Лукавые

      Из двух вариантов позвонить или написать Хеджин выбрала последний, сообщая Джиёну в пятницу утром о том, что улетает на Бали, а окончательное решение примет на отдыхе. Он мгновенно обозначился онлайн. Сообщение приобрело статус прочитанного, а его лицо — недовольную гримасу.       По слегка оправдательному стилю ответа было ясно, Хеджин петляет, и Джиён не мог знать почему, да и не хотел. Единственное, что ему нужно было от неё, — решение, а не режим ждуна, продленный ещё на одну неделю. Такая перспектива нравилась меньше, чем отказ.       Он раздраженно мотнул головой, шумно выдохнул и выругался шёпотом, продолжая пялиться в экран. Хани окликнула Джиёна, остановив матерный бубнёж и заставив оторваться от телефона. — Мы тут вообще-то обсуждаем упавшие рейтинги по некоторым проектам. Ты не забыл? На него тут же обратились все лица в переговорной. — Вот и обсуждайте. — Ответил он безразлично, поднялся с кресла и направился к выходу.       Хани промолчала, но ушла следом, как только дверь за ним закрылась. — Джи! — Позвала она, пока Джиён удалялся по коридору.       Обернувшись, он увидел, что Хани оставалась возле открытой переговорной и жестикулировала, вопрошая руками и взглядом. Ему было не до неё и не до немых вопросов, исполняемых пантомимой. В ответ Джиён точно также замахал руками, а потом ушёл к себе.       В кабинете он снова перечитал сообщение. Ждать, пока Хеджин будет чиллить на пляже где-нибудь в Нуса Дуа, — не проблема. Хоть бы и неделю, или две. Пусть только скажет, что она в деле, или откажет наконец. Если только ради нескольких эпизодов шоу Хеджин изловчилась, чтобы найти его в ресторане, потом добилась, чтобы её визитка попала к нему на стол, так зачем тянуть и думать дольше, раз ей теперь сулили перспективы покруче?       Проскользнула мысль позвонить и спросить, что её смущает, но Джиён сомневался, что она будет говорить начистоту и сходу поделится сомнениями. Для него кредит доверия Хеджин пока что равнялся нулю.       Выглянув в приёмную, он застал Лису, сосредоточено перебирающую пальцами по клавиатуре. Боковым зрением она заметила его и повернулась, чтобы выслушать. Джиён просил запустить сплетню о том, что предложил Хвасе работать на телеканале. Лиса скривилась, недоумевая. — В смысле? — В прямом. К тому же, это правда.       Она не видела Хеджин, когда та приходила на встречу. Это случилось вечером вне рабочего времени. Созвониться с ней и назначить время Джиён решил сам, без чьего-либо участия, а когда встречал на первом этаже, ресепшен уже пустовал. Если их и видели вместе, то разве что охрана. — Короче. Мне нужно чтобы инфа быстро дострелила до всех, кто имел отношение к инциденту с блогершей. Поняла?       Лиса закивала, таращась на Джиёна. — Без лишних подробностей. Она была у меня на собеседовании, согласилась работать и скоро приступит. Всё. Вбрось в личку кому надо, или в чат какой-то, чтобы облетело побыстрей. Окей?       Когда Лиса отвечала «хорошо, сейчас сделаю», Джиён уже не слушал. Он засунулся обратно в кабинет, потому что увидел через стеклянную дверь приближающуюся к приёмной Хани. Общаться с ней хотелось меньше всего, и он это намеренно продемонстрировал. Хани было плевать. — Салют. — Сказала она, проходя мимо Лисы, подмигнула и вошла к Джиёну.       Прищурившись из-за яркого солнца, заливающего всё пространство теплом и светом, Хани осмотрелась и увидела Джиёна через панорамные окна на балконе. Он курил. Часто так делал, когда накатывали эмоции, как в этот раз. Джиён раздражался.       Облокотившись спиной о стекло, он неторопливо затягивался электронной сигаретой, выпуская раз за разом клубок ароматного пара. Это Хани пересадила его с табака на курительные приспособления с приятным запахом, потому что не выносила дым. Джиён мог бы курить и в кабинете, но сила привычки или сила некоего ритуала вела его на открытый воздух, как он делал, когда курил сигареты. Обернувшись, Джиён смотрел через стекло, как Хани устраивается в кресле с телефоном в руках, готовясь спокойно ждать, когда он вернется, сколько бы это не заняло времени.       