Взрослеют ли желающие войн

Ступни ощущались холодными. Через башмаки и носки он чувствовал ледяной холод собственных ног, за время заключения становящихся почти такими же холодными, как стены и потолок облитой обсидианом комнаты тюрьмы, выбранной им самим. Сначала Клэй решил, что причина в малокровии, проявившемся из-за пыток Квакити. Надзиратель не оставлял ему сильные зелья лечения, и хотя средних и маленьких унций в принципе хватало, Клэй мог гарантировать, что от рубцов и разрезов, которые Квакити не трудился зашить, останутся шрамы. Он даже мог видеть некоторые из них на своих руках и ногах, хотя благодарил бога, что не может видеть собственное лицо. Его лицо, боже. От мысли о состоянии лица Клэй словно полностью замораживался. Его маска... Все ещё оставалась при нём. Просто уже не давала того чувства защиты и утешения, что раньше. Квакити, конечно, заставлял снимать маску, и Клэй ощущал себя противно от этого, но всегда слушался и передавал мяснику доступ к его лицу, прекрасно понимая, что иначе Квакити воспользуется возможностью и разрежет кожаные ремешки, сделав маску непригодной для ношения. Надзиратель не дал бы ему нить и иглу, чтоб починить вещь, даже при том, что знал, как для Администратора важна его маска. Что она означает. Так что. Клэй готов лишиться одного лица, если другое останется в безопасности. Дверной проём открыто заигрывал с Клэем. Насмехался и соблазнял. Раньше он придумал бы способ сбежать из тюрьмы, воспользовавшись золотым яблоком и создав дверь в потоке лавы, или что-то ещё безумное, как это. Он бы насмехался над погоней от всей души, и приветствовал бы страх в своём сердце. Раньше. Когда ещё его семья, его стая, его Сервер не решили, что Администратор заслужил своей участи заточения. Клэй с болью вспоминал лица, вышедшие из магического огня портала в тот день. Он ожидал Панца, он верил, что наёмник поступит разумно и ради своего же блага покинет его. Но затем две следующие фигуры, переступив порог, заставили Дрима ощутить тошноту. Его брат, Сэм. Его мама, Паффи. Сапнап пришёл к нему в тюрьму спустя время. Дрим знал Сапнапа чертовски долго, ещё до основания общины на сервере — они дружили, они жили под одной крышей как братья. Он даже доверял Сапнапу принять участие в традициях Охоты — настолько Клэй верил в него. Случилась война питомцев, облачившая ужасные склонности товарища, и Клэй всё ещё верил в Сапнапа. Но когда пришло время для Сапнапа узнать что-то ужасное о давнем друге, он не ответил взаимным доверием. Так что друг пришёл, чтоб угрожать расправой. Чтоб угрожать смертью своему брату, Сапнап пришёл к нему, чтоб сказать, что он хреновый лидер и хреновый администратор, что он преступник без следа человеческого. Даже копя силы для побега, Клэй ничего не мог ответить на эти обвинения. Часть из них являлась правдой, что усугубляло ситуацию, и в других условиях Клэй ответил бы, но сейчас он просто устал. Обсидиановые стены холодили его ступни, бока, спину и задницу, новые шрамы от Квакити поднимали безумную чесотку, оставаясь необработанными, еда травила однообразностью, и Клэй... Клэй остался один. Без своей матери и братьев, без Панца на своей стороне — сам велевший последнему другу покинуть его (чтоб вернуться, чтоб вернуться — но на самом деле Клэй не мечтал, что Панц хотел бы возвращения к нему). (кто хочет вернуться к чудовищу? Зачем подвергать себя опасности этой дружбы?) Он сам велел Сэму построить Пандору именно таким образом. Он знал, чем она станет. Чем он делает эту тюрьму. Идеальная клетка, не для кого-нибудь, а специально для него. Не кормите узника приличной едой — не давайте слишком много сил. Не давайте узнику гулять — пусть он остаётся под наблюдением. Не позволяйте узнику настоящую кровать и сан-узел — деморализуйте его. Конечно, Клэй знал, что первым узником Пандоры станет он сам. Он не хотел в