BOREALIS

      Сильные и резкие, лихорадочные движения рвут тело подобно микроскопическим взрывам. Каждое — как мощный удар кулаком по спине, до боли, до лопнувших сосудов, до разлившейся из них крови. И влажную кожу опаляет жаром, но тут же бросает в ледяной пот, который крупинками стекает по лицу и шее.       — Глубже, глубже, глубже…       Скрипит блестящий чёрный латекс, когда затянутая в комбинезон изящная фигура омеги выгибается в держащих её руках. Синеватые капельки на висках, длинные и встрёпанные каштановые волосы, дикие движения, хриплые стоны, беспорядочный шёпот и взгляд безумца — всё это без лишних слов выдаёт эмоции Гакта. А ему и не хочется скрывать их, даже пытаться это делать. Он и так почти постоянно на взводе, изо всех сил держит себя в руках, боится сорваться. И сейчас ему хочется лишь одного — выплеснуть это безумие прочь из себя вместе со спермой, залившей и покрывшей живот густой липкой плёнкой.       Где-то у него в ушах звучит хриплое дыхание незнакомого альфы, обнимающего его за талию, шум дождя снаружи и плеск остатков воды в давно заржавевших водосточных трубах. Расширенные зрачки судорожно мечутся из стороны в сторону, задерживаясь то на битом сером кафеле стен, то на окне, за которым ничего уже не видно от толстого слоя пыли. И так хочется истерически рассмеяться. Грязный тёмный туалет в глубине заброшенного детского приюта на окраине острова, самое место, чтобы перестать держать в себе зверя и трахаться с первым попавшимся под руку альфой на унитазе. А ещё с этим местом у самого Гакта связаны такие сладкие воспоминания. Сколько раз его притаскивали сюда воспитатели, совали головой под кран, чтобы успокоить излишне буйного постояльца. Сколько раз — другие обитатели приюта, альфы, такие же обречённые, как он сам, сколько они пихали свои члены в самое горло, грозя тем самым задушить? Не сосчитать. Приучили, выработали условный рефлекс. Такой, что теперь у Гакта при одном только взгляде на это здание снаружи начинается обильное слюноотделение и мощная эрекция. И поэтому его тянет сюда, как магнитом, каждый раз.       Изогнувшись гибкой змеёй и с силой сжав острыми коленями бёдра своего любовника, очередного, имени которого он даже не знает и которого увидел сегодня первый раз в жизни, вырвав у него громкий судорожный вздох, Гакт тянет его за спутанные чёрные волосы. На него смотрят взглядом снулой рыбы — никаких эмоций, пустота. Наркоша, одержимый бореалисом, они все такие — вроде живой, а вроде разума в этом живом уже нет, пустой сосуд. Только у кого-то хоть проблеск мысли в глазах мелькает, а у некоторых радужки сильно смахивают на грязные стекляшки. Впрочем, Гакту плевать на рассудок этих наркоманов, его интересует только то, что у них пониже пояса.       Гакт отвечает ему томным взглядом из-под ресниц и, посильнее насев на его член, тянется к кожаному поясу. Щелчок выдвинувшегося лезвия звучит в комнате выстрелом, и сверкает заточенный кончик украшенного резьбой ножа. Выгнув талию, сдавив своими бёдрами ствол внутри, Гакт ухмыляется и ведёт лезвием по шее, начиная от уха с болтающейся серьгой, вниз, на грудь, виднеющуюся за расстёгнутой «молнией» на комбинезоне. Острое, оно расчерчивает нежную белую кожу на груди, оставляет синюю кровоточащую царапину возле соска, поддев всунутое в него кольцо. В мутных глазах альфы появляется тень интереса.       — Чего пялишь, мудак? — Гакт щурит глаза. — Пей, пока она не заросла. Моя кровь дорого стоит, знаешь ли. Всё равно скоро сдохнешь, считай это прощальным подарком судьбы.       