Плати

Дверь комнаты под номером 1013 на вид ничем не отличается от остальных. Она такая же строго-белая и молчаливая, как и с десяток других дверей слева и справа от неё. Все эти двери молчаливы — хозяева этого заведения озаботились такой важной деталью, как шумоизоляция. В коридоре, широком и холодном, стоит такая тишина, что можно услышать, как стучит кровь в висках. А за дверью под номером 1013 раздаются громкие хлюпающие звуки, которые не перекрывает даже ненавязчивая инструментальная музыка на фоне. Раздаются глухие придушенные стоны. Раздаётся тихий звон монет. Раздаётся шорох накрахмаленной ткани. Чонгук расставляет ноги шире и подаётся бёдрами вперёд. Мышцы на миг вспухают под кожей, чтобы нервно разгладиться после. Властная рука с чернильными узорами пропускает сквозь пальцы окрашенные градиентом пряди. Упоительно наблюдать, как нежно-персиковый цвет у корней плавно переходит в сахарно-розовый. Такие длинные на макушке, они коротко острижены на затылке. Чон сжимает сахарные локоны сильнее и толкает голову в затылок. Собственный пульсирующий жаром член проскальзывает в горячую мокрую глотку, и та сдавливает его своими мускульными кольцами. Никакого отторжения, никаких рвотных позывов и судорожных вздрагиваний — всё, как нравится Чонгуку. Причмокивания становятся громче, и сильнее слышно, как во рту перекатывается слюна пополам с естественной смазкой члена. — Глубже, детка... Бери глубже... Вот так... Хорошая девочка... Припухшие раскрасневшиеся губы плотно обхватывают ствол и одним слитным движением пропускают член в себя так, что головка упирается в заднюю стенку горла. Внутри этого рта безумно хорошо, так, что и вынимать не хочется. Тугое горло сокращается от сглатываний, а основание члена щекочет выдыхаемый горячий воздух. Чонгук запрокидывает голову и низко и раскатисто стонет в потолок. — Какая же ты умница... Прекрасный ротик, — как в бреду, шепчет он, — Хороший, мокрый, жаркий ротик... Хочу кончить тебе прямо в горло. Ты же примешь в себя? Вместо ответа движения губ и языка на его члене ускоряются. Теперь его берут не до горла, а мелко и дробно отсасывают, терзая губами багровую головку, щекоча языком опоясывающие ствол толстые вены и дразня чувствительную уздечку. И ни разу не задевают зубами, даже самую малость. Вот что значит уровень. Чонгук толкает голову на себя сильно и неаккуратно, натягивает горячие губы на свой член, от частого громкого хлюпанья поджимает пальцы на ногах. Он трахает податливый рот, спуская нужду, и кончает ярко и резко, вжимая чужое лицо в собственный лобок и не давая ему отстраниться. Сперма выстреливает толчками, несколькими порциями, и стекает в горло. Чон удерживает голову ещё несколько мгновений, пока считает звёзды под закрытыми веками, но его хватка в волосах слабеет. Удовольствие защёлкивается на каждом суставе тяжёлыми железными кандалами, а по телу будто разливается тёплое молоко. Его опадающий после эякуляции член медленно и аккуратно выпускают изо рта, напоследок мазнув языком по уретре, чтобы очистить её от последней выступившей белёсой капли. Чонгук едва удерживает себя в относительно прямом положении, уперевшись руками в кровать позади себя. Губы тянет осоловелая дурацкая улыбка, а в голове приятная пустота. Особенно приятная после целого дня нервотрёпки и ругани с поставщиками оборудования и разбора полётов с начальниками отделов, после которого захотелось выбросить этот длинный тяжеленный стол из массива из переговорной прямо сквозь витражное остекление двадцатого этажа или кого-нибудь покусать. Во избежание порчи имущества и членовредительства генеральный директор крупной строительной компании Чон Чонгук проехал едва ли не весь город, чтобы оказаться в умелых руках (и губах) одной сладкой и упоительно-нежной нимфы из заведения, широко известного в узких кругах. Людям с улицы сюда было попасть сродни невозможному, да и не каждому уважаемому человеку достаётся этот золотой билет, за который приходилось отваливать такую сумму, которую и вслух назвать было неприлично. — Желаете передохнуть, господин Чон? Чонгук опускает голову и с лукавым прищуром смотрит на сидящую в ногах фигурку. Смуглые коленки стоят на подушке, которую сам Чон бросил на пол специально в самом начале, чтобы эти самые коленки не покрывались уродливыми синюшными пятнами. Припухшие от минета губы багровеют и влажно блестят в неярком свете бра. На скулах полыхают розовые пятна, а в уголках глаз сохнут выбитые грубым проникновением в глотку скупые слезинки. Чон подаётся вперёд и жестом манит к себе. — Иди сюда. Чонгук берёт в руки абсолютно гладкое личико и с упоением гладит большими пальцами алебастровую, будто вообще лишённую пор кожу. Он надавливает пальцем на нижнюю губу и проникает им в невозможно горячий и мокрый рот, который всего минуту назад так старательно вылизывал его член. Насмешливые, но абсолютно непроницаемые прищуренные глаза наблюдают за находящимся в прострации клиентом. Ах, как бы хотелось прочитать мысли, что роятся в этой блядово-розовой голове. Кого вообще интересует, что шлюхи думают о клиентах? Если начать об этом размышлять, можно низвергнуться в такую пучину самоанализа, из которой ни один доктор Фрейд не вытащит. А вот Чонгука почему-то интересует. Это мешает получать удовольствие и раздражает, но перестать думать об этом не получается. — Должно быть, в твоих глазах я безумно жалок. Видимо, сочетание даже умеренной дозы алкоголя с эйфорией после хорошего оргазма весьма губительно для того самого сита, что должно фильтровать базар. Чонгук выговаривает то, что давно вертелось у него в башке и что ни в коем случае не должно было прорваться. Но он уже посыпался. От удивления глаза напротив слегка округляются. Крепкие белые зубки смыкаются на большом пальце Чона, которым тот елозит во рту шлюхи. — Я покупаю твоё время, и только затем, чтобы на какие-то мгновения почувствовать себя больше и важнее, чем есть на самом деле, — продолжает плести Чон, печально улыбаясь собственной нелепой откровенности, — И строю из себя невесть что, когда сам... Когда уже и... Чонгук вовремя берёт себя в руки и затыкается, кусая себя за щёку изнутри. Это что такое сейчас было? Устроил себе тут, блядь, сеанс психотерапии. Нашёл, перед кем показывать свою слабость. Соберись, тряпка. Соберись и не смей распускать сопли. — Когда уже — что? — осторожно переспрашивают его тихим голосом. Поздно. Чон уже стряхнул с себя липкую чёрную жижу тоски и рефлексии. Он ухмыляется ядовито, запускает руку в цветные волосы и сжимает их на затылке. — Ничего, — жёстко обрубает Чонгук, — Моё время ещё не закончилось, так что поднимайся, Кэнди. Хочу стянуть с тебя эту звенящую дрянь. Парень по имени Кэнди бесцветно и равнодушно выполняет приказ, умело маскируя собственное безразличие красивой, полной клубничного сиропа улыбкой. Перед лицом Чона оказывается его тонкая талия и стройные бёдра, неплотно перетянутые поясом, удерживающим несколько полупрозрачных слоёв шифона, расшитого золотистыми монетами, брякающими при каждом движении. Из разреза сбоку прорисовывалась изящная нога, завершавшаяся аккуратной нежной ступнёй, которая могла принадлежать восточной танцовщице. Чонгук жадно обхватил талию, сжал пальцами бока и с усилием провёл от рёбер вниз, к самым тазовым косточкам, выпиравшим над кромкой повязки. Но в момент, когда он уже запустил пальцы за эту кромку, он внезапно получил