Ветер крепчает

Два месяца пролетели незаметно. За репетициями и примерками костюмов дата инаугурации стремительно приближалась. И вот остался всего один день. На отвальной вечеринке Секондо предполагалось присутствие только самых приближенных людей, но пришли, казалось, все. Небольшой зал, переделанный под банкетный, был забит народом: музыкантами, Сестрами Греха, некоторыми старшими чинами Церкви. Поскольку вечеринка была неформальной, все были в своей светской одежде, кроме Сестер, которым полагалось носить рясы все время. Рядом с Секондо на столе красовалась его папская митра, которую на днях предстояло убрать в министерский шкаф. Он был как всегда невозмутим, оглядывая собравшийся народ из тени своих очков, и, кажется, был не особо удручен своим отстранением. Терцо явился на вечеринку позже остальных. Омега видел, как он пытался не отсвечивать, и все же тайна его личности вскоре была раскрыта. К нему потекли желающие познакомиться. Некоторое время ему приходилось отбиваться от назойливого внимания. Его выручил Второй, постучав по бокалу и заявив, что собирается сказать тост. Он начал с того, что для него было честью сопровождать группу в период ее расцвета, что рок — это один из важнейших способов прославлять Сатану. Несомненно, преемник добьется еще большего успеха. Потом он заметил, что уходит не по принуждению: важно вовремя сойти со сцены, скрыться в тенях, пока твоя личность не стала чем-то вроде музейного экспоната. Чувство меры — это одна из лучших добродетелей, и он желает обрести ее всем присутствующим. Кроме алкоголя. По этому вопросу сегодня не будет ограничений. Но чтобы к завтрашнему дню инаугурации все были как стеклышко. Наконец, он сказал, что для него самое время вернуться к служению — мирское слишком долго его отвлекало. Омега догадывался, что он имел в виду магические практики. Когда он закончил, эстафету принял Примо со своим напутствием, затронув тему преемственности и наследия, напомнив о финальной цели их работы — воцарении Антихриста. Вслед за ним пара гулей произнесли свои тосты, вспоминая о том, сколько положительных эмоций они получили от работы со Вторым, отмечая, конечно, только хорошее. Кто-то начал уговаривать выступить Терцо, но он ответил, что еще слишком рано, и вообще, это вечеринка Второго, он здесь только залетный гость. Официальная часть закончилась. Омега поискал глазами Секондо, подумав, что неплохо бы сказать ему пару слов от себя. Действующий понтифик общался с группкой Сестер Греха, окружившей его полукольцом. Видимо, он рассказывал им что-то смешное, потому что они поминутно хихикали. К ним подошел Терцо, явно с намерением присоединиться к веселью, и Секондо представил его Сестрам. Наконец, действующий Папа повел рукой в сторону двери с легким кивком, и девушки, веселясь, выскользнули за порог. Вскоре старый и новый Папы незаметно улизнули с вечеринки. Омега остался стоять, подпирая одну из колонн и потягивая красное вино из бокала. Он не был поклонником этого напитка, но Второй был, и вино было хорошо. Должно быть, что-то из самой ценной части его запасов. К нему подошел Огонь со своим бокалом и встал рядом. — Слышал, вы с новым Папой уже позависали вместе. — Он пригубил вино. — Ну, и как он в этом плане? — М? — Омега нахмурил брови и бросил на коллегу раздраженный взгляд. — Симон, ты о чем вообще? — Да ничего, забудь. — Огонь покачал свой бокал из стороны в сторону. — Впрочем… Я слышал, что Папа практикует сексуальную магию. — Если тебе так любопытно, пойди да сам узнай у него. — Спасибо, я больше по девочкам. — И что? Не вижу тут проблемы. Давай-давай, догоняй их, куда они там пошли, может, ещё успеешь. Девчонок