Прекрасное их погубило

Придя домой и разложив продукты, Изуми поздно опомнилась, что не купила ничего из сладкого. Шисуи к сладкому был равнодушен, а её саму к тортикам, или конфетам уже давно не тянуло. Сладости всегда напоминали о папе, или Итачи, поэтому девушка быстро проходила мимо кондитерской, чтобы не всколыхнуть приятные воспоминания о давно ушедшем времени. Конфеты ушли вместе с отцом из дома. Мать запрещала есть шоколадки и пирожные, боясь, что у неё может проявиться диабет, как у папы. К тому же чрезмерным поеданием сладкого она могла бы испортить себе зубы, а денег для частого посещения зубного врача у них не было. Хотя Изуми знала, что деньги у них были, и при желании они могли бы жить хорошо, а не сводить концы с концами, просто мать гордо отказывалась, переводя обратно отцу высланную сумму (позже Исида открыл счёт на имя дочери и каждый месяц отчислял некоторую сумму на будущее образование, и передал всё, как только она закончила школу). «Мы будем лучше голодать, — говорила мать, — чем примем эти подачки». Изуми не могла назвать помощь отца «подачками», несмотря на то, что он ушёл из семьи, он продолжал заботиться о них, и хотел сохранить привычный мир для когда-то любимых им людей. В то время Изуми безумно злилась на мать, на её нелепую, никому не нужную гордость и принципы, которые были важнее счастья дочери, но она никогда не высказывала ей своё недовольство, тихо сердилась, создавая в душе бурю. Ей как и всем девочкам её возраста хотелось носить модные платья, иметь собственный телефон и карманные деньги, чтобы ходить после школы в кафе и под чашечку вкусного чая сплетничать о мальчиках и учителях. Ей хотелось краситься, подворачивать длинную юбку, оголять худые ножки, тем самым привлекая внимание парней, однако стоило с матерью заговорить о новой одежде, как та резко обрывала разговор, говоря, что старое вполне в хорошем состоянии. Да, оно было в хорошем состоянии, потому что Изуми бережно относилась к вещам, но оно было уже наивно-детским для её возраста. А о лёгком макияже не могло быть и речи, разве дочь учителя могла позволить себе приходить в школу в неподобающем виде. Как-то дочь сказала матери, что хочет устроиться на лето в соседний магазин, чтобы немного подзаработать, но Хазуки наотрез отказалась и заставила всё лето просидеть за книжками. Иногда Изуми казалось, что мать опасалась её самостоятельности, боялась, что она, как и отец в один день её бросит. Вскоре девчонки стали ходить стайками, шушукаться, обсуждать новую линейку косметики или бренд одежды, парней, и Изуми среди них не находила себе место. В свою компанию её никто не приглашал, но и не отталкивал, если она пыталась с ними заговорить. Обычно, таких как она делали изгоями в школе и всячески издевались, но Изуми эта участь обошла стороной, потому что её мать была учителем, у неё была хорошая успеваемость, и она дружила с Итачи, красивым и умным мальчиком из параллельного класса, и старшеклассником Шисуи, от которого тащились почти все девчонки, после того, как он вместе с командой выиграл кубок по баскетболу в районных соревнованиях. Одноклассницы улыбались ей и тонко намекали, чтобы она организовала им тайное свидание, но Изуми всю передёргивало, стоило ей представить, как она просит об одолжении Шисуи, ведь тот засмеётся во всё горло, посмотрит на неё как на вошь и ещё попросит, что-то взамен за её просьбу. Пытаясь объяснить одноклассницам, что она не в таких уж и хороших отношениях с Шисуи, девочка частенько сталкивалась с агрессией и раздражением, ведь нередко её видели в компании двух мальчишек в парке или на улице. Со временем она стала сторониться девочек, погрузила себя в учёбу, а затем вступила в литературный клуб и музыкальный и всё свободное время проводила в библиотеке, не для того, чтобы встретиться с Итачи, который был там частым гостем, а просто, чтобы не возвращаться рано домой, ведь там всё напоминало об отце, и пустота, что возникла с его уходом, ужасно давила на неё. Школьная