лёгкий шлепок по рукам. Чон недоумённо поднял глаза на Кэнди. — Нет-нет-нет, — кокетливо усмехается тот и укоризненно щёлкает языком, — Зубами, господин Чон. Чонгук качает головой, но руки убирает. — Ты поплатишься за свою дерзость, конфетка, — урчит он и закусывает поскрипывающий на зубах шифон. Мягкая ткань охотно поддаётся давлению. Чон трясёт головой, как большой пёс, и тащит повязку вниз, чувствуя, как в его чёрные кудри зарывается рука шлюхи. Монеты отчаянно звенят, стукаясь друг о друга, а ткань с тихим шорохом ползёт к коленкам. Уже от них она спокойно оседает на пол. Кэнди переступает с ноги на ногу, освобождаясь от пут и вкладываясь в бронзовые руки господина Чона. Чонгук обхватывает желанные бёдра и присасывается губами сразу над тазовой косточкой. Гладкая ухоженная кожа Кэнди пахнет чем-то карамельно-сладким, под стать его имени. Чон не отказывает себе в удовольствии пройтись цепочкой укусов по верху бедра и впиться короткими ногтями в крепкую ягодицу. Парень не противится — за всё это уже заплачено. Он только перебирает волосы клиента и гладит по выпирающему на шее позвонку, сладко и звучно вздыхая на каждый укус. Звучит вроде бы даже так, будто ему это нравится, да только слишком явно его актёрство — Чон прекрасно видит, что тот ничуть не возбудился в ответ на его действия, и усмехается про себя. Это слишком отрезвляет. Но последнее, чего сейчас хочется Чонгуку, — это отрезвление. — На кровать. На колени. Грудью вниз, — коротко командует он, сопровождая реплику шлепком по заднице Кэнди. Тот выполняет приказ с безупречной чёткостью. Он упирается коленями в край кровати и изгибается в талии, укладываясь грудью на накрахмаленные простыни, пока Чонгук рвёт зубами шуршащую обёртку презерватива и давит на пальцы смазку. Тонкие руки он вытягивает перед собой, цепляясь пальцами за ткань и сжимая её в кулаках. В руки Кэнди Чонгук попал не сразу. Сначала был один хорошенький японец, длинные волосы которого отливали серебром — превосходное платиновое окрашивание. Но он оказался с какими-то слишком уж мазохистскими наклонностями — в процессе постоянно требовал ударить его и никак не насыщался теми шлепками, которыми одаривал его господин Чон, а однажды и вовсе потребовал сломать ему палец на руке. Это показалось Чонгуку чрезмерным, и тогда хозяин заведения, господин, как он себя называл, Хао, познакомил его с Кэнди. Парень с волосами цвета фруктового зефира понравился ему не сразу — слишком уж глумливой и пронзительно-понимающей казалась его усмешка. Он словно одними глазами опускал тебя ниже ватерлинии, говоря: "О да, я прекрасно знаю, какие свои комплексы ты мне сюда принёс, очередной денежный мешок. Да, ты можешь засунуть в меня свой член или смотреть на меня сверху вниз, когда я тебе отсасываю, но тебе бы не помешало получше посмотреть со стороны, во что ты превратился, дерьма ты кусок". Разумеется, ничего такого Кэнди никогда не говорил и вряд ли позволил бы себе что-то подобное, но Чонгук никак не мог отделаться от этого ощущения, висевшего над ним дамокловым мечом. Возможно, это так неимоверно разыгралось его собственное воображение, но Чон никогда не отличался особой мнительностью и склонностью к такой глубокой рефлексии. Первое время он брал Кэнди исключительно сзади, чтобы не видеть этих пронзительных глаз. Секс с ним был и физически, и эстетически приятен — у парня было тело фарфоровой балерины, а глотка словно бездонный колодец. Он был немногословен и исключительно вежлив, всё делал к месту и вовремя. С ним Чонгук чувствовал себя прозрачным, как стекло, будто все его органы, система, а самое главное мысли читались безо всякого труда. Кэнди словно знал, какие слова сейчас вылетят изо рта клиента, но бесстрастно ждал, пока они прозвучат, чтобы не напугать своей телепатией. Он касался там, где хотелось ощутить его прикосновения, вставал так, как того требовала ситуация, умело чередовал кнут и пряник, зная, где можно дерзнуть, а где лучше промолчать. Ощущение прозрачности ни на минуту не покидало Чонгука всё время нахождения Кэнди рядом. Оно раздражало и подстёгивало, оно секло его по коленкам огненным хлыстом. Оно заставляло яростно иметь шлюху в горло или, как сейчас, безжалостно сношать её в задницу, втрахивая в накрахмаленные простыни. Чон хотел раздавить этого паука, обхватившего мохнатыми лапами его сердце, но тот вцеплялся лишь крепче с каждым толчком глубоко внутрь податливого тела. Кэнди сорвано выстанывает в ответ на то, как его задницу таранят каменно стоящим членом. Его стоны не похожи на паршивую игру любой другой шлюхи — он не начинает голосить сразу же, как ему вставляют. Мелодия начинается с громких, задыхающихся вздохов. Затем идёт игра телом — гибкая смуглая спина по-кошачьи выгибается вниз, а под кожей перекатываются сухие мышцы. Следующими вздрагивают плечи, лопатки сводятся к позвоночнику, а пальцы царапают ткань. Пухлые губы распахиваются, и первый стон срывает либо шлепок по заднице, либо особо глубокая фрикция. Кэнди трогательно и так натурально ломает брови, так размазывается щекой по простыням, так искренне треморит бёдрами, что любой циник и прагматик, прекрасно осознающий, что перед ним лишь шлюха, выполняющая капризы, оплаченные согласно прейскуранту, посыпется мелкой крошкой. Чон помнит то самодовольство, тот душевный подъём, что испытал в первый раз с этим парнем. И помнит, как оно низверглось в бездонную пропасть после того, как закончилось оплаченное время. Когда Кэнди поднялся на ноги, оказалось, что он мало того, что не кончил, — у него даже не встал. Будто он не трахался, а отработал смену в офисе. Всего минуту назад он орал так, будто его выдоили досуха, а от оргазма он забыл, как его зовут, а после — за малым не зевал от скуки. Чонгука пробрало так, что с этой занозой он проходил с неделю, перемалывая себя будто в мясорубке. Разозлившись поначалу, он хотел отказаться от Кэнди и потребовать у господина Хао кого-нибудь другого, но позже поостыл и крепко задумался. В нём взыграл азарт, приправленный абсолютным неумением проигрывать. Он — начальник и генеральный директор одной из крупнейших строительных компаний, образцовый сын своих родителей, плейбой и сердцеед, по мановению руки которого толпа его обожательниц перегрызлась бы насмерть ради одного лишь снисходительного взгляда... И какая-то шлюха, пусть и стоящая ему немалых денег, смеет смотреть на него свысока? Чон не стал высказывать претензии к Кэнди напрямую. Это было неинтересно, к тому же, вряд ли бы что-то изменило — думается, что парень вообще потерял бы последние крохи уважения к своему клиенту, и тогда взгляд его сверкающих глаз с поволокой стал бы совершенно невыносимым. Чонгук поставил себе задачу — однажды заставить Кэнди испытать оргазм от близости с ним. Он медленно прощупывал его со всех сторон, но пока не смог найти уязвимость в этой броне. В прейскуранте Кэнди стоял запрет на экстремальные практики и слишком большую жестокость, и потому Чон старался не перегибать палку. Покрасневшая ягодица приятно пружинит под ладонью, когда Чонгук отвешивает очередной шлепок. Кэнди картинно вздрагивает и сжимает его внутри туже. Стройные ножки крупно дрожат и грозят разъехаться в стороны, но парень стоит крепко и продолжает принимать в себя Чона. Его стоны ласкают слух, а маленькие пальчики комкают покрывало. Чонгук разводит его ягодицы в стороны сильнее и с упоением наблюдает, как