Дрожащая рука с силой сцепляется на его талии, и холодные сухие губы впиваются в сосок, с силой зажимают его, оттягивают, высасывая из быстро зарастающей ранки кровь. А Гакт телом чувствует твердеющий внутри тела член и узел, который, раздувшись, опять начинает с силой давить на мышцы.       — Вот блядство. Неужели эта кровь тебя заводит больше, чем моя жопа? Поверить не могу… — зашипев от разочарования, Гакт приподнимается и тут же резко опускается обратно, с силой ударяется бёдрами, вскрикивает, уткнувшись носом в волосы альфы. Глупость, он ведь прекрасно знает, что этим долбанутым его красота до лампочки, их в нём заводит только одно — сочащийся из ранки наркотик. А затянутой в перчатку ладонью, затрясшейся от ярости, Гакт нащупывает руку наркомана на талии и перемещает её на свой болезненно ноющий пах. — Ласкай меня, уёбок! Я и так что-то многовато всего сегодня сам делаю… Ласкай, сказал!       Его голос опять срывается на визгливый хрип, он ускоряет темп, яростно насаживаясь и бросаясь навстречу вяло поглаживающей его руке, пытаясь выдавить из этого подобия секса максимум удовольствия для себя. До эйфории далеко, хочется ещё больше, ещё сильнее, ещё грубее. А вот соску уже больно, альфа так и вгрызается в него зубами, явно в надежде, что из царапины выльется ещё хоть одна капля такой дурманящей его крови. Небось кожа уже распухла… Когда он в очередной раз оттягивает её, Гакт шипит и со всей силы дёргает его за волосы, опять заставляя поднять голову и уткнувшись лбом в лоб. Пустые глаза, кажется, стали ещё мутнее и провалились куда-то внутрь черепа, а кожа сереет прямо на глазах.       — Только попробуй вырубиться, — рычит Гакт почти в его уже сизые губы, пальцами с силой сжимая волосы. — Ещё хочу. И ты никуда не денешься, пока я не получу всё, что надо… Всё равно ведь сцепился уже, — он нарочно почти распрямляет колени, давая почувствовать, как же сильно узел растягивает его при попытке вытащить член. — Проебёшься — я тебя вот этим ножом кастрирую и из твоего члена вибратор себе сделаю, понял?       Альфа нервно вздрагивает и тянется к нему. Дрожа, пытается прижаться к его губам, чтобы задобрить, но Гакт отворачивает голову в сторону и, обняв его за шею обеими руками, устраивает голову на плече. Сжимает его в себе уже с остервенением, со злостью, яростно приподнимается и опускается, зная, что времени в обрез, бореалис в его крови скоро подействует. Пальцы любовника посильнее сжимаются на члене, чуть смелее, с явным намерением погладить и приласкать, и Гакт буквально заходится в крике, с силой выгнувшись назад.       …И тишину, нарушавшуюся лишь его стонами блаженства, вдруг пронзает громкий звук выстрела.       Наркоман вскрикивает и, странно дёрнувшись, безвольно свешивает руки, а затем сползает вниз. На его шее быстро растёт рана, пуля прошла по касательной; он хрипит, захлёбывается, издавая отвратительные булькающие звуки. Пару секунд он сотрясается в предсмертных конвульсиях и замирает, уставившись в потолок окончательно остекленевшими глазами.       Пронзительно алые капли, противно пахнущие металлом, брызгают Гакту на лицо, и он от неожиданности даже перестаёт двигаться. Ему требуется мгновение, чтобы осознать, что случилось, и он тут же рычит от неудовлетворения.       — Какого хуя…       Вцепившись в волосы уже мёртвого любовника, Гакт оборачивается, и взгляд натыкается на стоящего у сломанной двери альфу в таком же, как у него, латексном комбинезоне. На его волосах сидит фуражка со сверкающим козырьком, прикрывающим лицо — отличительный знак Тени, одного из главарей местных якудза. Он слегка поправляет головной убор, насмешливо фыркает и лениво подбрасывает в воздух блестящий серебристый пистолет с гравировкой на стволе.       — Слезь с него, зайка. Некрофилия явно не твой конёк.       — Ка-а-а-ами… — Гакт бездумно улыбается и, выгнувшись назад, через стойку на руках сползает с обмякшего наркомана. — Ну вот, опять ты обламываешь мне весь кайф! Что за ебучая привычка?       — С тебя хватит на сегодня кайфа, — Ками надувает губы, — ты этого бедолагу почище лимона высосал, он бы и сам скоро сдох. Пошли домой.       — Не-а, — возражает Гакт капризно, запрокидывая за голову руки и демонстрируя ему живот. Высохшая сперма покрывает его сплошной плёнкой, а член по-прежнему стоит колом. — Я ещё не нагулялся. А ты какого хрена здесь? Давно ты за мной шпионишь?       — Достаточно, чтобы понять, что ты этого наркошу до смерти затрахал, — Ками брезгливо поджимает губы.       — Ничего я его не затрахал, ему было так хорошо. И вообще у нас с ним был сеанс психотерапии, — Гакт фыркает. Цокая каблуками, подходит поближе и с силой упирается ладонями в обколотую раковину, выгибая спину и согнув в колене одну ногу, — который ты бессовестно прервал!       Ками вскидывает бровь. И, не удержавшись, язвительно смеётся.       — Не знал, что это теперь психотерапией называется. Зайка, ты свои сдвиги сексом не вылечишь, это уж точно.       — Откуда бы тебе знать, — Гакт отвечает так же ядовито и сдувает с носа волосы, — ты же ни разу не пробовал трахаться по-нормальному.       В красивом бледном лице Тени не вздрагивает ни один мускул.       — Уж поверь, знаю. Такие, как ты, детки этого места, безнадёжны.       Мерно постукивая высоченными каблуками, Ками приближается к нему. Кончиками пальцев, затянутых в скрипящие перчатки, проводит по щеке, касается очерченных пухлых губ, и Гакт бездумно, полуприкрытыми глазами смотрит на его лицо. Такое оно красивое, белая кожа, губы в багровой помаде. Вытянутая шея, изящная фигура, длинные ноги. И гладкие тёмно-рыжие волосы почти до колен. Гакт часто заглядывается на него и знает, что это взаимно. Они бы были такой замечательной парой. Но специфические пристрастия Ками и неразборчивость самого Гакта изрядно этому мешают.       — Раз уж ты когда-то успел стать экспертом в психиатрии, — Гакт ядовито улыбается и с силой прогибается ему навстречу, так, чтобы член потёрся о его живот. Влажный от перевозбуждения, он проскальзывает по латексу, оставив за собой след, и Гакт чувствует им напряжение самого Ками, — может, ты закончишь мой сеанс? У тебя и инструмент, кажется, наготове…       Ками хмыкает, ухватывает его за воротник костюма и, резко повернув, с силой притягивает к себе. Кончиком носа проводит по шее, ладонями оглаживает талию и бёдра. Руки такие горячие, чуть подрагивают, это ощущается даже через одежду.       — Вечно тебя тянет во всякую грязь. Вот мерзость. Почему нельзя этим заниматься дома в уютной постельке, а?       В голосе нет даже тени раздражения; Ками шепчет томно, уже старательно наглаживая ладонью его живот, пальцами ощупывая торчащий пирсинг в пупке. Гакт слышит скрип «молнии» на спине и едва не вскрикивает, чувствуя, как его член с силой трётся о болящие мышцы между сжатых ягодиц.       — Кто бы говорил… Раз мерзость, то какого хера ты таскаешься сюда за мной и всё удовольствие портишь? Сидел бы на своей уютной кроватке дома, если нежный такой.       Гакт ворчит, пальцами ловя его подбородок и обводя ими линию челюсти. И покачивает бёдрами в том же ритме, сам с силой трётся о его пах. Ками не любит момент проникновения, предпочитает межбедренный секс. И каждый раз их занятия любовью напоминают Гакту какой-то танец, дикое и бездарное танго.       — Просто я знаю, что тебя нельзя без присмотра оставлять, нимфоманка.       Поцелуй, приторный горьковато-сладкий привкус помады. Короткий, рваный и смазанный, оставивший след в уголке рта. Ками «перетекает» поцелуями на его шею, за ухо, прихватывая самый краешек раковины и колечко серьги, зализывая за ней кончиком языка. Гакт закатывает глаза, стонет, машинально закинув руку назад, на его волосы. Вот уж действительно, приласкать свою зайку Ками может явно получше этого наркомана, знает все самые нежные его места. И трётся, трётся членом между бёдер, там уже влажно и гладко от смазки, и он так мягко скользит…       — Ка-а-а-ами… — сладко стонет Гакт. Их пальцы переплетаются сами собой, сжимаясь, и он чувствует тепло ладони через тонкий скрипучий латекс. Так интимно. Как и его рука на обнажённом животе. Хотя Гакту так хочется, чтобы Ками опустил её пониже, на член.       Вывернувшись к нему, чтобы ещё раз поймать губы своими, Гакт невольно взглядом натыкается на труп наркомана в луже свернувшейся крови. И злая улыбка трогает губы. Бедняга небось даже не успел понять, что его убило. Да и Ками прав — эти наркоши после того, как попьют крови Гакта, всё равно долго не живут. Разбавленный бореалис убивает медленно. А чистый, как его кровь — почти сразу. Особенно, если перебрать. А этот альфа сосал его очень долго и страстно.       — За-а-айка… — передразнивая, шепчет ему в ухо Ками и прижимается к его спине теснее. — Нимфоманка моя любимая.       — Хватит обзываться!.. — Гакт выгибается, прикрывая глаза и кусая губы. Это слово злит его, даже когда звучит от Ками. — Никакая я не нимфоманка…       — Конечно, — ласково шепчет Ками, — ты просто так хватаешь первого попавшегося наркомана на улице и тащишь трахаться в самые приятные места.       — И что? — Гакт отчаянно цепляется за его руку. — Вашей компашке вечно не до меня, одни дела сплошные, а я люблю секс и постоянно хочу трахаться! Что прикажешь делать?       — Мастурбируй, — равнодушно бросает Ками.       Гакт передёргивается. Один раз его в этом самом туалете воспитатель так избил по рукам железной линейкой, что это начисто отбило у него охоту ласкать себя самому.       — Не могу. Мне стыдно.       — А трахаться с кем попало и где попало не стыдно?       Голос Ками приобретает холодную окраску, его движения становятся жёстче, сильнее, латекс продолжает противно скрипеть. Гакт едва не повисает в его руках, всё ещё судорожно сжимая бёдра. Ещё немножко, совсем чуть-чуть… Только Ками может довести его до оргазма одними лишь этими движениями, не проникая в молящее тело. Но как же хочется, чтобы он всё-таки погладил, хоть немножко.       — Не стыдно, — выдыхает Гакт, закинув голову ему на плечо, подставив шею для очередной порции поцелуев.       — Странный ты. Обычно ведь наоборот бывает.       Ками крепче обвивает руку вокруг его талии, толкается бёдрами, и Гакт чувствует, как головка его члена задевает мышцы.       — А-ах, блять… — вырывается у него сдавленное шипение. — Ну выеби ты меня нормально хоть разок!       — Зачем? — с хорошо разыгранным удивлением тянет Ками, хватая его зубами за мочку уха. — Разве тебе не хорошо?       Гакт едва не задыхается, лихорадочно кусая губы. Хорошо, конечно же, хорошо. Только это всё-таки не то, чего так отчаянно требует его тело. Ему хочется боли. Хочется кричать во весь голос. Хочется, чтобы его взяли грубо, отымели со всей силой на сколотых раковинах, а не просто тёрлись об него членом. И хочется, чтобы в останках грязного битого зеркала на стене он видел себя, содрогающегося в сладкой истоме.       