверенной, местами стервозной, никак не чувственной и ранимой. Не как женщину, которая готова убивать, лишь бы ей одной было хорошо. Короче говоря, лелеял надежду, что через пару минут он её увидит. Год уже прошёл с момента, когда Хайзенберг дал ей своё обещание… До сих пор ему снится, как Альсина выходит с ним на проводы в одном только пальто и в совсем лёгком платье… Дура, вырядилась тогда так, словно там не буря с лютым морозом были, а приятная весенняя погодка, просто смешно! Наивно было предполагать, что без приглашения его куда-то там пустят, а если он крикнет, что эта дамочка ему знакома, то все только громко посмеются над ним со словами: — Её знает вся Британия, глумливый ты идиот! Да и куда, собственно говоря, пустят человека, который выглядит не лучше жалкого бродяги? Так и получилось, что все люди уже были внутри, в том тёплом зале с живой музыкой, а немец остался сидеть на огромных каменных ступенях, которые вели в театр. Холодом пробирало до самых костей, а снег падал прямиком за шиворот, заставляя каждый раз передергиваться, когда чувствовался холодок за спиной. С каждой минутой в горле застревал ком, вынуждая покашливать, как ненормальный. То ли из-за волнения, то ли из-за неизведанности перед тем, мол, что если всё же и этот план провалится, так и не соединив вновь воедино Карла с Альсиной. Вот так и выглядит отчаяние. Когда не знаешь, что будет, когда не понимаешь, где ты и что ты вообще такое. Что представляешь из себя? Почему ты тот, кто прикидывается австрийцем до последнего, кем угодно, румыном, британцем, лишь бы не поймали на живом. Корить себя за то, что ты тот, кем являешься на самом деле — страшно в любом случае. Растить в себе ненависть к другим за их деяния — вопрос уже другой. Карл боролся только за себя, не за рейх, не за фюрера, которого втайне ото всех ненавидел. Не для других солдатов и сограждан. Ему нужен был по началу лишь он один, а потом в жизни возникает та леди из замка. Получается, что вся борьба была нацелена не только во благо себя самого, а ради Альсины и её счастья… Если бы Карл два года назад встретил себя нынешнего, то громко рассмеялся бы тому в лицо, попутно получая по роже от нынешнего Хайзенберга. Как можно было быть таким эгоистом? К чему был весь тот фарс, ругань, те спектакли, которые он на пару с графиней устраивал по вечерам? Знал же, что любит Альсину, эту ведьму, оглоблю аристократическую. Она была ему не чужой, была родной. Роднее всего, даже предательской Родины и свободы, роднее покойного отца и всех-всех на Земле. И как бы это не было паскудно признавать, Альсина ему была нужна, а Карл нужен был ей. Если в будущем Хайзенберг так и не найдёт её в этом муравейнике, то даже и не посмотрит на любую другую клушу, ведь зачем ему кто-то другой, когда он по уши влюблён в одну определенную даму. От подобных мыслей в животе пропадали бабочки, улетая восвояси. Уже не сидя на ступенях, а буквально лёжа на них, мужчина смотрел в небо, затянутое густыми облаками, сквозь которые проклёвывались лунные лучики. И снег идёт, прям как в тот день, когда Карлу суждено было переступить порог замка. Символично, что с Альсиной он прощался также под снегопадом. А если мужчина не найдёт её под такой же снегопад, то засунет суеверие куда подальше, окончательно перестав верить во всякую чертовщину. И всё же, с его стороны было наивно думать о возможной встрече с женщиной. Вероятнее, все эти люди, которых народ очень хорошо знает, не станут ломиться через главный вход, а пройдут тихо и совсем незаметно, например, сквозь меньшие входы, которые Карл любил назвать норами, когда жил в замке, где эдаких норок было не сосчитать. И что же выходит, себя Карл почувствовал дураком, которого эффектно развели! Слышно, как издали играет музыка в глубинке театра, слышны аплодисменты. Все они принадлежат ей, Альсине, это Карл знал уж наверняка. И, кажется, страшно ревнуя Димитреску к публике, немец сам совсем не заметил, как быстро пролетает время. Пальцы на руках чувствуется с трудом из-за лютого мороза, а щеки словно наливаются холодным кварцем. — Эх, Альсина-Альсина… — начал причитать Карл, вставая с ледяной поверхности, от коей он будто отлипал. — Вот как найду тебя, лично мне петь будешь! — про себя пробурчал Хайзенберг, запихнув руки в бездонные карманы своего потрепанного пальто. Проходя под каменными колоннами, было отчётливо слышно, что публика в восторге. За несчастный час люди уже несколько раз одаривали друг друга посменными авиациями. Был бы Карл там, то наверняка бы орал в адрес Димитреску громче всех, как минимум потому, что просто давно на неё не смотрел, не слышал голос, не видел то, с какой скоростью меняется её взгляд с задумчивого на более спокойный…***
