Обрести утерянное

Приходит в себя Казуха не сразу: слишком много эмоций, чувств и движений за жалкий час времени. Начал он тревогой, от которой всё внутри неприятно пульсировало, продолжил сильной и внезапной истерикой, взорвавшей и выпустившей все эмоции наружу, а закончил неожиданным побегом, от которого не может отойти до сих пор. Продолжает хватать ртом воздух, но легче не становится совершенно. Складывается чёткое ощущение того, что этот воздух даже в лёгкие не поступает, застревая где-то на пол пути. Что очень некстати. Потому что мозг постепенно, медленно совсем, но начинает работать, и лицо Казухи с каждой секундой искажается всё в большем шоке и ужасе, пока он сам валится на мокрую траву, облокачиваясь спиной о дерево. — Что нам… делать? — осипшим, тихом голосом вопрошает Каэдехара, обращаясь к Куникудзуши, который не подавал голоса с момента, как привёл в мнимое сознание Казуху ещё тогда, в доме. Кукла продолжает молчать, вглядываясь куда-то вдаль, ищет между бесконечных стволов деревьев невесть что. А Казуха тем временем оглядывается: они находятся в глухой чаще леса. Неизвестно, как долго они бежали без оглядки и где, хотя бы предположительно, находится обратная тропинка к дому. По крайней мере для Каэдехары. — Для начала обработать твои раны, — сдаётся Куникудзуши, разрезая своим голосом тишину. Что-то меняется в кукле, Казуха отчётливо ощущает это, но не может понять. С виду всё тот же Дзуши, может только более хмурый, но что-то в его глазах не так. Они стали темнее. — Раны?.. — Каэдехара непонимающе хлопает ресницами, оглядывая себя, и только в этот момент замечает царапины на своей коже, уже успевшие даже корочкой покрыться. До мозга даже наконец доходит, что он должен испытывать боль, а потому заклинатель морщится, подбирая ноги ближе к себе. — Но у меня ничего с собой нет, — Казуха рассеянно осматривает россыпь царапин на своих предплечьях и коленках, и более глубокий, кровоточащий порез на голени правой ноги. Кажется, порезался, когда вылезал из окна. — Что-нибудь придумаем, — бесцветно отзывается Куникудзуши, опускаясь рядом. Также осматривает раны со всех сторон, хмыкая. — Будь аккуратнее, — внезапно произносит кукла, касаясь ледяными пальцами краёв раны, а Казуха застывает, слыша в этих словах завуалированное извинение?.. Нет, нет, нет. Казухе, наверное, кажется. Это всё его воспалённый мозг придумал, да. Никак иначе. С чего бы вдруг Куникудзуши вообще извиняться? Или, скорее, за что… — Э-э, — Казуха не знает, куда себя деть, загнанно сидя возле этого чёртового дерева. Хочется отвернуться и спрятаться от взгляда куклы, которым она загипнотизировано рассматривает его ногу, видимо обдумывая, что делать. И Каэдехара, желая себя занять хоть чем-то, хоть как-то отвлечься от всепоглощающих мыслей, начинает рыскать по своим карманам. — О! — восторженно вскрикивает Казуха, когда нащупывает в кармане шорт моток бинтов, которые носит на всякий случай, как отец когда-то учил. — Может, пригодятся, — всучивает в руки Куникудзуши найденное так быстро, чтобы даже не почувствовать прикосновение к чужой фарфоровой коже. Дзуши удивлённо моргает, чуть приподнимая взгляд на Казуху, но не решаясь посмотреть ему в лицо, и кивает в знак некой благодарности, накрывая ладонью рану. — Сейчас может быть больно, — предупреждает, начиная тихо проговаривать себе что-то под нос. Каэдехара даже дыхание задерживает, не зная, чего ожидать от Куникудзуши, а потом болезненно шипит, сжимая ладони в кулаки, потому что порез болезненно пульсирует от чужих действий. Фиолетовые искры блестят и переливаются под кукольными пальцами, которыми он ведёт сверху вниз, вдоль раны. Через несколько мгновений заканчивает