Hunt’s Moon

Старый пёс бежевой масти подбежал к калитке. Хозяйку он всегда чуял загодя, но сегодня что-то было вообще не так. И в этот раз даже не оттого, что с ней шли гости. Другое что-то… ещё хуже. И в самом деле, чужих людей с Сашей не завалилось, но на руках у неё сидел кот. Чёрный и возмутительно гладкий, хоть и однозначно помойного происхождения. Сидеть этой твари было явно неудобно, но терпел. Это же последние шаги к сытой жизни!  Пёс встал прямо перед калиткой и глухо зарычал.  – Фу, Джин, – весело одёрнула Саша, перехватывая кота так, чтобы освободить руку и погладить его, своего старого любимца. – Это Энцо, теперь он будет жить с нами.  Кот зашипел, но непохоже было, чтобы сильно испугался. Уже и имя ему придумала! И жить он будет в доме, спать на подушках и с Сашей в обнимку, а за какие такие заслуги?! Вот просто потому что он кот. Даром что хозяйка любовью к кошкам никогда не страдала.  * * * Наглая тварь и правда шлялась везде. Проскальзывала в щели, выныривала из самой темноты. Иногда всё роняла, но неизменно подлизывалась и именно что подмяукивалась. Джин пару раз погонял кота по двору, но Саша возмутилась: – Ещё раз обидишь котика – ты у меня на цепь сядешь!  Это уж вообще никуда не годилось. На цепи Джин не сиживал со времен собачьего питомника. Откуда Саша и забрала его к себе жить, когда все окончательно вынесли вердикт – собака старая, с норовом, да и в родословной кто-то потоптался, хватит, больше толку по службе от этого зверя не будет. Сашина мама тогда была сильно против, что дочка берёт такую животину домой, мама и сейчас-то всё ещё обходила Джина стороной – большой, страшный, лохматый и обе половины, мол, у него худшие. Хотя из своих он бы никого не тронул. Тем более что, как говорится, корабельного повара боялся даже Флинт, а Флинта вроде как боялись вообще все. Вот Сашина маман и была этим поваром. Пусть Джину и не слишком хотелось в этом признаваться. Но, впрочем, она властью отнюдь не злоупотребляла… А тут вот теперь – на цепь! Из-за какого-то паршивого кота! Надо придумать, как устроить ему весёлую жизнь.  Кот ещё пытался подмазываться. Обычно кошки дразнятся с безопасного расстояния, а этот бесстрашно лез близко и мурчал, гадость лицемерная. А Джин демонстративно не понимал по-котиному. По крайней мере, пока новый Сашин любимец не притащил колбасы.  «Спёр, что ли?» – рыкнул старый пёс. На его участке воровать не полагалось.  «Ты плохо обо мне думаешь, сама угостила».  «Больно тут много, так что не поверю».  «Ешь, какие у тебя радости».  Ладно, дают – бери, а бьют – беги, но «спасибо» кот не дождётся. Ни за это, ни даже за то, что пару раз, когда все были на работе, Энцо впускал Джина в дом.  Но вот однажды – впустил, когда там была Саша. А вот мама уехала приглядеть за московской квартирой. И заодно работу поискать – какую-нибудь поинтереснее.  В таких случаях хозяйка, когда сама не пропадала на службе, всегда чувствовала себя девчонкой, вырвавшейся на свободу. Джин это знал. Да и слышал уже, как Саша врубила музыку. Вот подкравшегося кота – не услышал. Только то, что тот хотел сказать.  «Ей там плохо. Пойдём».  «Плохо чтоб в больницу или чтоб на луну повыть?» «Скорее второе». «Хотя да, сам слышу. Она ту песню включила. Я от неё сам вою».  «И ты понимаешь слова?» «А сам-то! Ты разве ж у профессора жил, пока на помойку не выкинули?» «Где я только не жил. Но мне достаточно чувствовать настроение». «Представь, умею не хуже тебя». «Ну и тогда сам понимаешь, что надо спешить. Мы ей нужны». * * * Сашиного бывшего мужа Джин ни разу не видел в глаза. Даже не был уверен, что знает его запах (хотя пахнуть должно было, видимо, изрядным козлом…). Хозяйка развелась давно и в основном этому радовалась. Тогда и перебралась жить за город. Но иногда на Сашу накатывало, особенно вот в такие дни свободы. И тогда она врубала «Охотничью луну». В этот раз Джин влетел в эту музыку, как в воду плюхнулся. Попал в нечто плотное и замедляющее. Выть захотелось куда сильнее, чем обычно. Показалось, что понимает каждое слово. «Ты – опасное желание, ты – сладчайшее страдание, ты у меня на уме снова и снова, снова и снова…» А Саша сидела на полу и плакала. Пока ещё негромко. Кот Энцо подбежал к ней, потёрся, она обняла его и уткнулась лицом в чёрную шерсть. «Эй, а я?..» Джин тоже подошёл. В обычный день его грязные лапы на ковре вызвали бы бурю возмущения, и выгнан он был бы жёстко и чем-нибудь тяжёлым. А сейчас Саша даже не заметила. Позволила ему лечь ей под спину и поработать подушкой. Так и лежали втроём, пока не уснули. И последней мыслью Джина, хоть и не в первый раз приходящей ему в голову, было: «Всё неправильно, мы же одной породы, я – легавый, ты – ищейка, мы должны бежать в поле рядом! Надеюсь, я просто сплю и мне снится, что я – собака!» Песня играла на повторе, напоминая снова и снова: «Потому что я здесь, потому что я твоя…» «Потому что ты здесь, потому что ты – мой…» Но у Саши, пока засыпала, крутились в голове другие строчки, полные куда более всеобъемлющего страдания:

«Говорят, что в трёх мирах Места нет для женщины, И в особенности нет Для таких, как ты!»