на всех хватит. Огонь махнул рукой, дескать, отстань уже. Он схватил с ближайшего подноса канапе и сдернул зубами оливку, демонстрируя, что ему наскучил этот разговор. Чуть пошатывающейся походкой к ним подошел епископ. Кажется, Копиа было его имя. Похоже, слегка перебрал с алкоголем. — Он сказал, что видит во мне скрытый потенциал, — растерянно проговорил он, блуждая взглядом по столам с закусками. — Он всем так говорит, — усмехнулся Омега. — Вовсе нет, — Огонь посмотрел на него слегка удивленно. — Что именно он имел в виду? — мучался епископ какими-то смутными подозрениями и вопросами без ответов. Один из тех нервных людей, которые во всех словах видят скрытый смысл, подумал Омега. Религиозное ядро Церкви было для него такими потёмками, что он даже не пытался вникнуть в способ мышления высших чинов. Он знал, что и Терцо принадлежал к этому кругу, хотя почти не проявлял перед ним эту свою сторону. Гули, музыканты по найму, были лишь верхушкой айсберга, и Омега не был уверен, что хочет нырять под воду. Этот Копиа выглядел безобидным, но запуганным. Какие вещи он видел, о которых не расскажешь на отвальной вечеринке? В каких вынужден был участвовать сам? Ломали ли его так же, как наследников папской митры по рассказам Терцо? Он подозревал, что будущий Папа не поведал ему и малую долю того, что там происходило. …А может, Копиа был просто неловким и мнительным человеком сам по себе. — Не грузись, — попытался успокоить епископа Огонь. — Понятно же, что ему это нравится. Копиа сделал глоток из своего стакана, чуть более быстрый, чем следовало бы. — Что именно? — поинтересовался Омега. — Ну, знаешь, находить тихонь в коллективе и говорить им о том, какие они особенные. Омега промолчал. Как бы не раздражали его подтрунивания и намеки Огня, этот парень подмечал верные вещи и схватывал все на лету. Его голова соображала так быстро, что он улавливал за секунду те вещи, на осознание которых у Омеги уходила неделя. Теперь и гуль видел тенденцию. Терцо и правда отыскивал в своем окружении самых покорных и недовольных своим положением людей. «Омег». Оторванных от коллектива, тех, чье доверие легко завоевать похвалой, тех, в ком он видел скрытый потенциал. Кто с радостью пойдет за ним и только за ним, когда ветер окончательно окрепнет. Не о том ли был текст «Zenith»? Папа готовил переворот. *** После ухода Второго вечеринка довольно быстро начала сворачиваться. Омега и Огонь простояли там еще около часа, время от времени отпуская ленивые замечания. Они заметили, что ряды гостей заметно поредели. Возможно, они просто начали расходиться, но любящий сплетни Огонь объяснил, что, скорее всего, где-то еще проходит «настоящая» вечеринка только для своих. Епископ Копиа все еще оставался в зале — похоже, что его тоже не пригласили на «афтерпати». Он продолжал налегать на алкоголь, и в итоге вечер закончился тем, что двоим музыкантам пришлось взять его под руки и довести до жилого флигеля, где находились его апартаменты. Уверив их, что дальше он пойдет сам, епископ неуверенной походкой поплелся через двор. *** Следующим вечером министерский зал собраний, где обычно проходили рабочие совещания и проповеди, был переполнен людьми. Сестра стояла у кафедры и готовилась возвестить о начале инаугурации. Омега занял положенное ему место за одним из столов. Рядом с ним, по обыкновению, опустился Альфа. Оба были погружены в свои размышления. Этой ночью Омега снова, впервые за долгое время, пытался писать. Плотные, задумчивые риффы ровно ложились на поток мыслей в его голове, который в итоге излился тревожной, смутно понятной исповедью на бумагу. Так было всегда, когда он давал волю своему