Я так устал делиться своими ночами

Хоб повернулся к нему. В его улыбке читалась очевидная нервозность; надежда и опасение в равной мере плескались во взгляде, и Сон уже чувствовал страх, скручивающий внутренности человека, как тот неожиданно произнёс:       — Я люблю тебя, Сон.       Холод окутал его, и он почти мог слышать собственное хрупкое сердцебиение.       — Пожалуйста, не надо, — выдохнул Сон. Мир вокруг них изменился; Сновидение менялось вместе со своим хозяином. Поле, на котором они только что стояли, исчезло, сменившись покрытой толстым слоем пепла пустыней. Человек, казалось, даже не заметил этого, продолжая сверлить Сон тяжёлым взглядом.       — Я не понимаю… В смысле «не надо»?       Теперь он казался разъярённым, действительно обиженным этой малодушной просьбой. И Сон отшатнулся, с неподдельной искренностью умоляя:       — Пожалуйста, не надо любить меня, Хоб. Я не могу… я не могу потерять и тебя.       — Ты не потеряешь меня, — возразил Хоб, злость в его голосе сменилась беспокойством. — Но если это не взаимно, то не волнуйся, я понима…       — Нет, — горько отозвался Сон. Он не мог позволить себе ввязаться в отношения, но он также не мог позволить Хобу думать, будто его чувства остались без ответа. Сон почувствовал, как его глаза начало предательски жечь, но он нашёл силы проглотить болезненный комок и выдавить правдивое: — Я люблю тебя. И поэтому мы не можем быть вместе.       — Что за ерунда? — руки в отчаянии дёрнулись вперёд, словно пытаясь схватить его, однако Сон сделал ещё один шаг назад, покачав головой.       — Я отдавал… — его голос предательски дрогнул, — я много раз отдавал сердце другим. Дарил им всё, и каждый раз это заканчивалось ужасно. Не знаю, как я смог это вынести, но одно могу сказать наверняка: ещё одну любовь я не переживу, — нерешительно взглянув на Хоба, Сон взмолился: — Не заставляй меня пробовать это снова.       Если Хоб сейчас проявит настойчивость, если прямо попросит ответить на его чувства, раз они целиком и полностью взаимны, Сон уступит. Он всегда поддавался капризам своих возлюбленных. Однако он слишком ярко горел для них, в его любви было слишком много страсти и требовательности. Он не мог это контролировать, а если и пытался, то его внезапная холодность неизменно отталкивала любимого человека, принося им обоим ничего, кроме боли.       Сон никогда не мог найти правильный баланс и поэтому не хотел рисковать единственными хорошими отношениями, которыми располагал. Пока они остаются друзьями — всё будет хорошо, но из попытки стать чем-то большим ничего не выйдет. И никогда не выходило.       На лице Хоба застыла болезненная гримаса:       — Я понимаю, — и Сон надеялся, что это действительно так. Затем человек подошёл ближе и осторожно взял его лицо в ладони. Взгляд карих глаз был на удивление тёплым. Большой палец погладил щёку, заставив Сон ощутимо напрячься, когда Хоб разбито пробормотал: — Хотел бы я сказать, что в этот раз всё точно обойдётся, но… Я вижу, как ты напуган, дружище. Так что больше не будем поднимать эту тему, ладно? Я не хочу причинить тебе боль, даже ненарочно.       Резко втянув носом воздух, Сон закрыл глаза, чувствуя, как по щекам стремительно бегут влажные дорожки, и накрыл ладонью одну из рук Хоба.       — Пожалуйста, знай, что я люблю тебя. Я просто не могу пройти через это снова. Уже нет.       Когда он наконец открыл глаза, то сразу пожалел об этом поспешном решении. Видеть, как предательски блестят глаза Хоба и как незаметно дрогнула его нижняя губа, было просто невыносимо. Однако человек лишь сдержано кивнул, повторив:       — Я понимаю.       Наклонившись, Сон прижался лбом ко лбу Хоба.       — Прости, любовь моя. За то, что не дал тебе того, что ты жаждешь. Я просто… я так устал. И…       Хоб мягко шикнул на него:       — Не извиняйся за то, что хочешь себя обезопасить, — а затем с натянутой улыбкой добавил: — Я жалею лишь о том, что не родился раньше и не уберёг от всего, через что ты был вынужден пройти.       Дыхание Сна сбилось, рот приоткрылся, но все слова, которые он мог бы сказать, были задушены внезапным крепким объятием Хоба.       — Просто пообещай, что мы останемся друзьями. Этого достаточно.       Дыхание Сна снова сбилось, ощутимое страдание свело его внутренности, но он всё же смог молча кивнуть Хобу куда-то в плечо. Он тоже сожалел, что они не встретились раньше. Как бы ему хотелось иметь в себе силы быть рядом с Хобом, не боясь любить его. Но метафорический костёр потух, оставив лишь тусклые угли, едва способные тлеть дальше. Он уже отдал всё прошлым возлюбленным, и ему было практически нечего предложить Хобу.       Хобу, который заслуживал гораздо большего, чем довольствование скупыми объедками былых чувств Сна.       Сомкнув руки за спиной, Сон положил голову на грудь Хоба, и ему показалось, что он физически почувствовал распирающую её изнутри тоску. Каким же надо быть чудовищем, чтобы причинить боль единственному по-настоящему дорогому человеку.       Сон уткнулся носом в плечо Хоба и пробормотал:       — Всего один раз, любовь моя. Один-единственный раз, — он делал это не только ради своего человека, но и самого себя.       Он никогда не даст себе другого шанса, кроме этого момента, чтобы почувствовать прикосновение губ Хоба. Сейчас или никогда.       На мгновение плотно сжав рот, Хоб отрывисто кивнул. А затем он резко подался вперёд. Всё произошло неуклюже и отчаянно. Короткий поцелуй, наполненный безумной страстью и желанием вложить всю свою любовь в эти стремительно пролетающие мгновения, станет их первым и последним.       Сон вздрогнул от поцелуя, рука Хоба собственнически легла ему на талию, в то время как другая обхватила затылок. Он, в свою очередь, крепко вцепился в куртку человека, слишком боясь дотронутся до чего-то иного; того, что наверняка заставит его захотеть пойти дальше.       Когда они расстались, Хоб всхлипнул, и Сон снова обнял его, на сей раз прижав голову человека уже к своей груди, в попытке утешить.       — Мне жаль, — заполошно шепчет Сон. — Клянусь звёздами, мне так жаль, любовь моя.       Лучше жалеть о неудачной попытке, чем о навсегда утерянной возможности. Но Сон был слишком напуган перспективами снова броситься в столь мутный омут с головой. Возможно, он — последний трус, но если это поможет Хобу остаться целым и невредимым, то пускай.       Даже если это и навсегда оставит их обоих с неугасающей тоской по тому, что они потеряли.