Ветер крепчает

Кабинет Сестры был увешан пластинками и афишами группы, забранными под стекло. В углу стояло несколько подставок с географическими картами. Последние были явно не просто для красоты — одна из карт пестрила какими-то пометками. Письменный стол был завален бумагами. В его углу, возвышаясь над бумажными Гималаями, стояла ваза со свежими цветами. Терцо развалился в кресле, подперев подбородок пальцами — казалось, ещё немного и ноги закинет на хозяйский стол. Омега же, напротив, подобрался. Он испытывал сильнейший флешбек: будто снова сидел в директорском кабинете рядом с главным классным задирой и ждал, когда их начнут отчитывать. Сестру боялись все в Церкви. Она могла не только кричать и злобно щурить глаза. Император была опасна, это факт. Ее импульсивность и непредсказуемость создавали эффект выученной беспомощности — она могла возненавидеть человека за какую-нибудь мелочь, которой никто не придал бы значения, а потом люди начинали испытывать большие трудности в жизни, а то и вовсе пропадать. Омега почерпнул эти слухи из болтовни с другими музыкантами, и почему-то именно этим историями он верил. В общем, все старались ходить рядом с ней на цыпочках. Сестра напевала себе что-то под нос, перекладывая бумаги с места на место. Они сидели так уже минут пять, ожидая, когда она наконец соизволит перейти к делу. Омеге показалось, что Император пребывала в благодушном настроении. Ему ещё предстояло узнать, что на людях она всегда будет демонстрировать расположение к Папе. — Что ж, наши планы не поменялись. Инаугурация будет 20 мая, — сообщила она. — Твое облачение уже готово. Придешь на примерку. Светский костюм, о котором ты просил, сошьют через две недели. Сегодня зайдет портной снять мерки. — Сестра придирчиво осмотрела Терцо. — Вроде, не раздобрел на американских гамбургерах. Я уж боялась, что придется гонять тебя на велодорожке. — Вы знаете, какой у меня спорт, — улыбнулся Терцо. — Каждую ночь тренируюсь в поте лица. — Да уж, — Сестра сухо хмыкнула и вернулась к своему занятию. Именно сейчас ей зачем-то понадобилось убраться на столе. Она будто специально тянула кота за хвост, зная, каких новостей ждут ее посетители. — У всех Почетных Пап одна и та же болезнь. Терцо нетерпеливо покрутил пальцами, уговаривая ее двигаться дальше. — По поводу твоих предложений, — наконец сказала Сестра. Она уперлась руками в стол и направила на собеседника прямой взгляд. — Акустические концерты будут хорошим разогревом перед осенним туром. Ты будешь заниматься саморекламой. Приглашать людей на концерты. Анонсировать альбом. — Именно, — подтвердил Терцо. — Бери с собой Альфу и Омегу, раз уж вы так хорошо сработались. Лицо будущего Папы сияло от торжества. Все шло ровно так, как он хотел. — Я наметила пять городов. Вы будете выступать в музыкальных магазинах с тем сетлистом, что у вас подготовлен. — Аппаратура будет местная? — поинтересовался Омега. — Да, вы поедете налегке. Кстати, насчет идеи добавить казу… Омеге показалось, что Терцо слегка задержал дыхание, ожидая вердикта. Даже наследник, имевший неприкосновенный статус в проекте, вынужден был считаться с решениями Сестры. — Почему бы и нет. Это будет экстравагантно. Сделай это так, чтобы все выглядело очаровательно, а не нелепо. — Он сделает это так, что все будут рыдать, — горячо подхватил Омега. Терцо усмехнулся, застенчиво потупив взгляд, смахивая пылинки со своих коленей. — Не сомневаюсь. Теперь по поводу «Зенита». Я послушала демо-запись. — Сестра сделала паузу. — Звучит неплохо. — Это все Омега, — отозвался Терцо. — Идея была полностью моя, но финальный продукт — его заслуга. Я посадил его на цепь, не кормил три дня и заставил писать мне музыку. И у него все равно вышел шедевр. — Надо будет учесть, что голодные гули