Альсина выглядела, как Богиня, не иначе. Какова же была её красота, любой бы голову около такой дамочки потерял. Давно же она так в свет не выходила; прав был Карл, надо было давно бежать от скуки куда-то, а не прятаться от мира и своих душевных травм Бог знает где. Люди так и цеплялись к ней, расспрашивали о чём-то, старались разузнать что да как, и, что самое главное — почему от певицы не слуху, не духу уже шесть лет. Ей любо смотреть на то, как мужчины нежно подносят её руку, облеченную в шелковые перчатки, к устам, как они ломаются перед ней; конечно, всё это наигранное шоу, все довольствовалось только её привлекательностью, а не острым умом и весьма не слабым самолюбием. Высшие чины готовы ей были отдать последнее, да хоть себя продать, лишь бы Альсина сказала хоть слово, лишь бы запела. Такие светские мероприятия были пристанищем богачей; вон направо смотришь, стоит член парламента со своей женушкой, в другую сторону голову повернёшь, а там за столиком сидят успешные люди, что-то темпераментно обсуждают за стаканом виски, сумбурно размахивая туда-сюда руками. Альсина, находясь в окружении таких высокопоставленных лиц, чувствовала себя ещё лучше, чем они. Она умнее, несомненно краше многих других, да и ведёт себя, как в действительности подобает. Леди Димитреску приковала к себе всё внимание, казалось, что не было тут ни одного, кто бы не пожелал подойти к ней. Она смотрела на каждого свысока, уже привыкла так делать; и не только потому, что на каблуках графиня была выше среднестатистического мужчины на голову, а потому, что этот безликий люд ей попросту стал чуждым, в них Альсина видела лишь самозванцев. Привыкла к тишине, где кроме себя самой и пары пустоголовых служанок никого нет. Карл называл её одичавшей; неприемлем для аристократки шум и гам, не любила яркий свет, требовала молчать, и не действовать на нервы. И всё же, в ней что-то переменилось. От шума становилось теплее на душе, хоть и голова болела со страшной силой, а яркий свет всегда значил одной — смотрят на неё. Альсина обособлена, одарена вниманием. А когда поёт, все замолкают, любуясь, как женщина буквально тает на театральной сцене. Вопросами несчастную женщину доконали фактически сразу же, стоило ей оказаться в группе почитателей. Многие помнили, что у женщины были дети, которых она иногда могла прихватить с собой, некоторые решались задать вопрос, а куда же Мисс Ди пропала на пол десятилетия? Вот до чего же вопросы могут быть неуместны! Конечно, отмахивалась от них Альсина мастерски; Карл её уже натренировал своими нескончаемыми допросами. Вот, уже скоро мероприятие к концу подойдёт, а Димитреску всё сидит за столом с людьми, большенство из которых видит впервые. Один — типичный богач со своей завистливой женой, вероятнее всего, деньги отмывает, другой — старый знакомый Альсины, и много-много ещё других лиц, имена которых женщине были неинтересны и вообще не нужны. Закуривая которую сигарету подряд, дама то заливается глубоким грудным смехом, то невзначай пилит взглядом собеседника. А на уме лишь одно — как же это ей льстит! Разговор утомляет, ей люди особо и не сдались, нужно внимание, больше, больше этого внимания. Уж ей-то его так не хватало, слишком уж скучала Альсина по своей славе. — К слову, Мисс Димитреску, — обращаются к даме со стороны, на что она реагирует весьма спокойно; обернулась она плавно, стараясь не терять образ самой элегантности, — будем рады видеть вас в Альберт-Холле на Рождественском банкете! — Я это учла, мистер Боуэн, благодарю. Однако, увы, ничего обещать не могу… Немного не те времена, — улыбается Альсина, обращая внимание на свои мелкие наручные часики, где отчётливо было видно: половина десятого. — А что же вы так резко вернуться решили, если не те времена? Сподвигло что-то? — резко звучит со стороны. Не зная, что ответить, Альсина встала со своего места, а какой-то из джентельменов подал ей увесистое пальто, которое ловко накинул на голые плечи женщины. Как-никак, вопрос же хороший. И немного подумав, делая вид, что вопрос та не расслышала, леди Димитреску коротко ответила, сверкнув лучезарной улыбкой: — Любовь… — тяжело вздыхает женщина, поправляя на себе ворот верхней одежды. Звучало это малость наигранно, никто же по-настоящему не знал, что имеет Мисс Ди ввиду. — Господа, стоит признаться, была рада провести время в вашей компании! Полагаю, что в скором времени мы непременно увидимся… Это были последние слова Альсины, сказанные в том дорогущем ресторане, что расположился при театре. Казалось бы, страна терпела кризисы, а у кого-то до сей поры остаются такие баснословные деньги, чтобы спускать их на трапезы. Почему-то Альсина чувствовала, что делает она что-то не так… Будто зря она идёт по такому пути. Нет, ей несомненно нравилось всё происходящее на данный момент, по душе было внимание, эти встречи с непонятными и порой несколько отвратными людьми. К такому образу жизни ей не привыкать, когда-то же это было обыкновенной рутиной, а сейчас словно в новинку. В погоне за счастьем, графиня забывала обо всём остальном, думала про себя одну. И если это вовсе не то счастье, что ей так необходимо, то что же тогда она вообще ищет? Будто бы ей не за сорок, а едва исполнилось двадцать, ей богу. Любовь даже из такого крепкого духом человека способна сделать размазню, оставив чувствовать себя так, будто ты наивная девочка, которая хочет бежать, да не может, ноги переломаны. Хочет кричать, а не в силах, отобрали голос. Желает любви, да разбито её сердце в сотни осколочков; его словно вырвали, разорвали, и постарались склеить, не церемонясь, пихнув назад. Сердце громко отбивало похоронный марш, когда леди шагала по громадным холлам, стараясь отыскать выход. Будто королева та шла вперёд, желая оказаться на свежем воздухе. На улицу манило, звали голоса. Общество порой может быть отвратным, льстивым, ненастоящим. Это утомляет. Утомляет, когда каждый четвёртый человек тебе лжёт в лицо, глупо скалясь.***
Карл все стоит под входом в театр, на колонну опирается. Хотелось пхнуть кого-то в бок со всей дури, выпуская всю агрессию наружу. Понимая, что тут нет того, что он ищет, мужчина медленно начал шагать по лестнице вниз, запихнув руки в карманы. Холодом пробирало, надо бы что-то выдумать, а то так и замёрзнет на улице, как голодный бездомный пёс. Уже ступая по каменному тротуару, который освещался неяркими желтыми фонарями, Карл невзначай услышал, что за углом театра кто-то сначала запустил машину, а затем немец уловил тяжёлую стукотню каблуков. Шаги напоминали ему Альсину; за год жизни бок о бок с графиней, не особо того замечая, Карл научился определять настроение по её шагам, умел различить по ним, куда Димитреску идёт, какие туфли она решила одеть сегодня. Чаще всего она была не в духе, так что шаги были томными, увесистыми, впрямь как те, что слышно из-за угла. Карл быстро, стараясь не поскользнуться на скользком тротуаре, завернул за угол, и на момент обомлел. В полумраке, в падающей со стен тени, было видно, как для высокой натуры, облеченной в тёплое пальто, шафер открывает дверь чёрного Шевроле. И слышен был до боли знакомый голос, это была она. Это была Альсина… Не в состоянии пошевелится, мужчина встал, словно вкопанный, вслушиваясь в голоса. Он четко услышал, что к даме обращались, как к мисс Димитреску, а она в привычной надменной манере неохотно отвечала. И когда до Хайзенберга дошло, что если он сейчас не начнёт бежать, то упустит всё, что так долго искал. Вот она, перед ним, всего-то на расстоянии тридцати несчастных футов. Конечно, не было сомнений, что это Альсина, это она, а не кто-либо другой. Её мужчина был способен почувствовать везде. Это была Альсина в тысяче городов, она была бы той самой везде, той, которую так любил Карл. Её голос будет всегда одинаковым, а её элегантно выточенные движения всегда стали бы узнаваемыми. То, с какой грацией она наклонилась, садясь