растянутая дырка жадно глотает и всасывает его член, а вокруг неё мутным кольцом собираются излишки смазки. Чонгук вбивается с оттяжкой, выходит почти до головки и снова вставляет, так что край резинки проваливается внутрь. Когда удовольствие крепко берёт за горло и яйца, Чон входит на всю длину и мелко и быстро трахает, почти не доставая. Кэнди в ответ на его действия дышит часто-часто, подмахивает бёдрами, жмурится и подвывает. Будто ему и правда хорошо. Будто он и сам приближается к пику. Перед самым оргазмом Чонгук достаёт из него член, срывает резинку и кончает на порозовевшую от шлепков и фрикций подставленную задницу. Растраханная дырка сжимается, а по гладкой коже вязко стекают белые слёзы спермы. Чон проводит пальцами по вспотевшим бёдрам, разглядывая эту упаднически роскошную картину. Он не даёт Кэнди уронить себя на кровать — ныряет рукой к его мошонке. Мягко. И сухо. Вот сука. С тумбочки рядом раздаёт длинный противный писк. Пищали заведённые часы, отсчитывавшие оплаченное время, которое подошло к концу. Чонгук взглянул на них с тоской, подавляя в себе мгновенное желание запустить их в стену. — Вы поразительно пунктуальны, господин Чон. Кэнди садится на кровати и улыбается клиенту своей холодной вежливой улыбкой. Улыбкой вида "свои деньги я отработал, а теперь пожалуйте вон". — Пунктуальны? — усмехается Чонгук, вытирая член бумажной салфеткой. — Всегда заканчиваете так вовремя, — поясняет парень, — Ни раньше, ни позже. Удивительная точность. — Рад, что хоть чем-то смог впечатлить, — невесело тянет Чон. Он натягивает брюки, продевает в шлёвки ремень и одёргивает свою кипенно-белую рубашку. Пока он застёгивает мелкие пуговки, Кэнди приводит себя в порядок — вытирает с бёдер сперму клиента, приглаживает растрепавшиеся волосы и подбирает с пола шифонную повязку с монетами. — Не больно? Парень поднимает взгляд на внезапный вопрос Чонгука. — Простите? Чон дёргает подбородком, кивая в его сторону. — Сидеть не больно? Кэнди тянет уголок рта, снова обжигая холодом. — Немного. Тоже своего рода акт вежливости. Сказать, что совсем ничего не чувствует — задеть чувства клиента, дескать, у тебя такой маленький, что был, что не было. Жаловаться на сильную боль — тоже не вариант, клиентам не интересно твоё нытьё, им интересны лишь их собственные ничтожные победы на поприще сексуальных утех. Золотая середина — слово "немного". Он говорит так всем, кого вдруг интересует этот вопрос. Чонгук подхватывает со спинки кресла свой пиджак. Пару секунд он смотрит в усталые насмешливые глаза шлюхи, на дне которых теплится затухающий огонь. Поддаётся порыву — приближается и касается кончиками пальцев бархатной щеки. Парень смотрит на него снизу вверх. — До встречи, Кэнди. Спокойной ночи. Нет сил больше смотреть на эти губы, которых можно касаться чем угодно, только не своими собственными губами. Нет сил больше терпеть это равнодушие пополам с хорошо скрытым презрением. Нет сил возвращаться к нему снова и снова. Но он всё равно вернётся. Он переступит через собственную гордость и раздражение и придёт сюда. Знает это. И потому "до встречи", а не "прощай". — До встречи, господин Чон. Пожелание спокойной ночи прозвучало как злая усмешка. Ночь для Кэнди — это как раз полное отсутствие покоя. Сев в машину, Чонгук ещё несколько минут смотрит вверх, в сторону того окна, за которым остался парень с волосами цвета фруктового зефира. Он пытается уловить малейшее движение, чтобы понять, один ли он сейчас или к нему пришёл очередной любитель платной любви, который повалит его на ту же кровать, будет хватать его своими потными руками, отхватывая свой кусок этого безумно дорогого пирога... Чонгук встряхнул головой и энергично растёр лицо руками. Пару раз врезал себе по щекам, приходя в чувство. Глупо же. Как глупо уповать на то, что он сам чем-то выделяется среди плеяды клиентов Кэнди. Что он хоть чем-то лучше или приятнее для него. Ощущение унизительной для Чона мягкости между ног шлюхи до сих пор жжёт ладонь. Его просто терпят за деньги — так же, как и всех остальных. Капли дождя смазываются и сбиваются встречным ветром. В дни, когда Чонгук навещает Кэнди, почему-то всегда идёт дождь. Без исключений. Странное совпадение. *** — Алло? — Хером по лбу не дало! Здорово, братец-кролик! — зычно раздаётся из телефона. Чонгук морщится и отдёргивает трубку от уха, параллельно выкручивая громкость вызова на середину, — Как твоё ничего? — С моим ничего совершенно ничего. Сколько раз тебя просить не орать мне в ухо? Я тебя и без телефона слышу из твоего офиса на другом конце города, долбан! — Так и быть, пожалею твои нежные длинные ушки, — в трубке раздаётся мягкий раскатистый смех, — Я чего звоню-то... Говорить можешь? — Лет с трёх, — усмехается Чонгук. Надо же, любезность решил проявить. Будь он на официальной встрече, всему овальному столу были бы слышны пещерные остроты его давнего друга и нежно любимого хёна. — Окей, — продолжает вещать телефон, — У нас тут банкет-фуршет намечается в пятницу. Юбилей фирмы там, десять лет, все дела, не хуё-моё, в общем. Имею честь пригласить твою важную задницу на мероприятие. Вот сижу тут подписываю официальные пригласительные... Тебе выписать дополнительный или ты форевер алон? — С хера ли я форевер? — возмущается Чонгук, — Подумаешь, женился он, ходит теперь такой важный курица. Не ебаться какое достижение. — Ну не форевер так не форевер, чего орать-то? Так выписывать? — Секунду... Чонгук отнял телефон от уха и подзавис, прислонив его экраном к плечу. Секунд пять он втыкал в пространство перед собой, очерчивая взглядом линии панно на стене. Собирался с мыслями. — Эй! — трубка клюнула его вибрацией мощного голоса в плечо, — Ты там заснул? Что за трагическая пауза? Чон решительно выдыхает, кивая самому себе и своим мыслям. — Пиши плюс один, — говорит он, — Форма одежды стандартная парадная? — С боа из перьев и очками Шварца из третьего "Терминатора", — усмехаются в ответ. — Значит, стандартная, — Чонгук пропускает остроту мимо ушей, — Ну бывай, именинник. Готовь уши — я оттяну их тебе ровно десять раз за всю твою фирму. — А остальные двадцать пять кто будет тянуть? — хохочут в трубке. — Жену попросишь, — фыркает Чон, — До встречи, КимТэ. — Жду с нетерпением, Куки-Чонгук-и, — отвечает собеседник и отключается. Чонгук лезет в телефонную книгу и набирает контакт с другой симки, номер которой предназначен был далеко не для всех. Трубку снимают через пару гудков. — Да, господин Чон? — Доброго дня, господин Хао, — Чонгук вертит в руках металлическую перьевую ручку, нервно теребя её в пальцах, но голос его звучит холодно и ровно, — Хотел узнать вот что. Ваша фирма ведь предоставляет услуги эскорта? — Разумеется. У Вас есть конкретные требования? Актёрские навыки? Модельное прошлое? Знание языков? — У меня есть конкретный вопрос по конкретному человеку. Кэнди оказывает подобные услуги? В трубке слышится шорох клавиш ноутбука и клацанье мышки. — Да, у него есть такой пункт. Он обучен этикету, есть навыки бальных танцев. Языки — продвинутый китайский и начальный английский. Рейтинг общения четыре целых восемьдесят девять сотых из пяти. — Отлично, — Чон стучит ручкой по твёрдой обложке ежедневника, — Мне он нужен семнадцатого числа. Время уточню позднее. Снова стук клавиш. — Прекрасно, семнадцатое забронировано, — отвечает господин Хао, — Вам с продолжением или без? Чонгук ловит отражение своего