Такая вот история

Mark Knopfler & Dire straits – Rudiger Так уж вышло, что «тетю из Франции, которая приехала за Джеком» встретить было поручено Максу. Мы ехали к нему домой на метро. Новогодние выходные были в полном разгаре: народ перестал бухать и теперь все ринулись поправлять здоровье на катки, в парки и по гостям. В метро тут и там попадались лица с ясными и трезвыми улыбками, но нам, честно говоря, было не до смеха. Два дня Макс провел у себя дома, прощаясь с собакой. Учитывая факт того, что и отец его был в том же помещении, и саму обстановку, в которой это происходило, можно было бы позволить Максу все. И простить все тоже, соответственно. Он был как натянутая струна, я даже говорил с ним о чем-то осторожно. Боялся задеть, боялся последствий. Поздно вечером накануне прилета французской тетки он приехал ко мне домой. - Если я у матери еще одну ночь проведу, то сорвусь, наверное, - сказал он. – Ты извини за то, что я без предупреждения. Я впустил его в квартиру и закрыл дверь. - Не выдумывай, Макс. - Как классно пахнет кофе. - Вот именно… А утром мы отправились обратно, так как его мама попросила заехать. Заказала такси до аэропорта и попросила выгулять Джека. И даже если тетка должна была забрать его не сразу, а спустя время, все равно это была бы последняя такая его прогулка с хозяином. Потому что потом пойдет отсчет времени навстречу их расставанию. Но и этот тяжелый момент был изрядно изломан – когда мы зашли в квартиру, Макс потянул носом воздух и потемнел лицом. - Мать. Он опять пьет, да? Валентина Степановна, цепляющая в этот момент поводок к ошейнику Джека, даже в глаза сыну смотреть не стала. - Такси будет через полчаса, - тихо сказала она. – Погода на улице хорошая. Раньше не приходите. Потом произошло то, что я долго не мог уложить у себя в голове. Макс оттолкнул мать в сторону и вошел в комнату, из которой через секунду раздались какие-то невнятные звуки. Валентина Степановна бросилась туда, а спустя пару минут закричала. В следующий миг в комнату попытался рвануть и Джек, но его-то я как раз удержал. Так и зашел вглубь квартиры, удерживая его за ошейник. То, чего мы все боялись, все-таки произошло. Максим сорвался. Он стоял перед креслом, в котором сидел его отец и бил его кулаком в лицо. Молча. Растопыренное в кресле тело, одетое в белую майку и темные тренировочные штаны, пыталось закрываться руками, но сына это тело в свое время умудрилось родить сильного, поэтому спастись от ударов ему не удавалось. Мать Макса пыталась оттащить его за плечи, но он отбросил ее в сторону одним движением плеча. - Отвали, блять! – крикнул он. - Макс! – заорал я, пытаясь перекрыть своим голосом лай Джека. – Макс! Хватит! - Марк! – бросилась ко мне Валентина Степановна, - давай собаку. Останови его. Я успел подумать о том, а удержит ли она такую махину, как бордоский дог, но, почувствовав ее пальцы рядом со своими на ошейнике, перестал в этом сомневаться. Мне удалось зафиксировать Макса с тыла, взяв его в ручной захват, в который я вложил довольно-таки немало сил. Сцепив кисти рук замком у него на груди, я рывком развернул его в сторону и загородил собой кресло. Только теперь я увидел его лицо. Пиздец, а не лицо. Вся правая сторона была забрызгана кровью. Я посмотрел на его отца – да, на Максе была его кровь. - Уйди, - сказал Максим, делая шаг вперед. – Уебу, блять, и тебе. - Давай, - тихо сказал я. – Попробуй. Я не знаю, что его остановило. То ли вид в голос плачущего избитого им же до крови родного папаши, который выглядел отвратительно и жалко, то ли мой вид, то ли тон моего голоса. Он резко вышел из