внутреннее чутью. На память почему-то шла «The Sounds Of Silence» Саймона и Гарфанкела, и он слушал ее все утро. In restless dreams, I walked alone Narrow streets of cobblestone Тишина была его старым другом. Он приходил поговорить с ней, когда не в состоянии был больше отрицать своей подавленности. Вино и насколько часов в компании с людьми, от которых он все больше чувствовал себя оторванным, сделали свое дело. Он терялся в водовороте событий. Ему казалось, что он отстает, не успевает за несущимся куда-то в истерике миром. Миром людей, рвущихся к власти, сексу, войне, несущихся прямо навстречу своей гибели и стремящихся утянуть с собой побольше людей. Что за недобрую игру затеял Терцо? Мартину вспомнились его слова, сказанные в кальянной: «Власть берут в свои руки те, кто не боится это сделать. И они имеют всех остальных». Сестра принялась приводить какую-то статистику. Омега слушал ее речь вполуха. Он продолжал осмыслять открывшиеся ему вчера перспективы. Он очнулся, лишь когда Император начала повышать голос. Она напомнила, что с начала действия проекта Ghost Церковь не склонила на свою сторону ни одного правительства, не привела ни одного президента. — Это позор! — рявкнула Сестра. Похоже, Первый и Второй попали в опалу, подумал Омега. К тому, что все дерьмо в итоге выливалось на гулей, он уже давно привык. Понимала ли Сестра, что Терцо мировое господство интересует еще меньше? Казалось, чем дальше они двигались по шкале наследников, чем более известным становились Ghost, тем больше они отдалялись от изначальной идеи восхваления зла, заложенной Примо. И вот они стояли на границе эпох. Отступал в тень величественный Второй с его загадочностью и туманом, мягким голосом и скрытой угрозой в змеиных глазах. Новая эра обретала лицо Терцо — яркого и звонкого, как металл, эксцентричного и полного романтики. Эра власти через очарование. Сестра помахала перед носом у гулей фирменным дилдо в форме сатанинского Папы — мерчем, которым якобы развлекалась группа вместо того, чтобы заниматься делом. В приступе гнева она назвала Секондо жалким, желчным стариком. Омега в очередной раз вынужден был проглотить комок бешенства, встававший у него в горле каждый раз, когда эта женщина начинала завинчивать гайки. Он уже знал, что будет дальше: она представит им Терцо как нового фаворита, следуя правилам улыбчивого фарса, в который они оба играли. Так и произошло. Омега не смотрел на нее, когда она демонстрировала всем новую пластинку «Мелиоры». Он читал в ее голосе все, что ему надо было знать — натянутую улыбку, под которой скрывались острые зубы, нездоровый энтузиазм. Он вскинул глаза, только когда она упомянула новые маски гулей. То, что он успел увидеть, показалось ему крайне похожим на его набросок. Он не успел обрадоваться, потому что уже через секунду она вернула их на стол и сообщила, что они вот-вот увидят нового наследника. — Этот человек поведет группу так далеко, что никто не мог и вообразить. Я представляю вам Папу Эмеритуса III! Все повернули головы туда, куда указал внезапно зажегшийся круг прожектора — на балкон. Омега вместе со всеми задрал голову. Черные кожаные перчатки с золочеными когтями скользнули на поручень и сжали его. Затем Омега увидел всю фигуру. Терцо было практически не узнать в гриме. Резкие контуры сделали щеки уже, приподняли скулы. Лицо вытянулось, жесткие линии по бокам рта придали ему зловредное выражение. Краска подчеркнула крутой разлёт бровей, из-под которых посреди черноты сверкали острые звездочки глаз. Когда его взгляд скользнул по гулю, тот почувствовал лишь укол холода, морозную дрожь, пробежавшую вдоль позвоночника. Его длинная риза