лица в дверце шкафа напротив. Он пялится на него некоторое время с сосущей тоской, вспоминая насмешливые глаза и исходящий от них леденящий холод, от которого загривок покрывался гусиной кожей. И отчего-то злится на самого себя. — Без, — коротко бросает он в трубку. Хао не задаёт лишних вопросов, только клацает мышкой. — Тогда мы ожидаем оплаты в течение двух часов, чтобы подтвердить бронь. Приятного Вам вечера, господин Чон! Спасибо, что выбираете нас. Ах, если бы во власти Чонгука было выбирать. Оно и было, но только до этой странной встречи. Чонгук не привык так долго кого-то покорять и завоёвывать. Обычно ему достаточно было бровью повести, чтобы перед ним выстроилась очередь из жаждущих внимания, на коленях и с мячиком во рту, если бы он того пожелал. Он не привык видеть бесстрастную отстранённость в глазах тех, с кем спал. Гораздо чаще — тупой восторг от осознания, что мужчина такого уровня обратил на кого-то своё вельможное внимание. Почему же он вообще начал пользоваться услугами платной любви? Тому, наверное, послужила причиной череда неудач на романтическом фронте, где его деньги и положение застилали для многих его личность. Ему случалось безоглядно влюбляться в тех, кто, пользуясь помутнением его рассудка, припадал к денежной артерии похлеще любого вампира из страшных сказок и стремился забраться к нему на шею и свесить ножки. После пятой подряд некрасивой сцены расставания, в которой было всё — и слёзы, и мольбы, и угрозы, и фальшивая беременность, и жалкие попытки шантажа, — Чонгук решил для себя: если уж ему и так приходится платить за близость, пусть всё будет честно. Пусть не будет романтики и клятв вечной верности. Пусть будет равноценный обмен на строго определённое время. За его деньги его ждало такое же наигранное раболепие, только без надежды на "жили долго и счастливо". Он платил, трахал подставленные дырки и потом спокойно и крепко спал по ночам, не терзая себя душевными метаниями. Он делал со шлюхами всё то, чего не мог позволить себе делать в отношениях. А Кэнди... Кэнди взбаламутил уже, казалось бы, успокоившееся песчаное дно и поднял на поверхность давно забытые чувства. Чонгук вспомнил афоризм про то, что "каким бы сладким персиком ты ни был, всегда найдётся тот, у кого аллергия на персики". Кэнди смотрел не на него, а сквозь него. Кэнди не хотел его и не возбуждался от его ласк. Стоя перед ним на коленях, Кэнди всё равно давил на него своим безразличием и апатичностью. И оттого Чонгук лишь сильнее вожделел его. Хотел потихоньку приучить к себе, а потом вытворить что-нибудь эдакое, что заставит эти насмешливо прищуренные глаза полезть на лоб. Что заставит сорваться с этих полных сладких губ искреннему "Вау". Что не только раздвинет его ноги перед ним, но и распахнёт его душу. Чонгук прячет пылающее лицо в контрастно ледяных ладонях. Благоразумный и рассудительный, покрытый ожогами от прошлых неудач в отношениях, ороговевший и закостеневший, не позволявший себе ни одного необдуманного шага... Он позволил себе унизительно влюбиться в шлюху. *** Чонгук притормаживает у знакомого адреса. Дворники слабо поскрипывают, размазывая мелкие капли по стеклу. Снова дождь. И почему он не удивлён. Кэнди появляется буквально через пару минут. Он выходит на тротуар и озирается вокруг, вертя головой под широким зонтом-тростью и ища глазами нужную машину. Чон коротко сигналит и моргает фарами, привлекая его внимание. Усевшись на пассажирское сидение по правую руку от Чонгука, парень складывает зонт и встряхивает шевелюрой — несколько капель всё-таки попало на его безупречную укладку. Укладку непривычного цвета. — Ты покрасился? — негромко спрашивает Чон, рассматривая мягкий сдержанно-русый цвет локонов, отливающих тусклым золотом. — А... Да, — улыбается Кэнди, зачёсывая чёлку пятернёй назад, — Подумал, что розовый будет слишком вызывающим. Чонгук хмыкает. И то правда. Внимание Кэнди и так и так привлечёт, но с прежним цветом оно рискует оказаться чрезмерным. — У Вас уже есть своя легенда или мне предложить свою? — спрашивает парень, пристёгиваясь ремнём безопасности. — Предложи. Мотор мягко урчит, пока Чон выруливает с парковки на обочине. — Меня зовут Кан Минги, я родился двадцать третьего июля, закончил Сеульский национальный университет, факультет экономики и бизнеса. Профессионально занимаюсь бальными танцами. Мы познакомились с Вами на фестивале Supernova прошлым летом. Думаю, этого должно хватить. Если вообще понадобится. Чонгук кивает, бросая на Кэнди мимолётный взгляд. Он невольно любуется его точёным профилем и изящной шеей, которую сейчас обхватывает строгий чёрный галстук. — Этого хватит с головой, — подтверждает Чон. Лаковый чёрный Макларен мягко плывёт по дороге. На красный сигнал светофора он притормаживает, останавливая лошадей под капотом. — Из всего этого есть хоть слово правды? Кэнди печально улыбается, устремляя на Чона свой фирменный пронзительный взгляд. — Про бальные танцы. — И всё? — И всё. Если Вы, конечно, не предпочитаете неудобную правду о наших настоящих отношениях. — Не дерзи. — Прошу прощения, господин Чон. — На этот вечер — Чонгук. Не отходи от меня далеко. Можно держать под локоть. — Окей. Остаток пути проходит в молчании под монотонное бормотание радио, пока на горизонте не показывается здание с яркими красными буквами "Cheli Co". Крупная компания, занимающаяся поставками сельхозоборудования, во главе и у руля которой — безбашенный и сумасбродный друг Чонгука Ким Тэхён, старший товарищ, хён, живое воплощение иерихонской трубы и просто хороший человек. Чонгук познакомился с ним ещё во время учёбы и, несмотря на разницу в пять лет, попал под тотальное влияние этого комнатного урагана. Полный ебантяй в быту, Тэхён, как ни странно, воплощал в себе лучшие качества прекрасного руководителя крупного конгломерата. Умело лавируя в бурном потоке жизни, он сумел сколотить себе состояние в сфере сельского хозяйства, ориентируясь на прикладной опыт отца-фермера и природное чутьё. Чонгук во многом брал с него пример и, используя уже проторенные другом дорожки, выбился наверх в строительном деле. С момента женитьбы Тэхёна на одной красавице-испанке их связь не разорвалась, но значительно истончилась. Виделись они редко, больше списывались да оставляли язвительные комменты под фотками друг друга в соцсетях. Сейчас Чонгук должен был увидеть его впервые за последние три месяца, за которые Тэхён почти полностью погрузился в семейную жизнь. Холл здания встретил его ослепительными огнями, многократно дробящимися в натёртых до зеркального блеска полах. Чонгук вручил пригласительные охране на входе, сунул ладонь Кэнди себе под локоть и уверенно ступил внутрь. Сбившаяся в группки толпа гудела, как рой разбуженных пчёл. Чон лавировал между строгими костюмами и сверкающими вечерними платьями, кивал знакомым и вёл за собой своего сопровождающего. Тэхёна он нашёл быстро. Сначала он его, конечно, услышал, а затем и увидел, как его похрустывающие от лака чёрные кудри смолисто бликуют в ярком свете люстр. Ким раскатисто смеялся, скаля зубы, и травил анекдоты на грани приличия в компании двух аксакалов, сжимающих свои бокалы с шампанским. Узрев друга, он торопливо с ними раскланялся и устремился навстречу, широко распахнув руки. — Прискакал-таки, мой любимый ушастый кроль! — громогласно возвестил он, заключая Чонгука в свои медвежьи объятия. Тому показалось, что его