и Казуха чувствует, как боль медленно отступает, затмеваемая приятным холодком, бегущим по коже. — Что это было? — Каэдехара внимательно следит за тем, как Дзуши принимается неторопливо бинтовать раненную ногу, и губы нетерпеливо кусает, сидя как на иголках от того, как сильно ему хочется узнать, где кукла таких заклинаний вообще начиталась. Да и… следить за медленными, аккуратными и точными действиями Куникудзуши так… приятно? Казуха мотает головой в стороны и кусает губу так, чтобы отвлечься, чтобы кровь почувствовать на языке, чтобы мысли перестали крутиться вокруг заботы от человека куклы, игнорирующей его чувства. Не хочет давать себе снова обмануться и поддаться чарам Дзуши. Ведь часом ранее ему было плевать на истерику Каэдехары, а сейчас почему-то за ум взялся, обхаживая его и раны залечивая. Жаль, что не душевные. — Заклинание, — односложно отвечает, и Казухе хочется то ли самому стукнуться головой об дерево, то ли с Куникудзуши это сделать. Потому что опять за старое взялся, потому что бесит до чёртиков и вновь подрагивающих пальцев. — Куникудзуши! — Каэдехара резко кладёт свою ладонь поверх чужой руки, держащей бинт, и вынуждает куклу поднять на него взгляд. Жалеет он, конечно же, моментально, потому что сиреневые глаза кажутся одновременно пустыми, неживыми, лишёнными прежних искр и наполненными чем-то тёмным, дёгтем, оседающим в глубине радужки, раньше казавшейся ярким грозовым небом. — Ты издеваешься надо мной? — проговаривает пылко и обиженно, крепко сжимая ледяное запястье. А Куникудзуши молчит. Смотрит в пылающие досадой рубиновые глаза и молчит, сводя с ума Казуху всепоглощающей тишиной. Потому что мир сужается до крохотной точки, в которой он сидит напротив Дзуши и не слышит ничего, кроме биения собственного сердца и циркулирующей в ушах крови. И эти звуки раздражают, бесят и доводят до трясучки, но Каэдехара не собирается отступать: он готов чуть ли не выбить из куклы хоть какие-то слова. — Заклинание, — повторяет, как болванчик. Но, когда Казуха тянется к нему второй рукой, чтобы стукнуть наконец, внезапно продолжает. — В кабинете твоего отца я нашёл некоторые книги по оказанию первой помощи, но не был уверен, что это сработает, — Каэдехара пытается внимательно вслушаться в хриплый голос Куникудзуши, чувствуя, как мозг плавится. Одновременно радостно от того, что он сказал больше трёх слов, и плохо, потому что мозг напрочь отказывается обрабатывать услышанное. — Ты лазил в его вещах? — через несколько минут выдаёт первое, что приходит на ум, а Дзуши вопросительно бровь выгибает, смотря на Казуху, как на самого тупого человека в этом мире. — А ты мне запрещал? — огрызается, но не так, как раньше: холодно и язвительно. — Меня не интересовало ничего, кроме его книг, — равнодушно поясняет, опуская взгляд вниз, и руку пренебрежительно со своей скидывает, продолжая начатое. Казуха выдыхает, принимая поражение. Облокотившись на ствол дерева, задирает голову, бессмысленно рассматривая постепенно темнеющее небо. Мало того, что в лесу темнеет намного раньше, так и идти им неизвестно куда и сколько, а Каэдехара к тому же ещё и ранен. Он, конечно, оптимистично лелеет мысль о том, что это ранение минимально повлияет на его скорость передвижения, но здравый смысл шепчет ему обратное. А Куникудзуши своим молчанием, ставшим привычным только в теории, ситуацию только усугубляет. Казухе вновь хочется высказать ему всё, что на душе упорно скапливается и тяготит, но не может даже рта открыть — устал, до чёртиков устал. Сил не осталось совершенно, а им ещё до укрытия какого-то добраться надо, а оно… Каэдехара вздрагивает, привлекая внимание куклы, только закончившей накладывать повязку. — Ты