It started out as a feeling Which then grew into a hope Which then turned into a quiet thought Which then turned into a quiet word
— Знаешь… может я допустила ошибку в твоём воспитании, — нежный женский голос заставлял сердце Курапики замереть от ощущения того количества любви, с которой к ней обращались. Она почти не помнила уже, как он звучал раньше, однако сейчас её внимание было полностью сосредоточено на человеке перед ней. Молодая Курута стояла посреди комнаты, смотря на свою мать, сидящую за столом. Её матушку. Любимую, добрую и такую чуткую. — Мама… — Курапика говорит на выдохе, делая шаг вперёд и пытаясь рассмотреть каждую деталь чужой внешности. Аккуратно уложенные волосы, знакомые взгляду клановые одежды, но уставший и понурый взгляд. Она не думала, что когда-либо видела матушку такой. Однако взгляд отрывается от женщины за столом, и она обводит им комнату, чувствуя, как в груди, кажется, разрывается сердце. Даже цепи сжимают его сильнее. Но то, что она видит, так это гостиную комнату её родного дома. И ведь у неё не осталось даже фотографии. Ни родителей, ни друзей, ни дома. У неё не осталось ни этих людей, ни того, что помогло бы хранить память о них. Лишь картинки старых воспоминаний в голове, а в сердце жажда покончить со всеми уже поскорее. — Курапика, не надо. Не подходи. Я не уверена, что… — Курапика видит чужое сомнение, видит, как пальцы матери сжимают тот самый глупенький браслет, что она сплела ей на последнем празднике весны из цветных лент. Видит, как хмурится самый любимый ею человек и не вольно делает ещё один шаг, чтобы после этого замереть, только услышав чужие слова. — Не уверена, что смогу простить предательницу. Мир будто останавливается. Курапика смотрит глаза в глаза любимой матери и не дышит, столкнувшись с тем холодным и полным ненависти взглядом, которым она всегда одаряла и продолжала одарять Куроро. Которым последние живые алые глаза смотрят на нее через зеркало изо дня в день. Сердце обливается кровью, болит до шума в ушах, но девушка не двигается, растеряно смотря в глаза на против. Пока на собственных наворачивались слезы. Нет. Пожалуйста, нет. — Милая, не стоит корить себя. Разве ты могла что-то сделать с тем, что наш ребёнок выбрал стать одним из тех, кто причинил нам такие страдания? Даже теперь она не стоит ни твоих слез, ни переживаний, — внезапно появившийся мужчина, подходит сзади к её матери и опускает руки на плечи, смотря на неё таким же взглядом. Женщина тем временем опускает голову и что-то тихо причитает. — Пап, что ты такое говоришь? — Курапике кажется, что её голос дрожит, знает, что это из-за подступающей истерики и она делает глубокий вдох. Пожалуйста, хватит. Не говорите этого! — Что ты так смотришь? Ты думала мы бесконечно будем прощать твои выходки? — мужчина чуть повышает тон и Курапике хочется сжаться в ком, закрывая уши руками и повторяя как мантру, что она никого не слышит. Но она не маленькая девочка и уши лишь прижимаются к голове. Её родители никогда не говорили такого. Её заботливый и понимающий отец никогда не повышал на неё тона, даже когда она чуть не убилась, из-за баловства скатившись кубарем в овраг прямо у него на глазах, перепугав до первых седых волосинок. — Неужели там действительно есть что-то такое, ради чего ты бросила нас? Нет, нет, нет, нет. Ей и без этого больно, пожалуйста, прекратите говорить такие вещи! Курапика оборачивается, чувствуя, как её сердце кажется разбивается в дребезги, стоит только услышать, а потом и увидеть Пайро. Она ведь не справилась. Не нашла врача, не вернулась вовремя, не… Много других «не», тяжестью оседающих на её сердце. Она всхлипывает и тянет руку к мальчику, который стоял ближе всего к ней, но тот отбивает руку и отходит от неё, хмурясь. — Что там было такого в этом мире за пределами клана, что ты решила оставить