Плати

Всю следующую неделю Чонгук проживает будто на планете Миллер. Ему порой казалось, что он вообще сидит на месте, а мир вращается вокруг него с бешеной скоростью: снуют люди, мчатся машины, а солнце прыгает с востока на запад с резвостью резинового мячика. А всё из-за того, как сильно он погрузился в себя. Он не просто ковырял лопаткой, а раскопал целый карьер, по которому теперь гуляло гулкое эхо. Чонгук никак не мог понять, что чувствует на самом деле. Ему просто хотелось того, что недоступно, исключительно из-за самой недоступности? Какова вероятность того, что, получив желаемое, он мгновенно перегорит и остынет? Если нет — то что это? До сих пор скрывавшийся в тёмных недрах души латентный мазохизм? Слово "любовь" Чонгук не произносил даже шёпотом. Оно страшило его. Оно отдавало на вкус полной капитуляцией. Кэнди, его лицо, образ, ощущение его кожи и запах тела не покидали Чона ни на секунду. Он не давал домработнице менять постельное бельё и каждую ночь зарывался в него лицом и тихонько скулил, как побитая псина. Набрать номер Хао не хватало душевных сил. Потому что он знал, что когда Кэнди вновь посмотрит на него своими прекрасными холодными глазами, заново нахлынут воспоминания той грозовой ночи, когда Чонгук показал перед ним свою слабость. В день, когда он всё же решается нажать нужный контакт в телефонной книге, солнце сияет ярко и тепло, заливая жёлтым светом весь просторный кабинет. Но уже к вечеру, когда до заветной встречи оставалось всего пару часов, несмотря на все увещевания синоптиков об отсутствии предпосылок для непогоды, над городом повисают хмурые грязно-серые облака. Ещё через час — обзор застилает стена воды. Потоки хлещут отвесно, с силой врезаясь в землю. Чонгук стоит напротив панорамного остекления в столовой, бездумно рассматривая собственное отражение, потягивающее виски из низкого стакана. Он не поехал в "Турмалин". Ему было невыносимо туда возвращаться. Он отправил туда Вана. Чон остаётся неподвижен и тогда, когда из-за угла вырастает фигура водителя. Тот идёт под козырьком, прячась от злого ливня, а за ним плывёт ещё один знакомый силуэт. Ворот его белой рубашки ярко виден даже в полумраке. У Чонгука спирает дыхание на пару секунд. Сердце пропускает удар. — Шеф! Он здесь, — окликает его водитель, появляясь в проходе столовой. Чон не оборачивается. — Отлично. Ты свободен, Ван. Последний глоток виски скатывается в горло. Когда Чонгук всё же решает повернуться, то немедленно встречается глазами с Кэнди. Тот стоит, сцепив руки за собой. Поймав взгляд клиента, он сгибает спину в поклоне. — Добрый вечер, господин Чон! Вне постели он сохраняет свой обычный уважительный нейтралитет. Насколько же его аристократические манеры и сдержанность не соответствуют его профессии... Уму непостижимо. — Здравствуй, Кэнди. Примерно настолько же, насколько его фривольно-шлюховатая кличка не соответствует напряжённости и интимности момента. — Какая программа на сегодня? — мягко интересуется Кэнди, — Сразу пойдём в спальню или желаете сделать это здесь? Чон ставит опустевший стакан на барную стойку. — Ты ешь телятину? Кэнди мешкает пару секунд. — Простите? — Телятину. Мясо такое. Ты его ешь? — Эм... Я ем всё, что не пью. — Отлично. Моя домработница превосходно готовит телятину. Отужинай со мной. Кэнди смотрит на Чона с осторожной недоверчивостью. Он прикидывает, насколько странна эта просьба и есть ли в ней подвох. Его, конечно, нанимали раньше для эскорта в ресторан, но домой... Такое впервые. И всё же, он кивает. — Хорошо, господин Чон. Домработницу Чонгук отпустил с полчаса назад. Её блюда были ею же заботливо накрыты крышками, так что ни мясо, ни тушёные овощи не успели остыть. Ужин проходил в гнетущем молчании. Тихий звон приборов казался оглушительным в тишине столовой. Только дождь снаружи не прекращал свою песню. Кэнди страшно не любил подобные моменты. Он не питал иллюзий по поводу себя и своих клиентов и понимал, что ничего не бывает просто так. Ему попадались самые разные люди. Конечно, конкретно отбитых и жестоких клиентов, распускавших руки, фирма отсеивала, и попасть в её уайт-лист было не так-то просто, но... Случались и тихие сумасшедшие. Или просто люди с нестандартными фетишами. Были те, кто никогда не вступал с ним в прямой сексуальный контакт. Обычно им хватало просто смотреть, как Кэнди ласкает сам себя пальцами или игрушками, пока они наблюдали из тёмного угла. Были те, кого достаточно было просто оскорблять последними словами. С такими главное было не повторяться и смотреть, как они дрочат сами себе. Были те, кто лизал ему ноги. Были те, кто просил наступить им на спину. Были те, кто слушал сердцебиение. Были те, кто просил на них помочиться. Были те, кто просил притвориться куклой на время полового контакта. А вот людей, приглашавших просто на покушать, ещё не было. Телятина была и правда хороша, но Кэнди почти не чувствовал её вкуса. Он исподволь наблюдал за сидящим напротив Чонгуком. Его лицо не выражало никаких эмоций, кроме, может быть, лёгкой фоновой задумчивости. Кэнди прекрасно понимал, что он чувствует себя неважно. И