Прекрасное их погубило

Деревянная, окрашенная в бирюзовый цвет дверь была открыта и красный фарфоровый колокольчик, подвешенный на перегородке, подрагивал, тихо звеня от слабого ветра. Кадки с махровыми петуниями, расставленные на крыльце вдоль лестницы, источали медовый аромат. Итачи сделав шаг, пригнулся, чтобы не удариться головой, и перешагнув порог, громко сказал: — Я вхожу. Послышались тихие шаги и через мгновение показалась Изуми с большой железной миской в руках. Она, помешивая содержимое ложкой, подошла к нему. Он аккуратно сложил обувь на поддон и выпрямился, взяв поставленную на пол чёрную сумку. — Это все твои вещи? — Да, решил взять всё самое необходимое, а остальное купить уже на месте. — И почему мужчины так легко относятся к вещам. Мне бы так. Я когда переезжала, пришлось машину заказывать, — вздохнула она и потёрла рукой щёку, заляпав её мукой. Итачи улыбнулся, протянув пальцы, невзначай коснулся, смахивая её. Изуми смутилась и испуганно распахнув глаза, отшатнулась. — Мука. Здесь. Извини. — Ааа, — виновато улыбнулась подруга и вновь потёрла щёку, вымазав её ещё больше. — Твои руки, — усмехнулся Итачи. — Ой, — хохотнула Изуми в кулак и вытерла руку о футболку. Заметив, что взгляд друга направлен на красивую икебану из жёлтых хризантем в углу, она мягко сказала, — это не я. У меня времени на это нет. Мама принесла вчера. Считает, что дома у меня слишком серо. Я надеюсь, ты всё ещё любишь данго? — Итачи хитро прищурился, — Только не говори, что нет. — Всё ещё люблю. — Фух, а то решила приготовить что-нибудь к чаю, даже не спросив тебя. — Не стоит так заморачиваться. Я и так свалился тебе как снег на голову. — Как снег на голову, — пробормотала она себе под нос еле слышно, — это точно. Он услышал её, но промолчал. Только ощутил лёгкий укол разочарования, отчего-то ему хотелось, чтобы она его ждала. Глупо. Неправильно. Они были друзьями, когда-то давно, и обошёлся с этой дружбой по-свински и факт того, что он был подростком со своими тараканами в голове ни в коей мере его не оправдывало. Поставив себя на её место, он, наверное, даже не поздоровался, а о радушном приёме не могло быть и речи. Всё-таки она была другой — доброй. А что если он извинится, расскажет почему не отвечал на её письма, избегал. Разозлиться ли она? Ему хотелось, чтобы разозлилась: влепила пощёчину, ударила кулаком в грудь, назвала болваном, залилась слезами и в конце концов простила. Тогда испарилось бы недопонимание и всё вернулось бы на круги своя, как в старые времена, когда они общались без сковывающей их неловкости. — Твоя комната. Небольшая правда, но всё необходимое есть…ну…кроме тюлей. Я завтра схожу к маме, у неё точно где-то лишняя завалялась. — Я могу и без них. Твой дом всё равно особняком стоит. — Ну как знаешь, — пожала она плечами, — без занавесок неуютно как-то. Тогда располагайся, а я на кухню. Ванна с туалетом с правой стороны. Полотенца в шкафчике, бери любое, кроме сиреневого. Оно моё. Комната и впрямь была небольшая. Не разгуляться. Кровать, тумба и платяной шкаф занимали практически всё пространство, на подоконнике по-хозяйски раскинулся большущий цветок алоэ. Раскрыв сумку, Итачи достал все вещи, живо раскидав по полкам, отправился поскорее в душ. Стоя под струями тёплой воды, он рассматривал полку, с расставленными душевыми принадлежностями: одна мочалка, жидкое мыло, шампунь, гель для тела, женский бритвенный станок и одна зубная щётка в стаканчике. Ни единого намёка, что у неё кто-то есть. Всё-таки она соврала насчёт парня, и почему-то этот вывод принёс ему облегчение. Обтеревшись полотенцем, которое пропахло ванильным кондиционером, повесил его на крючок. Взгляд его упал в мусорное ведро, там, вместе с использованными ушными палочками и ватными дисками, покоилась вскрытая упаковка презерватива. Он скрипнул зубами, быстро натянув штаны и футболку, не понимая, почему его это выводит из себя. Какое ему дело есть ли у неё кто-то или нет. В конце концов, она взрослая женщина и имеет право на личную жизнь или не имеет? — Тебе помочь? — спросил он, опершись о дверной косяк плечом. Изуми обернулась к нему, перестав разделывать мясо, — я хорошо готовлю. Что уже не помнишь, как уплетала мой бенто? — лёгкая улыбка заиграла на его лице. — Твой бенто? — нахмурилась она и тут же покраснела в смущении, — я думала, его готовила твоя мама. — То есть, если бы сказал, что готовил я. Ты бы его не ела? — Нет, просто, ты никогда не говорил, что… — А ты так готовить и не научилась, — ехидно сказал он, подойдя к