Нередко, пересекаясь с бывшей женой, он вспоминал, как вступал в развод с разбитым сердцем, в гневе и разочаровании от того, что, как выяснилось, Хани тогда уже всё для себя решила. Без тени сомнения она хотела развестись, и Джиён внутренне не принял эту ситуацию, пребывая в иллюзии, что можно всё изменить и исправить. Он долго не переставал верить в обратимость, начиная с момента, когда отношения спешно покатились в сторону крушения брака. Как же так, что они оба симметрично всё ухудшали, пусть и не всегда сознательно, но Джиён в конце задавался двумя вопросами «как мы оказались в этой точке?» и «что можно с этим сделать?», а Хани — лишь одним «как побыстрей всё закончить?».       Вера в обратимость исчезла, когда начался сам развод и они дошли до пика самых сильных эмоций. Оба выплёскивали боль, обиду и гнев. Каждый желал сделать другому побольнее. Накрывало и несло так, что начались взаимные обвинения, иррациональные поступки и слова, за которые Джиёну было потом стыдно. Чувствовала ли себя Хани также? Он не знал, но хотел знать. Был период, когда Джиён тонул в мерзком чувстве вины, застревая на стадии торга с самим собой. «Будь я таким-то… этого бы не случилось. Если бы я не… всё было бы хорошо». Размышляла ли Хани хоть раз о том, что делала не так? Понимала ли, что они оба ответственны за то, какие отношения построили и к чему пришли?       Глобально Джиён не относился к ней плохо. Попросту не мог, и это было абсолютно естественно, хотя бы потому, что она была матерью его ребенка, потому что были чувства когда-то, было много хорошего и они успели прожить вместе значительный срок. Конечно, в начале отношений они мечтали жить долго и счастливо. А кто не мечтает? Но развод случился, они через него прошли, и Джиён не смог выстроить с Хани новые отношения «после» так, чтобы не мучить себя понапрасну вопросами, на которые, он был уверен, она бы не ответила.       Зайдя в кабинет с террасы, Джиён выпил воды и шумно порылся в столе в поисках мятного леденца, а после уселся напротив Хани, задумчиво уткнувшись глазами поверх гладко зачесанных в высокий хвост волос, пока она сидела с опущенной головой и переписывалась с кем-то, не прерываясь на его возвращение. После развода Хани сильно поменяла своё отношение к нему, закрылась, отстранилась, и вообще изменилась внутренне. Однако совсем не менялась внешне с тех пор, как они были вместе. Она излучала беззаботность, выглядела молодо и одевалась мейнстримно. Такой она стала рядом с Джиёном, сменив утонченную и элегантную классику на модный и стильный стритвир. Это он переодел её из платьев и костюмов в широкие джинсы и джоггеры, из шёлковых блуз в футболки оверсайз, из джемперов в худи и толстовки. Из туфель в кроссовки. Её всегда идеально уложенные локоны трансформировались в классную удлиненную стрижку. И стоит признать, так Хани выглядела намного эффектней, а чувствовала себя уверенней и свободней, отказавшись от нарочитой демонстрации женственности, которая и так никуда не исчезла под удобной и стильной одеждой.       Закончив набирать сообщение, она встретилась с тяжёлым, неподвижным взглядом Джиёна, и после затянувшегося молчания спросила: — Поговорим?       Он среагировал мгновенно. Ухмылкой и сплясавшими бровями. — Этот разговор для меня пустой. Совет директоров от нехер делать захотел вдруг назначить, какому ток-шоу идти в прайм-тайм, кто из ведущих будет ключевым лицом канала, какой формат передач оставить в новом сезоне… Вы перетасовали всё, что у нас было запланировано на осень. А теперь паритесь о просевших рейтингах.       Джиён остановился, почувствовав, как от спокойного и неторопливого тона переходит к нарастающим децибелам и экспрессии. — Ну да.       Хани прозвучала так безразлично и отвлечённо, что он нахмурился от недовольства, не понимая назначения выданной реплики, и подумал, может недостаточно убедительно высказался, поэтому продолжил, уже не сдерживая громкость голоса и эмоции. — Собираетесь раз в квартал бумажки подписать, но не руководите людьми и не контролируете процессы постоянно, как делаю я с командой. Считаете, что вы хорошие медиа-менеджеры и управленцы? Не рассказывайте мне о рейтингах. До ваших гениальных идей проблем с рейтингами не было.       Хани молчала. Не собиралась комментировать тираду Джиёна. Не за этим пришла. Говорить она планировала совсем на другую тему. — Что ты так на меня смотришь?       Он искренне удивлялся её реакциям на сказанное и незаинтересованному взгляду. Будто она не слушала его. Всё стало понятно, когда Хани уселась поглубже в кресле и выдала: — Мне нужна от тебя новая доверенность на Соён.       