библиотека была большой и состояла из двух этажей: на первом был буфет и аккуратно выкрашенные в голубой цвет столики, ученики частенько брали книги и спустившись раскладывали на столе свой обед, покупали молочный чай и в комфорте, тихо читали любимые произведения, или обсуждали с друзьями новый томик манги; на втором — в основном занимались или готовились к экзаменам, и строгий дядя в чёрном костюме, проходя мимо широких столов, делал замечание, если слышал шепоток или неуместное шуршание, порой даже выгонял за нарушение дисциплины. В дни, когда у неё не было кружков и репетитора по-злосчастному английскому, Изуми шла в библиотеку и взяв художественную книгу, спускалась вниз, разложив перед собой наспех приготовленный мамой бенто, ковыряла палочками и бегала глазами по буквам, погружаясь в приключенческий роман. — Не занято? — спросил Итачи, нависая над ней. Изуми не понимала, почему стоило услышать тёплый и тихий голос друга, как в душе у неё всё переворачивалось. Словно его голос обладал магией, завораживал, заставлял её сердце биться сильнее, прогонял кровь по всему телу. Когда он возникал, ей тут же становилось хорошо и все проблемы, вся обида, печаль, одиночество тут же испарялись. — Ты же знаешь, что нет, — ответила она. Он всегда спрашивал, хотя прекрасно знал, что она сидит здесь одна и всегда рада его компании. Он сел напротив, закинув рюкзак на соседний стул, достал книгу с тетрадкой, а затем немного помедлив вытянул пакет с бенто. Изуми услышав лёгкое шуршание, тут же оторвала взгляд от книги и взглянула на тёмную небольшую коробочку, в предвкушении увидеть новый чудо-обед госпожи Микото, замерла, сглотнув слюну. Отварной рис был обсыпан чёрным кунжутом и мелко нарезанными морскими водорослями, с краю был выложен ряд тамогояки, с правого боку тэмпура, а с левого капуста брокколи и кукуруза. — Твоя мама столько всегда готовит, — с завистью проговорила Изуми, он улыбнулся и положил пару ячных рулетиков в её бенто. — Не стоит, Итачи, — сконфуженно сказала она, облизывая губы. — Я всё равно, так много не съем. — Ну если только немного… очень фкушно, — закатив глаза, с набитым ртом, проговорила девочка. — Правда? — с несвойственным ему интересом спросил Итачи, внимательно на неё смотря. — Да, пальчики оближешь, твоя мама очень вкусно готовит, — при этих словах он немного покраснел. — Тогда возьми ещё, — протянул он коробку, — я всё равно не особо люблю яйца. — Ты правда не любишь? — исподлобья спросила Изуми, потянувшись к его коробке. Хоть было неприлично поедать чужой обед, но уж очень вкусно всё выглядело, отчего она напрочь забыла про хорошие манеры. — Честное слово, — без колебаний ответил он, придвинув к ней бенто, — у тебя всё хорошо? — Э, почему ты спрашиваешь? — захватив тамогояки, с удивлением спросила Изуми. — Ты сегодня какая-то не такая. — А какая я? — Обычно, ты много говоришь и выглядишь более весёлой. Я понимаю, что тебе сейчас тяжело…но не переживай Изуми, всё обязательно наладится, — сказал он уверенно, что она безоговорочно ему поверила, — и ты всегда можешь со мной поговорить и положиться, мы как-никак друзья. — Тогда… — замялась она, ёрзая на стуле, — можно попросить тебя об одолжении. — Да что угодно. — Можно, я отправлю с твоего компьютера письмо папе. Мама…вообщем…обнаружила нашу с ним переписку и сильно разозлилась, — закусила она губу. — Да, конечно, можем прям сейчас пойти. — Правда! — воскликнула Изуми и тут же подскочила со стула, — тогда…идём, — глаза её озарились радостью и в впопыхах она начала складывать все вещи в рюкзак, а затем замерла, схватив книгу, — подожди минутку. Я сдам и мигом спущусь. Дом у Итачи был большим и светлым, там всегда вкусно пахло и царила тёплая, уютная атмосфера. Госпожа Микото не работала и всё свободное время отдавала семье и обустройству дома, поэтому всё сверкало чистотой, даже трава в палисаднике была идеально подстрижена, росла травинка к травинушке и была нереально сочно-зелёного цвета. — Добрый день, Изуми, — с добротой