Четыре медовые ночи

      Гриму Червеуста под истошные вопли уволокли в подземную темницу Эдораса. Тщетные, обращенные к королю мольбы, долго не затихали, раздаваясь в залах и коридорах дворца словно горестные стенания привидения.       Эовин не обратила внимания на эти звуки: она чувствовала себя невероятно счастливой, радуясь исцелению короля. Разум любимого дяди освободился от тлетворного влияния Сарумана, и мысль о скором возвращении Эомера вместе с верными ему людьми в столицу наполняла её сердце уверенностью и силой.       Что же до змея, которого c таким усилием тащили прочь, Эовин не испытывала к нему совершенно никакой жалости. Принимая участие в тайном заговоре против короля, Червеуст вполне заслужил всё то, что должно было с ним случиться. Страже поручили любыми способами выудить из него мельчайшие подробности планов Сарумана, о которых он несомненно знал. Судя по предупреждениям Гэндальфа, были важны даже обрывки информации, и чем быстрее, тем лучше.       Эовин обладала сердцем воина. Ради защиты своего дома и семьи она охотно сражалась бы и отдала свою жизнь, однако дядя заметно колебался и менее верил в серьёзность новостей, которые принесли с собой путники. Эовин ощущала лёгкую досаду, но ничего нового в этом не было. Вся жизнь проходила в мечтах о доблести и отваге, в то время как саму её загнали в клетку смирения и покорности.       В тот же вечер стражники вернулись в тронный зал для доклада королю. Костяшки их пальцев кровоточили, и выглядели мужчины утомленно. Король выжидающе посмотрел на них, но внезапно осознал, что Эовин всё ещё находится здесь. Он хотел было отослать её прочь: не стоит леди слышать об ужасных вещах, к которым мужчины обязаны прибегать, чтобы получить сведения от преступников. Однако Эовин умоляюще взглянула на него, прося позволения остаться, и прежде чем слова слетели с его губ, Теоден уже знал, что разрешит.       - Какие новости? – с надеждой спросил король.       - Он утверждает, что ничего не знает, мой лорд – неуверенно начал один из мужчин.       - Ложь!       - Мы допрашиваем его жёстко, государь, но он не сказал нам ничего.       - Чёртов змей! – воскликнул король, - он хочет увидеть, как нас всех сотрут в пыль! Работайте над ним усерднее! Работайте над ним, пока у него не останется дыхания на крики!       Король дрожал от гнева, выглядел усталым и ослабевшим. Он ещё не вполне оправился от колдовства Сарумана и чувствовал огромную вину за то, что позволил так легко обмануть самого себя. Эовин очень хорошо это понимала.       Она взяла его за руку.       - Позвольте мне пойти к нему, - сказала она, - он расскажет мне.       - Нет, - хрипло ответил Теоден.       - Мы знаем, что он желает только одного, - настаивала она, - и если я проявлю к нему немного доброты, то возможно он будет говорить.       Король отрицательно покачал головой, но Эовин продолжала.       - Государь, разве не стоит хотя бы попытаться? Мне ничего не угрожает, но это может помочь спасти наш народ.       Понимая, что Эовин решительно настроена стоять на своём, а сил спорить уже не осталось, Теоден неохотно подчинился.              Червеуста поместили в одной из камер темницы, располагавшейся под Большим залом. Здесь внизу царили непроглядная тьма и холод, запах сырости наполнял извилистые коридоры. Эовин несла масляную лампу, освещая себе путь. Она забрала волосы на тот случай, если Червеуст вздумает броситься к ней, и возблагодарила вовремя пришедшую мысль взять с собой шаль, ибо холодный пронизывающий воздух пробирался сквозь одежду.       Тело покрылось мурашками при мысли о том, что она собирается сделать. Как она сможет быть добра с этим змеем? Один его вид вызвал у неё дурноту. Его бледное, землистого цвета лицо неотступно следовало за ней по пятам многие месяцы, и при одном лишь звуке его голоса она уже чувствовала себя несчастной. Пропитанные шёлком и ядом слова, легко соскальзывавшие с его треклятого языка, не давали покоя мыслям, терзая её по ночам. Змей всегда говорил ей правду, изобличающую и холодную правду. Он до того был проницателен и восприимчив, что Эовин порой хотелось вырвать его раздвоенный язык голыми руками.       