не менее прекрасно понимал, от чего. — Скажи... Ты когда-нибудь всерьёз задумывался о... Другой жизни? Тихий вопрос Чонгука вспарывает тишину будто ножницами. — В каком смысле? — уточняет Кэнди. — В смысле другой профессии. Ни за что не поверю, что тебе доставляет удовольствие твоя работа. Кэнди аккуратно складывает приборы поперёк тарелки. — Простите, господин Чон, но я сейчас в небольшом замешательстве... — Ясное дело, — усмехается Чонгук, — Не можешь же ты в лицо клиенту сказать, насколько отвратительны тебе те, кто платит за секс. — Прошу прощения, я такого не говорил. — Не говорил. И не скажешь. Я это к тому, что... Не знаю, как сформулировать... Чон роняет голову на руки. Когда он прогонял эту речь у себя в голове, всё было так логично и понятно, хоть и чрезмерно смело... А сейчас всё спуталось, как в ящике с нитками — сплошной разноцветный ком. И не видно, где начало, где конец. — В общем... Я знаю, что ты от меня не в восторге, но... Подозреваю, что бесконечная череда мужиков тебя тоже не сильно радует. Поэтому... Как тебе идея сменить эту череду на одного, но постоянного? Брови Кэнди исчезают под спадающими на лоб волосами. — Что именно Вы мне предлагаете, господин Чон? — Я предлагаю тебе остаться со мной. Кэнди расплывается в холодной презрительной усмешке. — Я хочу, чтобы ты спал только со мной. Несколько секунд гулкой тишины — и Кэнди разражается громким истерическим смехом. Чонгук не стопорит его, не затыкает, не говорит вообще ничего. Просто смотрит и не моргает, не меняясь в лице. Отсмеявшись, Кэнди говорит задумчиво: — Я подозревал, что к этому в конечном счёте всё и придёт. Чонгук щурится. — Подозревал? Кэнди фыркает. — Думаете, Вы первый, кто решил облагодетельствовать шлюху? Мне подобное предлагали раз шесть или семь... Я уж и сбился со счёта. — И ты ни разу не думал о том, чтобы согласиться? Неужели тебе нравится твоя жизнь в борделе? — Сомневаюсь, что и Вы делаете только то, что Вам нравится. — Речь не обо мне. Даже если нет любви — не лучше ли стабильность и покой, чем постоянная необходимость подстраиваться под новые хотелки? Кэнди качает головой. — Если Вам действительно интересно, почему я выбираю свою нынешнюю жизнь в "Турмалине", и у Вас крепкий желудок, я могу поведать Вам свою историю. Чонгук откинулся на стуле и скрестил руки на груди. — Пожалуй, я готов рискнуть. Кэнди печально хмыкает. Улыбка сползает с его лица. — Однажды я уже побежал, когда меня поманили вот так, пообещав золотые горы. И не деньги, нет... Это была та самая любовь, которой у меня больше нет. Он также, как и Вы, целовал меня, ласкал так, что я забывал своё имя и кто я есть на самом деле. Он говорил, что любит. Что увезёт меня далеко-далеко, где никто не знает о моём прошлом и где я смогу начать новую жизнь. Что мы будем счастливы вместе. Он поманил меня, и я побежал очертя голову, как наивный олень. Голос Кэнди слегка подрагивает, но ему хватает сил совладать с эмоциями. Он делает глоток вина, смачивая пересохший язык. — Я побежал на его зов и опрокинул одного важного клиента. Мне было всё равно. Он позвал меня в какую-то квартиру в глухом районе. Как только я зашёл — дверь за мной захлопнулась. А внутри, помимо него, было ещё три человека. В груди Чонгука что-то тревожно сжалось. Сердце застучало чаще и, по ощущениям, полезло в горло. — Я думаю, Вы уже и сами догадались, что было дальше. Нет. Только не... — Меня пустили по кругу. Блядь. Теперь сердце и правда забилось в горле. — Они насиловали меня несколько часов. И мой когда-то любимый человек, и все трое его дружков. Подробности я опущу, скажу только, что на мне не осталось живого места. Они не пользовались презервативами. Они били меня и приговаривали, что такой шлюхе, как я, это должно быть приятно. Что я — просто дутая кукла с рабочими дырками. Чонгук медленно закрыл глаза. В них стало слишком горячо. — Я не помню, когда всё закончилось. Я потерял сознание. Очнулся уже на обочине где-то за городом, когда меня начали тормошить. Они вывезли меня и выбросили прямо на дороге. Если бы не та сердобольная женщина, что остановилась, увидев меня, не знаю, сколько бы я там пролежал. Может, там бы я и сдох. Кэнди делает ещё глоток вина. Его глаза абсолютно сухие, но в них полыхает огонь. — Мне порвали рот и задницу, сломали нос, а один из этих ублюдков наградил меня хламидиозом. В больнице я отказывался есть и пить. Мне хотелось просто тихо сдохнуть. Но меня выходили. Господин Хао оплатил моё лечение, и я отрабатываю его деньги до сих пор — и за это, и неустойку за кинутого клиента. У меня в ушах до сих пор стоит этот их злорадный смех. Как они раз за разом твердили, что я шлюха и больше ни на что не гожусь... — Хватит. Кэнди со злым удовлетворением на лице кривит рот и допивает остатки вина из бокала. — Вы хотели страшную сказку, господин Чон, — Вы её получили. Ещё хотите продолжать со мной знакомство? Тот хламидиоз я, конечно, уже давно вылечил, не беспокойтесь. — Где сейчас эти твои... Обидчики? Парень хмыкает. — Дружки, те трое, присели за групповое изнасилование. А любимый-то мой — мажор. Папашка подсуетился