Но Ками этого не сделает, и просить его бесполезно.       — Ка-а-ами… — стонет Гакт во весь голос, который эхом разлетается по полутёмной уборной. Он трётся носом о щёку Тени, царапает ногтями его бедро, собирая складками латекс шорт. — Ты знаешь, что ты мой мучитель?       Смешок и громкий похабный «чмок» прямо под ухом, там наверняка остался очередной засос, подкрашенный его яркой помадой.       — Зайка, — в голосе Ками отчётливо слышна презрительная насмешка, — ты говоришь это всем альфам, которые тебя трахают.       — Не-е-ет, — тянет Гакт обиженно, — только тебе…       — Вруша.       Ками хмыкает и ловит его губы своими. Он и сам тяжело дышит, перемежает поцелуи вздохами, толкает в рот язык резкими, прерывистыми движениями. Они оба перехватывают губами дыхание, ловят его малейшие крупицы и делят их на двоих. Просто потому, что воздуха в этом крохотном помещении не хватает.       Гакт с силой сжимает бёдра, чувствуя, что близок: в ухо тут же сдавленно шипит Ками, останавливается, и Гакт судорожно толкается ему навстречу, с криками изливаясь на собственный живот. Смешавшаяся сперма, его и Ками, перепачкает ему шорты, плевать, Гакт к этому уже привык, секс в одежде для него дело обыденное, его зажимают всегда и везде, хоть на улице, хоть в очередном заброшенном доме. А он всегда готов, в любое время и в любом месте, с кем угодно…       Гакт почти в полуобмороке повисает в руках Ками, приходя в себя после так долго оттягиваемого оргазма. Вязкие тёплые капли текут по ногам, Ками тяжело дышит прямо ему в ухо, целуя кожу под ним. Маленькая раздутая вена — средоточие бореалиса, его дурманящий запах чувствуется даже через кожу, и хоть Ками не сидит на этой дряни, его всё равно манит это местечко.       — Ух… — Гакт слегка разводит бёдра, давая ему вырваться из мучительной ловушки. Погладив напоследок его талию ладонями, Ками слегка отстраняется, застёгивая шорты. А Гакт, неловко повернувшись, утыкается лицом ему в плечо. И взгляд опять натыкается на мёртвого наркомана. Наркотик уже подействовал в полной мере; его кожа кажется синей, с чёрными венами и проплешинами, похожими на ожоги, а кровь, свернувшись, тоже превратилась в чёрную. Не самое приятное зрелище, так и стошнить может с непривычки. А ведь таких на улицах города валяется целая толпа, уже мёртвых или умирающих, и надзиратели время от времени таскают их к паромам через весь остров…       — Чего уставился, мразь… — выдыхает Гакт, прижимаясь к обнимающему его Ками.       — Слюни на тебя пускает, как и все, — хмыкает тихонько Ками и утыкается губами в висок. — Кончай уже с этими уродами трахаться и кровь тратить почём зря. Вокруг тебя полно тех, кто не откажется тебя развлечь.       — С кем хочу, с тем и ебусь. Не твоё дело.       Гакт привычно огрызается на него, обнимая за шею руками. Вечно Ками так — сначала сам доведёт его до исступления, а потом примется воспитывать.       — Конечно, твоё, — ласково отзывается тот и почти нежно целует в нос. — Просто не хочется, чтобы ты подцепил какую-нибудь дурную болезнь.       — Ты же знаешь, это не про меня. Бореалис любую заразу убивает.       — Ты слишком самонадеянный. Ох-х, — Ками поддевает его подбородок и касается губ. — Зайка, у тебя глаза сейчас как у бешеной собаки. Тебе всё ещё мало?       Гакт молчит, отвечая на липковатый поцелуй, давая размазывать себе по губам помаду.       — Ну конечно. Сам знаю, что мало, — Ками тихонько фыркает ему в губы. — Пойдём домой. Там тебя Кози уже ждёт не дождётся, живенько восполнит тебе недостаток внимания.