была абсолютно черной. Черный шелк струился по плечам, усыпанный россыпью золотых кругов и перевернутых крестов. Орнамент из тонких переплетающихся нитей выделялся на ткани лишь за счет игры света и теней, напоминая свившиеся ветви деревьев на фоне безлунного ночного неба. Черная, практически лишенная украшений митра возвышалась на голове, перехваченная черной же тесьмой. Черное на черном. Золото на черном. Папа чуть приподнял подбородок. Его направленные вниз глаза высокомерно блеснули из-под тяжёлых век. Пересеченные линиями грима губы медленно разомкнулись, словно разрывая стянувшие их скобы. — Братья, — он обвел взглядом присутствовавших, и Омеге стало не по себе от этого церковно-сектантского словечка. — И сестры, — он подмигнул кому-то в гостиной. В зале еще какое-то время раздавалось перешептывание, но вскоре оно сменилось напряженным ожиданием. Стало слышно, как тикают часы. Папа все не начинал. «Чего он ждет?» — подумал Омега. Он с волнением оглядел стоявших рядом людей, но все они подняли головы, уставившись на балкон. Наконец, Папа заговорил. — Сатана пал с небес после того, как совершил единственное простое действие — взглянул в лицо власти и сказал: «Я славен». Это был грандиозный бунт, за которым последовали другие ангелы. Омега бросил быстрый взгляд на Сестру. У нее был такой вид, будто она только что подавилась и теперь пыталась это скрыть. Это была явно не та речь, которую она готовила для Терцо. — Кем он был до этого? — продолжал Папа. — Обычным ангелом? Архангелом, вы скажете. Прекраснейшим, сильнейшим из ангелов. Это верно. И все же, рабом божьим. Одной из его овечек. Он ходил по небесам, попирая тучи, в белой занавеске через плечо. — Среди людей раздалось несколько смешков, но они тут же были подавлены грозным взглядом. — Вы думаете, падение — это наказание? Думаете, Ева и Адам были наказаны, когда их отвергли райские кущи после того, как они вкусили могущества Бога? Грехопадение — не позор. Это честь! Последние слова прозвучали так резко, что некоторые вздрогнули. В толпе под балконом воцарилась гробовое молчание. Даже хамоватый Огонь, вечно вставлявший свои ремарки, казалось, прикусил язык. — Будь то ангел или человек — он становится личностью, только когда первый раз в жизни совершает над собой усилие выбора. — Папа взглянул на Омегу. — Когда осмеливается впервые открыть рот не для того, чтобы пропеть кем-то написанную молитву, а чтобы выразить свою суть. Смысл падения не в том, что вас лишили места у хозяйской кормушки, что вас выгнали взашей из теплого и уютного райка. Она вот здесь, — он постучал двумя пальцами по своему виску, — и вот здесь, — он приложил ладонь к своему сердцу. — В том, что ваш дух перешел в новое состояние. Что ваши мозги наконец-то пробудились. Пробуждение от духовного наркоза, в котором всех нас держат — вот, что даёт нам сатанизм! Он сделал паузу, и Омега снова взглянул на Сестру. Ее эмоции были практически написаны у нее на лице. Он видел, как ей хотелось выйти вперед и сказать, что Папа уже закончил свою речь, замять ситуацию, заслонить все своей натянутой улыбкой. Но она не смела. Когда Терцо снова заговорил, его голос звучал более мягко и буднично. — Вы можете верить в Сатану как высшую разумную силу. Вы можете воспринимать его как классический миф, метафору — в конце концов, мы все современные люди. Мы верим в науку, так? Она дала нам самолеты и компьютеры. Не смотри на меня так, fratello, — поймал он взгляд Примо, ортодоксального сатаниста. — Что ж, — он цокнул языком и сделал несколько шагов вдоль края балкона. — Отныне мы будем расширять нашу аудиторию за счет светской части населения. Проект «Ghost» выйдет