это верить поначалу, но позже не осталось причин думать иначе — Клэй зашёл слишком далеко. Он оправдывал себя благом сервера и ценностями общины — одна жертва против пятерых, три жертвы против пятидесяти. Свобода против смерти, а бессмертие против морали. Кто-то должен был принять каждое это решение, кто-то должен был сохранять рассудочность в пылу хаоса. В мире слепых, одноглазый — король, но он все ещё одноглазый. Клэй спотыкался, вёл себя холодно, делал жестокие и неправильные вещи, и, хотя никто на сервере не мог показать чистые от крови ладони, обвинить Администратора просто казалось логичным. Удобным. Правильным. Потому что Администратор берёт ответственность за Сервер. Он главный, он больше всех приближен к Краю, приближен к Божественному и Древнему, на нём лежит ответственность за судьбы людей, доверившихся и пришедших на его землю. На нём как на альфе лежит ответственность за стаю. И Клэй пытался быть ответственным (пытался быть хорошим Администратором), все это время, он действительно пытался, но чем больше он пытался собрать по кусочкам крошащуюся общину, тем больше людей смотрели на него, как на маньяка и узурпатора. Клэй больше не думал, что они не правы. Мальчик, который кричал о волках, кричал не просто так. Уилбур продолжал называть его злодеем, Томми отказывался от их дружбы, и Клэй в конечном итоге понял всё это, все их уроки. Не доверяй никому. Не привязывайся. Не делай для других чего-то просто так. Клэй ненавидел это, всем сердцем ненавидел — связанная с сервером и общиной душа трепещала в силках, но в конечном итоге жить просто легче морально, когда не ждёшь от людей добра. Нет завышенных ожиданий. Так что Клэй позволил словам Уилбура сделать из него того злодея, каким его уже видел весь Л'Мэнбург. Уилбур умер. Уилбур убил себя. Наследие его воли продолжало жить в словах и действиях других людей, и в ночи, когда узник кашлял, свернувшись калачом на полу камеры, ему снилась темнота люка, где он таился в напряжённом ожидании перед прыжком. Ему снилось, что через мгновение Эрет нажмет на кнопку и настанет момент для Администратора приструнить своих игроков. Доказать превосходство кровью. Ему снилось как он стреляет в Томми, и его маленький подопечный падает замертво. Ребёнок на сервере, который Клэй клялся сделать безопасным местом, погибает от его руки, а три сердца Администратора ровно бьются в его груди — нетронутые жизни. Нетронутые физически, очерненные грехом. Клэй стал злодеем для своей общины. Даже его мама решила встать против него. Даже его мама. Клэй хотел кричать. Оглядываясь назад, он мог представить, почему мама решила бросить его, решила возненавидеть его, но в то же время воспоминания о нежной улыбке женщины и её ласковых словах заставляли захлебываться слезами и кашлем, когда он представлял, как Паффи посмотрела на него перед тем, как Клэя отправили в Пандору. Она не могла так поступить с ним. Это неправда. Нет. Она мама. Мама не поступила бы так. Мама не бросила бы его. Он не понимал, не хотел понимать, что заставило эту добрую женщину отказаться от своего ребёнка, возненавидеть его, потому что для Клэя в его жизни имелась вещь, которой он дорожил, как собственным дитя, и речь обо всём сервере. Клэй никогда не отказался бы от своего мира. Он мог поучать, мог наказывать, вымещать свою злобу на людях и их вещах, но в конечном итоге он никогда добровольно не отказался бы от Сервера, он нуждался в Сервере. Это его дом, его территория. Его семья обитала здесь. Его семья. От семьи просто так не уходят. Верно? Он мог ощутить нить лески, затягивающейся на его горле только из-за этих мыслей, и леска тянула до тех пор, пока он не издал болезненный тихий хрип. Он хотел увидеть маму. Хотел сказать ей всё. Клэй чувствовал себя ребёнком, хватающимся за отрекшегося от него родителя, и дело не в Томми или ком-то ещё, а во всех