комнаты, задев мать плечом. Я повернулся к креслу. Мужик, сидевший в нем, попытался подняться. Типа, в ярости. Типа, он мужик. - Оставайтесь на месте, - попросил я его. – И если вы попытаетесь вызвать милицию, я сам с ними поговорю. И, поверьте, крыть вам будет нечем. Подойдя к Валентине Степановне, я принял у нее Джека. Странно, но про то, что его можно было бы удержать на поводке, никто из нас и не подумал. - Нажми на «стоп», - попросил я. - Зачем? - Нажми. Макс нажал на кнопку и лифт остановился. Я достал из кармана пачку бумажных носовых платков, с которой не расставался в зимнее время. Кровь с кожи отходила с трудом, но Макс мужественно терпел, пока я приводил его лицо в порядок. Скомкав использованную салфетку, я приподнял пальцем его подбородок. - Полегче? Он попытался вывернуться. Я не дал. И целовал его очень аккуратно, потому что было сильное ощущение, что это его сейчас избили на моих глазах, что это его кровь была повсюду, и сделать ему больно было теперь никак нельзя. Но когда он закрыл глаза, из-под них вырвались на волю самые настоящие слезы. Он плакал молча, так же, как и тогда, когда бил человека. Ну, просто слезы из глаз и по лицу вниз. И вопросов у меня уже не осталось. Потому что хватит с него. Таксист оказался таким пузатым мужиком, что, казалось, с рулем управляется его пузо, а водитель только рычаги переключает и нажимает на кнопки. Пока мы ехали, он рассказывал о том, что вчера у него был выходной, но пришлось работать, потому в новогодние дни желающих прокатиться на такси больше, чем самих автомобилей. За окнами проплывал красивый современный город, меняя наряды, угощая нас по пути видами то рвущихся в небо небоскребов, то приземистых особняков времен постройки века этак восемнадцатого. И везде люди, о которых мы ничего не знали, кроме того, что это люди. В пуховиках, шубках, куртках. С сумками через плечо или с собаками на поводках. Уставшие, тянущие за собой санки, в которых надутыми шариками восседали маленькие дети. Иногда через приоткрытое окно слышны были звуки, которые они издавали: от смеха до кашля. А когда уже за чертой города вдоль дороги строем пошли редкие березки, я понял, что мы почти приехали. Я нарисовал себе ее образ заранее. Полная и немолодая женщина старше Валентины Степановны, стильно одетая, себе на уме, которая будет учить племянника жизни. Ненавязчиво, но очень раздражающе. Которая будет решать судьбу его собаки, как и судьбу Макса: категорично и в одностороннем порядке. Дай бог, чтобы услышала то, что Макс собирался ей сказать. Что Джека кормить надо только таким кормом, иначе проблемы со стулом. Что ночью Джек может проснуться и завыть. Это бывает периодически, ругать не надо, и хорошо помогает в этом случае кусочек сыра. Что не надо сгонять, если ляжет на ноги: тяжело и неудобно, но он сам вскоре уйдет. Что боится уколов и может описаться от страха. - Ты ее хорошо помнишь? – спросил я, усаживаясь с ним за столик в кафе. В терминале не было свободных мест на скамейках, а вот в забегаловках многие столики пустовали, и мы решили подождать приземления самолета здесь. - Примерно, - сказал Макс. – Она уехала, когда мне было восемнадцать. На фото видел, узнаю, если что. - А где нам ее ждать? Может, надо было подойти к выходу? - Мама сказала, что она позвонит. - Но она решила прогуляться, потому что самолет сел раньше, а тетка на родине сто лет не была. И фото племянника у меня есть. Такое… на паспорт. Ничего такой вырос. Но не это важно… - раздалось у меня за спиной, и рядом с нами на свободный стул опустилась молодая женщина с, не поверите, длинными красными