да отмазал. Дескать, его дитятко не при делах, просто рядом стояло, пока меня драли в три смыка. — Когда это было? Кэнди задумывается. — Года... Года три назад. Да, точно. Чон подался вперёд всем корпусом. — Я понимаю твою боль. Правда. Но неужели я похож на крысу, которая способна на подобное? Кэнди пожимает плечами. — Тот парень тоже не был похож на, как Вы сказали, крысу. Ни у кого на лице не написано, что внутри за тварь. Да только с тех пор, как я вышел из больницы, я чётко решил для себя: если уж я шлюха и больше ни на что не гожусь, быть посему. Но если захочешь воспользоваться мной по назначению — плати. Хочешь поиметь меня в зад — плати. Хочешь дать мне в рот — плати. Хочешь, чтобы я присел тебе на лицо — плати. Если деньги — это всё, что у тебя есть — плати. Не хочешь платить — заведи себе жену и трахай её. А я — не жена. Я стою дорого. Чонгук поднимается со своего места. Он берёт бутылку вина с середины стола и приближается к Кэнди, доливает бокалы почти до краёв и поднимает свой. — По крайней мере, это честная позиция. За честность! Кэнди чокается с ним бокалами. Они пьют до дна. Парень утирает губы и устало вздыхает. — Вы всё ещё желаете продолжить? Или будете оформлять возврат средств? Чонгук присаживается на край стола и утирает лицо ладонью. — Возврат? Ты оказал свою услугу — поужинал со мной. Я за неё заплатил. Это же честно? Кэнди улыбается своей печальной белозубой улыбкой. — Думаю, да, господин Чон. Дождь продолжается до самого утра. И до самого утра Чонгук не идёт в постель, сидя в столовой и думая о своём, глядя в ночную мглу сквозь панорамное стекло. Он отправил Кэнди на такси давным-давно, а лёгкий флёр его духов так и стоит в просторной комнате. Ему ещё многое предстоит обдумать. *** Руки сжимают металлический поручень до белых костяшек. Кэнди фокусируется взглядом на пёстрой тряпке, зацепившейся за антенну на крыше соседней высотки — воздушном змее. Видимо, тот улетел из парка да так и остался болтаться там, пока его трепали ветры, жарило солнце и мочили дожди. Кэнди расставляет ноги чуть шире и вскрикивает на толчки сзади. С того странного вечера в доме господина Чона, когда его так внезапно пробило на откровения, прошло больше двух недель. Обычно Кэнди очень легко выбрасывал из головы всё, что происходило между ним и клиентом, как только один из них делал шаг за порог — никто из них не казался ему достойным того, чтобы о них думать. Но взгляд чёрных, разбитых его пренебрежением глаз преследовал Кэнди повсюду. Чон Чонгук действительно не казался способным на подлость. Можно было бы даже поверить, что у него в самом деле появились чувства к Кэнди, такое в его практике не было редкостью. Удовольствие от оргазма, стучащие в голову гормоны и, как следствие — ощущение влюблённости в того, с кем тебе было так хорошо. Кэнди не обманывался. Тот случай, о котором он поведал Чону, стал для него хорошей прививкой от розовых грёз. Обещания лучшей жизни, не подкреплённые ничем — пустой трёп. Разморенные и пресыщенные после его работы мужчины ему чего только не обещали — и всё для него звучало, как шум моря. Он улыбался и кивал, незаметно поглядывая на часы, ожидая, пока очередной трепач наконец свалит и можно будет хорошенько помыться, сдирая с себя ощущение липких пальцев на коже. Член внутри задевает простату и мощно проезжается по ней, вызывая нервную дрожь. Эрекции нет, но ощущения всё равно довольно приятные. Кэнди поощрительно стонет и подаётся назад, впуская в себя пульсирующий толстый ствол снова. Сегодня у него в гостях — тот самый испаноязычный друг господина Чона. Он трахает Кэнди в своей любимой позе — стоя сзади, напротив окна. Женатые клиенты, втайне от своих половинок потрахивающие блядоватых мальчиков, были для Кэнди серой обыденностью. Их было большинство. С ним они могли делать то, что стеснялись и не могли предложить жёнам. Кто-то бегал от опостылевшего бесцветного супружеского секса. Кто-то оттягивался, пока жёны были в положении и не могли дать того, чего хотелось прямо сейчас. Зачастую они не считали это изменой. Они относились к этому как к удовлетворению нужды, сиюминутной, как голод или жажда. Кэнди тоже относился к этому просто, не ударяясь в морализаторство. Такая философия, конечно, не для всех. И уж точно — не для тех самых жён, которые даже не подозревают, что их мужья творят за закрытыми звукоизолированными дверями "Турмалина" или ему подобных заведений. Ким Тэхён кончает громко, как всегда. Он мощно вбивается в Кэнди, стимулируя дёргающийся внутри член, толчками изливающий из себя горячую сперму. Тэхён наваливается на него, утыкается носом в выпирающую косточку на загривке, тяжело и шумно вздыхает, переминая бока шлюхи своими огромными руками. У него всё было огромным: руки, ступни, рост и, самое главное, член. Кэнди кажется, что на него упал шкаф, а он своими субтильными плечами пытается его удержать. Пока парень приводит себя в порядок, Тэхён наблюдает за ним, сидя на полу и привалившись спиной к стене. Ему хотелось курить, но в помещении этого делать было нельзя. — Чон Чонгук приходил к тебе ещё после того