кости хрустнули. — И я рад тебя видеть, ТэТэ, — прохрипел Чон, хлопая друга по спине, — Но оставь мне целыми хотя бы пару рёбер. — Не ной, тебе это не к лицу, — Ким похлопывает донсэна по щеке, — А ты всё такой же! Ни капли не изменился. Пьёшь кровь девственниц на растущую луну? — На убывающую, сколько раз тебе повторять, — Чонгук тыкает его кулаком в грудь, — А ты раздобрел. Мордаха вон, аж лоснится вся. На паэлье и хамоне разнесло, а? — Иди ты в зад, хамло мелкое, — хохочет Тэхён, — Я всего с пяток кило набрал, не смертельно. Это называется солидность. А ты ещё мелочь пузатая, доживёшь до моих лет — поймёшь. Из-за плеча Кима вынырнула субтильная фигурка ростом на голову ниже его самого. Атласное красное платье открывало плечи и свободно сбегало по телу до самого пола. Локоток Тэхёна обвили тонкие руки с алым маникюром. Тэхён накрыл руку девушки своей длиннопалой ладонью. — Знакомься, шкет. Моя жена Лаура, — он приобнял девушку за плечи и наклонился к ней, — Laura, este es mi viejo amigo Jeon Jung-kook. A él le llamo conejo. Лаура улыбается и кивает Чонгуку. — Encantada, — скромно говорит она и будто бы прячется за широкими плечами мужа, словно чувствует себя не в своей тарелке. Платье натягивается от соприкосновения с телом Тэхёна, и Чон отмечает небольшой, но уже округлившийся животик, так заметный на стройном теле. Пока Ким воркует с женой вполголоса, наклонившись к её уху, Чонгук оборачивается и манит рукой деликатно держащегося поодаль Кэнди. Тот снова берёт Чона под локоть и смотрит на Тэхёна. И не удерживается от того, чтобы едва слышно фыркнуть. Едва слышно, но Чонгук успевает это уловить. Тэхён отправляет Лауру за столик, поворачивается к другу и на миг застывает, встретившись взглядом с Кэнди. В воздухе повисает напряжение, и воздух ощутимо сгущается. Ким нечитаемо таращится в лицо парня, сопровождающего Чонгука, несколько секунд, а затем его губы кривятся в усмешке. — Не представишь мне своего спутника, Чонгук-и? — говорит он. Прежде, чем растерянный Чон успевает спросить "Какого хрена?", Кэнди отвешивает поклон и заученно выговаривает: — Кан Минги, близкий друг господина Чона. Поздравляю Вашу компанию с юбилеем, господин Ким. Надеюсь, она будет также процветать и в дальнейшем будущем. Сельское хозяйство — сфера, которая кормит всех нас. Улыбка Тэхёна становится как у Чеширского кота. — Gracias, — отвечает он, подхватывает со стола два бокала шампанского и вручает их Чонгуку и Кэнди. — Выпьем за то, чтобы ржилась рожь, овёс овсился, ну и далее по тексту, — в привычной манере объявляет он и берёт бокал себе, — Вздрогнем! Тэхён лихо опрокинул бокал, тогда как люди напротив едва пригубили игристый напиток, немедленно ударивший в нос. — Прошу меня простить, моя благоверная немного робеет в новой обстановке. Пойду ей на помощь. А вы располагайтесь. И постарайтесь не уснуть, пока наши спонсоры будут толкать свои важные речи. Имя Чонгука оказывается на карточке стола с краю, откуда был удобный обзор и люди не сновали за спиной. Кэнди садится с ним рядом с прямой как палка спиной. Он бегает глазами по собравшимся важным шишкам в костюмах, и его ноздри широко раздуваются. Вся его фигура выражает такой дискомфорт, будто он сидит на доске с гвоздями. Чонгук, сощурившись, наблюдает за его играющими под кожей желваками. — Что-то не так? Кэнди оборачивается через плечо. Уголки его губ дёргаются. — Всё прекрасно, госп... Чонгук. Просто я впервые на столь пышном приёме. От сканирующего взгляда Чона его спасает вскрик по правую руку от их пары: — Господин Чон! И Вы тоже тут? Приветствующий — начальник отдела рекламы в фирме Чонгука, Чон Хосок. Тоже с супругой — высокой, ростом с мужа, женщиной в тёмно-синем с искрой платье и волосами, собранными в строгий низкий пучок. Чонгук раскланивается с обоими. — Айрин, это и есть наш гендир, — частит Хосок, — И почему я не подумал, что Вы тоже обязательно будете здесь. Вы же знаете Тэхёна гораздо дольше меня. И наши столы рядом. Говорят, сам Тэхён принимал участие в организации — никогда бы не подумал, что ему подобное интересно... А Вы с... Простите? Взгляд Хосока соскальзывает на Кэнди. По его лицу прокатывается почти такая же мимическая волна, как ранее у Ким Тэхёна. Голос Хосока проседает, и он закашливается. — Кан Минги. Рад познакомиться. Голос Кэнди не дрогнул, но снова... Это напряжение... В груди Чонгука вновь заворочался гадкий червячок. В какой кафкианский кошмар он попал? Или это всё ему кажется? — Да... Это... Тоже рад... — деревянным голосом отзывается Хосок, шевеля в воздухе пальцами, — Ну, мы, пожалуй, пойдём за свой стол... — Да, конечно, — задумчиво протянул Чонгук, провожая подчинённого тяжёлым взглядом. Когда тот удалился на почтительное расстояние, он повернулся к Кэнди, желая разрешить эту загадку, но едва он открыл рот, в зале грянула музыка, обозначившая начало культурной программы. Всю самую скучную часть вечера, а именно толкание речей и рассыпание важных задниц друг перед другом в благодарностях, Чонгук слушал будто через пуховую подушку. Лишь ненадолго его внимание отвлекла речь Тэхёна, который мог бы обойтись и без микрофона. Его выступление было больше похоже на короткий сольный стендап, который заставил полный зал разодетых дяденек и тётенек откровенно и совсем не аристократически ржать. И Чон усмехнулся пару раз. Но как только слово взяли другие, неприятные мысли снова навалились на него душной и зловонной тушей. Он не вчера родился. Первая же мысль, которая вонзилась зубами в его мозг — оба его знакомых узнали Кэнди. Но, учитывая, что оба притворились, что видят его впервые... Ох, дерьмо... Глазами Чон отыскал в цветастой блестящей толпе жену Тэхёна Лауру. Та сидела за столиком в компании дородного мужчины с пышными усами, пожилой дамы с короткой стрижкой и юноши, очень похожего на саму девушку. Все европейской внешности, очевидно — семья Лауры. Девушка следит за перфомансом мужа на сцене и улыбается — ничего не понимает из того, что он говорит, но её явно подхватывает общее веселье. Да и с ней наедине Тэхён явно отжигает на своём беглом испанском. Чонгук переводит взгляд на Айрин, сидящую бок о бок с супругом. Вот уж кому слово "супруга" подходит куда больше, чем "жена". Как звание. Сдержанная, неулыбчивая, явно воспитанная в строгой семье. Хосок на её фоне кажется ещё более подвижным, чем он есть на самом деле — как солнечный блик. Знают ли они?.. Чонгук обвивает шею Кэнди рукой, притягивает его к себе и наклоняется очень низко к уху. Касаясь его губами и щекоча горячим воздухом проколотую мочку, он тихо шепчет на грани слышимости: — Ты ведь знаком с этими двумя, не так ли? Кэнди не отвечает, но его взгляд в полумраке зала блестит слишком красноречиво. Ответа и не требуется. Чон сделал нужные выводы. — Как давно они были с тобой? — шёпотом в ухо. Кэнди поворачивает голову и припадает своими губами к уху Чонгука. — Я не имею права разглашать эту информацию, господин Чон. Чонгук цокает языком. — Ладно, чёрт с ним, с Хосоком... Но Тэхён... Он мой близкий друг. Скажи только — он ходил к тебе только до свадьбы? Кэнди качает головой. — Если он так близок с Вами — сами его и спросите. — Кэнди... Неужели я похож на трепло? Неужели ты думаешь, что я побегу раззванивать эту информацию направо и налево? — Вы не трепло. И я не трепло. И поэтому я ничего Вам не расскажу. Парень ставит условную точку, отпивая шампанское из