Ветер крепчает

…То были времена, когда микрофоны еще передавались добровольно, а гули носили балахоны. В Линкопии только начинала намечаться весна. Неповоротливый северный март медленно раскачивался, выдавая по крохам солнечное тепло. Эфир зашел в небольшую кухню репетиционной точки, чтобы сделать себе кофе. Он заметил, что там, за небольшим столом, уже сидели двое. Стеклопакетное окно было откинуто, впуская в помещение свежий воздух, который только начинал прогреваться. Музыкант поздоровался с сидящими, проходя к кухонной стойке. Секондо был в своем повседневном костюме-тройке. Очки с затемнением, которые он никогда не снимал вне образа, отбрасывали тень на его глаза. С ним был человек, которого Эфир раньше не видел на репетициях. У обоих мужчин в руках было по банке местного пива. Музыкант отвернулся к кофейному аппарату, подставляя свою кружку в разъем и нажимая на кнопку «Старт». Он осознал, что мужчины, до этого негромко обсуждавшие что-то, замолчали, когда он вошел. Теперь он чувствовал на своей спине их взгляды. — Эфир, я хочу представить тебе кое-кого, — услышал он мягкий голос Секондо. Обернувшись, он заметил, что незнакомец тоже развернулся к нему, облокотившись локтем на спинку стула. Уголки его губ шевельнулись, складываясь в ухмылку, ироничную, как показалось Эфиру. — Это мой fratellino, — сообщил Секондо, поигрывая итальянским акцентом. — Он только вчера прибыл из США. Музыкант присмотрелся ко второму человеку. Он выглядел моложе своего родственника. Копна зачесанных назад черных волос обрамляла смуглое скуластое лицо. Глаза незнакомца обладали такой же аномалией, как и у Папы Эмеритуса: левая радужка была абсолютно белой. Однако выражение их было совсем другое. Может, из-за сдвинутых, сходящихся под крутым углом бровей, может, из-за ухмылки, застывшей на грубоватого вида губах, он казался более зловещим и напористым. Его белесый глаз смотрел так, словно пытался приколоть Эфира к месту, как жучка к пенопласту, и это ощущалось совсем иначе, чем с Секондо. — Так это… — осознал музыкант, чувствуя, как его глаза расширяются помимо его воли. — Будущий Папа Эмеритус Третий, — подтвердил Секондо. «Значит вот оно, лицо третьей эры», — подумал Эфир. — Мы пока этого не афишируем, — заметил брюнет на чистом, беглом английском. — Так что прошу тебя держать язык за зубами до поры до времени. Эфир медленно кивнул. Он был слегка растерян. Новость о скором уходе Второго настигла его слишком неожиданно. — Новый Папа будет представлен публике в мае. Пока же у вас есть время, чтобы немного привыкнуть друг к другу, — сказал Секондо. Эфир передернул плечами. — Да, без проблем. Не отворачиваясь, гость перевел взгляд на Папу. — Значит, вот о нем ты говорил? С омегой на гитаре. Эфир внутренне вздрогнул. Что там обсуждали эти двое за его спиной? И не нагло ли вот так упоминать это при человеке вслух? — О нем, о нем, — отозвался Секондо, склонив голову и поводя расслабленным пальцем в сторону Эфира. — Один из лучших наших музыкантов. — Так за сколько ты его уступишь? — А сколько ты дашь? Брюнет окинул гуля оценивающим взглядом с головы до ног, словно тот был товаром на рабовладельческом рынке. Цепкие глаза снова остановились на лице Эфира, глядя на него без всякого стеснения. — 2000 крон. Гитарист онемел от изумления. За него и правда торговались? И оценили в две штуки крон? Он невольно задумался, много это или мало, но тут же одернул себя, запретив заниматься подобной ерундой. За его спиной кофемашина тихо пропищала, закончив работу, но он не обратил на это внимание. — 2000 будет мало, — невозмутимо ответил Секондо. — Ты же видел записи его выступлений? — Да. Видно, что профи. Но хороших гитаристов много. — Не просто профи. У Эфира особая энергетика. Он заводит публику с полоборота. — Как гитара первого плана, Огонь тоже неплох. — Ты видел, чтобы Огонь такое делал на сцене? Этот парень испускает сексуальные вибрации. — За притопывание я готов накинуть 200 крон. — Я не отдам его меньше, чем за 5000. — Да ладно тебе, не футболиста продаешь. 