приёма? — спрашивает Ким, расчёсывая пальцами волосы. Кэнди оглядывается на него и маскирует раздражение лёгкой улыбкой. — Простите, господин Ким, я не имею права разглашать эту информацию, — заученно повторяет он. — Ну да, ну да, — Тэхён чешет затылок, — Всё правильно... Но я это к чему... Я давно его знаю. Он у меня мальчик впечатлительный, влюбчивый, хоть и не показывает этого... Ты уж его не обижай. И... Не давай ему ложной надежды. Кэнди присаживается на кровать и слегка морщится от ощущений сзади. — Надежды и обиды — это не ко мне, — усмехается он, — Я не психотерапевт. — Это да. Но свою работу ты делаешь очень хорошо. Порой даже слишком хорошо. Некоторых это сбивает с толку. "Таких, как ты. Передавай привет беременной жене", — ураганом проносится в голове Кэнди. Естественно, ни одно слово не сорвалось с его языка. Он улыбнулся Тэхёну своей обычной холодной улыбкой и отвёл взгляд. Бесит. Почему он вообще должен нянчиться с этими большими взрослыми дядьками и утирать им сопли? Почему он должен щадить их чувства? Кто из них задумывался хотя бы на миг, что творится в его душе? Как будто он дико счастлив от того, что в него бесконечно что-то пихают и спускают свою нужду в его тело, которое, вообще-то, не железное и не каменное. Как будто он мечтал, чтобы к нему относились как к вещи. Как будто он не хотел настоящей любви и тепла. Семьи. Покоя. У него отняли смелость, необходимую для того, чтобы любить и верить. Он покрыл своё тело твёрдым панцирем, замаскировал его сладкой улыбкой и упругой задницей красивой секс-куклы. И никому не интересно было, что творится под этим панцирем. А господин Чон... Ему почему-то было не всё равно, что Кэнди не получает с ним удовольствия. Это можно было бы списать на обычную задетую мужскую гордость, связанную с неспособностью удовлетворить кого-то в постели, если бы не его глаза. И это тихое, такое убитое "Прости" той грозовой ночью... Оно не идёт из головы. От него так тоскливо на душе. Оно травит её и разъедает, как кислота. Больше двух недель прошло. Кэнди не знает, вернётся ли он к нему вновь или уже решил-таки оборвать эту никчёмную связь. Вряд ли она обещает ему что-то, кроме боли. *** Одинокая прядь выбивается из укладки и жалит в глаз. Кэнди раздражённо заправляет её за ухо, ловит размытое неясное отражение собственного лица в тонированном стекле дверцы автомобиля и в который раз придирчиво и цепко осматривает его. Утирает смазавшийся в уголке глаза чёрный карандаш. Снимает ресничку со щеки. Поправляет ворот. Почему-то очень волнуется. Волнение началось ещё с оповещения господина Хао о новом заказе со знакомым именем. Господин Чон. Тот самый. Не какой-нибудь другой Чон, а именно тот, который в последнее время даже сниться начал. За Кэнди снова приехал Ван, молчаливый водитель. Пока они рассекали воздух ночного города, парень всё гадал, какой сюрприз преподнесёт ему эта встреча. Самый предпочтительный, наверное, был бы тот, где Чон просто трахнет его и не будет любить ему мозг своими утопическими фантазиями. Кэнди продолжал называть их утопическими в своей голове. Настойчиво повторял именно это слово, чтобы не возникало ненужных соблазнов. Вторую часть той истории он просто не выдержит. Господин Чон встречает их в гостиной, куда Ван приводит Кэнди. Его светлая льняная сорочка расстёгнута на пару пуговиц, а из-под широких брючин видны босые ступни. В руке — стакан виски. Чёрные глаза нечитаемо блестят из-под падающих на лоб тёмных прядей. — Здравствуй, Кэнди. Хорошо выглядишь. Как и всегда. Парень кланяется в ответ. Отчего-то в животе подёргивает непонятное беспокойство. Чонгук не подходит к нему, просто стоит и осматривает с головы до пят. — Прими душ. Налево по коридору вторая дверь. Там будет халат. Надень его, когда будешь выходить. Так уже привычнее. Но Кэнди не может расслабиться. И откуда такой мандраж? Ощущения такие, будто... Будто ему не всё равно. Душем он пользуется, только чтобы освежиться. Тщательно моет только ступни, потому что они были в туфлях. В остальном — он чистый до скрипа. Нет лишних волос, а кожа пропитана маслом, которое придаёт ей сладковатый привкус. Надо же оправдывать имя. Халат действительно обнаруживается на вешалке. Кэнди берёт его в руки, смеётся про себя и качает головой. Чёрный, шёлковый, расшитый, с крадущимся тигром во всю спину, увитый ветвями сакуры. Ткань лёгкая, скользящая, она укрывает фигуру Кэнди до самых пят и стелется по полу шлейфом. В таком можно почувствовать себя главой якудза. Прямо хоть сейчас иди и снимайся в фильме без грима. Когда Кэнди возвращается в гостиную, Чонгук обнаруживается на прежнем месте. Он жадно осматривает силуэт, выплывающий к нему из полумрака, и удовлетворённо кивает. — Так и думал, что тебе пойдёт такое. Нравится? — Очень красивый, — Кэнди делает некое подобие реверанса, — Куда прикажете... — Садись. Кэнди послушно опускается в скрипнувшее кожей широкое кресло. Не отрывая от него зачарованного взгляда, Чонгук вынимает из кармана смартфон, набирает номер и прислоняет к уху. Кэнди смотрит на него снизу вверх. — Ведите его. У Кэнди ёкает сердце. "Его"? Что