Стражник встретил её у двери в последнюю камеру. Это была одна из самых глубоких и холодных частей подземелья и больше напомнила Эовин могилу, чем тюрьму. Ей вспомнилась гробница своего кузена Теотреда, и почему-то она была уверена, что Червеуст сыграл в его смерти не последнюю роль.       - Я буду ждать Вас прямо здесь, миледи.       - Он связан? – осведомилась Эовин.       Стражник кивнул.       - Тем не менее… - добавил он, отпирая дверь.       Она жалобно заскрипела, поворачиваясь на петлях.       Осторожно войдя внутрь, Эовин не сразу смогла разглядеть Червеуста в этой гнетущей темноте. Прошло несколько мгновений прежде чем глаза привыкли к тусклому жёлтому свету, создаваемому лампой в её руках. Вскоре она обнаружила его: Грима лежал на полу, прижав колени к груди. Его руки были связаны за спиной, а верёвки дополнительно зафиксированы цепями, прочно прикрепленными к стене. Эовин заметила, что его раздели: многочисленные шерстяные одежды, в которые Грима обычно кутался, валялись кучей в другом углу камеры, напоминая в этом неясном освещении свернувшегося калачиком спящего пса. Он не смог бы дотянуться до одежды: цепи не позволяли сделать больше одного шага в любом направлении. Грима заметно дрожал от холода. Его тонкая туника была разорвана, ступни совершенно голы. Приблизившись, Эовин увидела, что бледная кожа на его груди сплошь покрыта синяками, а одежда запятнана кровью.       От света лампы Грима поморщился и взглянул вверх.       Он уставился на Эовин так, словно она была прекрасным видением.       Червеуст попытался сесть, но не смог. Эовин пристально наблюдала за его тщетными усилиями, и в глазах её не было жалости.       - Итак, - наконец произнёс он охрипшим от криков голосом, оставив попытки подняться - они послали тебя сломить меня…       Она возвышалась над ним, высокая и твёрдая как прекрасная статуя, и такая же холодная.       - Догадлив, как и всегда, Грима.       Что-то вспыхнуло в чертах его лица, когда его имя слетело с её губ. Хотя, возможно, это была лишь игра тени, вызванная мерцающим светом лампы в её ладонях. Эовин опустилась поодаль и, преодолевая дрожь отвращения, протянула руку. Грима тут же инстинктивно отшатнулся, опасаясь новых ударов в лицо или тело. Это мимолётное движение пробило маленькую брешь в доспехах Эовин, заставив почувствовать толику жалости где-то глубоко внутри. Опираясь коленями на холодные каменные плиты (такое чувство, что она стояла на льду!), Эовин усадила Червеуста прямо. Это усилие явно причинило ему боль, но Грима не проронил ни слова. Из его уст вырвался только резкий свистящий вздох, когда Эовин потянула его наверх.       Она сняла с плеча бурдюк с водой и начала открывать его. Тёмные, обрамлённые свежими синяками глаза Червеуста неотрывно следили за каждым её движением. Сальные чёрные волосы падали ему на лицо и Эовин, вновь преодолевая омерзение, взмахом руки откинула их назад.       - Пей, - быстро сказала она, держа воду перед ним.       - Я понимаю, - пробормотал он, не сделав ни единого движения, - очень изобретательно. Эти подонки дали мне яд, а ты собираешься накормить меня мёдом…Моя милая леди станет нежно утешать меня, ласковыми словами облегчая боль, и вскоре без труда раскроет все мои секреты. Они сорвутся с моих губ так же легко, как шлюха раздвинула бы ноги.       Эовин брезгливо отпрянула от него.       - Я не твоя леди и никогда ей не буду, червяк! - злобно сказала она.       Нагнувшись, она подняла лампу и устремилась к двери.       - Нет, пожалуйста, останься! – донёсся из темноты его слабый умоляющий голос.       Эовин поняла, что победила. Снова поставив лампу, она подошла к груде скомканной одежды, извлекла тёплую шерстяную мантию, и не говоря ни слова, швырнула её в Червеуста, прежде чем приказать страже выпустить её отсюда.       Позднее она пересказала всё королю.       - Он был подозрителен, но в самый последний момент попросил меня остаться. Возможно завтра после более тщательных уговоров он станет охотнее разговаривать со мной.       Теоден устало согласился.