3000 еще куда не шло. — Я забыл самое главное, — Секондо глянул на Эфира из-под очков. — Он пишет музыку. — Ты про «Year Zero»? — отозвался его брат, отхлебывая пиво. — Неплохая работа. Думаешь, он сможет написать что-нибудь для «Мелиоры»? — Не вижу никаких препятствий. — Тогда 4000 крон? Секондо задержал на Эфире долгий взгляд. Этих двоих связывало долгое сотрудничество. Эфир знал наизусть все причуды нынешнего фронтмена, понимал его с полуслова и очень ценил почтение, с которым Папа относился к каждому из своей «свиты». Он сам не заметил, как его взгляд стал умоляющим, будто он просил не отдавать его этому нахалу с чертиками, пляшущими в глазах. — По рукам, — наконец решил Секондо. — Я выпишу тебе чек. — Не смеши. У тебя даже нет чековой книжки. — Тогда сделаю перевод. Эфир вглядывался в лица говоривших. Он начал догадываться, что вся эта комедия разыгрывалась специально для него. Это не могло происходить всерьез. Брюнет вдруг поднялся со своего места и шагнул к нему, быстро сокращая дистанцию. Музыкант невольно отступил, упершись задницей в кухонную стойку. — Так вот ты какой. Омега, — мужчина словно пробовал новый выдуманный им псевдоним на языке. От наглого взгляда прищуренных глаз гитариста обдало жаром. Будущий Папа был заметно ниже, но уже глядел на него так, будто тот был его собственностью. — Поздравляю с приобретением, — донесся до него голос Секондо. — Слышал? Теперь ты мой гуль. Эфир сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. Он выставил вперед руку, предлагая ее для рукопожатия и одновременно выстраивая преграду между собой и мужчиной. — Смешно, — он попытался не выдать голосом охватившую его растерянность. — Можно просто Мартин. А вы… — Можно просто Терцо, — отозвался брюнет. — Мы же тут не разбрасываемся реальными именами, хм? — Он пару раз качнул руку Эфира своей пятерней, после чего наконец отпустил его взглядом. Музыкант испытал заметное облегчение. Он только сейчас осознал, что все это время задерживал дыхание. *** Когда они вдвоем прошли в репетиционную, Омега огляделся в поисках других музыкантов, однако зал был пуст. — Мы сегодня репетируем одни? — отрешенно произнес он. — Все верно. Мы отпустили остальных гулей. Они пока ничего не знают о моем прибытии. Ты же помнишь, о чем я попросил тебя в самом начале? — Не трепать языком, — подтвердил Омега. — Почему меня выделили из всех? Он с любопытством рассматривал будущего Папу. Невысокий силуэт в приталенной черной рубашке двигался изящно и уверенно, пока он обходил студию, осматривая оборудование. В нем были достоинство и грация, присущая всем наследникам династии — такая же осанка, гордо приподнятая голова. Однако в каждом из братьев эта порода преломлялась по-своему. В движениях Терцо сквозила быстрота и темперамент — каждую вещь он осматривал и трогал по-хозяйски, словно все вокруг по-определению принадлежало ему. Омега уже ощущал, как сложно будет с этим человеком, особенно после непреклонного, но ровного по характеру Секондо. Он знал такой тип людей. С ними тебе приходится каждое утро угадывать, в каком они настроении. Они как переменчивое море — то манят ласковой рябью, то грозят тайфуном. — Что бы там ни говорил Секондо, в тебе нет ничего особенного, — повел плечами Терцо. — Впрочем, я действительно не зря призвал тебя раньше времени. — Призвали? — переспросил Омега, стараясь не выдать возмущения, которое вскипело в нем в ответ на показное пренебрежение со стороны нового патрона. — Типа как какое-то демоническое существо? Может, у нового Папы не все дома? — Просто фигура речи. Я думаю, что мы с тобой могли бы написать песню. Омега перемялся с ноги на ногу, засовывая руки в карманы. — Для человека, который собирается попросить меня об одолжении, вы могли бы быть полюбезнее, — заметил он, стараясь выражаться по возможности аккуратно. Все-таки, чуть более чем через два месяца этому человеку предстояло взойти на престол. А от людей, облеченных властью, Омега не ждал ничего хорошего. Особенно это касалось власти религиозной. — Рациональная часть мозга говорит, что ты прав. Но почему бы не внести немного хаоса? — Терцо взглянул на него с легким прищуром. — Я знаю, как любит наш PR-отдел говорить о том, что, дескать, мол, Папа ничего не пишет, он просто поющая голова. А я считаю, что им стоило бы давать больше творческой свободы своим перспективным кадрам. Покажем им, что не только их так называемый Гуль-автор способен сочинять музыку. — Для этого вы прибыли в Отроготию на два с половиной месяца раньше? Чтобы преподать урок Духовенству? — А ты смышлёный. Омега покачал головой. Едва