ещё за "его"? В гостиную вваливаются двое здоровых крепких мужиков весьма сурового вида. Они волокут под мышки третьего. Его спутанные волосы сбились комом, лицо и рубашка были покрыты спёкшимися бурыми пятнами, а брючины ниже колен перепачканы землёй и глиной. Мужики бросают его на пол прямо перед креслом. В нос Кэнди бьёт резкая вонь. Он кривится и прижимает к лицу рукав халата, дыша через него. — Поднимите ему голову. Чонгук тоже морщится, занюхивая смрад остатками виски. Один из амбалов хватает оборванца за волосы и запрокидывает его голову. Лицо всё в разводах крови, она сочится изо рта и носа. Фингал на скуле заставил один глаз закрыться. Чон кладёт руку на плечо ошеломлённого Кэнди и наклоняется к его уху. — Узнаёшь старого знакомого? Парень, преодолевая брезгливость, подаётся чуть вперёд, щурится, всматриваясь... И не верит своим глазам. — Сону... Тот самый, что обещал ему любовь до гроба. Тот самый, что швырнул его своим дружкам, как голодным собакам на растерзание. Тот самый, что уверил его в собственной никчёмности. — Этот молодой человек хочет тебе кое-что сказать. Он сначала не хотел, и пришлось организовать ему небольшую экскурсию до лесополосы. Ребята, наверное, немного перестарались, но он будет жить, не переживай. Чонгук слегка сжимает плечо Кэнди. Его голос неторопливо льётся в уши, а парню становится дурно — и от запаха, который источает его измордованный бывший, и от того, каким неожиданно опасным человеком оказывается тот, кому он сам не так давно смеялся в лицо. Тот самый "впечатлительный мальчик", которого просили "не обижать". — А что за вонь? — обращается Чонгук к одному из амбалов. — Да он того... Слегка обмочился на нервной почве, — басит тот, — Уж простите, шеф... Не было времени его переодевать. Чон машет рукой. — Это потом. Сперва наш гость хочет тебе кое-что сказать, Кэнди. Ты же хочешь, Сону? Избитый парень дрожит. Его нижняя челюсть отбивает чечётку. Хрипя и булькая, он лепечет: — Прости, Кэнди. Прости меня... За то, что я сделал с тобой... — А что же ты сделал? Поведай, в чём именно ты раскаиваешься, — подгоняет его Чон, поглаживая плечо Кэнди. Как ни странно, эта сухая ласка действительно нужна была ему сейчас. Пока эта рука была рядом, она не давала призракам прошлого наброситься на Кэнди и растерзать его душу. — Прости, что изнас... Изнасиловал тебя... — И?.. — ...и выбросил на дорогу. Прости, что сломал тебе нос, я... Я не знаю, зачем я это делал... Я хотел извиниться раньше, но... — Плохо хотел, видимо, — холодно бросает Чон, — Подумаешь ведь какая мелочь. Всего-то измочалили живого человека в кашу и избавились, как от мусора. Скажи, вам с дружками было очень весело тогда? — Мы... Мы пьяные были... — Ах, ну это, конечно, всё оправдывает, — саркастически ухмыляется Чонгук, — Кстати, как пойдёшь домой, передай папашке, что его махинации с контрафактным алкоголем уже давно не тайна. Если вы не хотите уехать всей семейкой к твоим друзьям, будете сидеть тише воды, ниже травы. Сону яростно закивал. В уголке его рта надулся и лопнул кровавый пузырь. — Я никуда... Никуда не пойду... Только отпустите... Пожалуйста, отпустите... — А ты очень раскаиваешься в том, что сделал? — Очень, господин Чон... — Не ко мне обращайся. Обращайся к человеку, перед которым виноват. — Кэнди, прости меня, если сможешь. Я не знаю, какими словами можно перекрыть то зло, что я причинил тебе... Прости... Прости... Чонгук перегибается через Кэнди и в упор смотрит на Сону. — Целуй ему ноги. — П-простите? — Я говорю — целуй ноги Кэнди. И чтобы с чувством, чтобы даже я поверил, что тебе стыдно. Целуй. Ему. Ноги. Дрожащий Сону подползает ближе. Чонгук устраивает обе руки на плечах Кэнди. Стало интересно — попросит ли он прекратить этот фарс? Или побрезгует подпускать к себе эту вонючую дрянь? Но Кэнди не останавливает его. Сону припадает к его аккуратным миниатюрным ступням разбитыми губами. От страха он очень тщательно выцеловывает их, елозит ртом. Целебные нагоняи от личной охраны Чонгука сработали лучше всякого аспирина. Теперь зарвавшийся сукин сын лобызает ноги шлюхи, пачкая их своей кровью. Кэнди следит за всем этим и не отводит глаз. В его груди полыхает вулкан. Он не раз мечтал о том, как надругавшиеся над ним ублюдки поплатятся за то, что сделали. Они умирали в его снах многие ночи подряд самыми изощрёнными способами. Со временем эти кошмары отпустили его, но оттого ничуть не менее сладка была эта месть. Тот, кто уничтожил его, сравнял его личность с землёй, стоит перед ним на коленях, избитый, обгадившийся и просит у него прощения, пресмыкается и умоляет. Это то, до чего стоило дожить, а не заморить себя голодом в той больнице. — Пожалуй, хватит. Ишь, присосался, — усмехается Чонгук, — Уведите его нахер отсюда. И позовите госпожу Хван. Он тут напачкал. — Есть, шеф. Амбалы подхватывают Сону под руки и выволакивают его из гостиной. Чонгук наклоняется и касается губами виска Кэнди, обнимая его за плечи. — Прости за этот цирк, но... Я подумал, что тебе это было нужно. Вместе с парнем он разглядывает его вытянутые ноги. Они все в разводах крови, но Кэнди ничуть не морщится. Его грудь вздымается от учащённого дыхания, а на лице блуждает злая улыбка глубокого удовлетворения. — Ты, наверное, хочешь снова помыться? Иди в душ, а потом... — Господин Чон, — внезапно обрывает его Кэнди. — Да? — Могу я попросить Вас кое о чём? Это может быть отвратительно для Вас, но я всё же не могу не попытаться. — Давай. — Можете оттрахать меня так, чтобы я всё время видел свои ноги? Чонгук не может сдержать довольной улыбки. В груди всё ликует и обливается мёдом. Ему понравился этот подарок. — Только если будешь обращаться ко мне на "ты" и называть по имени. Кэнди оборачивается к нему. — Тогда начинай прямо сейчас, Чонгук-а.