бокала. Чонгук ещё несколько мгновений борется с собой, но всё же отстраняется и откидывается на стуле. И снова монотонный бубнёж на фоне в микрофон, какие-то песни, тосты... Но всё, о чём думает сейчас Чонгук, — как его друг трахал Кэнди. Как часто он его посещал? В какой позе они это делали? Он, признаться, не особо был в курсе его предпочтений, как-то не заходило подобных разговоров. Чон до недавних пор вообще не подозревал, что Тэ слаб к юношам. И тут — такой сюрприз. Чонгук смотрит, как под кожей точёной шеи Кэнди ходит кадык, когда он глотает шампанское. Интересно, он отсасывал Тэхёну? Наверняка отсасывал. А позволял ли себя целовать? Да, в его прайсе указан запрет, но... Тэхён своим обаянием смог бы даже дьявола из преисподней умилостивить. Полная неосведомлённость о предпочтениях друга у Чонгука накладывалась на ослиное упрямство Кэнди, и это сочетание рождало в его голове самые дикие фантазии. Что они могли делать друг с другом? Мысли плавно перетекли в отношении Хосока. Вот уж на кого Чонгук в жизни не подумал бы. Чужая душа — потёмки, и Чон сейчас чувствовал себя абсолютно слепым котёнком, тычущимся мордой во всех направлениях и трясущимся на неокрепших лапках. Хосок женат уже давно. И как только духу хватает тратить семейный бюджет на столь дорогую высококлассную шлюху, как Кэнди? Вот пусть только попробует заикнуться о повышении зарплаты впредь. Или всё это в прошлом? Может, он просто попробовал раз-другой? Сплошные "может" и "не может". Неизвестность бесила до зубного скрежета. Чонгук хлестал бокалы один за другим. Нога подпрыгивала под столом, отбивая нервную чечётку. Рука то и дело ныряла в карман, поглаживая тёплые бока смартфона. Хотелось встать и уйти прямо сейчас, но последнее, чего хотелось бы Чонгуку — это объясняться с Тэхёном по поводу подобного фортеля. Не сможет же он ему сказать, что его взбесило, что Ким трахал того же парня, которого трахает сейчас он. Вместо этого Чон набирает сообщение своему водителю. Шампанское било уже не только в нос, но и в голову. Не хватало только уебаться в придорожный столб на алкогольной и нервной почве. *** Часы пробили полночь. Ничья карета в тыкву не превратилась, но пьяные танцы гостей были уже не настолько задорными. Чонгук решил для себя, что достаточно отдал дань вежливости. Он подошёл к Тэхёну, чтобы попрощаться, и, несмотря на его громогласные увещевания остаться и выучить пару-тройку смешных матных слов на испанском, всё же направился к выходу. Кэнди ожидал его у пилястр портала. Он уже принял из рук гардеробщика плащ Чона и подчёркнуто вежливо помог тому надеть его на плечи, до конца отыгрывая роль сопровождающего. Телефон пиликнул в кармане — водитель подъехал к главному входу и уже ждал, не глуша мотор. Тэхён окликнул друга, когда тот уже почти покинул здание. Чонгук махнул Кэнди, чтобы тот шёл в машину, и повернулся к хёну. Тот слегка запыхался и то и дело оттягивал ворот с основательно разболтанным узлом галстука. Приблизившись к Чону, он взял его под локоть и отвёл в сторону — подальше от посторонних ушей. Тэ был уже порядком пьян, но ещё способен был держать мозги в кулаке. — Славный у тебя... Спутник, — пробормотал он и взял друга за плечо, — Ты только это... Ну, в общем... Предохраняйся обязательно. Слышишь, братец-кролик? Обязательно. Как бы там кровь не кипела, а она наверняка кипит, я знаю, я... Залететь он, конечно, не залетит, но... Кто знает, каких паразитов он в себе носит... — А ты об этом не понаслышке знаешь, а, хён? — ухмыляется Чонгук. Тэхён вздыхает и трёт нос пальцами. — Осуждаешь? Это понятно. Все осуждают такое, но... Но ты ведь не просто с ним кувыркаешься, так? Привёл его с собой сюда — значит, не так всё просто? — Я уже не мальчик, ТэТэ. Я знаю, кто он такой. Знаю, что у него таких как я — очередь до горизонта. Но он... Не знаю, как тебе объяснить... — А не надо объяснять. Я знаю. Он башку сшибает, как ни одно самое ядрёное пойло не сшибёт. Но я не могу за тебя не волноваться. Да, ты у нас теперь уже мистер "давно взрослый", и все дела... Но ты мой донсэн. И мне тревожно от того, что ты попал под его влияние... Он же хуями утыкан, как ёж иголками... — Да-да. И среди этих хуёв — наши с тобой, Тэ. Ким осоловело моргает слипающимися пьяными глазами. — Ты... Просто береги себя, Куки. И если беда случится, тьфу-тьфу, конечно, но всё же — номер мой не забывай. Чонгук хлопает его по плечу. Недавнее раздражение уже казалось глупой юношеской придурью. — Иди к Лауре, будущий папашка. У тебя теперь забот и без меня хватает. Чон оставляет Тэхёна в холле смущённым и задумчиво потирающим затылок. Злости уступает место другое чувство — адская смесь жадности и глупой ревности. Глупой — потому что Чонгук ревновал то, что ему не принадлежит. Глупой — потому что Чонгук ревновал то, что принадлежит всем и никому. Значительно разошедшийся к ночи ливень нехило окатил непокрытую голову Чонгука, пока тот дошёл до машины. Кэнди искоса, по-птичьи взглянул на него, фыркающего и отряхивающегося от воды, но ничего не сказал. — Домой, шеф? — прохрипел прокуренным голосом Ван, водитель Чона. — Сначала в "Турмалин", а потом домой. Оплаченное время почти вышло. Требовалось вернуть Кэнди на его "базу", чтобы больше ничто не мешало Чонгуку грызть себя изнутри. Дворники едва справлялись с гулко разбивающимися о лобовое стекло косыми струями. Свет фонарей расплывался в мокрых разводах, из-за чего казалось, что город утыкан гигантскими одуванчиками. Тяжёлое сизое небо прорезала косая яркая трещина молнии, ударив куда-то в Ханган, а вслед за ней громыхнуло так, что у окрестных машин сработали сигналки. Буря обещала быть нешуточной. — Тэхён всё мне рассказал, — глядя прямо перед собой, деревянным голосом произнёс Чон, — Тайны больше никакой нет. Теперь ты можешь расписать мне, как у вас это было? Кэнди смотрит на него и молчит. Дождавшись, когда Чонгук повернёт лицо в его сторону, он медленно и печально качает головой из стороны в сторону. — Почему? Я же и так знаю. — Тогда зачем спрашиваете? — Мне надо... Важно знать, как тебе было с ним. — Даже если бы хотел — не рассказал бы. Это не моя воля. Политика фирмы. — Фирмы? — Вы бы стали обращаться в заведение, которое треплет и выставляет напоказ интимные тайны своих клиентов? Кэнди ничуть не кривил душой. Это было логичное и честное условие. Честное настолько, насколько это вообще возможно в их грязном бизнесе. Единственное, что он мог себе позволить — делать краткие мысленные заметки про каждого клиента, чтобы лучше подстраиваться и знать, чего ему ожидать в следующий раз. И вот сейчас, когда господин Чон вновь завёл разговор о своём друге, против воли в мозгу всплыла заметка: "Господин Ким Тэхён. Раскованный. Не брезгливый. Очень шумный. Любит растягивать сам. Член большой, обрезанный. Любит позу стоя сзади. Жёстко имеет в горло. Делает римминг. Игрушками не пользуется". Все эти характеристики нигде не фиксируются и никогда не покинут головы Кэнди. Как и ещё одна маленькая подробность — последний раз Тэхён был у него чуть больше двух недель назад. — Это... Логично, — Чонгук ведёт взгляд по лицу, спускается на ворот и дальше на грудь, — Блюдёшь корпоративную этику, Кэнди? — Правила есть правила, — холодно отвечает парень, — Их придумали не Вы и не я. Всё, что мы можем — лишь следовать им. Чон усмехается криво. Его улыбка похожа на раскрывшийся шрам — это заметно даже в ночном