из андерграундных клубов на арены и стадионы. Он станет доступен не только поклонникам зла. Всем, кто в душе потерян и ищет освобождения, мы протянем руку. Последние слова заставили Омегу вспомнить их рукопожатие при первом знакомстве. Какой внезапно хваткой оказалась его тонкая рука и как по-хозяйски Терцо смотрел на него, тогда еще Эфира. — Отныне Ghost обращается ко всем. Возможно, вы тихоня, которому не дали высказаться, — Папа бросил взгляд на Копиа. — Возможно, вы тот ещё засранец и ищите подкрепления своего образа жизни, — он посмотрел на Огня. — Так или иначе, вы все оказались здесь, ища покровительства у Сатаны. Я — Его наместник на земле. И я протягиваю вам руку. Следуйте — и будете освобождены. Он вновь остановился там, где начал речь, и слегка развел руки в стороны, раскрывая ладони. Никто не решался заговорить, ожидая, что Папа захочет еще что-то добавить. — Что он имел в виду? — услышал Омега шепот епископа неподалеку от себя. — Это ведь все иносказание, да? На что он намекал? Кто-то шикнул на него, заставляя замолчать. Прожектор внезапно выключился, и загорелся общий свет. Это была не первая инаугурация, на которой присутствовал Омега, и он знал, что дальше должно последовать принесение клятв. Терцо спустился по лестнице, остановившись на второй ступеньке снизу. Император передала стопку масок, которую держала в руках, своей свите из Сестер Греха. — Спасибо. Это была прекрасная проповедь. Да начнется эра Мелиора! — провозгласила она и захлопала. Все остальные подхватили ее рукоплескание. Сестра подошла к Терцо, который продолжал стоять на лестнице, положив ладонь на деревянный шар. Они быстро обменялись взглядами, и он протянул ей руку тыльной стороной. Император помедлила, прежде чем опуститься на колени и взять его пальцы в свои. Он чуть приподнял подбородок, когда она прижалась губами к его кожаной перчатке. Сестра быстро поднялась и отряхнула колени. Он продолжал смотреть на нее сверху вниз, пока она подзывала Сестер и принимала у них маски. — Сначала гули, — сухо сообщила она, встав по левую сторону от Папы, и он наконец отвел от нее взгляд. Перед лестницей выстроилась очередь. Омега подходил последним. Он, как и положено, преклонил колени перед Папой. Рука Терцо, обтянутая кожей, ощущалась слегка резиновой. Он поцеловал пальцы, ощущая на своей ладони кончики острых золотых когтей, и бросил быстрый взгляд на Терцо. На его лице была все та же маска холода и отстраненности. Он поднялся с колен и повернулся к Сестре, которая передала ему его маску гуля. Металл был легким и гладким на ощупь. В ребристых очертаниях читалось величие и изящество античной статуи. Точеный остроконечный нос, строгие линии бровей, миндалевидные прорези глаз, волнующееся море металлических волос. Это именно то, как он ее задумывал. Он снова глянул на Терцо и заметил, как уголки его губ дрогнули. Он сделал Омеге чуть заметный кивок, как будто говоря: «Вот видишь? Все было не зря». *** В Линкопии заканчивалось лето. Август отдавал последние остатки тепла, медленно переходя в пасмурный сентябрь. Уже ощущалось дуновение первых холодных ветров. Было отыграно несколько туров. Судя по продажам пластинок «Мелиоры», их успех был несомненным. Кажется, обещания Папы насчет расширения аудитории группы начинали сбываться. Сестра Император предупредила, что график концертов будет плотнее, чем когда-либо, но Терцо это, казалось, не смущало: он явно получал удовольствие от живого общения с публикой. Весь остаток весны и начало лета он вызывал перетолки, суя нос всюду, куда только можно. Говорили, он стал частым гостем в студии авторского коллектива, закрытой для других