нас?! Что в нём такого, что ты в итоге решила остаться среди врагов и стать одной из них вместо того, чтобы вернуться домой?! Курапика поджимает губы, не сразу опуская руку, которую протянула к мальчику, а потом чувствует, как тело становится слабее и опускается на колени. Почти падает, смотря как спинами её близких появлялось всё больше знакомых ей людей, смотрящих с осуждением и ненавистью. — Предательница… — Она предатель! — За что ты так с нами?! — Предательница! Множество голосов окружают её, гулом вгоняя в голову лишь одну единственную мысль, заставляя обнять себя дрожащими руками и сжаться, осматривая тех, кто её окружал, со страхом в глазах. — Нет… Я не хотела… Пожалуйста… Её попытку ответить обрывает плач, который она слышит из-за спины, после чего она оборачивается и снова видит свою мать, что даже находясь в объятиях супруга не переставала плакать, закрывая лицо руками, прижимая к голове такие же светлые уши, как у самой Курапики. Она слышала, как мама плачет всего раз в своей жизни. И тогда для маленькой девочки это был самый ненавистный на свете звук. Вот и сейчас она срывается с места, пытаясь добраться до своих родителей, сквозь толпу не замолкающих людей, но её лишь толкают обратно, заставляя упасть в центр круга, которым её обступили. — Мама! Мама, пожалуйста! Не плачь, мама, пожалуйста! Я всё исправлю! По её щекам катятся горячие слезы, а сама она смотрит с ужасом на то, как постепенно люди отступают, замолкая, а дом охватывает пламя, что распространялось слишком быстро. Её душа болит, а она лишь смотрит как в огне исчезают все, кого она когда-либо любила и вокруг всё меркнет, сдаваясь перед тьмой. Курапика открывает слипшиеся веки нехотя и немного ворочаясь, но замирая и смотря в потолок. Постель пуста, она уже это чувствует, но в голове все картинки смешиваются в однородную массу и становятся головной болью, засевшей в висках. Она не плачет. Уже давно не роняет и слезинки над такими кошмарами, трезво оценивая, что это её уставший мозг борется сам с собой. Но легче не становилось, а потому она глубоко вдыхает и поднимается, направляясь в ванную. Холодная вода всегда помогает прийти в себя. Образы близких следуют за ней из комнаты в комнату, и даже тогда, когда она надевает слишком большую для неё, однако удобную толстовку, поправляет ошейник и выходит за дверь спальни, проверяя с помощью ауры, кто был её нянькой сегодня. Фейтан значит. Вот мерзость. Но приходится молча идти на кухню, в надежде найти что-то себе на завтрак и не готовить новое. Находятся только Шизуку и Франклин, однако это меньшее из зол, потому что эта парочка трогать ее не трогала, занимаясь своими разговорами. Она невольно думает о том, что с такими регулярными тренировками в виде проверки местности и попыток определить присутствие конкретных пауков её Эн стал намного лучше, как и ориентация в пространстве с помощью ауры. Хоть что-то приятное. Курута становится у кухонного стола, выкладывая на тарелки остатки вчерашнего рагу, пока прислушивается к чужому обсуждению грядущего задания. И внутри сразу становится слегка волнительно. Она слышит про него не первый раз уже, день за днём продумывая свой план действий, когда пауки займутся работой. Это её шанс. Ведь с ней оставят не одного из сильных, как обычно, а это очень хорошая возможность собраться с силами и покинуть это место навсегда. Только нужно запастись терпением, продолжить мило улыбаться Куроро и остальным паукам, а потом дать дëру так, чтобы пауки даже пяток её не увидели. И как бы она не собиралась с силами, не вытаскивала из глубин сознания крупицы терпения, с каждым днем становилось всё сложнее терпеть новое окружение, а так же неприятное, хоть и периодическое, все же нарушение ее границ. И множество тяжелых и неприятных снов. Сложнее было из-за того, что в первые недели в этом