чего? — удивительно, но первым в этот раз подаёт голос Куникудзуши. — Куда нам идти? — Казуха встревоженно всматривается в безразличное лицо куклы, не понимая, почему Дзуши так спокоен. Ведь им очень важно сейчас найти место, в котором они смогут хотя бы временно залечь на дно, чтобы обсудить и разработать новый план их действий. — Возвращаться обратно не вариант, там точно ошивается Сара, тогда… — Мы пойдём к ведьме. Казуха замолкает резко, будто бы по щелчку пальцев, а вместе с ним затихают и его хаотично бегущие в голове мысли о том, у кого из знакомых они могли хотя бы переночевать. Заклинатель поднимает удивлённый, не верящий в услышанное взгляд на Куникудзуши, всматриваясь в его лицо, пытаясь найти там хотя бы намёк на шутку, хотя бы намёк на его адекватность. Но не находит. Кукла смотрит на него слишком серьезно: глаза кажутся почти чёрными, возможно из-за скрывшегося за деревьями солнца, брови сведены к переносице, а губы сжаты в плотную полоску. — Н-нет, — дрожаще и лихорадочно отзывается Казуха. Слегка качает головой в стороны и не верит. Не хочет верить. — Да, Казуха, — продолжает стоять на своём Куникудзуши. Пытается обрубить напарнику любые другие варианты исхода событий, но Казуха не хочет слушать его, выбирая и поддаваясь тревоге, с радостью вновь овладевшей его телом. — Нет, — уже более твёрдо говорит Каэдехара в попытке так же серьезно посмотреть в чужие глаза. — Куникудзуши, нет, это абсурд, — не унимается он, чувствуя постепенно охватывающий всё тело тремор. — У нас нет выбора, — напирает, пытается загнать Казуху в придуманные им самим рамки, если быть точнее — клетку. — Есть! — не соглашается, хаотично перебирая в голове все возможные варианты. — Нам нужно залечь на дно, мы не готовы, — пытается достучаться до Куникудзуши и здравого смысла, но последнего у куклы, похоже, нет и не было никогда. — Она только этого и добивается! Почему ты никак не можешь этого понять?! — Дзуши ударяет кулаками об землю, и шарниры его неприятно скрипят, проезжаясь резким лязганьем по ушам. Звук этот пугает, отвлекает от собственных мыслей, оставляя после себя пустоту внутри. Она пожирает изнутри абсолютно все слова и чувства, оголяет, делает беззащитным перед чужой безрассудностью и настойчивостью. — Либо сейчас, либо никогда, Казуха! — кукла повышает голос, не отводя взгляда, и это давит-давит-давит. Выбивает землю из-под ног, заставляет дёргаться от каждого громкого вскрика и еле заметной, ощущающейся на подсознательном уровне жестикуляции. Паника полностью охватывает тело, вынуждая спастись, отползти и спрятаться от Куникудзуши, который пугает. Пугает своим безумством, отражающимся в некогда светлых, хоть иногда пустых и мрачных — из-за тягостных мыслей о ситуации, в которой он оказался — глазах. Безумие застилает аметистовые глаза, забирает из них весь блеск и глубину, лишает человечности, делает самой настоящей куклой. Безумие искажает его прекрасные, аристократичные и утончённые черты лица — они изламываются об безобразную дугу ухмылки. Кажется, что ещё чуть-чуть и Куникудзуши рассмеётся, да так громко и пугающе, что смех этот услышит не только Кудзё Сара, но и сама ведьма, ошивающаяся где-то рядом с куклой своей некогда живой возлюбленной. — Казуха… — Дзуши резко затихает, опускает глаза на свои ладони и крутит ими, рассматривая со всех сторон. Казухе в этот момент кажется, что кукла успокоилась и что дальше ему остаётся лишь аккуратно подвести её к своему — правильному, осознанному — варианту дальнейших действий. Однако Каэдехара ошибается: через несколько минут такого напряжённого молчания, которое он почему-то даже не замечает, будто бы отключившись от реальности, Куникудзуши вновь