полумраке. Он выуживает телефон из кармана и набирает номер. Кэнди напряжённо следит за его длинными пальцами и окаменевшим профилем. — Доброй ночи, господин Хао, — негромко говорит Чонгук, — Да... Да, всё прекрасно. Да... Кэнди бросает быстрый взгляд на коротко стриженный затылок водителя, который прекрасно слышит все их разговоры. Затылок остаётся неподвижным и бесстрастным. Он тоже следует правилам, которые не позволяют ему совать нос в интимную жизнь его работодателя. — Насчёт продолжения... Ещё возможно сегодня поменять? Вот уж чего Кэнди не ожидал — так это того, что после столь неприятного разговора, где они оба будто ступали вдоль крутого обрыва бездонной пропасти, его не пошлют куда подальше и он не потеряет неплохого клиента. Он, конечно, подстраховался на такой случай, перемены настроения у покупающих его услуги бывали очень часто, и часто после безобидного и благопристойного сопровождения на культурное мероприятие он оказывался в постели, и не у себя дома. Всё оказывается до пугающего быстро. Звонок. Перевод с мобильного банка. И короткая команда водителю: — Меняем курс. Вези сразу домой. Эта ночь — одна из таких. Дорожка, ведущая к большому, давящему своей молчаливой монументальностью дому, крытая. Стекающие с козырька струи хлещут сплошной стеной. Внутри — тусклое, тёпло-жёлтое ночное освещение, натуральное дерево и камень, просторные комнаты и минимализм. Огромные стёкла, застланные сейчас ливнем, как у той богатой семейки в "Паразитах". Кэнди бывал раньше в таких местах, но каждый раз эти большие дорогие дома заставляют его ёжиться и вызывают жгучее желание свалить куда подальше. Спальня такая же обширная. Настолько, что в ней чувствуешь себя как одинокая бусина в коробке из-под телевизора. Кэнди мог бы про себя похихикать, что компенсирует себе человек, живущий в таком доме, но член Чонгука он уже видел — уж кому-кому, а ему ничего компенсировать не приходится.

Skillet — Comatose

Чон сдёргивает с плеч пиджак, позволяя ему стечь прямо на пол, рвёт на себе галстук, и тот больно впивается в шею. Избавившись от мешающей удавки, он в два больших шага приближается к Кэнди и притягивает его к себе за талию. — Я выполнил твоё правило, — распалённо шепчет Чон прямо в лицо парня, — А ты уж будь хорошим мальчиком — выполни моё. — Господин Чон, мне надо принять душ... — Не надо. Я хочу чувствовать твой запах, — урчит Чонгук и прижимается носом к жилке на лебединой шее, шумно втягивая воздух расширившимися ноздрями. — Я же весь вечер был в обуви. Я вспотел, а мои ноги... Чонгук сжимает его щёки. Шампанское выкручивает на максимум смелость и почти полностью глушит стыд. Он затыкает сопротивляющиеся сладкие губы поцелуем. Запретным поцелуем. Кэнди кривится и сжимает зубы. Он мотает головой в сторону, разрывая контакт. — Господин Чон, что Вы делаете... — А Тэхёну ты давал себя целовать? Этот чёрт может косточку языком из целого персика достать. А? Пускал его язык к себе в рот? "Не в рот. В зад". — Господин Чон... — А Хосок? Он удостаивался такой чести? "Господин Чон Хосок. Не применяет силу. Любит "наездницу". Предпочитает иметь через колготки в крупную сетку. Заводится от оскорблений. Кончает от удушья". — Чести? Вопреки ситуации, где ему следовало бы дрожать от страха и безуспешно звать на помощь, Кэнди заливисто смеётся, запрокинув голову. — О какой чести Вы говорите, господин Чон? Что это за честь — целовать в губы шлюху? Чонгук хватает парня за горло. Не сжимает, но и не даёт отстраниться. — Не смейся надо мной, Кэнди. Парень гладит тыльную сторону его руки — почти ласково. И говорит, мягко и терпеливо, как мать с неразумным дитём: — И в мыслях не было смеяться над Вами. Мне смешна моя жизнь — и только. Простите, если обидел Вас, господин Чон... — Чонгук. — М? — Моё имя. Хватит называть меня господином. Горло дерёт отчаяние и собственная растерянная беспомощность. И перед кем? Перед блядью? Перед парнем по вызову, на которого он сам почему-то смотрит снизу вверх? Почему Чонгуку так хочется его одобрения? Почему хочется опуститься перед ним на колени, прижаться щекой к его ногам, чтобы тот гладил его по голове и говорил ему, что он всё делает правильно? "Он башку сшибает, как ни одно самое ядрёное пойло не сшибёт", — вспомнились ему слова Тэхёна. Он тоже чувствовал что-то подобное? Чонгук целует Кэнди. Целует его шею и впадину между тонкими ключицами. Сдирает с него рубашку и целует смуглые плечи. Даже испарина на коже этого парня кажется сладковатой. Кэнди запускает пальцы в его волосы, гладит и скребёт ногтями, и Чонгук дуреет от этого ощущения. Они падают на заправленную кровать. Чон подтаскивает парня выше по покрывалу, отрывается на миг, чтобы избавиться от рубашки и вновь припасть к зацелованной им самим шее. — Как же прекрасно ты пахнешь... Сладкая... Сладкая девочка... Кэнди гладит его бугрящуюся мышцами спину и проводит пальцами вдоль позвоночника. Он постанывает и тонко вздыхает в ответ на судорожные ласки Чона, поощряет его, выгибаясь навстречу и кусая себя за полную нижнюю губу. Он дёргает собачку молнии на сползающих с задницы брюках Чонгука и ловко запускает руку за ткань. Плоть в его ладони наливается кровью и течёт смазкой на чуткие пальцы. — Как ты хочешь... Чонгук? — страстно шепчет Кэнди. Чон тянет шлёвки его брюк вниз. — Сними это. Кэнди просовывает руки под пояс и стаскивает одежду вместе с бельём. Прежде чем сбросить её на пол, он выуживает из кармана блистер с презервативом и пакет со смазкой. — Иди сюда. Чонгук садится на кровати. Парень седлает его колени и нависает над ним, горячо выдыхая прямо в губы. Вспыхнувшая за окном молния на миг освещает их лица. Разгорячённое и затянутое пеленой похоти — Чонгука. Невыносимо насмешливое и понимающее — Кэнди. На грохот грома никто из них не обращает внимания. Чонгук лезет пальцами между ягодиц парня. Подушечки натыкаются на нагретый телом кристалл, преграждающий задний проход. — Ты что, знал, что я не выдержу и закажу продолжение? — хрипит Чон, оглаживая кристалл по кругу. — Не принимай на свой счёт, Чонгук, — успокаивающе шепчет Кэнди, — Так часто бывает. Не ты первый, не ты последний. Он заводит руку за спину и аккуратными движениями выкручивает пробку из своего тела. Из растянутого прохода течёт тёплая смазка, своим запахом заставляющая вспомнить о маршмеллоу. Как только пробка отбрасывается им на кровать, пальцы Чонгука тут же ныряют в не успевшее ещё сжаться кольцо мышц. Он проталкивает сразу два — они входят без особого труда. — Хотите... Хочешь поиграться, Чонгук? — игриво улыбается Кэнди. Он мягко раскачивается, насаживаясь на двигающиеся в нём пальцы, и поджимает ягодицы. Вместо ответа Чон опускает вторую руку на мошонку парня. Он осторожно сминает её в руке, водит пальцами по члену... По мягкому члену. Чонгук просовывает пальцы глубже и нашаривает тот самый чувствительный бугорок. Он с усилием проходится по нему подушечками, срывая с манящих развратных губ жаркий стон. Кэнди превосходно играет телом, напрягая ключицы и изгибая спину. Если бы он снимался в эротическом фильме, ему бы поверил даже самый строгий кинокритик. А вот в порно его бы ждал провал. Его член так и не отозвался на манипуляции Чона. Да. Ты. Издеваешься. Чонгук рычит от злости. Он вытаскивает пальцы, впивается в бёдра Кэнди, пропахивая ногтями кожу, и притягивает к себе так плотно, чтобы между ними не осталось вообще никакого