месте её тело пришло в норму, наконец набравшись сил благодаря сну и питанию, даже если стресс продолжал ее изводить, и всё же терпеть это было намного легче. А теперь понимание разницы ее состояния, что вновь ухудшилось, в сочетании с множеством других факторов изводило, забирало итак последние силы, а сама она всё чаще находила себя в компании Мачи, с которой ей становилось немного спокойнее. Девушка не требовала от нее ничего, изредка гладила и доставала своей активностью, пока ей оставалось только и делать, что следить взглядом за чужим игриво двигающимся хвостом. С Куроро же было немного сложнее. Он не настаивал ни на чем, проводил время рядом с ней, находил по ее запросам новые книги и каждый раз оставлял на столе, а ночами продолжал успокаивать после кошмаров. Однако ее все еще раздражал ошейник, выводила из себя чужая чрезмерная близость, и пробуждала желание вмазать по лицу мужчины кулаком чужая обаятельная улыбка. Она пыталась ударить его и пару раз это даже получилось, когда Люцифер выводил ее из себя особенно упорно. Вряд ли намеренно, она понимала, что тот просто хотел добиться ее расположения, а иногда просто эмоциональной реакции. И все же она была утомлена выжиданием, а потому всё чаще срывалась, не сдерживая себя. Шипение стало тем привычным, что чаще всего слышал Люцифер в ответ на проявление внимания. Курапика не знала, что ей делать. Иногда сознание просто заливало желанием сдаться, сложить руки и принять свою участь игрушки в чужих руках. Она ведь так хочет отдохнуть. Так хочет почувствовать покой и комфорт. Но то, что она чувствовала здесь, заставляло ее вместе с этим чувствовать вину. Чрезмерную и гнетущую. Как она может получать даже небольшое удовольствие, находясь с теми, кто были виновниками ее страданий? Почему она не объявит им войну, испортив всё в доме и разрушив их спокойную жизнь? Почему она раз за разом дает слабину, позволяя себя то гладить, то отвлекать от мыслей о побеге и мести разговорами? Почему, Курута? Она смотрит в свое отражение каждый день, а в этот раз делает это особенно долго, не отрывая взгляда от пары красных огней в зеркале, пока не хватается руками за свои же волосы, жмурясь и сгибаясь над раковиной. Она так устала. До слез устала от этой войны с самой собой, устала от ненависти, что заполняла ее до краев, устала от пустоты, которая оставалась, когда ненависть отступала. Курапика хочет домой. Куда-то в абстрактное место, где теплые объятия близких, подальше от того, в чем она тонула день за днем, пока тяжелые цепи оплетали ее тело и тянули на дно. Она просто хочет, чтобы это закончилось. Зеркало разбивается и звук режет по ушам, так что она тут же отскакивает в сторону, прижимая уши и чувствуя, как на нее накатывает истерика, когда через множество осколков на нее смотрят алые глаза. Это лишь ее глаза и множество их отражений? Или глаза ее близких? Она уже не знает. Курапике кажется, что она сходит с ума в четырех стенах этого дома. И эта мысль воспринимается ей поразительно спокойно, когда она с пустым взглядом сидит на краю кровати, а мрачный палач Геней Рёдан обрабатывает рану на ее руке, достает кусочки стекла из мелких ран, а потом закрывает все кипельно белым бинтом, туго стягивая повреждение. Ее даже не ударили током за устроенный бардак. Лишь сказали открыть рот, положили на язык какую-то таблетку и заставили запить водой. Фейтан не церемонился обычно и чуть ли не вырубал ее разрядом, но в этот раз не сказал ей ничего, лишь молча взял и отвел в комнату. А теперь, уложив на постель, ушел убирать остатки зеркала, пока Курапику с каждой минутой все сильнее начинает клонить в сон. Что ей дали? Почему она не сопротивлялась? Все тревожные мысли уходят на задний план, пока она закрывает глаза и окончательно проваливается в дрему. Когда она выходит из спальни в следующий