~Я с тобой до конца~

      Стиву думается, что ради этого мгновения стоит умереть, возродиться, вновь умереть и так до бесконечности. Как ни упрашивал и ни умолял, но Баки всё одно остался ночевать у него, наотрез отказываясь уходить. Пол ночи они с Джеймсом просидели на кухне за горячим чаем и ни один из них даже не думал о том, чтобы нарушить миг глупыми разговорами и неуместными стенаниями. Хотя поговорить то как раз нужно было, но ни физических, ни моральных сил просто не находилось. Время так внезапно сжалось до того самого крохотного промежутка их последнего общения, всего лишь недолгой прогулки по Бруклину. Джеймс даже сейчас и припомнить не мог, о чём они говорили и за это ему было жгуче больно и стыдно. Господи, сколько же с тех пор прошло, неделя? Он ведь даже не удосужился прийти, вот как сегодня, прийти и узнать обо всём, предотвратить, помочь, боже, Стив ведь никогда сам бы не рассказал. Банально, но так обыденно и вполне может быть нормально, что у каждого своя жизнь, самого Джеймса вот призвали на фронт и… да нет конечно, это вовсе не нормально. Это чудовищно и ужасно. Потому что теперь, время упущено и ничего уже как прежде не будет, от того видимо, сейчас так болит сердце, а горячий чай ни черта не согревает, сколько глотков ни делай. Дрожат пальцы на горячей кружке, а губы, сомкнутые в болезненную линию он прячет в ней же каждый раз, когда слышит рядом едва сдерживаемое, извиняющееся покашливание. Невыносимо больно и Джеймс едва сдерживает в груди рвущуюся наружу истерику. Стив лишь смиренно поглядывал на него в ответ, как бы безмолвно говоря что его вины здесь нет, чем добивал Джеймса ещё сильнее, словно контрольная пуля в голову. Ангел, не иначе. Только вот самому Баки ничуть не легче, душу рвёт на части и даже если Стив не считает его виноватым, он сам с себя вины до конца жизни не снимет. Снова рядом неловкое покашливание и Джеймс тут же уткнулся в кружку зажмурившись и пряча дрожащие губы. Затем сам настоял на том, чтобы вымыть посуду, совершенно игнорируя любые возражения Стива. Когда же встал вопрос о том, где разместиться, оставался только один вариант, узенькая кушетка в гостиной так как в комнате Стива кровать одноместная, а о том чтобы зайти в спальню мамы, вообще и речи не было. Так что, пришлось изощряться. Вернее изощрялся Джеймс, предлагая Стиву лечь на кушетке прямо на него, не догадываясь, что это значит для самого Стива. — Да ладно тебе, парень. Ты маленький и лёгкий, словно пушинка, я твоего веса даже не почувствую. Деваться то всё равно некуда. — — Бак, богом тебя заклинаю, не надо. Я должно быть уже заразил тебя. — попытался воззвать к нему Стив, стоя так же на расстоянии, несмотря на то что Джеймс и так остался с ним, всё еще продолжая от него шарахаться. Ему трудно было понять поведение друга, ведь ему сказали, что он может быть заражён самой опасной болезнью этого века, а он так запросто остался ночевать в непосредственной близости от источника заражения. И ответ Джеймса обескуражил его не меньше. — Какая разница от чего умирать, от чахотки или воспаления лёгких. — пожал плечами он, а в глазах искрились озорные чертенята. Так он видимо старался скрыть боль и отчаяние. — Вон ведь сколько меня, продрогшего под дверью продержал, негодник. — Стиву стало жутко стыдно и неловко, он подошёл, садясь рядом. — Бак, прости меня. Я хотел уберечь тебя. — юноша всё же находит в себе силы взглянуть на друга и его сердце буквально заходится. Так он был прекрасен. В одной лишь тёмно-салатовой форменной рубашке и брюках, галстук он давно уже снял, расстегнув две пуговицы и подняв воротник к верху, манжеты на рукавах тоже были расстёгнуты. Волосы, он бахвал эдакий, тоже слегка растрепал, а дополняли образ красные от прилива крови и тепла после выпитого чая, красивые скулы и блестящие, такие соблазнительные розовые губы. Вот как в него такого можно было не влюбиться? Боже, сколько же красавиц он свёл с ума лишь одной своей улыбкой и сверкающими озорством, невозможными глазами? Много, очевидно много. До больного много. Стив едва заставил себя отвести взгляд, а Джеймс ещё с полсекунды помолчал, затем потёр ладонью местечко под сердцем и наклонившись, обнял прижав к своей груди со словами: — Я сам себя не уберёг, Стиви. Тебя не уберёг и жить мне с этим очень и очень долго. И не думай, что я брошу тебя одного, никогда. Рядом лягу, но буду с тобой, клянусь. — прошептал он зажмурившись в светлую макушку друга. И вот сейчас Стив едва может оставаться в сознании, чувствуя под собой крепкое тело Джеймса, слушая его размеренное дыхание и такое желанное посапывание. Тело предаёт, искушая, подначивая коснуться, вдохнуть запах, запомнить, насладиться и он едва не плача касается его скулы кончиками пальцев, смещая выше, приглаживая непослушные пряди. Рука Джеймса, крепко зафиксированная на спине просто дурманит разум, мешая думать и Стив решая не отказывать себе в последнем желании едва ощутимо коснулся губами гладко выбритого подбородка. Пахнет хвоей, родным запахом. Едва не плача, он тихонько шепчет: — Ты же сейчас уедешь, зачем даёшь невыполнимые клятвы? — Джеймс не открывая глаз, находясь ещё в полусне наморщил лоб и брови, словно ему было больно (не словно, так и было) и так же тихо произнёс: — Потому и уезжаю, что надеюсь однажды быть с тобой. Ты же мой друг, мой маленький светлый ангелок, младший брат, без которого я просто не представляю своей жизни. — *** Письмо из Бруклина с известием о смерти Стива застало Джеймса в аккурат на пути его отряда на передислокацию в Аззано. — Забрал господь моего ангела. — бледнея прошептал одними губами Джеймс. В глазах потемнело и он потерял сознание прямо в кузове грузовика на руках вовремя подхватившего его товарища, сжав в ладони то самое письмо. ***