работают лучше. Сестра определенно видела, как Терцо одновременно нахваливает и выгораживает своего подопечного. Она передала брюнету лист бумаги, на котором были записаны куплеты. Он выпрямился в кресле, погружаясь в чтение. — Запишем это после того, как закончим с «Мелиорой». Всё-таки выпустить к сроку LP важнее, чем сингл. «Сингл?» — Омеге показалось, что он ослышался. Разве они писали трек не для основного альбома? — Но он почти готов, и у нас есть музыканты, которые уже знают партии, — заметил он. — Им только прийти в студию и отыграть. Нильс отлично сведет. Это дело нескольких дней. Терцо бегал глазами по строчкам. Его лицо вдруг начало бледнеть. Он вскинул взгляд на Сестру. Омега заметил, что его рука, сжимавшая лист, слегка дрожит. — Песня не войдет в «Мелиору», — сказала Император. — Он будет продаваться в отдельном лимитированном издании, в люкс-боксе «Мелиоры» в качестве бонусного трека. Порядка 5000 копий. Омега на стал спорить. Похоже, наверху все было давно решено. Ему было куда интереснее, что такого Терцо увидел в тексте. — Всем этим мы займемся позже, — сказала Сестра. — В ближайшее время Папа будет занят подготовкой будущего альбома. Тебе надо сосредоточиться на своем образе, — обратилась она к Терцо. — На послезавтра я пригласила гримера, он покажет тебе твой грим. Походи с ним денек, чтобы освоиться. Ты уже ознакомился с демо? Готов c завтрашнего дня приступать к репетициям? — Да, — односложно ответил Терцо. Его бледное лицо не выражало ни единой и эмоции, напоминая застывшую маску. — Чудесно, — Сестра растянула губы в улыбке. — Я рада, что наше сотрудничество началось на такой светлой ноте. — Она вышла из-за стола и остановилась рядом с креслом Терцо, который продолжал смотреть в том направлении, где она только что стояла. Она взглянула на него сверху вниз. — Как видишь, я готова прислушиваться к твоему мнению, и потребности твоей души мне прекрасно понятны. *** Омега подпер спиной стену, сложив руки на груди, пока Терцо расхаживал взад-вперёд по внутреннему двору Министерства, как пантера, запертая в клетке. Гуль видел, как по его щекам гуляли желваки. — Они изменили текст. — Настолько сильно? — поинтересовался Омега. Терцо остановился и молча протянул ему смятый лист бумаги, который сжимал в кулаке. Гуль развернул его и принялся читать. — «Right will turn to wrong». Это буквально то, что они сделали, — пробормотал Терцо, снова принявшись мерить шагами широкую галерею. — Все извратили. Вывернули наизнанку. — Тут изменены две строчки, — экспертиза Омеги была подчеркнуто беспристрастной. — Гораздо больше. «A followed illusion» изменилось на «A fall of illusion». «A murderous rapture» — на «a martyrdous rapture». При чем здесь мученичество? А «help you God»? В каком это смысле — «Бог»? Я понимаю, — ядовито выдавил Терцо. — Она издевается над моим прошлым. Намекает на то, что я родился в католической семье. Омега не был уверен, что Терцо не перегибает палку. Под «богом» мог подразумеваться Сатана. Редко, но он видел, как такое делалось в сатанистских текстах. Но Терцо сейчас об этом лучше было не говорить. — Ты прав, смысл изменился. Я бы больше ожидал увидеть такое у Примо. Восхваление зла. — Он почесал подбородок. — Интересно, музыку тоже изменили? — Можешь не сомневаться, что музыка осталась прежней. Это атака лично на меня. — Может, и так, — гуль пожал плечами. — Ты ведь ещё не знаешь характер Сестры Император. — Я прекрасно знаю ее характер. Я с ней провел значительную часть детства. «Ого. Так это многое объясняет», — отметил по себя Омега. — Она же не… — Что? — Твоя мать? — Нет! — белесый глаз Терцо принял дикое выражение. — Скорее, она была мачехой для всех нас. — Он выдернул из рук Омеги листок и снова пробежал по нему глазами. — Я не буду это