Она была готова к тому, что Джиён заведётся и продолжила говорить, когда он откинулся назад в кресле, задрав голову, и начал злорадно хохотать похлопывая в ладоши. Не слушал её. Конечно, слова Хани долетали до него. Джиён прекрасно понимал, о чём она просит, уже не первый раз впрочем. — Серьёзно? Ты пришла в офис имитировать бурную деятельность, чтобы в итоге задолбать меня доверенностью? Зашибись!       Джиён никогда не отказывал Хани в разрешении на выезд дочери за пределы Кореи без его сопровождения. У Хани было достаточно свободного времени, она могла себе позволить путешествия, а Джиён приветствовал её инициативу регулярно летать с Соён в экзотичные страны для пляжного отдыха. Он обычно делал документ под конкретные даты, которые называла Хани, и всех всё устраивало. Замес с новыми требованиями к разрешению возник около полугода назад, когда Хани попросила оформить документ сроком на три месяца. Джиён не спрашивал, почему она так хочет, объяснив это себе, что, возможно, она планирует вылететь с Соён куда-то не один раз за это время. Разумно, чтобы не заморачиваться с лишними визитами к нотариусу. Он оформил, отдал и забыл, а как-то, традиционно забирая Соён к себе в воскресенье, Хани сообщила, что на следующей неделе они улетают отдыхать.       Пока Джиён гулял с дочерью, она рассказала, что они отправятся в Сингапур. Соён восторженно щебетала, что мама повезет её в парки развлечений, похожие на Лотте, только больше и круче. Джиёну тоже хотелось делать для дочери больше и круче и он делал, насколько позволяла его занятость и договоренности с Хани после развода. В этот же день он задарил Соён подарками для нового путешествия. Купил ей маленький чемодан на колесиках, костюм с шортами и футболкой, новый рюкзак и детский цифровой фотоаппарат в чехле с розовым котиком. Соён очень радовалась. Папа — не мама. Он разрешал ей выбирать самостоятельно все те вещи, которые предлагал купить.       Пропустив очередную встречу, Джиён позвонил Хани перед следующей и узнал, что они до сих пор в Сингапуре, где пробудут ещё три недели. — На месяц? Вы улетели почти на месяц, и ты ничего не сказала? — Ты не спрашивал. — Да, Хани… Но.       Джиен и раньше не спрашивал, как надолго и куда Хани улетает с Соён, потому что доверял ей. Пусть и не сразу после развода, а спустя почти год, но они научились комфортно взаимодействовать друг с другом, и тема встреч Джиёна с дочерью решалась легко и гибко. Бывало, Хани уставала от материнства, звонила ему, и он соглашался забрать Соён к себе, когда мог и хотел, а если нет, то вызывалась няня. Бывало, Джиён пропускал одну или две воскресных встречи подряд по своей инициативе, или если Хани увозила Соён не на неделю, а на две, о чем обычно сообщала Джиёну. — Тут мекка для отдыха с детьми. Можно только ради Юниверсал и зоопарка сидеть в Сингапуре дней десять, а если добавить другие парки и пляж, то и целый месяц. Так что, все нормально, Джиён. — Считаешь?       Ему казалось, что Хани намеренно делает вид, что ничего такого не происходит, что не нужно было сообщать о длительности поездки. — Я подготовила Соён. Она знает, что пропустит несколько выходных с тобой. В чем проблема?       А может Хани искренне считала, что все тип-топ? В конце концов, он не мог контролировать её жизнь, да и не хотел, как не хотел драматизировать или скандалить.       В трубке повисла тишина, пока Джиён обдумывал ситуацию. Он чувствовал лукавство, но убедил себя в том, что обманывается. — Джи? — Хани вернула его к разговору. — Ладно. Слушай. Давай договоримся, пока вы не вернётесь, ты наберешь меня несколько раз с видео, и я поговорю с Соён. — Да, без проблем. Скажи когда, чтобы и мы могли. — И ещё. Хочу встретить вас в аэропорту, когда вернетесь. Сбрось детали рейса.       Хани на всё согласилась. Они созвонились по видеосвязи четыре раза. Разговоры не длились больше пяти минут, но Соён успевала восторженно рассказывать папе о том, где была и с кем, что видела. Кроме мамы она постоянно упоминала каких-то дядь и тёть, их детей, с которыми она ходит на аттракционы, в аквапарк, играет в детском клубе при отеле, купается в море и бассейне. Джиёна не интересовало, кто эти люди. Посетители отеля с детьми или друзья Хани. Пофиг. Она не должна была отчитываться. Главное, что дочь была счастлива и охотно делилась с ним впечатлениями, как и всегда.       