Megaherz — Heute Nacht

Кэнди подрывается с места и огибает кресло. Чонгук принимает его в свои объятия. Парень закидывает руки ему на плечи, так, что с них скатываются широкие шёлковые рукава, привстаёт на мысочки и... Целует Чона в губы. Сам. Без напоминаний, без уговоров и угроз. Чонгук вжимает его в себя, широкими движениями ладоней растирая вышивку на спине. Этот поцелуй — не просто лёгкое касание сжатого рта. Это воронка, утягивающая на самое дно глубокого омута. Кэнди напирает с непривычным для него живым интересом, переминает губы клиента, ерошит волосы унизанными кольцами пальцами и впускает в себя мокрый и гибкий чонов язык. Они пожирают друг друга, пока языки пламени из камина танцуют на их телах, а их собственные языки сплетаются, как спаривающиеся змеи. Целовать Кэнди без его сопротивления, без ощущения брезгливости с его стороны оказывается невероятно приятно. Парень будто сам трахает Чонгука своим языком, пока его обласканная чёрным шёлком фигура льнёт к торсу мужчины, а руки порхают по плечам и загривку. Шорох шагов сбоку на миг выдёргивает их из забытья. Чонгук оборачивается и видит госпожу Хван, свою домработницу, которая охает от неожиданного зрелища и замирает у порога гостиной, смущённо тупя взгляд. — Простите, господин... Юн сказал, что Вы посылали за мной. Чонгук, не выпуская из своих рук талию Кэнди, кивает. — Всё верно. Промойте полы, тут немного насорили землёй. Мы пойдём, чтобы Вас не смущать. С этими словами он подхватывает Кэнди на руки, подбирая длинный шёлковый подол. Парень обвивает его бёдра окровавленными ногами и стыдливо прячет глаза от взгляда женщины. Вместе с ним в руках Чонгук направляется в свой кабинет. Дверь за собой он закрывает пинком. Кабинет встречает их полумраком, где из всего освещения — далёкие огни города за окном, и запахом морёного дуба. Чонгук усаживает Кэнди на край массивного стола и поднимает его лицо за подбородок на себя. Тот смотрит на него влажно поблёскивающими глазами и чувственно закусывает пухлую нижнюю губу. — Ты прекрасен. Чонгук берёт лицо Кэнди в руки и гладит большими пальцами его щёки. Парень накрывает его ладони своими поверх. — Месть тебе к лицу. Целуя его снова, Чон щёлкает выключателем настольной лампы. Кэнди хотел видеть свои ноги — он не в силах отказать ему в этой маленькой просьбе. Чонгук запускает руки за ворот халата, пока они говорят друг с другом по-французски. Они слипаются, алчно вытягивая души друг из друга, пока в лёгких не заканчивается последний воздух. Кэнди выгибается в его руках, откидывает голову, пока губы Чона прощупывают его горло, ластится к его рукам, как доверчивый котёнок. Он закатывает наверх его сорочку, и Чонгук поднимает руки, позволяя избавить себя от неё. Сам Чон распутывает неплотный узел пояса халата и распахивает его полы, оставляя шёлковую ткань висеть на сгибах локтей. Он целует и засасывает кожу на груди Кэнди, проходится губами по линии выпирающей ключицы и впивается ртом в место, где шея соединяется с плечом. Парень обвивает его спину рукой, и широкий рукав стелется шёлком по спине, словно лебедь укрыл Чона своим крылом. Чонгук втискивает бёдро между расставленных ног Кэнди. Брючина пропитывается тёплой влагой. Не веря себе, Чон накрывает рукой пах шлюхи и от того, что он чувствует, он сам стонет ему в рот. У Кэнди стоит. У Кэнди наконец-то стоит на его ласки. Захлёбываясь новыми чувствами, Чонгук падает на колени перед собственным столом. Он пропускает руки под бёдрами Кэнди и тянет на себя, заставляя сдвинуться попой на самый край. Тот упирается руками позади себя и выгибает спину, подаваясь тазом вперёд. Чонгук рассматривает его сочащийся прозрачной смазкой член, текущий на гладкий лобок, и улыбается по-дурацки. Стоило пройтись по этому лезвию, преступить закон, найти этого клятого Сону и бросить его к ногам Кэнди, чтобы хоть раз в жизни увидеть, как он выглядит, когда по-настоящему возбуждён. Чон вываливает язык и широко лижет от основания ствола к уздечке, собирая солоноватый предэякулят. Сладкая конфета Кэнди сладкая не везде, но от этого ощущения только сильнее рвёт крышу. Особенно когда парень рвано вздыхает, глядя Чону прямо в глаза, пока тот облизывает его член. Его бёдра мелко подрагивают на плечах мужчины. — Чонгук... Ахх... Чонгук дорого бы отдал, чтобы снова и снова слушать, как Кэнди произносит его имя. И потому он одним движением заглатывает его плоть. Она скользит по языку и упирается