волосами. - Теть Марин, - улыбнулся Макс. - … главная примета – твоя полыхающая алым цветом прическа, - закончила Марина. – Заметь, родной, мы даже не сговаривались. Макс перегнулся через столик, чтобы обнять Марину, а мне оставалось только прикрыть ладонями наши чашки, чтобы туда не попал чей-нибудь рукав. - Ух, ты, какая встреча, - не выдержала Марина. – Я думала, ты меня тут за сто километров обходить будешь. - С такими-то волосами? – улыбнулся Макс. – Это вряд ли. - С приездом, - подал голос я. Марина посмотрела на меня с понимающей улыбкой и вдруг указала в мою сторону большим пальцем: - Твой? Вопрос был задан Максу. Я сразу и не понял, о чем она спрашивает. - Мой, - просто ответил он. - Однако, - улыбнулась Марина. - Так видно? – не унимался Макс. - Совсем не видно, - ответила Марина и снова повернулась ко мне: - Я Марина, а вы..? - Марк, - представился я. – Заказать вам что-нибудь? Она быстро взглянула на часы. - Регистрация через полтора часа. Кофе будет вполне в тему, а я еще и есть хочу – в самолете все проспала. И угощаю я. - Не понял, - подал голос Макс. Надо отдать ему должное – я тоже мало что понимал. – А собаку ты как заберешь? - Какую собаку? - Свою. Джека же… - растерянно проговорил Макс. Я вышел из-за столика и пошел к кассе. Ни черта не понимая, я просто решил оставить их наедине. «Твой?». О чем это она? «Какую собаку?». Тут вообще вынос мозга. Блять, не день, а хуета какая-то… - Панини с курицей – три, три салата «Столичных», один эспрессо. И есть у вас вино какое-нибудь? За полтора часа мы могли много узнать друг о друге. На голодный желудок, который был у одного из участников разговора, делать это категорически возбранялось. Марина вскользь прошлась о своей жизни во Франции, потом тема переметнулась на мать Макса. Потом на него самого, потом они говорили о ситуации, которая сложилась дома. Джека забирать Марина не хотела. - Через полтора часа у меня рейс в Германию. Ты знаешь, - обратилась она к Максиму, - я не беру Джека не потому, что он мне не нужен или будет мешать, а потому что это теперь твой пес. По словам твоей мамы я поняла, что это будет правильным – забыть о нем. Ну, люблю, ну, скучаю. Сколько лет он провел с тобой? Пять или шесть, кажется? А со мной? Год, не больше. Я следил за Максом. Я так хотел, чтобы ему хоть в этом повезло. Чтобы его хоть сейчас отпустило. Но этот говнюк ни одним жестом не показал, что счастлив. - Спасибо, Марин. - Да не за что, дорогой. Перед тем, как расстаться, она сунула Максу в руки увесистую дорожную сумку. - Это вам с мамой. На обратном пути загляну уже на несколько дней, тогда и поговорим, так ей и передай. Договорились? Макс кивнул. - Не купишь мне воды? – попросила она. – Вон автоматы. Будь другом, а? Когда Макс ушел за водой, а мы остались одни, Марина времени даром терять не стала. - Марк, я в курсе того, что творится у них дома. Насколько я знаю, ты очень помогаешь. - Да чем же я помогаю? – удивился я, реально не понимая, какую такую важную роль я могу играть в этой истории. – Может, есть еще какой-нибудь Марк? Так это не я, вы ошибаетесь. - Валя не в курсе того, что вы с Максом не просто друзья. И не говорите пока. - Да мы и не соби… да что вы, в самом деле? – не выдержал я. - Ну и прекрасно, - заключила Марина, склоняясь над своей сумкой. – Я поддержу, если что. Пока вот только Джека оставила, чтобы не усугублять, а дальше уже сами. Но если вдруг совсем дома плохо станет, ты Макса оттуда уводи, понял? Он натерпелся. А с Валей я сама разберусь. Просто это любовь, мать ее. Настоящая любовь, когда ты по уши в дерьме, но не уходишь… Она