поднимает взгляд на своего напарника. — Казуха… — тихо зовёт и наклоняется, чтобы подползти ближе. — Казуха, — шепчет, оказываясь перед Каэдехарой. Последний дышит загнанно, впиваясь ногтями в кожу ладоней. Казухе страшно от того, с какой скоростью меняются эмоции на лице Дзуши, будто бы он так же близко — на грани нервного срыва, — как и он сам. — Прошу, выслушай меня, — голос сквозит лживой, обманчивой и ненастоящей мольбой. Создаётся яркое ощущение того, что если Казуха не выслушает его, то он тут же расплачется, хотя Каэдехара даже не уверен в том, что кукольное тело на такое способно. Казуха мнётся под чужим взглядом: пытается что-то сообразить и сказать, дабы остановить Куникудзуши, но любые слова вылетают из головы стоит только взглянуть — даже на мгновение — в грозовые глаза, сейчас переливающиеся всеми оттенками фиолетового и сиреневого от слёз, медленно скапливающихся в них. Каэдехара охает в удивлении. — Ты мне нужен, — шепчет он, сжимая коленку раненной ноги. От его прикосновения мурашки бегут по всему телу, и не только потому, что чужая ладонь ледяная — к этому даже можно привыкнуть. — Казуха, я не справлюсь без тебя, — умоляет. Каэдехара распахивает глаза, внимательнее всматриваясь в лицо марионетки. Сказанные слова буквально пропитаны жалостью, сквозящей через всевозможные щели. От этого дыхание сбивается и сердце чаще биться начинает, потому что Казуха чувствует, ощущает всем своим нутром, что слова эти неискренние. Что это обыкновенная, не самая удачная попытка надавить на жалость, ведь Каэдехара, к сожалению, всё такой же добродушный юноша, жаждущий человека рядом с собой и его любви. — Казу, — Куникудзуши смелости набирается и поднимает свою ладонь выше, медленно и неторопливо, чтобы не спугнуть, перемещает её на щеку Казухи, нежно фальшиво улыбаясь и вглядываясь в трескающиеся рубины. — Казуха, я не справлюсь без тебя. Каэдехара отскакивает от чужого прикосновения, как от огня, ощутимо ударяясь затылком о дерево и шикая себе под нос от тупой боли. Смотрит испуганно и зашуганно на Дзуши, который брови свои хмуро искривляет, вглядываясь в ладонь, где несколькими мгновениями назад было лицо напарника. И Казуха видит, чувствует, как шестерёнки в голове куклы медленно обрабатывают информацию, пытаются осознать, что сейчас произошло. Напряжение между ними возрастает стократно: заклинателю кажется, что в любой момент его может ударить одна из многочисленных молний, мелькающих в аметистовых глазах. Осознание неторопливо настигает Куникудзуши, позволяя в полной мере прочувствовать каждую из эмоций, тут же отражающихся в ярких радужках и на лице. У Казухи всё внутри болезненно сжимается и пульсирует оттого, с каким разочарованием и горечью Дзуши потухает прямо на его глазах, сереет, сжав ладони в кулаки. Он кидает мимолётный взгляд на притихшего напарника, будто бы решая что-то, и поднимает голову, обращая всё своё внимание к постепенно темнеющему небу, наливающемуся сине-фиолетовыми оттенками — прямо как его глаза. Казуха не пытается что-то сказать — так и сидит на холодной земле, смотря на фигуру Куникудзуши перед собой. Кукла вся как-то сжалась и нахохлилась, плечи опустила, всем своим видом показывая отчаяние, захлестнувшее её душу. И Каэдехаре всё происходящее кажется таким до невозможности болезненным, потому что перед глазами — даже прикрытыми — всё ещё стоит образ чужого лица и того, насколько яркие глаза в миг потускнели, лишившись жизни. Остекленели. Они молчат, по ощущениям Казухи, целую вечность. И за эту маленькую вечность Каэдехара успевает замёрзнуть, цепляясь дрожащими пальцами за края своей одежды, а ещё, наконец, поуспокоиться. Дзуши же за этот промежуток времени даже с