раз, слышит чужие слова о том, что у нее был нервный срыв, а встретившись с чуть хмурым взглядом Куроро, лишь отворачивается и направляется заваривать себе чай. Длительный сон заставил ее вновь проголодаться. Да и переживания заставляют ее слишком много тратить на это сил. Видимо именно из-за этого она делает то, что делает, когда спустя пару дней пауки собираются всей компанией и решают весело провести время за разговорами и выпивкой. И она никак не пытается себя остановить, даже не будит задремавшую совесть, когда наливает себе в бокал немного вина, а потом отпивает, прокатывая по языку сладкий напиток, достаточно крепкий, чтобы с непривычки она тут же его сглотнула, чувствуя обжигающее тепло в горле. Вкусно. В голове ни одной адекватной мысли. Она просто хочет отдохнуть. Она просто хочет поспать хоть одну ночь без кошмаров. Со стороны пауков слышится поддерживающее улюлюканье, когда они замечают изменение в обстановке. Курапика за все полгода не первый раз наблюдала чужую пьянку, а также сидела в кругу людей, что вроде были старше неё, но под алкоголем дурачились не хуже глупых подростков. Однако сегодня она впервые протянула руку, выбрала чистый бокал среди стоящих на столе и налила в него отставленного ранее сторону вина: большая часть пауков либо пила пиво, либо мешала себе что покрепче. И теперь приходилось слушать чужое одобрение такого поведения. Это было не самым лучшим её решением в данной ситуации, в которой она оказалась, вынужденная ждать неделями подходящего момента, пока из ее разума постепенно исчезали те крупицы осознанности и адекватности. И ведь план подготовки к побегу был хорош, а сама она порой проявляла невероятное терпение по отношению происходящего вокруг, однако кто бы мог подумать, что именно эти люди заставят не просто косо смотреть на их веселье и помирать от скуки в ожидании чуда. О нет, каким-то неведомым образом внутри поселилось чувство зависти. Сначала злой и тёмной, когда она хмурилась и сбегала в свой уголок стоило им только начать проявлять внимание друг к другу. Но теперь зависть сделалась слабее, окрасившись в нотки грусти. Она когда-то так спокойно веселилась и хохотала с друзьями в клане. Когда-то очень давно. Даже тогда, во время сдачи экзамена на охотника и знакомства с двумя прекрасными псами и одним игривым белым котом, она уже не могла так искренне смеяться и улыбаться, как бы не старалась. Будто внутри что-то сломалось и отдавало болью, каждый раз, когда она пыталась отвлечься. Она не должна забывать о своей цели. Она обязана раз не отомстить, то подарить покой своим близким. Но ведь ей так хочется тоже быть такой счастливой… Без причины, без достижения каких-то важных, но всё же далёких целей. Просто самой по себе чувствовать эту лёгкость внутри, чтобы не происходило в жизни. Ей хотелось почувствовать то же удовольствие, что у людей рядом с ней, хотелось ощутить его кожей, каждым своим рецептором. И чтобы дышалось легче, а в голове не было преследующих ужасов ее жизни. Интересно, а кому-то из пауков сняться кошмары? Захотелось спросить. Причём спросить так по-глупому в лоб. — Да ладно, Курута, ты с нами? — Финкс усмехается, сидя рядом с ней и с хитрой лыбой смотря на то, как её бокал наполняется алкоголем, который никто ей пока не успел разбавить ещё более крепким спиртным, но это было лишь вопросом времени. Сегодня они решили хорошенькое погулять, да набраться сил и хорошего настроения перед работой. А пошло оно всё в задницу. Вслух девушка ничего не говорит, поднимая бокал к лицу и выпивая медленно и неспешно добрую половину бокала. Она не торопится, делает паузу, пытается распробовать вкус дорогого алкоголя, а потом радуется его качеству. Вау, а это действительно вкусно. — Долить тебе ещё? — Тихо, не надо меня спаивать, — она фыркает, когда любезный Нобунага тянется за бутылкой