достала кошелек, вынула оттуда купюры и быстро сунула мне в карман. - Передай Вале. Просто Макс не возьмет. А у меня с этим проблем нет. А ей нужнее. Подошел Макс с бутылкой воды. Марина посмотрела на табло. - Все, пошла. Ты все запомнил, Максим? - Все, - кивнул он. – Матери передам слова поддержки. За Джека спасибо, Марин. - А тебе за то, что носишь красный цвет на голове, - подмигнула она. – Мы вместе, это радует. Она крепко обняла племянника, потом повернулась ко мне, посмотрела на меня снизу вверх. - Макс, - сказала негромко. – Дай бог, чтобы все было у вас нормально. - Обещаю, - отозвался он. Мы смотрели, как она идет к стойке. А потом вышли на улицу и, не сговариваясь, произнесли: - Ну, ничего себе… бывает же такое. Мороз и солнце радовались вместе с нами. Словно и не было драки несколько часов назад. Словно и не было крови на его лице. Словно не он плакал в лифте от того, что жизнь, сука, снова повернулась к нему спиной. Еще в такси я понял, что надо что-то делать. Что-то такое, что капитально перевернет ситуацию. Макс и отец в одной квартире – та еще партия единства. Значит, надо его оттуда забирать. - Переезжай ко мне, - сказал я. – Когда все устаканится – вернешься. - Ладно, - согласился он. – Придется, видимо… Он отвернулся к окну, а меня после его слов словно холодным душем окатили. «Придется, видимо». Придется… Он позвонил матери и остался ждать в такси, а я пошел за его вещами. Валентина Степановна вполуха послушала мой рассказ о своей сестре. Рассеянно взяла у меня сумку с подарками. - Вот еще, - сунул я ей деньги. – Это вам. Она передала это мне, потому что Максим бы не взял. Валентина Степановна горько усмехнулась. - Гордый или глупый. Я так и не поняла, какой мой сын на самом деле. - Он хороший человек, которому не все равно, что происходит в его семье. Что там? – кивнул я в сторону комнаты. – Врача вызывали? - В первый раз, что ли, ему морду бьют? – устало сказала она. – Заживет. Страшнее другое – сейчас его избил собственный сын, и мне с трудом удалось уговорить его не обращаться в милицию. Марк, слушай, - она положила деньги мне в карман, - возьми это. Увези отсюда Максима, ему тут сейчас никак нельзя. Я сама ничего не понимаю, не знаю, как там правильно, но и мужа я бросить не могу. И сына не могу оставить. Она заплакала. Я осторожно обнял ее за плечи. - Сына вы не бросаете, - твердо заявил я. – И жить ему есть пока что где. Он понимает, поверьте. Вы тут занимайтесь делами, а потом все уладится. Джека вот только не смогу забрать к себе – у меня своя собака… - Все нормально, Марк. Спасибо. Спасибо! Уходя, я незаметно оставил деньги на полке для ключей. Шмотки Макса действительно заняли очень мало места. Гораздо больше потребовали для себя книги, которые Валентина Степановна собрала за пять минут. Но и их умостили на подоконнике. Остальную мелочевку в комнате Макса собирал уже я, прекрасно зная, чем он пользуется постоянно. Наушники, ноутбук, диски. Я ходил по его комнате, натыкаясь на свои собственные следы, о которых знали только мы с ним. Теперь следить будем в другом месте. Надеюсь, он придет в себя. Незаметно открыв ящик его письменного стола, я нащупал там «пулеметную ленту» презервативов. Это надо было взять обязательно хотя бы для того, чтобы мать не наткнулась. Ну и, как водится, потянул я за один конец, а другой так и повис в руке, чуть ли не касаясь пола. Валентина Степановна округлила глаза. Я кивнул: - Согласен с вами, зрелище не из приятных. Ее ответ убил наповал: - Как представлю… Я смотал презервативы в рулетик и сунул в карман. Не надо представлять, Валентина Степановна. Знай