в голосе поздоровалась мама Итачи, пропуская их в дом. Изуми была частым гостем, поэтому никто в их семье не удивлялся её приходу. К ней относились как к дочери, стоило переступить порог, как окружали заботой и вниманием, — ты как раз вовремя я испекла шоколадный торт. Будешь оценивать, — улыбнулась она ей, и тут же взглянув на сына хитро прищурилась, — а кое-кто его не попробует, пока не признается, что съел все конфеты. Итачи тут же сконфуженно посмотрел в пол, чем вызвал улыбку у мамы и подруги. Только дома у Итачи можно было увидеть полупустую вазочку с шоколадными конфетами, услышать удивлённый крик госпожи Микото, и её порой смешные сетования на сладкоежку сына. Иногда он просил Изуми спрятать фантики, потому что мама частенько выворачивала его карманы в поисках следов преступления, если господин Фугаку появлялся в этот момент в доме, то всегда заливался громким смехом, а маленький Саске бегал по комнатам, ища домового, который постоянно подставлял брата. От всей этой картины у Изуми наворачивались слёзы, ведь когда-то и её жизнь была полна таких моментов. — Ну, мам, — протянул Итачи. — Мы договорились, по одной в день. — Хорошо, — понуро ответил он, словно из его жизни ушли все краски, — мы пойдём в мою комнату, Изуми нужно помочь с алгеброй, поэтому не мешай. — Я разве когда-нибудь мешала? — разведя руки, спросила женщина. Итачи тут же серьёзно посмотрел на неё, и она, сдаваясь, вздохнула, — хорошо, только тортик занесу. Идти обратно в магазин у Изуми не было желания и поэтому недолго думая, она достала из шкафа пачку рисовой муки, сахар и соевый соус. Высыпав муку и залив тёплой водой, стала помешивать, услышав скрип половиц, вышла из кухни навстречу гостю, которого совсем не ожидала увидеть в этом доме. — Я вхожу, — раздался возмужавший голос. — Это все твои вещи? — удивлённо спросила она, заметив небольшую дорожную сумку. Радостная мысль, что он приехал ненадолго, на мгновение посетила её. — Да, решил взять всё самое необходимое, а остальное купить уже на месте. — И почему мужчины так легко относятся к вещам. Мне бы так. Я когда переезжала, пришлось машину заказывать, — вздохнула она и потёрла рукой щёку, попутно вспоминая свой, полный слёз, мучительный переезд. Итачи улыбнулся ей, как в юные годы, и протянув пальцы, коснулся её щёки. От этого жеста её словно ударило током и, широко распахнув глаза, она в испуге от него отшатнулась, если бы крепко не держала миску, то выронила бы всё. — Мука. Здесь. Извини, — тихо сказал он, пожав плечами и показав свои пальцы. — Ааа, — виновато улыбнулась Изуми и машинально потёрла щёку, вымазав её ещё больше. Отчего-то она занервничала, не зная, как себя вести с ним, как на всё реагировать. — Твои руки, — усмехнулся Итачи. — Ой, — хохотнула она в кулак и вытерла руку о футболку, поражаясь своей глупости. Почему-то только рядом с ним она становилась заторможенной и немного рассеянной. Заметив, что взгляд друга направлен на красивую икебану из жёлтых хризантем в углу, она мягко сказала, — это не я. У меня времени на это нет. Мама принесла вчера. Считает, что дома у меня слишком серо. Я надеюсь, ты всё ещё любишь данго? — Итачи хитро прищурился, — Только не говори, что нет. — Всё ещё люблю. — Фух, а то решила приготовить что-нибудь к чаю, даже не спросив тебя. — Не стоит так заморачиваться. Я и так свалился тебе как снег на голову. — Как снег на голову, — пробормотала она себе под нос еле слышно, — это точно, — и тут же прикусила язык, понимая, что сказала вслух. Решив быстро замять ситуацию, она сделала шаг и беззаботно, как ни в чём не бывало, весело произнесла, — твоя комната. Небольшая правда, но всё необходимое есть…ну…кроме тюлей. Я завтра схожу к маме, у неё точно где-то лишняя завалялась. — Я могу и без них. Твой дом всё равно особняком стоит. — Ну как знаешь, — пожала она плечами, — без занавесок неуютно как-то. Тогда располагайся, а я на кухню. Ванна с туалетом с правой стороны. Полотенца в шкафчике, бери любое, кроме сиреневого. Оно