музыкантов. Сестра пыталась преградить ему доступ туда, но Терцо умудрялся по-максимуму пользоваться своими полномочиями. Когда стало понятно, что ему там не рады, он начал вносить изменения в готовые тексты и музыку прямо на репетициях. Сегодня музыканты могли разучивать один вариант песни, а на следующий день они замечали, что Папа поменял слова. Все только пожимали плечами. В итоге под чистовую запись пошли обновленные версии. Сестра Император, кажется, закрывала на это глаза, не желая вступать в открытый конфликт с Папой. Уловив эту тенденцию, он делал все возможное, чтобы подчеркнуть свою творческую самостоятельность, просто ни о чем не предупреждая и не спрашивая разрешения. Сестра отвечала ему тем же. Как-то раз в конце августа Омега, заходя в комнату отдыха, почувствовал, как под ногой что-то хрустнуло. Он опустил взгляд и увидел разбросанные по полу части винилового бокса. Пластинка, видимо, запущенная в стену, была разбита на куски. Терцо сидел у противоположной стены, по своему обыкновению развалившись на стуле и задумчиво прижав пальцы к губам. Когда Омега вошел, он перевел хмурый взгляд с осколков на него, ожидая, что тот скажет. Омега наклонился и поднял обложку. На ней красовалось слово «Zenith». Обложка была украшена изображением продуктовой тележки на фоне крупного лица Папы Эмеритуса II. Все было выполнено в зеленых тонах. Рядом на полу распластался многостраничный буклет. Омега взял его в руки и пролистал до текста песни. Слова были не те. Он перевел взгляд на Терцо. — Почему на обложке Секондо, а не ты? — По качану, — равнодушно отозвался Папа. Омега собрал раскиданные по полу осколки и сложил их в стопку на столе. «Между прочим, лимитированное издание, — подумал он. — Год спустя оно стало бы большой ценностью». Он вытащил из кармана телефон, снял блокировку и повернул его к Папе. — Смотри, что нашел. Терцо задержал взгляд на дисплее. Там красовался рисунок Папы III в парадном облачении. Правая рука была приподнята в пафосном жесте, на лице — стервозное выражение. За головой Папы — луна, имитировавшая нимб. Надпись под картинкой гласила: «What do you mean where’s the way? BITCH I AM THE WAY». Терцо чуть слышно усмехнулся. — Ну, тут все правильно написано, — сказал он, не меняясь в лице. В последнее время Омега не всегда мог разобрать, шутит он или говорит всерьез. Что он знал точно — это то, что самоиронии Терцо не занимать. Он был склонен подыгрывать каждому дружескому подтруниванию, которые отпускал в его сторону Мартин. Омега всегда делился с Папой шедеврами фанатского творчества, когда находил что-то стоящее или забавное. Терцо это, вроде бы, поднимало настроение. Подпитывало его маленький любовный роман с аудиторий. Среди артов встречались настоящие произведения искусства, но чаще Омега приносил те, что казались ему забавными или подсвечивали дурашливые стороны образа Папы на сцене. Казу стал локальной легендой. — Думаю, в умах людей ты уже перекрыл образ Секондо. После акустики они ассоциируют его песни с тобой. — Предлагаешь мне этому порадоваться? — А разве не в этом была твоя задумка? — Думаешь, я хотел украсть у моего брата его песни? — Папа поднял на него удивленный взгляд. — Омега, за кого ты меня принимаешь? У меня что, своих нет? — Он встал, медленно сделав несколько шагов по комнате. — Мне приятно, что ты считаешь меня каким-то злым гением, но это явно преувеличение. Я контролирую куда меньше вещей, чем, может быть, мне даже хотелось бы. Он поднял лежавший на столе осколок пластинки, задержал на нем взгляд и небрежно бросил обратно. Омега до сих пор не понимал, зачем принимать все так близко к сердцу. Впрочем, он помнил, что для Терцо