|booster seat| |Детское кресло|

Кевина не было в комнате, когда это произошло. И новость он услышал не из уст Нила, а от одного из миллионов голосов, выкрикивающих ему вопросы с другого конца камеры и соответствующего микрофона. Внезапно мир полностью перевернулся. Шахматную доску в порыве ярости опрокинули на пол, а он ничего не мог расслышать из-за собственной паники. Она вгрызалась в его кожу, проникая внутрь, пока он не ощутил толчок: она уперлась в его легкие. Он словно был рыбой, выброшенной из воды. Толпа репортеров исчезла. Исчез его тренер — нет, отец, который был рядом с ним. Он смотрел, но не видел ничего за исключением своих ног, глаза невидяще упирались в ботинки, как будто он мог заставить правду исчезнуть, если попросту не будет смотреть в ее сторону. Лисы уходили, покидая Эвермор. Так и должно было быть в их счастливом финале. Они победили. На стадионе Эндрю замахнулся клюшкой и сломал Рико руку, чтобы защитить Нила. Никто из них не мог знать о последствиях. Вот, о чем Кевин думал в тот момент. Если бы они… если бы кто-то предупредил его, что это случится, когда Рико наконец проиграет, Кевин мог бы… Что бы он сделал? Он практически отрекся от Рико, бросив его на съедение волкам, когда в прямом эфире отверг их с дядей ложь о «лыжной прогулке». Он должен был убежать от этого жалкого инстинкта, от той своей частички, которая рыдала у него глубоко в груди, умоляя спасти Рико от его собственных рук, окрашенных в кровь. Кевин почувствовал, как Ваймак оттащил его от репортеров и усадил в автобус, прежде чем он осознал, что именно произошло. Он смутно слышал, как Ваймак кричал на толпу, а затем снова находился рядом с Кевином и направлял его на свободное место. Он не держал его в знак поддержки, да и не мог, даже если бы захотел, ведь ему нужно было увезти их команду куда подальше, чтобы скрыться от этих пиявок, которые все еще продолжали упорно к ним лезть. Приступ паники охватил Кевина с головой, ослепив и оглушив еще больше, без ощущения поддерживающей его руки. Затем были слезы. Он думал, что в какой-то момент Гнездо осушило его полностью, не оставив ни капельки. Думал, что теперь, когда встретился с Рико и победил его, он будет достаточно силен, чтобы больше не плакать по нему. Но, похоже, у него не вышло. Он никогда не мог перестать плакать по Рико. Как бы ни старался. Казалось, его собственные ребра раскололи надвое — оторванную половину вырвали и разорвали на части, а ему оставалось только наблюдать за тем, как она пульсирует и дергается в конвульсиях. Его часть, которая была так ему близка, что он не мог дышать без нее. Рико больше нет. Кевин уже больше года находился вдали от него, пытаясь научиться жить порознь, однако он до сих пор не знал, как это делать. Какой-то маленький, испуганный ребенок внутри него всегда думал, что Рико будет существовать, как фантомная конечность, держась за Кевина, а теперь… Кевин был лишь брошенным сердцем, бьющимся само по себе. Без клетки, которая была бы ему домом. Без тела, в котором он мог бы существовать. Все должно было быть не так. Если бы только… Если бы только… Эти слова повторялись снова и снова, эхом отдаваясь глубоко в груди, звеня в ушах. Если бы только он мог спасти Рико, если не сейчас, то тогда. Если бы только он был достаточно силен, чтобы выступить против него. Если бы только он попытался забрать Рико с собой. Однако ни одно «а что, если» уже не имело никакого значения. Реальность произошедшего была впечатана в его кожу, зарываясь глубоко в плоть, доставая самих костей. Кевин не смог бы спасти Рико. Пока не стало слишком поздно. Он и так слишком долго пытался спасти себя и рисковал всем, чтобы вырваться на волю. Он сделал свой выбор. Эгоистичный, как бросить Жана в Гнезде. Отчаянный, как побег к своему ничего не знающему отцу. Он сделал то, что должен был сделать, чтобы уйти от опасности, которую знал всю свою жизнь. Он был так близок к тому, чтобы попасть в ее ядовитые лапы, как и многие другие. Если бы Кевин не сделал то, что должен был сделать… На месте Рико мог быть он. Испуганный, жестокий ребенок, похороненный глубоко внутри себя, причиняющий боль всем вокруг, только чтобы сохранить свое сердце. Кевин прекрасно знал, что так и было с Рико. У Рико было сердце, каким бы разрушенным и больным оно ни было. Кевин помнил его: мягкое биение, когда он клал голову на его грудь, тепло, которым оно светилось, когда Рико улыбался или смеялся, смотрел на Кевина такими глазами, словно мог удержать в руках весь мир. Рико был таким же ребенком, как и он, когда они были маленькими. Кевин лучше других знал, каким жестоким он стал, но все равно не мог прекратить помнить. Он всегда будет помнить маленькие ручки, которые держали его, бугристые коленки, которые вплоть до синяков напоминали его коленки. Кевин ясно видел в своей голове красное детское кресло, которое мама пристегнула рядом с его креслом, пообещав ему, что когда-нибудь они возьмут Рико с собой, чтобы вместе поесть мороженого. Он никогда не забудет те долгие ночи, когда он просыпался с криком, сны с кровью или его искалеченной рукой. Кевин знал, что у него останется шрам на всю жизнь, а он будет продолжать окунаться в тени тех лет, когда он был там, в тени, что были спрятаны глубоко в Гнезде. Рико тоже был с ним все это время. Будет труднее забыть человека — мальчика, которого он так сильно любил, надеясь, что однажды сможет защитить его, как Рико всегда делал для него, пока не прекратил так поступать. Кевин знал, что лучше не надеяться на счастливый финал. Он больше не был ребенком, как и Рико. Ведь больше для мертвого человека не может быть ни любви, ни надежды.