моё. Когда он исчез в ванной, Изуми напряжённо выдохнула. Если раньше рядом с Итачи ей было спокойно, то теперь она чувствовала себя как на иголках, не зная, как с ним общаться. С одной стороны, ей хотелось выплеснуть всю злость, что скопилось у неё на него за долгие годы, хотелось, чтобы он захлебнулся в этой горечи; с другой стороны, она отговаривала себя от выплеска столь разрушительной эмоции, ведь она обязательно расплачется и покажет свои слабые стороны и Итачи увидит, что для неё он когда-то много значил. А она не хотела показывать зияющую дыру в своей груди, человеку, который с лёгкостью вышвырнул её из своей жизни. Быстро скатав из теста шарики, отвлекая себя от лезущих в голову мыслей, уложила всё в пароварку и достав свинину, стала разделывать её. — Тебе помочь? — спросил Итачи, опершись о дверной косяк плечом. Изуми обернулась к нему, на мгновение ей показалось, что там замер Шисуи и она быстро сморгнула, отгоняя виденье, — я хорошо готовлю. Что уже не помнишь, как уплетала мой бенто? — лёгкая улыбка заиграла на его лице. — Твой бенто? — нахмурилась она, вспоминая тихие посиделки в библиотеке. Он всегда приносил вкусности и даже не притрагивался к еде. Но ей даже в голову не приходило, что бенто готовил он сам. «То есть он готовил специально для меня», — возникла бредовая мысль, но не найдя ей объяснение, она тут же отогнала её, — я думала, его готовила твоя мама. — То есть, если бы сказал, что готовил я. Ты бы его не ела? — Нет, просто, ты никогда не говорил, что… — А ты так готовить и не научилась, — тут же перебил он её, подойдя к столу и указывая на нарезанный толстыми полукольцами лук в миске, — нужно тонко, он должен быть почти прозрачным, чтобы потом таял во рту. В его голосе звучала издёвка, намекая на её криворукость и тот дурацкий случай приключившейся у него дома, когда она решила приготовить для Саске омлет. Госпожа Микото и господин Фугаку, не могли найти Итачи, а им срочно нужно было отъехать по делам, тогда они попросили присмотреть за Саске у них дома. Изуми с радостью согласилась, с мальчишкой она хорошо ладила и, оставшись с ним наедине, он попросил её приготовить омлет. Разговаривая с мальчиком и ища пазл для картины, она и вовсе забыла про оставленную на плите еду. Когда в дом вошёл Итачи со своим закадычным другом Шисуи, она бегала по комнатам с полотенцем, пытаясь быстрее избавить дом от дыма и запаха гари. Саске плакал, смотря на уголёчки в мусорном баке, а Шисуи ухохатывался, говоря, что горе тому, кому достанется такая жена. Распутав завязки фартука, Изуми зло бросила его на стол, вместе с ножом и ополоснув руки, хлопнула его по плечу. — Предоставляю место шеф-повару. — Не злись на правду. Лучше отдохни, а я приготовлю ужин. Изуми села на стул и, покачивая ногой, посмотрела в окно, подперев рукой подбородок. Она морщилась и криво улыбалась, нервно кусая губу. Её бесило удивительное спокойствие Итачи и то как он легко ко всему относился, словно было в порядке вещей исчезнуть из её жизни на несколько лет и вернуться как ни в чём не бывало. — Зачем ты приехал, Итачи? — отрешённо спросила она, продолжая смотреть в окно. Косые, золотые нити слепого дождя заиграли на солнце, а изумрудные листья вишни затрепетали. — Я же говорил, что по программе. Случайно попалась листовка о наборе специалистов, решил попробовать, — говорил он чуть громче, отбивая свинину молоточком. — Мне то можешь сказать правду, — устремив на него взгляд, серьёзно произнесла она. Он застыл, и Изуми коснулась его кисти. Ей хотелось вытрясти из него правду, ведь его, что-то гложило, она видела это в его печальном тусклом взгляде. Когда-то она рассказывала ему всё о своих переживаниях, делилась сокровенным, выворачивала перед ним всё изнанку своей жизни. Но он никогда не раскрывался перед ней, а сейчас ей так хотелось, выпотрошить его душу, стать для него отдушиной, а потом поступить с ним так же, как он поступил с ней. Ей хотелось мести, ей хотелось, чтобы он страдал, чтобы он прочувствовал