и лыбится таким же самым наглейшим образом, как и Финкс. Как и добрая половина пауков. Только Куроро мягко улыбается ей. Она умудрилась приковать к себе внимание всех в комнате. Даже Каллуто, который млел на коленях Шизуку, попивая газировку и урча от ласковых почесываний, смотрел теперь на нее. Рядом с Курута подаёт признаки жизни Куроро, которого она стоически игнорировала, а после мягкого смешка, что цепляет её слух, мужчина опускает руку на её плечо. Которую тут же скидывают, гордо хлопнув хвостом по дивану между ними, проводя незримую черту. Курута надеялась, что намёк будет ясен о том, что пересекать ее жизненно опасно. — Какая бука. Ну ладно, давайте за эту вредную женщину выпьем? Может, подобреет, — чужие слова отзываются где-то внутри приятным теплом. Или может это алкоголь? Она так давно не пила, что совершенно не знала, сколько ей понадобится, чтобы потерять контроль. Но ее мало это волнует сейчас, когда она поддается моменту и поднимает бокал с остальными, стоило ей долить себе вина. Но в этот раз она расправится с новой порцией алкоголя куда медленнее. А пока глаза блестят от чуть ли не детского восторга от ощущения причастности к чужому веселью, когда стенки ее пузатого бокала касаются чужих стаканов, бокалов и чашек с более крепким алкоголем. Чем бы не закончился этот вечер, она обещает своему нечеткому отражению в алом напитке, что не будет винить себя за это решение. В конце концов она взрослая девочка. И если это будет ошибкой… то лишь одной из многих, а она в любом случае найдет выход.***
Она пьяна. Боги, как же она пьяна. В голове ни одной здравой мысли и желания думать о чем-то серьёзном, но с другой стороны тело её вроде бы и слушается. Однако ориентация в пространстве сильно подводит, будь она неладна, так что Курута при попытке встать, чуть не ныряет носом вперёд, наровясь стать самым главным угощением этого вечера и расположиться в самом центре стола. И всё же её спасают знакомые руки, что последние дни касались не слишком часто, однако она хорошо запоминала каждый раз. Куроро помогает ей встать ровно, но не отпускает, служа опорой, пока чужой мозг пытается справиться с изменением положения в пространстве. Сейчас это очень тяжело. — Ууу, кому-то больше не наливать. — Я и не прошу, Финки, — Курапику ведёт снова в сторону, но она держится на месте, пока копирует прозвище, которым пауки при ней называли Финкса чуть ранее, а сама не стесняется наглеть. В голове пустота и она вздыхает, чувствуя, как её куда-то тянут такие тёплые и ласковые в своих прикосновениях руки. Ей бы так хотелось, чтобы её касались ласково почаще. Будто всё хорошо, и она с кем-то очень дорогим и близким. Но ее внимание ускользает куда-то в сторону играющей с колонки музыки и в этот момент уже другой человек хватает ее за руку и тянут в сторону более свободной части гостиной. Перед глазами тут же появляется улыбающаяся пьяно и расслабленно Мачи, встряхивающая распущенными волосами. Такие яркие… Курапике приходится моргнуть пару раз, когда чужая шевелюра размазывается в одно сплошное пятно. — Потанцуем, детка? Курапика усмехается сначала, а потом и вовсе улыбается, чуть щуря глаза. Ей плевать что пауки в этот момент пьяно их подбадривают, свистят и улюлюкают, пока Мачи улыбается более довольно, видя чужое хорошее настроение и согласие на ее предложение, после чего изворачивается, не отпуская девушку от себя, а сама берет телефон, с которого была включена музыка, и делает громче. Курута лишь берет девушку за руки в ответ после этого, ловит одобряющий ее действия взгляд Куроро, но не думает ни о чем и просто двигается так, как получается. Она не умеет танцевать. И ей безумно неловко. Особенно от того, что на них смотрят все присутствующие. Но девушка перед ней изгибается и двигается так, будто никого вокруг них нет. И Курапика не