вы, что то место, где вы стоите, является одним из самых посещаемых мной и вашим сыном, вы бы пристрелили меня на месте. Вы ж не Марина. Вы – мать. Поэтому до поры, до времени и знать вам ничего не нужно. Вечером я позвонил своим родителям, которые сразу же сказали, что ждут меня немедленно. - Мы набирали тебе, но ты был недоступен. А домашний не отвечал, - расстроено сказал папа. – Приезжай. Мать пирог делает, и если я скажу ей, что ты не приедешь, она наденет мне его на голову. Я покосился на Макса, уже час лежавшего носом в стену на кровати. - Я с другом буду, пап. - Не имеет значения. Лишняя тарелка на нашем столе его поверхность не поцарапает. Когда будете? - Скоро. Макс не хотел ехать, и я думал, что отправлюсь один, но на пороге я все же сделал последнюю попытку его уговорить: - Будь человеком, сволочь. Сколько можно тут распинаться перед тобой? «Сволочь» посмотрела на меня с мольбой во взгляде: - Марк, ну, не хочу я. - Минет в лифте и пиво. Макс быстро ожил и даже стал торговаться: - И массаж после. - Идет. - Дай мне пять минут. Пять минут у меня было. Дома у родителей всегда царила чистота. Всегда! Ни пылинки, ни соринки, на полу рожать можно, а в чайнике ни следа накипи. - Вы святую воду кипятите, что ли? – задал я вопрос отцу, который, как мне было известно, с религией никак связан не был. - Используем заговор, - серьезно ответил отец. Они с мамой были научными сотрудниками в области приборостроения. Подозреваю, что мое появление на свет они тоже распланировали заранее с помощью формул, схем, диаграмм и последних мировых научных достижений в том же приборостроении. Странно, что они отдали меня именно в балетную школу, а не замуровали в бункере, где ученые пожизненно торчат за микроскопами. Наверное, решили, что на мне как на ученом, природа сильно отдохнула. Макс сразу заговорил с отцом о собаках, а мы с мамой, метнув на стол последние салатники, присоединились к диалогу. Никто из присутствующих не был за рулем, поэтому шампанское покатило только в путь. Я почему-то боялся, что Макс позволит себе лишнего, все же день выдался непростой, но он умеренно принимал в себя «Советское» и вел светские беседы с моими родителями. - А салат «Гранатовый браслет» вы пробовали, Максим? – вопрошала его мама. - Не слышал о таком, - важно отвечал Макс. – А какие ингриедиенты туда входят? - Понятия не имею, - скорбно качала головой моя родительница. – Название красивое. Я просто подумала, что салат, носящий такое название, должен быть изысканно-стильным на вкус. - И внешне тоже, - согласился Макс. – Не придумать ли нам такой салат? - Отчего бы и нет? – лицо мамы озарилось нежной улыбкой. – Начнем? - Извольте. Да ёптвою. Мы с отцом не выдержали и засмеялись. Макс застенчиво улыбнулся, мама, оценив его чувство юмора, растрогалась и поцеловала его в макушку. Впереди нас ждал пирог с абрикосами, пара ржачных историй от отца, мамины подколы насчет того, что я обязательно должен прочесть стишок, встав на стульчик около елки. И ничего, что я прошибу головой потолок, зато соседи сверху тоже послушают. Меня волновало еще кое-что. Максу могло быть больно видеть мою семью. И с этим ничего нельзя было бы поделать. Поэтому я чутко прислушивался к его шагам в коридоре – не шуршит ли его куртка в сторону входной двери. Потому что потом мне придется его возвращать, уговаривать, нести чушь о том, что все будет хорошо, о том, что он сильный, и вообще молодец, ну, давай поедем обратно, если не хочешь тут быть, потому что я тебя понимаю, только не плачь, пожалуйста, подожди меня внизу, но дождись обязательно, не уходи, я же не