прибыв в Линкопию, ещё даже не успев начать свою карьеру, этот будущий Папа уже пытался что-то доказать стоящим над ним могущественным силам. Терцо, казалось, уловил его скепсис. — Скажи, Омега, — сказал он, подкидывая в руке барабанную палочку, — Духовенство как-то ограничивает твой досуг? Указано ли в вашем договоре, что ты не можешь заниматься творческой деятельностью в нерабочее время? — Чисто формально — нет. — Мелкий шрифт? — Не припомню, чтобы он был. — Вот и мне ничего такого не говорили. Мы с тобой просто двое приятелей, которые за свои деньги снимают точку и бренчат на гитарах, да? Омега задумался. Он вынужден был признаться себе, что в проекте Ghost ему всегда было мало роли простого исполнителя. Хотелось привнести что-то свое, наполнить личным видением чужой материал, который им выдавали для разучивания и исполнения на концертах. — «Year Zero» стал хитом последнего LP. Музыку к нему написал я. Но на пластинке указано, что авторство всех песен принадлежит Гулю-автору. Он ожидал, что Терцо ухватиться за эту ремарку, чтобы надавить на его застарелую обиду. Но будущий Папа внезапно пошел другим путем. — Думаю, ты лучше меня знаешь, что Гуль-автор — это условность, обозначение творческого коллектива, — ответил он, проявляя недюжинную осведомленность о внутренней кухне группы. — Ты — Безымянный гуль, что поделать. Вы все обезличены. — Интересно, чье имя будет значится у этой песни? Папа Эмеритус III? — поинтересовался Омега, уже не скрывая свое недовольство. — Маловероятно. Скорее всего, тот же самый Гуль-автор. Мы ведь не за славу собираемся работать, Омега. Гитарист не был уверен, за что собирался работать Терцо — за рост своего влияния в Церкви, возможность подразнить начальство, или им двигали какие-то более возвышенные мотивы. Однако ему показалось, что взгляд будущего Папы в этот момент смягчился, а голос зазвучал как-то иначе. Проще? Странно, но именно эта внезапная простота что-то сделала с Омегой. Он почувствовал, как внутренне уже дает согласие этому сумасброду — да, он, пожалуй, мог бы наиграть ему пару риффов, авось пригодятся для новой песни. Он уже открыл рот, чтобы высказать это, но Терцо внезапно перевел тему. — Пока что взгляни вот на это, — он взял с табурета исписанный лист и протянул Омеге. — Это переложение «Zombie Queen» на две акустические гитары. Сможешь исполнить? — Фигня вопрос, — отозвался Омега. — Но зачем? *** В жизни Омеги началось странное время. Днём он привычно репетировал с другими гулями и действующим Папой, отрабатывая материал Infestissumam и ожидая, когда им наконец дадут в работу новые песни. По вечерам же он возвращался в студию, чтобы вместе с Терцо заняться новым, новаторским для Ghost направлением. Они начали с переложения нескольких песен Infestissumam на акустические гитары. У Терцо были какие-то особые планы на эти переосмысленные треки. Его голос оказался сильным и звонким, уходящим в глубокие вибрации в нижних октавах. Отдав Омеге его привычную роль ритм-гитары, Терцо сел за ведущую, быстро разучив партии для «Zombie Queen», «Jigolo Har Megiddo» и «If You Have Ghosts». Потребовалось немного времени для того, чтобы оба музыканта сыгрались. Терцо продолжал чудить. Во время одной из встреч он извлек из кармана маленький жёлтый казу. Выпустив из рук гитару, повисшую на переброшенном через плечо ремне, он затянул протяжный бессловесный припев о Королеве Зомби. Он выводил мелодию с таким серьезным лицом, дудя в свою пластиковую игрушку, что Омега давился от смеха, едва попадая пальцами по струнам. — Ты собираешься выйти с этим на концерт? — А почему нет? — невозмутимо отозвался Терцо. — В таком случае, мы станем самой нелепой метал-группой всех времён и народов. Новая песня выходила складной. Терцо принес свой текст, Омега же полностью взял на себя музыкальную составляющую. Он был рад, что хотя бы в этом будущий Папа не тянул одеяло на себя. Вообще, несносности у Терцо слегка поубавилось, когда они углубились в работу. Словно их первая встреча должна была служить демонстрацией его грядущего могущества, но не более того. Песню решено было назвать «Zenith». Time will soon be gone Night will turn to dawn Winds come on strong So they do not come unleashed You're set free Эти встречи после работы стали маленьким секретом Омеги. Другие музыканты начали