может не следовать за ней в это безумие мелькающих перед глазами красок из-за резких движений, громкой музыки и хаотичного танца. Чужие руки касаются ее время от времени, притягивают ближе и заставляют двигаться в одном темпе, а даже если Курапика начинает путаться или сбивается с какого-то движения, Мачи ловко направляет ее в новый виток танца, бесстыдно скользнув ладонями по ее бедрам или где угодно в другом месте. Курута выдыхает и прикрывает глаза, чувствуя обвивший ее бедро хвост и коснувшиеся уха горячие губы. — Ты так красива~ У Курута перехватывает дыхание, и она открывает глаза вновь, пока они вдвоем не останавливаются и смеются с парочки не самых удачных движений. Девушка перед ней в неприлично коротком топе, еле закрывающем ее грудь, а также в подобных коротких шортах. И все это в компании большого количества мужчин. Курапика думает мельком о том, что себе она такое не смогла бы позволить, даже если бы это были самые близкие ей друзья. Но она не может не заметить за собой того, как цепляют ее внимание чужие движения бедрами и красивые черты лица, когда девушка двигается снова ближе к ней и вскидывает руки, достаточно раскрепощенно двигаясь всем телом. Вау. Курапика всегда думала, что она только по мальчикам. Но от шальных и пьяных мыслей ее отвлекает то, что она сбивается и спотыкается, однако её лишь заботливо тянут в сторону и удерживают. Снова знакомые руки спасают от падения, пока она смотрит как к Мачи присоединяется Шалнарк и Шизуку, которая оставила идею протереть ушки Каллуто до дыр. Она отступает от общей посиделки, пока на ее талию опускается одна рука Куроро, а другая придерживает за предплечье. — Я немного перебрала. — А я не могу гарантировать то, что тебе не нальют ещё. — Хорошо, я собственно… — она делает паузу, подбирая слова слишком медленно, но постепенно возвращая контроль над телом. — Я итак собиралась пойти отдыхать. И спасибо, но я дойду сама. — Я тоже хочу пойти отдыхать. — Ложь, Куроро. — Будешь упрекать меня за это? — Не-а, вру-у-ушка, — Курапика кажется впервые улыбается ему так спокойно и расслабленно, но отвлекается на наглую и довольную рожу Фейтана, который продолжал невозмутимо попивать какую-то сивуху весь вечер. Его ухмылку она продолжает видеть перед глазами даже когда перед глазами на секунду всё плывёт. Может он ей что-то подлил и оттого был так доволен? Но сопротивляться больше сил нет, и она без возмущения следует за Куроро, когда тот ведет ее в комнату, перед этим дав пожелать всем спокойной ночи. С каких пор она такая вежливая и добрая с ними?***
— У меня так гудит голова. Не болит, а будто в ней шум и… Мх, не знаю, как сказать, — Курапика тяжко вздыхает и ноет, не дожидаясь ответа, потирая кожу головы пальцами, пока ерзает и удобнее устраивается на чужой кровати, чувствуя, как рядом опускается мужчина. Они лежали уже не первый час и просто болтали обо всём и ни о чем, но сейчас её оставили ненадолго одну из-за чужих естественных потребностей. Но она была очень довольна. Такие разговоры с Куроро всегда могли длиться часами, когда они обсуждали происходящее в мире, говорили о политике, литературе и многих-многих других темах. И обычно трезвая Курапика тормозила все чужие попытки сблизиться. Но сейчас… Сейчас она пьяная, веселая и расслабленная вся из себя, лежит и смотрит на мужчину, что расположился рядом с ней. И смотрел таким взглядом, от которого по спине бежали мурашки. Именно в этот вечер к ней начало приходить очень серьёзное осознание. Оно пугало её, но алкоголь в крови сглаживал острые углы, помогая немного иначе взглянуть на вещи. Теперь она видела всё. Теперь она видела чужую заботу, чужое аккуратное отношение к ней, которое сначала было таковым из-за желания подчинить, но теперь в поведении Куроро чувствовались совсем иные вещи. Она провела рядом с ним полгода и могла