головкой в заднюю часть горла. — Чонгук! Кэнди вздрагивает и запрокидывает голову. Чон выпускает его до головки, подпускает чуть больше слюны и насаживается головой неглубоко, но часто. Его скилл минета прокачан и в половину не так хорошо, как у Кэнди — от этого первого рывка выступили слёзы. Он сжимает губы вокруг ствола и старается убрать зубы, но всё равно пару раз задевает ими нежную подвижную кожицу. Кэнди, впрочем, не протестует и совсем не морщится. Он запускает руку в волосы Чона, перебирает их мягко и ненавязчиво и стопорит себя, чтобы не начать самому толкаться навстречу движениям губ внизу. Чонгук заводит головку за щеку, с усилием проводя ею по бархатисто-мокрой поверхности слизистой. Бёдра Кэнди покрываются гусиной кожей, а пальцы на ногах поджимаются от удовольствия. Он изо всех сил сдерживается и кусает губы, чтобы не спустить тут же, прямо Чону в рот. Потому что не помнит, когда ему в последний раз так самозабвенно доставляли удовольствие. Но Чонгук и сам не хочет так быстро заканчивать этот пир. Он поднимается с колен и приникает к закусанному рту Кэнди. Тот с готовностью принимает этот поцелуй, слизывая с губ и языка Чона собственный вкус, гладит его плечи и лопатки. Раз за разом прогоняя в голове недавние события в гостиной, где сейчас прибиралась госпожа Хван, Кэнди чувствует себя так, будто ему под ноги бросили целую тушу мамонта, которого загнали специально для него. Неожиданно приятно вдруг открыть для себя, что для кого-то ты не просто шлюха, не кусок мяса для удовольствия, а человек, которого хотят порадовать, да ещё и таким трудоёмким способом. Чон укладывает Кэнди на лопатки на широкий стол, накрывая своим телом. Парень гибко вытягивается, вкладываясь в руки Чонгука и подставляясь под его ласки, а тот жадно собирает сладковатый вкус его тела, хватая кожу на рёбрах и животе. Не удерживается и оставляет засос на тонкой талии и тут же виновато зализывает покрасневшее место. Кэнди не придаёт этому значения. Сейчас он позволил бы ему расцветить себя хоть с ног до головы, сколько времени не понадобилось бы на то, чтобы сошли все следы. Плевать. Восхитительно плевать. Пока Чонгук раскатывает презерватив по члену и выкручивает пробку из заднего прохода Кэнди, тот самостоятельно закидывает ноги ему на широкие плечи. Неяркий свет лампы выхватывает бурые разводы на его ступнях — следы крови Сону. Следы свершившейся справедливости. От их лицезрения возбуждение накатывает на Кэнди новой горячей волной. Он смотрит на них, когда Чонгук входит в него до конца одним толчком. Смотрит, пока тот неторопливо раскачивает бёдра, растягивая его для себя. А потом переводит взгляд на лицо Чона, когда тот нагибается над ним, расставляя руки по обе стороны от его головы. Чонгук вбивается в его тело и не может отвести глаз от прекрасного лица. От блестящих в неясном свете глаз. От распахнутых сочных губ. От заломанных от удовольствия бровей. Это зрелище особенно прекрасно, потому впервые — не актёрство. Из обласканного члена на живот сочится смазка, на скулах пылает лихорадочный румянец. И стоны Кэнди звучат по-особенному, потому что теперь Чон точно знает, что ему в самом деле хорошо с ним. Льдинки в его глазах таяли под полыхающим между ними жаром. Чонгук наклоняется, чтобы сорвать с желанных губ поцелуй, а затем впивается пальцами в крепкие бёдра и трахает так, будто стремится выбить всю душу. Шёлковая ткань скользит и сбивается под лопатками Кэнди. На столе довольно жёстко, но именно так жёстко, как того хочется сейчас. Когда твои ноги покрыты кровью твоего врага, а сам ты в руках того, кто бросил его к ним, не хочется нежностей и невинных обнимашек. Хочется жёсткого яростного порева, вроде того, что и происходит сейчас. Хочется этих вот звучных шлепков яиц о бёдра и дрожащих от напряжения коленок. Хочется такого глубокого проникновения, чтобы член клевал головкой низ живота, выпирая при каждой фрикции. Хочется запрокинуть голову до хруста позвонков. Хочется посворачивать с этого стола все органайзеры и подставки и рассыпать важные и не очень документы веером по полу. Хочется сполна прочувствовать всё то удовольствие, которое даёт твоему телу секс. Дикий, животный, необузданный секс. Кэнди кричит, выгибая спину дугой. Чонгук целует его колени, утыкается лбом в ногу, натягивая на себя до предела. Рукой он чертит по обозначившимся под натянувшейся кожей рёбрам, и Кэнди накрывает его руку своей. Он подмахивает движениям Чона, стимулируя простату, и закатывает глаза от наслаждения. Слюна тонкой прозрачной ниточкой тянется изо рта по щеке. Кэнди взывает ко всем высшим силам, пробиваясь своим звонким голосом сквозь рычание Чонгука. Слишком хорошо, слишком невероятно. Слишком давно не было так, как сейчас. Чонгук кончает в презерватив, от избытка чувств кусая лежащую на его плече ногу парня. Перед закрытыми веками бешено вращаются золотые кольца, и низ живота сводит сладкой истомой. Становится даже немного больно от того, насколько сильно это было. Когда толчки прекращаются, Кэнди не сдерживает плачущего стона. Горячий, распалённый и раскрытый до предела, он так