места не сдвигается, будто бы закаменев на ровном месте, будто бы пытаясь срастись с лесной местностью да похоронить прежние мечты и желания, забывшись в одиночестве и тишине. От этого сердце кровью обливается, и Казуха тяжело и громко вздыхает, привлекая внимание куклы. Куникудзуши отмирает, смотрит на него вполоборота, выискивает блёклыми глазами что-то, а потом резко на ноги поднимается, слишком уж громко скрепя шарнирами. Казуха морщится от звука, но взгляда от напарника не отводит. Внимательно наблюдает за ним, ожидая и боясь его следующего шага. Следит за кукольным лицом и пытается предположить, чего ожидать от Дзуши: криков, слёз, истерики или… Куникудзуши резко срывается с места, желая уйти куда-то — не нужно быть гениальным детективом, чтобы понять куда именно, — но Каэдехара успевает среагировать и схватить его за длинный рукав светлого, порядком поизносившегося хаори, вынуждая замереть на месте и опустить взгляд вниз, к обеспокоенному лицу заклинателя. — Идти туда одному — глупо, — Казуха пытается звучать серьёзнее, добавив нотку стали в свой голос, но получается это у него плохо: кукла закатывает глаза. Каэдехара, честно говоря, никак не мог ожидать, что из всевозможных вариантов Дзуши выберет именно побег. Казалось бы, такому настырному и волевому человеку кукле намного привычнее было бы идти по головам, а не позорно убегать сначала от Кудзё Сары, которая теоретически власти над ним не имеет, являясь «прислугой», а после и от напарника, чья помощь ему вроде бы позарез нужна была. — Но ты не хочешь идти со мной, — тихо отзывается Куникудзуши, а после немного встряхивает рукав, пытаясь уйти от назойливости Казухи. Видимо, не понимает, чего он добивается. Да сам Казуха не очень понимает, почему отпустить Дзуши сейчас так сложно. — Потому что ты не готов к встрече с ней, — кукла морщится, сжимая губы в тонкую полоску, и отворачивается. Каэдехара отчего-то смелости набирается да отпускает рукав, поднимаясь на ноги слишком резко. Слышится тихая ругань, и Куникудзуши почему-то оказывается перед глазами, смотря то на Казуху, то на его ногу слишком обеспокоенно. — Мы можем покончить с этим прямо сейчас, — продолжает гнуть свою линию. — Казуха, просто сходи со мной к этой чёртовой ведьме! — А если я откажусь? — Каэдехара выдыхает, массируя виски. Эти глупые разговоры, в которых никто победителем не выходит, слишком сильно успели ему надоесть. — Я пойду сам, — отчеканивает и отворачивается, порываясь в любую секунду сдвинуться с места. — Куникудзуши, — окликает, заставляя замереть. — Казуха, — раздражённо передразнивает, всё так же смотря куда угодно, кроме лица собеседника. — Я… — Казуха мнётся, прикрывая глаза. Голова совсем работать отказывается: ни одного осмысленного аргумента, способного повлиять на куклу, так и не мелькает в мыслях. Каэдехара готов головой об деревья биться, только бы суметь переубедить Куникудзуши. Но всё складывается слишком неправильно, слишком проигрышно и так, чтобы заклинатель послушно засеменил за Дзуши. Потому Казуха устало выдыхает, становясь рядом с куклой. Смотрит в его ожидающее ответа лицо и неожиданно хватает за руку, срываясь с места. — Идём. Куникудзуши от удивления даже не сразу с места сдвигается, немного тормозя Казуху и его внезапно вспыхнувшую уверенность. Но принимает её кукла слишком быстро и легко, начиная идти даже быстрее заклинателя, который через раз хромает, глуша в себе болезненные звуки. И не то чтобы Каэдехара так просто соглашается на верную смерть: до замка им пришлось бы идти несколько часов даже при полном его здравии. Сейчас же этот путь явно затянется, и Казуха рассчитывает, что за это время сможет всё-таки переубедить Куникудзуши.