сказать, что чужой интерес всё сильнее перетекал в желание обладать. Но это желание было полно уважение к ней, которое она игнорировала в силу своей ненависти к другим людям. В силу того, что не хотела из упрямства видеть какие-то признаки и очевидные вещи. Но ещё страшнее было осознать то, что ей хотелось такого взгляда. Чтобы именно таким он был и смотрели так только на неё глазами, полными желания, зарождающейся любви и тёплых чувств. Глупых таких. Будто между ними могла вспыхнуть подростковая любовь. Курапике хотелось чужих прикосновений, чужой заботы и чужого внимания. Но страхи не давали ей покоя, хоть в этот момент она не давала им и шанса на жизнь. Курапика смотрит в глаза напротив, не говоря ни слова и еле слышно дыша, пока бедную пьяную головушку заполняет множество мыслей о человеке перед ней, её чувствах и чувствах Люцифера. Как ей поступить? Может что-то сделать сейчас? А как потом смотреть в чужие глаза и строить из себя недотрогу? Зачем она это вообще делает, если с каждым днём устаёт себе врать, что ей не нравится та или иная часть её проживания здесь, в плену пауков? Она задыхается, не успев сделать вдох, когда Куроро приподнимается на кровати и, нависнув над ней, замирает ненадолго. Их взгляды так и не открываются друг от друга, пока у Курапики бегут мурашки от затылка по спине. Куроро красив. Она даже не думает о том, что он враг, когда в мыслях мелькает то, что ей нравится чужая внешность, чужое отношение к ней. Ей нравится быть сокровищем в чужих руках. Ей нравится приковывать к себе внимание. Чужие губы прижимаются к её собственным губам так неожиданно, что она всё ещё не может вдохнуть и думает о том, что начнёт задыхаться. Но поцелуй выходит тёплым, невинным и хоть и простым, но таким мягким и приятным, что она млеет. Но даже ответить толком не может, всё же делая вдох, пока тело борется с проснувшимся в нем желании. Она никогда не была с мужчиной до этого. И ей хотелось вкусить запретный плод, особенно будучи под алкоголем. Но мысли вертятся не вокруг этого, а вокруг того, что к ней проявляли такую трепетную и осторожную любовь. Даже когда они были пьяны и могли творить, что угодно. — Мне не стоило пользоваться тем, что ты пьяна. Но я не удержался, — Куроро вздыхает, отрываясь от нее наконец, а сам выглядит растрепанным и немного удивлённым своими же действиями не меньше, чем Курапика. — Всё в порядке. Не то чтобы я сейчас в состоянии сказать что-то против, — она наконец отрывается от чужих манящих глаз, пока проводит рукой по волосам, убирая лишние прядки и пытаясь осмыслить случившееся. Не получается. Ох, что же она творит сегодня? — Это и проблема, — Куроро на удивление не отстраняется слишком сильно, лишь увеличивает между ними расстояние, но продолжает нависать сверху, не желая так легко отказываться от возможности быть ближе к девушке. — Ты хочешь добровольно, я знаю, — Курапика прикрывает глаза ненадолго, вздыхает глубоко и потом снова смотрит на Куроро. Их взгляды встречаются, и она ерзает. Поцелуй меня ещё раз. Пожалуйста. И видимо Куроро читает это в её глазах, когда вновь склоняется после продолжительной паузы и прикасается к её губам, опираясь руками на кровать. Никак больше не трогает, лишь целует, смотря через полуопущенные веки на то, как она алеет щеками, отвечая в этот раз. И отвечая вполне охотно, углубляя поцелуй. Она пожалеет об этом вечере, об этой ночи, о своих решениях. Но ей наконец так хорошо. Ей очень хорошо, думает Курапика, добровольно засыпая этой ночью в чужих руках после череды долгих и пьяных поцелуев, от которых сердце бешено билось в груди, как у влюбленной школьницы, а последние здравые мысли вылетали из головы оставляя ее наедине с темным котом и желанием целоваться до самого утра. Благо сон их одолевает раньше, чем внизу ее живота разольется жар взрослых желаний.