хочет кончить, что не сразу позволяет Чону покинуть своё тело. — Прости, прости... Дай мне минуту... Пожалуйста, дай мне минуту... — лихорадочно шепчет Чон. Обняв за спину, он снимает Кэнди со стола, ставит на ноги и разворачивает лицом вниз. Слушаясь молчаливых приказов его ладоней, парень расставляет ноги и опирается руками на край стола, роняя голову. Чонгук прижимается к его спине и заднице, обхватывает руками, мнёт бока и гладит живот. Губами и языком он ласкает шею и загривок, потираясь промежностью между ягодиц Кэнди. Ему и самому безумно мало того, что уже было, и, насыщая лёгкие сладким запахом кожи парня, он чувствует, как внизу снова твердеет и наливается кровью. Наскоро раскатав по члену новую резинку, Чон, не тратя времени на смазку, снова проникает в и так готовое тело Кэнди. Свои руки он кладёт поверх рук парня, переплетается с ним пальцами и сношает его сзади. Кэнди заходится новой трелью. Он жадно рассматривает ноги Чона, стоящие впритирку с его собственными, кровь на которых уже засохла и стянула кожу бурой корочкой. Это повергает его в такую эйфорию, что по всему телу прокатывается убойно-сладкая дрожь. Кэнди закидывает голову на плечо Чона и воет неистово, раз за разом принимая его в себя и иссушая стонами распахнутый рот. — Чонгук... Чонгук... Чонгук... Он глубоко. Он безумно глубоко. Он со всех сторон. Он ублажает его так, как не мог никто до него. Он ублажает любимую шлюху. Даже хочется увидеть это со стороны. Рядом нет зеркала, есть только размытое слабое отражение в оконном стекле, за которым густая ночь. В нём Кэнди видит, как сливаются их тела, превращаясь в одно неясное пятно. Низ живота Кэнди взрывается бурным оргазмом, и он изливается себе под ноги, пачкает белёсыми полосами стол из массива. Ему даже не пришлось ни разу прикоснуться к себе самому. Чонгук трахает его сквозь оргазм, растягивая удовольствие. Тело парня в его руках разморенное, ватное, подёргивающееся от остаточных ощущений. Через пару минут Чон следует за ним, входя до основания, и замирает, крепко прижимая Кэнди к себе. Тот чувствует спиной толкающееся в неё тяжёлое дыхание. Они стоят так некоторое время, совсем теряя само ощущение времени. Медовая нега топит их обоих, заливая по самые уши. — Спасибо, — пересохшими губами лепечет Кэнди. Он чувствует кожей шеи счастливую улыбку Чонгука. Тот запечатлевает на ней сухой невесомый поцелуй. Чон аккуратно выходит из его тела. Кэнди опирается на край стола и сводит вместе дрожащие коленки. — Разреши мне немного прийти в себя, — хрипит он, — И я пойду смою эту дрянь с ног. Потом продолжим. Кэнди подбирает сброшенный на стол халат и, осторожно переставляя ноги, направляется в душевую. Когда он выходит, Чон уже ждёт его у дверей. Взяв его под локоть, он провожает Кэнди в спальню. Парень собирается скинуть халат, но Чонгук не даёт ему этого сделать — он обнимает его поперёк торса и валится вместе с ним на расправленную кровать. Они лежат так минуту, пять, десять... А Чон так и не даёт ему раздеться. Он гладит лицо Кэнди, его волосы, прижимает к себе за талию, но не пытается снова его взять. — Ты не будешь больше?.. — несмело напоминает Кэнди. Чонгук улыбается. — Какой ты ненасытный, — подначивает он и щипает Кэнди за бок. — Ну ты же... Оплатил всю ночь?.. — Я помню. Поэтому до утра ты целиком мой. Кэнди недоверчиво ведёт бровями. — Что, будем просто лежать и таращиться друг на друга? Чонгук усмехается. — Не нравится просто лежать? Тогда... Пушки-щекотушки! Его пальцы ныряют под халат Кэнди и щекочут рёбра. Парень содрогается и взвизгивает, сгибаясь пополам. — Нет, хватит! Хорошо-хорошо, лежать так лежать! Пощади! — Поздно! Пушки-щекотушки должны получить своё! Кэнди хохочет и вопит, извиваясь и тщетно пытаясь вывернуться из медвежьей хватки Чонгука. Они катаются по кровати, и Чонгук лезет пальцами повсюду, щекочет, тискает и сжимает. Кэнди лягается и подвывает. — Прошу, пощади! Не могу больше! Ай! Чон обнимает его руками и ногами и прижимает к себе. Кэнди утыкается носом в его грудь. — Не помню, кто в последний раз был так ласков со мной, — глухо раздаётся из объятий. Чонгук морщится. — Давай не будем сейчас о других твоих клиентах, ладно? — говорит он и целует Кэнди в макушку. Тот хмыкает. — Хоть ты и заплатил сполна, я теперь и сам чувствую себя должным тебе. За то, что ты для меня сделал. Чонгук поднимает его лицо за подбородок к себе. — У тебя есть возможность вернуть этот долг. Кэнди смотрит ему в лицо своими распахнутыми чистыми глазами. — И как же? Чон касается подушечкой большого пальца нижней губы Кэнди. — Скажи мне своё настоящее имя. Парень легонько прихватывает его палец губами и расплывается в разнеженной улыбке. — Чимин. Пак Чимин. Чонгук приближает своё лицо на расстояние выдоха. — Приятно познакомиться, Пак Чимин, — и целует сладкие губы. Когда рассвет запускает первые лапы через неплотно зашторенное окно спальни, он застаёт два переплетённых между собой тела, мирно покачивающихся в объятиях Морфея. Они так и уснули в руках друг друга, деля одно дыхание на двоих. Кэнди-Чимин проспал окончание оплаченного времени.