исполнять. — Послушай, это же просто редактура. Сестра сама решает, какой смысл должен быть у песен. Это всё-таки проект Духовенства, а не твой личный, и не тебе выбирать… Он вздрогнул, когда кулак Терцо впечатался в стену в нескольких дюймах от его головы. Посыпалась штукатурка. Омегу внутренне замер от мысли, что что-то в его словах сработало как триггер. — Ну все, остынь. Может, она вообще забудет про эту песню — до конца лета еще далеко. — Он подцепил пальцем сигарету из нагрудного кармана и зажал между зубами. — Куришь? — Нет, — Терцо тряхнул кулаком. — Им и правда лучше про нее забыть. Концепция нового альбома — человек эпохи модерна в мире без Бога. Они сами попросили меня выбрать тему. Но теперь я думаю, что должен разузнать побольше о том, как они ее реализуют. Если это снова насмешка… — Не пытайся все контролировать, — сказал Омега, чиркнув зажигалкой. — Влиять на Духовенство нам не по зубам. Мы с тобой наемные работники, не более того. Не стоит принимать все это так близко к сердцу. Терцо скосил на него усталые глаза. — Я рад, что ты это понимаешь. *** Небольшое отгороженное пространство со столиком и двумя диванами было наполнено ягодно-хвойными ароматами. Единственными источниками света были два светильника в стиле Тиффани, которые испускали мягкий, ненавязчивый свет. Двое музыкантов полулежали, откинувшись на подушках. Приглушённый лаунж, лившийся из колонок, время от времени перебивался бульканьем кальяна. — Нас забрали из родных семей, когда нам было десять. Терцо прихватил губами мундштук и сделал глубокую затяжку. — Не могу сказать, что моя родная маман была образцовой матерью. Она была глубоко религиозным человеком. Так было не всегда — это началось непосредственно с момента моего рождения. Все детство она отыскивала во мне признаки «плохой породы» и пыталась искоренить. Это было какое-то бесконечное внушение чувства вины за то, что я вообще родился и что временами так напоминал ей отца, который, по ее словам, был воплощением зла. Но знаешь, мелкому пацану тесно в оковах христианской морали. Природа брала свое. Наверное, я был чем-то вроде Алистера Кроули для нее, маленьким Зверем-666. Вечным напоминанием о том, с кем она спуталась. И вот представь: нас, братьев, находит наша вторая семья. Забирает из теплой Италии, где мы жили порознь, в морозную Отроготию. Нас снова начинают ломать, на этот раз выжигая в нас все христианское. Нас заставляют привыкнуть к мысли о том, что мы родились для великой цели и рано или поздно каждый из нас, в порядке старшинства, наденет сатанинскую митру. Что смысл нашей жизни — славить Дьявола. Он чуть поерзал на локте, выбирая более удобную позу. Омега слушал, не перебивая, делая время от времени небольшие глотки чая из своей пиалы, чтобы промочить горло, и снова затягиваясь. — Нихил и Сестра отлично играли свои роли хорошего и плохого полицейского. Когда он опускал руки, за дело бралась она. И вот представь этого десятилетнего пацана. Все мамины сказки об ужасных сатанистах, на которые он раньше плевать хотел, становятся реальностью. Сатана — это не кто-то, кто грозит тебе с лубочных икон — он реален, материален и головокружительно близок. Он смотрит на тебя из-за витражей — и я сейчас говорю не метафорически, — он наблюдает из глаз этих безумных горе-педагогов. И вот наступает момент, когда пацан понимает, что по-хорошему ему следует убить себя, пока они не превратили его в то, чем он должен быть по праву рождения. Он прервался, чтобы сделать затяжку, и выпустил в направлении Омеги облачко хвойного дыма. — В одну из ночей он убегает из жилого флигеля и уходит в поля за городом. Ночи в Отроготии холодные даже летом, и накинутое поверх пижамы пальто его не спасает. Ему надо побыть наедине с собой, он хочет, чтобы от него