знаю, куда тебя понесет и где мне потом тебя искать. Но такого не произошло. Максим вместе с мамой придумали салат, состоящий из зёрен граната, майонеза и чеснока. Папа после этого сказал, что жизнь его к такому не готовила. Я заметил, что не прочь попробовать. Макс на это ответил, что испытания на животных в его планы не входили. В какой-то момент мы остались с ним в комнате наедине. Он сидел на диване и листал альбом с моими фотографиями, который ему дала мама. Ну, прямо этикет высшей пробы – сунуть гостю в руки фото того, кого он трахает, в спущенных колготках, сидящим на горшке или стоящим в позорной шапке по колено в грязи в песочнице. - Ты везучий человек, - сказал он. – И по фотографиям видно, и вообще. - Наверное, - не стал я спорить. – Я рад, что ты со мной. Он посмотрел на меня и улыбнулся. - Спасибо, Марк. - Иди к черту, - ответил я. Меня так и разбирало подойти к нему. Вот просто сесть рядом, почувствовать через одежду, какой он теплый, прикоснуться коленом к его ноге, но мама… Мама внесла свой пирог с таким торжественным видом, словно в руках у нее вместо подноса была подушечка с двумя кольцами. Кажется, Максу тоже это показалось. Половину пирога и несколько контейнеров с салатами позже мы увезли к себе. Мои родители всегда кормили меня на убой. - Какой странный день, - заметил Макс. – Тебе так не кажется? Столько всего произошло… Мы лежали на кровати и смотрели в окно. Один день прошел, а другой только-только начинался. В комнате горел ночник, а за окном дежурно падал снег. - Но потери все-таки минимальны, Макс. - Это как посмотреть. Он перевернулся на живот, оперся на локти. Я курил, пепельница стояла у меня на груди. - Это мои проблемы, - сказал он. – И ты не обязан их решать. - Я и не решаю. - Решаешь. - Хорошо, пусть будет так. - Это пройдет. - Надеюсь. - Докурил? Я затушил сигарету и поставил пепельницу на пол. С пола тут же прихватил бутылку «Пепси» и сделал несколько глотков. Спать бы надо, но ни в одном глазу. Макс, кажется, был в таком же состоянии. - Спокойной ночи, - сказал он, опуская голову на подушку. – И спасибо еще раз. Я по привычке нашел его руку и положил к себе на живот. Вот так. - Тебе удобно? - Нормально, - тихо отозвался он. – Давай завтра вообще никуда не пойдем? - С удовольствием. Новый день всегда начинается с ночи. За окном сыпал снег, становясь все более настойчивым. В комнате было прохладно – самое оно зимой. Самое то для сна. Крепкого, глубокого и без звонка будильника в финале. Сна после того, как Макс молча показал мне, что спать еще рано. После того, как я ему ответил. После того, как он обнял меня ногами, и после того, как я снова отплевывался от его красной челки. После того, как мы некоторое время лежали, всматриваясь друг другу в глаза и прислушиваясь к себе. А за окном все падал и падал снег. Когда я освобождал полку в шкафу под его вещи, я вдруг наткнулся на тонкий кожаный браслет, выпавший из кармана моих джинсовых шорт. - Макс, подойди. Конечно, он не подошел, и тогда я, сделав два шага к нему, надел браслет на его запястье. - Нравится? - Серегины подарки раздаешь? - Нет, Максим. Этот браслет я купил в Италии еще в детстве, и носил его потом довольно редко. Теперь он твой. Макс покрутил кожаный ремешок в пальцах. - Стильно. - Ну и хорошо. Носи на здоровье. Пусть будет как память. Новый день всегда начинается. В принципе, это начало конца – такие уж установки в природе, не мы придумали, но нам исполнять. И как бы мы ни устали, на каком бы издыхании не находились – финал все равно будет один. Начнется новый день. И я, надеюсь, снова усну, держа его за руку.