в автомобиль, въелось в память Хайзенберга навсегда. Он хотел помчать к ней, выкрикнуть её имя, только вот, сразу же, когда женщина оказалась в автомобиле, четко назвав адрес, машина стремительно дала вперёд. Опоздал, упустил. Уже не идя вперёд, а мча вслед, немец пытался не упустить авто из поля зрения. Каждое другое средство передвижения, кроме известных красных автобусов с двумя этажами, было чёрным, все как одно! Креативность британцев просто залазила за пределы возможного, если не черный, то красный. И окажись ты вечером на улице, то какого же будет удивление, когда каждое авто было чернее ночи. Номера, увы, Карл так и не увидел, только слышал, как Альсина, совершенно не обращая внимания на происходящее сзади неё, назвала адрес, перед тем, как с треском захлопнуть дверь. Честер Сквер. Это было последнее, что услышал Карл, когда двери захлопнулись, а машина тронулась. Он бежал так быстро, как только мог, пару раз отчаянно выкрикнув имя женщины. И остановился, когда понял, что это всё. Не выйдет ничего; если продолжит бежать, то умрет на пол пути потому, что ноги отказали. Карл увидел Альсину всего лишь на пару секунд, услышал несколько фраз, однако прекрасно ощущал, что этим днём он стал ещё ближе к завершению своих поисков. Остаётся найти этот Честер Сквер, хотя, название таки знакомое. Когда бежать стало совсем невыносимо, немец остановился около телефонной будки, облокотившись на которую, тот жадно хапал воздух ртом. Вот до чего его Димитреску эта довела! Да за кем бы ещё Хайзенберг бежал? Верно, ни за кем. Это был первый и последний раз, когда он настолько унижался перед какой-то там бабой, в прошлом даже мысли о подобном не было. Эта телефонная будка попалась как раз под горячую руку. Громко треснув рукой по ней, Карл раздраженно открыл дверцу, входя вовнутрь. В кармане так и остался лежать номер мужчины, которого, кажется, звали Итаном, поэтому, на этот раз не медля, Карл закинул в автомат едва ли не последнюю монетку, которая у него была, накручивая номер этого Уинтерса. Мужчина был на тот момент единственным, кого Карлу посчастливилось знать в этом большущем городе. От него немцу нужно было не много, всего-то помочь отыскать ему Честер Сквер, где, вероятней всего, оседала Димитреску. Это была его последняя надежда, самый тусклый луч света в беспросветной бездне. Просить о помощи Карл не собирался ни за что, всего-то нужно было уточнить парочку вопросов. Если бы он на этот шаг не пошёл, то вероятнее всего остался бы без ключа к разгадке. Эдакая тайна Честер Сквер, хоть книгу пиши! А гудки в трубке идут, идут… Никто, кажется, не собирается брать телефон, что выводит Карла из себя, заставляя шептать себе под нос что-то из разряда: — Ну же, бери трубку! Бери трубку! Перед глазами до сей поры складывается та картина, которую Хайзенберг увидел. Он наконец-то смог найти её, просто упустил… Надо было закричать так, чтобы весь мир услышал о могуществе немца, чтобы весь свет разделил с ним тот момент. По своей глупости Карл не первый раз берет и всё просто так теряет, а из-за этого зачастую в результате приходится пахать в дважды упорнее. Однако, был некий стимул; ни что не станет препятствовать мужчине на пути. Ничего не остановит. Он обязательно должен посмотреть в бездонные глаза Альсины, признаться ей, что был не прав, что все сказанные им слова он заберёт обратно. Скажет, что не отказался от своего обещания, и вернулся к ней. И, конечно же, поблагодарит, что не сдалась. В Карле был толстый внутренний стержень, спасающий его от жизненных невзгод, поэтому, если приложит ещё каплю усилий, то своё обретёт чуть ли не завтра. Вот если бы этот Уинтерс прямо сейчас взял эту треклятую трубку… Не последняя надежда, конечно, но было бы славно, если б этот паренёк всё же сжалился, и ответил, как прилежный джентельмен. Карл ждёт пол минуты, минуту, тишина… А когда уже казалось, что всё тщетно, по ту сторону провода бывший генерал услышал уже знакомый ему голос… Безусловно, жаль, что улыбку Карла в тот момент никто так и не увидел. Хотя, думалось, что в скором времени её увидит именно тот человек, около которого не стыдно и грязную шутку выпалить, и улыбаться, как последний деградант.