них, в его стае. Они не просто отказались от Администратора, они отказались от правил, которые сами себе установили. Отказались от выработанных не одним днём постулатов их общины. Отказались от общины в принципе. Никто больше не хотел жить мирно, некогда пустую карту разрезали именами стран. Поэтому он пытался не жаловаться. Но на самом деле он все равно тосковал и ненавидел выбранные решения, даже если находил их оправданными исходя из ситуаций и причин. Вот каково — пробовать вкус собственной крови. Буквально в том числе. Квакити резал ему язык и внутреннюю сторону щёк. Полог лавы разошёлся в знакомой манере, но пузырящееся журчание огня не позволяло услышать шум механизмов в стенах темницы. Клэй с жадностью впился взглядом в редкий вид поднимающегося моста. Он поднял свою маску, вытерев её от слёз обсидиана, и застегнул на лице — сейчас фарфор нельзя было отличить от кожи, настолько он стал бледен без солнца, настоящей пищи, ощущения безопасности и времени. Без ощущения территории и стаи. Но теперь, на короткое мгновение, когда начальник тюрьмы опускал внутреннюю защиту, он мог увидеть гостя — кто-то собирался навестить его. Дрим посмотрел через маску, лелея в уме желание, чтоб с той стороны огня шёл желающий убить его Сапнап, ненавидящая его Паффи, бедняга Ранбу или, может быть, Техноблэйд, о котором Дрим молился, чтоб воин вытащил его из тюрьмы. Дрим желал увидеть любое знакомое лицо: кого-то, кому он навредил, кого оставил, испугал. Любое напоминание о семье, о стае. Любое лицо. Кроме Квакити. Пожалуйста, ради Дракона Края, только не этот человек. Визиты семьи разрезали Дрима от ключиц и до низа живота, вытаскивая внутренности метаморфически, оставляя его голым и опустошенным, вспоминать слова проклятий и оскорбления, но никогда не физический ущерб. Квакити же приносил с собой ножницы, приносил плоскогубцы, верёвки и лезвия — Квакити никогда не состоял в стае Дрима, но именно он решался оставить на бывшем вожаке физические следы. Отмечая альфу таким образом, что прошлые отметки любви и обещаний защиты от его семьи становились невидимы под корками крови. Но проблема в том, что именно Квакити навещал его чаще других. Допытывал. Добивал. Дрим представлял, зачем именно парню нужна его книга. Конечно, всё всегда сводилось к одному: привязанности, якорившие участников сервера, становились их искушением, и Квакити, изгнанный, не любимый, не знавший стаи и не имевший ни с кем настоящей семьи, пытался вернуть самое близкое, что у него когда-либо было у этой связи. Квакити хотел бы воскресить своего любовника. По крайней мере, так это стремление выглядело для Дрима поначалу. Он сам потерял всю свою семью. Отказался от них всех, для их же блага, но даже мама не смогла понять его мотивов, хотя Дрим уверял себя, что Паффи рассудит верно, что Паффи знает его. Он потерял всю свою семью, оставил их, отказался, и теперь пожинал посевы своей ответственности. Альфа без стаи, администратор без сервера. Дрим ненавидел это. Мысль о людях, которые навещали его, которые так близко, но так далеко, и никогда не поймут его, устали пытаться принять — эта мысль разъедала его мозг, как будто с потолка сочился не плач обсидиана, а кислота. Он цеплялся за контроль над собственной тюрьмой, как будто боролся за территорию против невидимого врага. Он с ужасом принимал мысль, что задерживается здесь, что Техноблэйд слишком долго игнорирует его сообщения, и что его дурацкие территориальные рефлексы начинали принимать камеру пыток как будто дом. С каждой неделей это мышление поднималась все выше и выше, как будто собралось затопить его, и Дрим боялся узнать, что с ним случиться тогда. Забудет ли он, для чего построена Пандора? Забудет ли, что ему нужно вернуться? Серверу жилось лучше без него. Да или нет? Простой вопрос. Но Дрим уже не мог с уверенностью сказать правильный ответ.