отстали. И вот, на исходе ночи к нему подходит один из гулей, что прислуживали в Министерстве. Черт знает, как он нашел его там, в полях. На нем щекастая металлическая маска, какие носили тогда, радужки глаз абсолютно белые. Он садится рядом с пацаном и укрывает его шерстяным одеялом. Они беседуют. К столику подошёл мастер, чтобы проверить угли в кальяне, и Терцо прервал свой рассказ. Мужчина открыл чашу, перевернул медленно тлеющие кубики щипцами и снова опустил сетку. Когда он удалился, брюнет сделал пару задумчивых затяжек. Его взгляд из-под полуопущенных век затерялся где-то среди клубов пара. Он медленно опустил мундштук и продолжил. — Гуль объясняет ему, что Люцифер не таков, каким его малюют в Библии и на иконах. Он даже не такой, каким его описывает Сестра. Он — воплощение свободного духа и творчества. Он никогда не перед кем не склонял головы. Он всегда знал, кем он хочет быть, и не боялся быть наказанным. Он — даритель света и источник силы, которая поддерживает людей в самые тяжелые моменты их жизни, в то время как Бог молчит и отводит взгляд. Гуль говорит, что видит в мальчике эти задатки. Пацан вытирает слезы и думает, что такой Люцифер не так уж плох. Уж точно лучше, чем вечно ограничивающий Бог его матери, и лучше, чем Дьявол, воплощенный в фигуре Сестры. За таким Люцифером он мог бы даже пойти. Гуль указывает ему на утреннюю звезду на небосклоне и говорит: теперь это твоя звезда. Потом они встают и вместе идут в жилой флигель. Гуль укладывает пацана в постель, укрывает его теплым одеялом, и тот забывается глубоким сном, утешенный тем, что ему открылось. Омега слегка кивнул. Он думал, что история на этом закончится, но Терцо снова заговорил: — Утром, конечно, его насилу расталкивают. За завтраком мальчик спрашивает у взрослых, что это за гуль, которого он мог видеть ночью, и подробно описывает его. Ему с удивлением отвечают, что среди персонала нет ни одного гуля с белыми глазами. Он надолго замолчал. Омега попыхивал кальяном, не выпуская мундштука изо рта. Наконец он сказал: — Напоминает одну из тех историй про духов американских президентов. А что одеяло? Оно было с тобой, когда ты проснулся? — Ты внимательный слушатель, — заметил Терцо. — Да, одеяло было на месте. Так что нет, Омега, — в его голосе послышались ядовитые нотки, — это был не сон. Мне, конечно, досталось за то, что я якобы выкрал этот плед из министерской кладовой. Он отложил мундштук и поднялся, садясь на диване прямо напротив Омеги. — Думаю, Он хотел, чтобы я продолжил свой путь и в конце концов взошел на престол. Теперь ты понимаешь, почему мне не интересно играть по правилам Духовенства. Оно хочет использовать меня в своих целях, как использовало каждого из выращенных ими наследников. Это папство — нечто большее, чем просто представительство Церкви на сцене и привлечение новых адептов. — А твоя родная мать? Вы общались с тех пор? — Да, — Терцо махнул рукой. — Я нашел ее через какое-то время, хотя она очень старательно пряталась. Она стала совсем худой и жёлтой с лица. Прямо как святые на ее иконах. Когда она меня узнала, то начала тыкать в меня деревянным крестом и кричать: «Изыди!» — Это… не очень хорошо. Брюнет пожал плечами. Он поднял сетку кальяна и попытался ухватить пальцами горячий уголек. Слегка раскидав и перевернув пару из них, он взглянул на гуля. — Как ты попал в проект Ghost, Омега? — Через друга. Он просто сказал, что знакомая группа ищет гитариста. Никаких невероятных историй с мистическими явлениями, — Омега повел рукой с мундштуком. — Все просто и банально. — А как ты смотришь на то, что здесь практикуется сатанизм? — Терцо пристально смотрел ему в глаза. — Для меня это не проблема. Скажем так, если в подземельях Министерства и творятся какие-то реально хреновые вещи, то