столу и указывая на нарезанный толстыми полукольцами лук в миске, — нужно тонко, он должен быть почти прозрачным, чтобы потом таял во рту. Изуми зло сверкнула глазами, ей всегда не нравилось, когда он указывал, не со зла, на какую-то оплошность. Распутав завязки фартука, она бросила его на стол, вместе с ножом и ополоснув руки, хлопнула его по плечу. — Предоставляю место шеф-повару. — Не злись на правду. Лучше отдохни, а я приготовлю ужин. Изуми села на стул и, покачивая ногой, посмотрела в окно, подперев рукой подбородок. Она морщилась и криво улыбалась, нервно кусая губу. — Зачем ты приехал, Итачи? — отрешённо спросила она, продолжая смотреть в окно. Косые, золотые нити слепого дождя заиграли на солнце, а изумрудные листья вишни затрепетали. — Я же говорил, что по программе. Случайно попалась листовка о наборе специалистов, решил попробовать, — говорил он чуть громче, отбивая свинину молоточком. — Мне то можешь сказать правду, — устремив на него взгляд, серьёзно произнесла она. Он застыл, её тёплая рука коснулась его кисти, — что случилось? И когда она стала такой проницательной, подумал он, потянувшись за панировочными сухарями, обваляв в них мясо, он бросил на раскалённую сковородку, масло раздражённо зашипело. — Я хочу знать, что могло привести тебя сюда, в то время как ты обрубил все связи, явно не желая сюда возвращаться, — сглотнув горький ком, она смахнула слёзы в уголках глаз. — Я…извини меня, — растерялся Итачи, перевернув тонкацу, — Я …не… писал тебе… — Не писал…ты писал только Шисуи…я…я всегда была лишней, — пробубнила девушка и поднявшись, направилась к холодильнику, вытаскивая банку пива, — мог бы и ответить на последнее. Я понимаю…я была надоедливой мухой, что крутилась постоянно возле тебя и ты хотел от меня отделаться, но не знал как… Но мог бы хоть раз ответить, сказать чтобы не писала…что надоела… что ненавидишь, — пиво в банке вспенилось и прыснуло ей на одежду, — чёрт, — сквозь зубы процедила Изуми, и взяв тряпку, стала судорожно вытирать стол, — а сейчас ты являешься в мою жизнь и делаешь вид как будто мы с тобой друзья. Как будто не было десяти лет молчания. Я хочу знать Итачи, какого чёрта, ты здесь делаешь? — Изуми, — виновато произнёс он, перестав пассеровать лук. Нахмурившись, он выключил плиту и, отобрав у неё несчастную тряпку, взял её за руки, — я не писал тебе, потому что не хотел давать ложную надежду. — Надежду на что? Я смирилась тогда с твоим отказом. Ты ясно дал мне понять, что ничего ко мне испытываешь. Я просто хотела с тобой дружить. Ты уехал, даже не попрощался со мной, выбросил как ненужную вещь из своей жизни. До этого, я думала, что хоть что-то значу для тебя, — он погладил костяшками пальцев её щёку и заправил за ухо выбившуюся прядь. Итачи никогда не хотел причинять ей боль, но сейчас смотря во влажные глаза, понял, что всё время только это и делал. — Прости, — выдавил он, — я вёл себя как идиот, — и обняв, поцеловал в макушку, — я думал, что так будет лучше для тебя, — она задрожала в его объятьях, и уткнувшись в грудь, тихо, скуля, заплакала. Он нежно прошёлся по напряжённой спине, успокаивая. — Я приехал сюда, чтобы…— посмотрев в потолок, тихо продолжил, — понять…зачем я живу… Изуми вздёрнула голову, непонимающе смотря на него. Маленькая венка на лбу вздулась от напряжения. — Я …— он выпустил её из объятий и сев на стул, опёрся локтями о стол, склонив голову, — провёл пару неудачных операций, — выдохнул он, голос его задрожал, — два летальных, один остался инвалидом. Я думал, что смогу спасти их…но…я убил их, — он зажмурил глаза и уронил голову на руки, — это были дети…я хотел продлить им жизнь, но в итоге убил, — плечи его дрогнули, когда тёплая ладонь прошлась по спине. Она прижалась к нему со спины и обняла, и впервые за долгое время, он дал волю слезам. — Люди умирают Итачи, каждый день…дети тоже. Всех не спасти …ты должен это принять, — шепнула она ему в ухо, он замотал головой, что-то бормоча под нос, — мой первый пациент умер на моих руках, не доехав до больницы. Чтобы я не делала, его сердце больше не стучало. Писк кардиомонитора до сих пор звенит у меня в ушах. — Да, они умирают, но не на моём операционном столе… — Ты не Бог, Итачи. — А разве он есть? — Хотелось бы верить… — Прости, — сказал он, огладив её сцепленные на животе руки, — я не имел права к тебе заявляться. Я уйду, сейчас. — Не надо. Мы же друзья? — Друзья, — ответил он. — К тому же, ты не приготовил ещё кацудон. Он тихо засмеялся сквозь слезы и сдавливающий грудную клетку груз — исчез.