то же самое, что она чувствовала, когда он уехал, оборвав с ней связь. Ведь Итачи был не только её первой любовью, он был первым её другом, человеком, который всегда протягивал руку в любой трудной ситуации, недостижимым идеалом. — Что случилось? Я хочу знать, что могло привести тебя сюда, в то время как ты обрубил все связи, явно не желая сюда возвращаться, — сглотнув горький ком, она смахнула слёзы в уголках глаз. — Я…извини меня, — растерялся Итачи, перевернув тонкацу, — Я…не… писал тебе… — Не писал…ты писал только Шисуи…я…я всегда была лишней, — пытаясь скрыть обуревавшие её эмоции, Изуми быстро поднялась, и направилась к холодильнику, вытаскивая банку пива, — мог бы и ответить на последнее, — ведь последнее письмо она передала через Шисуи в надежде, что тот не откажет другу и прочтёт и если не ответит письменно, то хотя бы передаст устно ответ на давно мучивший её вопрос: «Кем я была для тебя?». Но Шисуи сказал, что он даже не вскрыл конверт, и последняя надежда дотянутся до Итачи оборвалась в тот день. — Я понимаю…я была надоедливой мухой, что крутилась постоянно возле тебя и ты хотел от меня отделаться, но не знал как… Но мог бы хоть раз ответить, сказать чтобы не писала…что надоела… что ненавидишь, — пиво в банке вспенилось и прыснуло ей на одежду, — чёрт, — сквозь зубы процедила Изуми, и взяв тряпку, стала судорожно вытирать стол, — а сейчас ты являешься в мою жизнь и делаешь вид как будто мы с тобой друзья. Как будто не было десяти лет молчания. Я хочу знать Итачи, какого чёрта, ты здесь делаешь? — зло шипела она и слёзы текли по щекам. Она хотела получить ответ, пусть грубый и жестокий, но честный, без трусливого молчания. — Изуми, — виновато произнёс он, перестав пассеровать лук. Нахмурившись, он выключил плиту и, отобрав у неё несчастную тряпку, взял за руки, — я не писал тебе, потому что не хотел давать ложную надежду. — Надежду на что? — сквозь слёзы, нервно усмехнулась она. — Я смирилась тогда с твоим отказом. Ты ясно дал мне понять, что ничего ко мне испытываешь, — голос её дрожал и она пыталась успокоиться, но у неё не получалось, — я просто хотела с тобой дружить. Ты уехал, даже не попрощался со мной, выбросил как ненужную вещь из своей жизни. До этого я думала, что хоть что-то значу для тебя, — он погладил костяшками пальцев её щёку и заправил за ухо выбившуюся прядь и посмотрел в глаза. Он смотрел на неё так по-детски чисто, что она задрожала всем телом. — Прости, — сказал он, — я вёл себя как идиот, — и обняв, поцеловал в макушку, — я думал, что так будет лучше для тебя, — уткнувшись в грудь, Изуми тихо, скуля, плакала. «Прости», — звучало в её голове, и она не знала, что на это ответить. Он сказал это так легко и повседневно, что ярость в её груди росла с каждым его касанием по её спине. — Я приехал сюда, чтобы…понять…зачем я живу… Изуми замерла, застыла при этих словах, прозвучавших на грани отчаянья, она вздёрнула голову, непонимающе смотря на него. Перед ней сейчас стоял не уверенный юноша, не идеал, не первая любовь, не друг — сломленный человек с трагедией в груди. Живой мертвец. — Я…— он выпустил её из объятий и сев на стул, опёрся локтями о стол, склонив голову, — провёл пару неудачных операций, — выдохнул он, голос его задрожал, — два летальных, один остался инвалидом. Я думал, что смогу спасти их…но…я убил их, — он зажмурил глаза и уронил голову на руки, — это были дети…я хотел продлить им жизнь, но в итоге убил. Изуми тут же успокоилась, и быстро утерев слёзы дотронулась до его спины. Плечи его вздрогнули. Былая обида и вся боль тут же отошли на задний план, она его понимала, понимала какие муки он испытывает, беря на себя ответственность за смерть людей. Она прижалась к нему со спины и обняла, он задрожал, заплакав. И вместе с его первым всхлипом ушла обида на него, ушёл глупый план мести, и ей хотелось его поддержать, снять с него вину, и помочь снова обрести смысл жизни. Она простила его, но решила для себя, что больше никогда не раскроет перед ним душу.