это история не только музыкальная, но и семейная, и истоки того, что выглядело как профессиональное противостояние, лежали глубоко под поверхностью воды. В том слое айсберга, который был для Мартина сокрыт. Там, в глубине, было Духовенство, заключившее пакт с Сатаной. Там в подземных залах, на скрытых уровнях Министерства, творилось неведомо что под звуки совсем другой музыки, нежели они наяривали на своих гитарах. Что-то, что на всю жизнь напугало женщину из итальянской глубинки. Что-то, из-за чего десятилетний ребенок хотел убить себя, найдя спасение лишь в выдуманной фигуре подземного покровителя, убедив себя в том, что он избранный. И только на поверхности, на видимой вершине айсберга, стоял человек с желтым казу, притворяясь, что все, что его волнует — это какие-то неправильные строчки в песне. — Я собираюсь схватить тебя за задницу. Омега чуть не поперхнулся. Он быстро обернулся к маячившему где-то за спиной Папе, отмечая с некоторым облегчением, что руки Терцо погружены в карманы. Брюнет склонил голову на бок, в его глазах отплясывали чертики. Омега и не заметил, как Терцо успел перейти в своей режим трикстера. — Я думаю, все же не стоит. — Ну-ну, не ломайся, — ухмыльнулся Терцо. — Нам давно пора придумать какое-нибудь взаимодействие на сцене. Люди любят шоу. Любят секс. Что если на следующем концерте я подкрадусь к тебе вот так же, как сейчас, и сделаю вид, что цапаю за задницу? — Эээ… — Не волнуйся, я к тебе даже не притронусь. — А что волноваться? — Омега сделал вид, что и не растерялся вовсе. — Это будет смешно. Давай. — Вот и отлично, — Папа подмигнул ему правым глазом. Омеге показалось, что его только что взяли на слабо. — Твоя задница откроет нам новые перспективы. Будем колесить по миру, развлекать толпы. Чем больше развлечений, тем лучше. У тебя будет свой фан-клуб. — Точнее, у моей задницы, — поправил Омега. Терцо тем временем сгреб со стола части бокса и осколки пластинки и затолкал их в мусорную корзину. — Нет смысла зацикливаться на одной песне. Пора уже двигаться дальше. Нужно столько всего сделать… У нас впереди много лет, они будут насыщенными, обещаю тебе. — Собираешься продолжать раскачивать лодку? — решился Мартин задать прямой вопрос. — Да, Омега. И не делай вид, что тебя это не нравится. Ты тоже хочешь, чтобы лодка пришла в движение, хотя и боишься себе в этом признаться. Мы хорошенько ее взболтаем. — Опрометчиво качать лодку, на которой ты сам сидишь. — Ну так держись крепче, — улыбнулся Терцо. — А если лодка перевернется? — Этим все и должно закончиться. — И тогда?.. — Что-то изменится. Станет лучше. Мы все наконец станем лучше. Даже я, — он грустно усмехнулся. — Meliora. Он отошёл к окну и раздвинул пальцем полоски жалюзи, выглядывая наружу. Туда, где жил своей жизнью большой оживленный город. У подножия небоскребов, шумя и куда-то спеша, сновали машины, толпились люди, не зная о том, что находится прямо у них под ногами. Что скрывается в секретных подземельях, в мрачных катакомбах, тайно влияя на их жизнь уже просто тем, что существует. И пока Бог в этом мире отсутствовал, Дьяволу приходилось его заменять. Работая сверхурочно, он ломал шаблоны, рушил стены, сокрушал барьеры. Заглядывая в души, он отыскивал самые потаённые желания, будил силы, что давно спали, заставлял с новой силой разгораться мечты. Он был и тем, кто использует с безжалостной жестокостью, и тем, кто светит в ночи всем потерянным, всем сбившимся с пути. Его рука была всегда протянута из мрака. — Ничего, Омега, — Терцо взглянул на него и улыбнулся. — Мы ещё зажжем свет в этом темном городе. Рассвет уже скоро. В этот момент Мартин почти готов был ему поверить.