подозревать, что он завел девушку, когда он в очередной раз отказался пойти с ними выпить по стакану пенного. Возможно, позже он будет вспоминать вечера, проведенные с Терцо за музыкальными экспериментами, как один из лучших периодов в своей жизни. Время тайн, почти что юношеского бунта и веры в духовную свободу. На официальных репетициях он был Эфиром, и только здесь он звался Омегой — символом, который он сам себе выбрал и прицепил на гитару. — Я вижу тут клавиши в начале, — говорил он, переслушивая начало записанной гитарной партии. — И нам уже надо бы записать барабаны. — Давай привлечем кого-то со стороны. У тебя есть знакомые? — О, у меня есть, — ухмыльнулся Омега. На клавиши был приглашен Нильс Нильссен, по совместительству и гитарист. Нильс был давним другом группы, и еще большим другом Омеги. За барабаны же сел брат Мартина, Арвид. Омега заверил, что он умеет держать язык за зубами. Да и вообще создавалось впечатление, что ему были безразличны музыканты, с которыми он играл. Когда он не держал в руках барабанные палочки, он щелкал селфи, поправляя пятерней волосы, и кому-то их отсылал. Нильс из-за своего высокого роста все время вжимал голову в плечи, чтобы не биться головой о дверные проёмы. А работа звукачом и вовсе его ссутулила. Это был добрый, стеснительный человек, почти невидимка. Омеге хорошо запомнился день, когда они сидели в репетиционном зале, потягивая пиво из банок после того, как отыграли свои партии. Казу пошел по кругу, музыканты по очереди дудели в него, выводя хиты и фрагменты со своих собственных пластинок. Периодически звучали взрывы хохота. Веселье дошло до кульминации, когда воздух содрогнулся от громкого до рези в ушах «Полета Валькирий». Терцо наблюдал за этим из-под сдвинутых бровей, и по его губам блуждала довольная ухмылка. А на следующий день Омега столкнулся в дверях с Сестрой Император. В одной руке у нее была пачка бумаг, в другой — кружка с кофе, та самая, на которой от горячего проявлялся подмигивающе-оскаленный смайл. Когда она обратилась к нему, ее голос звучал так, будто он был нашкодившим мальчишкой, о шалостях которого она давно догадалась. — Мартин, — с недобрым прищуром сказала она. — До меня дошли слухи, что будущий Папа уже в Линкопии. Омега некоторое время молчал, соображая, как правильно говорить с этой женщиной о сложившейся щекотливой ситуации. Очевидно, их маленький секрет больше не был секретом. Он подумал, что притворяться перед Сестрой не было смысла. — Вы про Терцо? — Так он теперь себя называет?.. — произнесла Сестра. Ее лицо скривились, словно от чего-то кислого. — О чем он тебя попросил? Омега снова медлил, прежде чем ответить. Сестра Император была его непосредственной начальницей — она вела все дела группы от лица PR-отдела, руководила графиком туров и в целом обладала куда большим влиянием, чем многим бы хотелось. Омега помнил, какой опасной она могла быть, когда желала что-то разузнать. А Терцо — Терцо был пока попросту никем. И все же… — Думаю, он готовит вам сюрприз, — уклончиво ответил он. — Я не люблю его сюрпризы, — поморщилась Сестра. Ее брови нахмурились, так что морщины между ними сошлись в тугой пучок. Внезапно она повысила голос, наступая на гуля: — Конкретнее! Омега был не из тех, кто умеет вертеться, как уж на сковороде, выкручиваясь с помощью словесной эквилибристики. Он последовал своему жизненному кредо, которое гласило, что если не знаешь, что сказать, лучше не говори вообще ничего. Сестра несколько секунд буравила молчащего гуля взглядом. Наконец, она негромко произнесла: — Ты теперь у меня на плохом счету, Мартин. Она слегка отступила от него, пропуская в репетиционный зал первых музыкантов. Вслед за ними прошел Секондо, на ходу поправляя очки. — Сестра, — он сделал в ее сторону короткий кивок. Затем он скользнул взглядом по лицу гуля, словно оценивая обстановку, считывая напряжение в его позе. — Эфир, пойдем. Нам пора. Они зашли в зал и заняли свои места. Вскоре вся группа была в сборе. Сестра пересекла порог вслед за последними гулями и закрыла за собой дверь. — Мальчики! — воскликнула она. — Я принесла вам первую песню нового альбома. Она называется «Majesty». — Она швырнула на табурет стопку листов. — И ещё кое-что. — Она натянула на лицо слащавую улыбку. — Очень скоро мы сможем представить вам нового Папу!