воздуха. Его выдержки едва хватает на то, чтобы раскатать по члену резинку, кое-как размазать смазку и мощным слитным толчком ворваться в нутро парня. Чон сажает его на себя до звучного мокрого шлепка бёдер о бёдра, чувствуя, как Кэнди крупно вздрагивает в его руках. Морщится — должно быть, даже для него это слишком резко. Чонгук обнимает Кэнди за спину и давит на плечи. Того не надо уговаривать и подстёгивать — он всегда хорошо делает свою работу. Переборов себя и потушив первые искры тупой боли, он начинает резво скакать верхом на Чонгуке, заглатывая жадной дыркой его член. Стонет, изгибается, хватает воздух закусанными губами — всё, как умеет. Играет свой спектакль одного актёра. Выжигает Чонгука изнутри своим ёбаным совершенством, оставляя лишь тлеющие угли. Впускает раз за разом в своё тело, так глубоко, так невозможно глубоко — и всё равно остаётся безумно далёким и недоступным. Потому что заставляет гореть Чона, а сам остаётся холоднее льдов Арктики. Его разработанный тугой сфинктер даёт Чонгуку почувствовать себя настоящим хищником. А его безучастный член заставляет Чонгука выть от безысходности. Чон подбрасывает бёдра навстречу движениям Кэнди. Он ревёт, бешено и исступлённо, что со стороны можно ошибочно принять за страсть. На деле это — глухое отчаяние. — Поцелуй меня, — яростно и зло шепчет Чонгук, хватая Кэнди за загривок. Парень покрывает поцелуями, быстрыми и скользящими, щёки и подбородок Чона. — Не так! Чонгук отвешивает звонкий шлепок по ягодице, ни на секунду не прекращая фрикций. — Господин Чон, это не... — Чонгук! Не "господин"! Делай то, что тебе говорят, шлюха! За что я тебе плачу? За то, чтобы ты мне свой характер показывал? — Чонгук, я... — Заткнись и просто поцелуй меня, тварь! Что-то, видимо, звучит такое в голосе Чонгука, что не на шутку пугает даже привыкшего к грубости Кэнди. Он обвивает шею клиента ладонями и припадает к его губам. Так мягко и осторожно, что даже смешно и контрастно тому, как грубо таранят его задницу. Чонгук не упускает ни мгновения. Он прижимает Кэнди к себе и голодно присасывается к его рту, как младенец к соску матери. Он целует шлюху жадно, ненасытно, и гадкие мысли о том, сколько всего этот парень делал своим ртом, сколько членов побывало в нём и сколько ещё побывает, почему-то только сильнее раззадоривают. Чон хочет целовать Кэнди не "потому, что", а, скорее, "вопреки тому, что". Чонгук вылизывает рот шлюхи, кусает и оттягивает губы, толкается языком чуть ли не до горла и не даёт отстраниться ни на миг, даже несмотря на стремительно заканчивающийся кислород. Его ведёт и пьянит от сладости этого запретного плода. Он пропускает между пальцами мягкие русые волосы, гладя Кэнди по затылку, ерошит их на макушке. Ощущение тупого, непонятного, неумолимо ускользающего счастья давит на виски и заставляет двигаться на пределе возможностей. Трахая Кэнди, целуя и лаская, Чонгук трогает его внизу, стараясь быть и там таким же... ласковым? Но чуда не случается. Гроза гремит снаружи, гроза гремит в груди Чона... Но океан по имени "Кэнди" так и остаётся равнодушным и безразличным к этим вспышкам молний и раскатам грома. — Почему? Кэнди ловит его растерянный взгляд в полумраке, отстраняясь от лица Чона. Новый разряд молнии освещает его холодным белым светом — всего на доли секунды. — Почему я тебя не возбуждаю? Чонгук вгрызается пальцами в ключицу Кэнди. Он сжимает её так, будто хочет оставить кость себе в качестве сувенира. — Я недостаточно хорош для тебя? От меня воняет? Кэнди болезненно скулит. Он пытается оторвать от себя руку Чонгука, но безуспешно. — Тебе неприятно видеть меня? Я плохо тебя трахаю? — Чонгук, пожалуйста... Чон опрокидывает Кэнди на спину и вбивается в него из последних сил. — А кто для тебя достаточно хорош? — кричит он, — А? Кто заставлял тебя кончать? Тэхён? Хосок? Кто-нибудь ещё из моих женатых знакомых? Они хорошо тебя трахали? Они были лучше меня? Вместо ответа Кэнди протяжно стонет. Он проводит одной рукой по шее Чонгука, по бьющейся на ней жилке, усмиряя зверя, а другую закидывает наверх, за голову, и хватается за покрывало, сминая его в кулаке, будто ему действительно хорошо сейчас. Картинный жест. Красивый и выверенный. Его хватает распалённому и разозлённому сверх меры Чонгуку, чтобы с воем излиться в презерватив глубоко внутри Кэнди. Тот напрягает мышцы сфинктера, туго сжимает Чона, растягивая оргазм, и несколько раз подмахивает бёдрами. Чонгука с головы до ног затопило расплавленным свинцом. У него пульсирует кровь в члене, пульсирует кровь в висках, даже глазные яблоки — и те пульсируют. Сегодня Чонгук впервые сполна прочувствовал, почему оргазм называют "маленькой смертью". Он отпустил всего себя и тяжело опустился на Кэнди, укладывая голову на его грудь. За окном по-прежнему раскалываются небеса, но раскаты грома доносятся до Чона будто через толщу земли. Он лежит и слушает биение сердца любимой шлюхи. Немного учащённое, легко объяснимое криками Чонгука и его хватаниями за горло. Стыд жжёт его раскалённым железом. Особенно хреново от того, что Кэнди так ему и не ответил и, видимо, не собирается. Может, оно и к лучшему — теперь уже Чонгук не был уверен, что готов к ответу, каким бы тот ни был. — Прости. Одинокая солёная капля сбегает по носу Чонгука. Она не успевает упасть на кожу Кэнди — Чон быстро смахивает её рукой. Кэнди только хмыкает. Он успокаивающе, покровительственно ерошит вихры на макушке уткнувшегося ему в грудь мужчины. — Такое тоже бывает, Чонгук. Ещё один гвоздь, забитый в мозг. Гвоздь, который прибивает Чону мысль: "Ты — один из многих, что приходят и уходят". Ещё одна капля предательски чертит по лицу. Её Чонгук остановить не успевает. "Должно быть, в твоих глазах я безумно жалок", — вспоминаются ему его собственные слова. Что может быть более жалким, чем то, как он вёл себя этой ночью? Что кричал в порыве обиды и бессильной злобы? Ревновать шлюху к её работе. К знакомым и друзьям, которые, о ужас, посмели покуситься на то, что ему совсем не принадлежит, честно заплатив деньги. Глупый, глупый кролик. Взрослый мужик, а всё жаждет именно ту игрушку, которой у него нет. Чонгук с трудом поднимается на руках, в последний раз жадно вдохнув запах кожи Кэнди. Локти трясутся и почти не слушаются хозяина. Чон позволяет парню выскользнуть из-под себя. — Ван отвезёт тебя обратно. Сейчас наберу его. Кэнди не спорит. Он молча ищет разбросанные по полу детали костюма и бельё, шуршит тканью и звякает бляшкой ремня, застёгивая брюки. Чонгук не провожает его. Когда дверь закрывается за спиной Кэнди, он ещё некоторое время бездумно тупит в темноту, так и сидя на кровати, подвернув под себя ногу. Неслушающимися руками нашаривает впотьмах пачку сигарет и зажигалку. Сколько он отучал себя курить в постели, почти отучил — и всё насмарку. И вот он сидит, таращится на то, как цепи молний бьют в горизонт, и давится горьким дымом. Думает о смысле поговорки "Насильно мил не будешь". У него есть всё — шикарный дом, своё дело, высокая должность, уважение и обожание в обществе. А в ножке этого спелого, налитого яблока — крошечная червоточина. Его чувства отвергнуты тем единственным, кто ему так нужен сейчас. Чонгук не идёт в душ, не смывает с себя это липкое и гадкое разочарование. Вместо этого он вытягивается на постели, зарывается лицом в покрывало и засыпает, глубоко вдыхая задымлёнными лёгкими сладкий запах тела Кэнди.