Взрослеют ли желающие войн

It was part of the plan Everybody would stand on their hind legs Hands holding high the other

Томми шёл к нему через мост. Томми шёл, чтоб увидеться с ним в его наказании. Дрим широко улыбнулся мысли о параллели с собственным изгнанием мальчика, но у него не хватило сил довести эту улыбку до взгляда. Спасительный фарфор скрыл уродливую гримасу на нелюбимом лице. Дрим не хотел пугать гостя. Если бы он это сделал, Томми мог бы не вернуться к нему, так же, как не возвращались другие — но Дрим представлял, что знает Томми. Для парня встреча с бывшим врагом, теперь лишь отрубленной волчьей головой, нужна была, чтоб привести себя в порядок. Чтоб показать, что тот этап жизни, который Томми связывал с войной, насилием и смертями, огнём, борьбой и беспомощностью — связывал с Дримом — пройден. Что чудовище, которое он видит в темноте шкафа, не может быть там потому, что оно в другом месте. Томми хотел увидеть его, чтоб в последний раз закрепить для себя — это Дрим виновен во всём. Но Дрим не собирался быть тем, чем его хотел видеть Томми. Он не собирался оправдывать слова Уилбура о нём. Он не чудовище. Он не рад видеть ребёнка, которого травмировал настолько, что даже будучи заключённым в тюрьму, придуманную им для себя самого, будучи не в состоянии выбраться в одиночку, всё ещё пугает Томми так сильно, что Томми нужно убедиться, что он заперт. Дрим задавался вопросом, как они дошли до этого дня. Дрим отмечал изменения в Томми со времён изгнания — парень не только перестал сутулиться, но и в самом деле вырос. Будто бы он резко перескочил в фазу нескладного длинноватого подростка, которую не так давно прошёл сам Дрим. Лицо Тома хранило детскость, легко определяемую поверхностным взглядом. Но эта детскость исчезала при подробном осмотре. Тогда кроме больших серо-голубых глаз и мягких черт лица с детским жиром, становились заметны следы прошлых недомоганий, шрамы, взорванные капилляры в глазах. Следы опыта, которого не должно быть у ребёнка. Случайные пластыри там и тут добавляли его внешности безумия. Как будто ссадины и царапины от травы, совершенно будничные ушибы нуждались в особой заботе и уходе, как будто людям вокруг Томми не всё равно на состояние ребёнка на Сервере. Эти следы лжи так бессмысленны в сравнении с теми, другими травмами. Дрим видел, как Томми захлёбывался кровью от выстрела в грудь (от выстрела Дрима), как его кожа теряла розовый румянец, когда Уилбур держал младшего брата в руках, теряя его в первый раз, а Дрим стоял напротив, с невидимой кровью на руках, с ужасом к самому себе. И в то же время со знанием ответственности за чужую жизнь настолько сильным, насколько только мог, смотря, как умирает впервые на его земле его игрок. Его друг. Его враг. Его младший брат. Может быть, именно тогда в Дриме возник Бог. Может быть, он должен благодарить Томми за власть, которую первая смерть маленького солдатика подарила ему. Чувство контроля, к которому любой администратор и любая альфа могла только стремиться. Но вместо этого он ощущал только злобу, гнев и разочарование мальчиком, который не придумал ничего лучше, кроме как поставить на кон свою жизнь, пытаясь переиграть Администратора в его игре. Дрим не предлагал ту дуэль. Но ради всего сервера — он не мог отказаться. Но он так же не ожидал, что Томми не успеет с реагировать достаточно быстро — парень говорил серьёзно, значит, он должен был знать, на что шёл? Он должен был знать, что предлагает и кому? Дрим уже доказал им свое превосходство во множестве битв, и он уже убивал людей — когда Эрет нажал на кнопку, он доказал, что готов каждый раз приструнять своевольных игроков, отказывающихся жить по законам Общины. Дрим выстрелил первым. Но с тем же успехом это мог бы быть Томми. Он не виноват. Это Законы военного времени. (но кто позволил ребёнку участвовать в войне?) Томми хотел быть взрослым. Чтоб к нему относились как к настоящему солдату. Так что он пострадал как настоящий солдат. Тупой ребёнок. Теперь Дрим смотрел на мальчика, которого не смог защитить от зла, которое не увидел в самом себе, и знал, что не должен ненавидеть себя. Потому что ненависти в Томми хватало для них обоих.