При встрече в аэропорту, Соён радостно влетела в объятья Джиёна и начала говорить, что они скоро снова полетят в Сингапур и она хочет, чтобы он отправился с ними. Джиён с любопытством слушал, переведя взгляд с дочери на бывшую жену, которая стояла за ней и смотрела вниз не моргая, пока он присел на уровень глаз Соён. — Зайка, опять в Сингапур? Когда?       Уставившись на Хани, конечно, он адресовал вопрос ей, а не дочери. — Я не знаю, — Соён пожала плечами и развела в стороны маленькие ручки, растопырив пальцы. — А мама знает? — Дядя Чжао сказал маме, что нам уже пора жить в Сингапуре. — Дядя кто?       Дальше становилось всё интересней и интересней. Джиён был так увлечен речами дочери, что забыл помочь с багажом. Он вёл Соён за руку к машине, она продолжала вещать и катила свой маленький чемодан, а Хани — свой большой, вышагивая следом. Пока шли на парковку, Джиён узнал, что некий дядя Чжао спрашивал Соён, мечтает ли она о братике или сестричке, что он обнимал и целовал маму, а утром провожал их на обратный рейс.       Соён уснула по пути из аэропорта. Джиён в который раз посмотрел на Хани через зеркало заднего вида и встретился мельком с её нечитаемым взглядом. — Ты могла сказать.       Он имел ввиду, сказать о поездке на месяц, о планах переехать из Кореи и собирался это озвучить, но Хани вклинилась. — Ну, теперь ты знаешь. Какая разница, как и от кого?       Она ошиблась, когда подумала, что он хотел знать о её личной жизни. — Что? Да мне пофиг с кем ты строишь отношения. Меня волнует, что ты не говоришь о планах увезти Соён в другую страну, что она будет расти, не видясь со мной регулярно. Этот хер с китайским именем вообще в курсе, что ей не нужен второй папа?       Соён замычала во сне, и Хани, словив глаза Джиёна в зеркале, раздраженно шикнула и приложила палец к губам, намекнув затихнуть.       Позже они поговорили. Хани ничего не объясняла. Просто просила оформить разрешение на выезд сроком на год, а лучше на три. После этого стало очевидно, что она планирует жить там, где у неё складывается личная жизнь. Джиён отказал, потому что не желал, чтобы дочь увозили от него далеко и надолго. Хани наехала, перевернув всё с ног на голову: — Меня не устраивает твоя роль веселого воскресного папы, который видится с Соён нерегулярно, когда удобно, какими-то набегами.       Забавно, что она сама сделала из Джиёна воскресного папу, потому что именно ей так было удобно, а Джиён уступил. Во время развода, из-за чувства вины и иллюзии, что можно всё вернуть, он оказался более уязвимым в обсуждении кучи разных вопросов: о ребенке, имуществе, деньгах, — и много уступал Хани, ставя себя в неудобное положение.       Не удержался и Джиён, оценив её как эмоционально отсутствующую мать, которой пофиг на личность и чувства ребенка, которая задалбывает кучей запретов.       Отношения опять вошли в зону турбулентности. Джиён всё же пару раз оформил разрешение, но сроком на месяц, игнорируя замечания Хани. Она заблуждалась, когда думала, что непримиримое разногласие из-за документа было вызвано желанием Джиёна контролировать её жизнь. На самом деле, бессознательное стремление контролировать и действовать из позиции «сверху» были не у него, а у неё. Только теперь с упреками, обидами, обвинениями, нотациями и ультиматумами Хани предстояло сталкиваться в большей мере не Джиёну, а её новому возлюбленному.       После продолжительного разговора, в котором в основном распиналась Хани, бескомпромиссно настаивая на своём, Джиён отчаялся договориться. Они слушали друг друга, но не слышали. В итоге Джиён заключил: — Мне плевать. Я не дам тебе документ на год. Пусть твой хахаль летает сюда сам.       Хани ушла, внешне спокойная, но с гневом внутри. Джиён, смотря ей вслед, подумал, что придется нести новый виток конфликта к психологу, если они так и не договорятся. Он понимал что каждый из них тянет одеяло на себя. Но если Хани не собиралась с этим ничего делать, то Джиён решил, что необходимо разобраться с собой и с ситуацией. Он делал это для себя, но ещё больше для дочери, понимая, что Соён будет трудно понять, почему два человека, которых она любит, не могут перестать тиранить друг друга.       

***