мы, музыканты, ничего об этом не знаем. Он взглянул на Терцо, но тот не проронил ни слова и не изменился в лице. — Сатанизм… это вещь, глубоко укоренившаяся в культуре, — продолжил Омега. — Люди обращаются к нему, когда их что-то сильно не устраивает в жизни или в себе. Некоторые ищут в нем освобождения. Людям нужно, чтобы кто-то авторитетный дал им разрешение на то, что они в себе порицают. Знаешь, у анонимности есть свои интересные эффекты. Когда мы под масками, мы можем позволить себе то, что не позволяем в обычной жизни. Вести себя более раскрепощенно, например. — Я слышал про такой эффект, — ответил Терцо. — Видимо, мне скоро предстоит это почувствовать. — Кстати, о масках. Я набросал кое-какой дизайн, — Омега полез в свой рюкзак, выуживая оттуда тетрадный листок. — Сейчас гули носят балахоны. Если твой костюм будет более светским, то логично, что и нам не стоит оставаться в мешковатой одежде. И я хотел бы, чтобы у нас были не просто в покупные маски, а отлитые на заказ из легкого металла. Он передал листок Терцо, и тот внимательно вгляделся в рисунок. — Ты отлично уловил эстетику «Мелиоры». Эти вытянутые подбородки, что-то в духе призраков, да? — Это образ черта, слегка мефистофелевский. И в то же время похожий на статую. — На них отсутствует рот. — Терцо поднял на него взгляд. — Вижу в этом отражение концепции безымянности и безликости. — Мы те, кто мы есть, — Омега с насмешкой пожал плечами. — Гули — низший ранг нежити. Папа задумчиво рассматривал рисунок. — Я хочу, чтобы у группы были эти маски. Обязательно покажи это Сестре. Скажи, что Папа одобрил. — Вообще-то, — Омега пыхнул облачком пара, — я думал, что ты покажешь. — Не стоит. Если они решат, что это исходит от меня, они, вероятно, предложат вам носить их на задницах. — Он наклонился через стол, возвращая гитаристу листок. — Церковь — это не типичная тоталитарная секта, Омега. Тут нет жёсткой иерархии. Власть берут в свои руки те, кто не боится это сделать. И они имеют всех остальных. Поэтому, если не хочешь, чтобы тобой помыкали, не оставайся Безымянным гулем с заткнутым ртом. Не позволяй им сделать из себя пустое место. *** На следующий день будущий Папа явился на официальную репетицию, чтобы быть представленным группе. Музыканты замерли в ожидании, когда он пересек порог репетиционной, выступая из-за плеча Сестры Император. Он сделал несколько шагов и остановился посередине зала. Взгляды устремились на него: всем было интересно узнать, как проявит себя очередной наследник. Терцо тем временем оглядел музыкантов из-под сдвинутых бровей и вдруг энергично потер руками, издав невероятно злодейский, жесткий смешок. Гули переглянулись. Альфа вскинул брови. Ему было предельно ясно: новый Папа будет долбанутым. Омега уже знал все эти приемчики. Напускная зловещесть Терцо не могла его обмануть. Он спокойно следил за тем, как по ходу репетиции новоявленный тиран раздавал тычки своим будущим миньонам, корректируя работу каждого, словно пытаясь подстроить их под себя. Его тон оставался вежливым, но что-то в голосе сигнализировало о том, что с ним лучше не спорить. Его слегка отрезвило, когда Терцо одернул его, велев не зевать. Он понял, что в присутствии группы он будет для Папы таким же рядовым гулем, как и все — ни лучше, ни хуже. Омега уже предчувствовал кулуарные пересуды о том, что новый Папа еще не успел надеть митру, а уже распоряжается всеми вокруг. Гуль понимал, что его всю жизнь к этому готовили. И все же этот Папа выделялся на фоне остальных. В первую очередь, своей предвзятой враждебностью к Духовенству. В нем чувствовалось дьявольское упрямство и неудержимое стремление дать сдачи. Омега снова подумал о том, что ближайшие годы будут непростыми. Непростыми, но яркими. Впереди были времена славы и крови.