Лучше блюдо зелени

Буквально со следующего утра по всей школе началась подготовка к новому году. Директор и зам притащили в каждый класс небольшие искусственные елки, коробки с игрушками и гирлянды, так что после уроков (и заодно вместо сеанса психотерапии, чему лично Рик радовался невероятно) они украшали учебные кабинеты. Особенно этому событию радовалась Ася: всегда готовая к любой активности, она взяла на себя лидирующую роль, порхая из одного уголка класса в другой, помогая вырезать снежинки, вешая мишуру, а также раздавая инструкции. Ее заразительной веселостью было сложно не проникнуться, и Рик в глубине души радовался, что его новая подруга снова широко улыбается: как мало ребенку нужно для счастья! Кажется, единственным человеком, который не заразился от Аси праздничной атмосферой, была Яна: она была все так же холодна и неприступна, а все попытки Аси вовлечь ее в бурную деятельность равнодушно игнорировала. Но Ася, как ни странно, решила по этому поводу не расстраиваться, и оставив Яну в покое, продолжила свою деятельность. Рику с Филом выпала задача украшать елку. Та была совсем небольшой, буквально по пояс, если поставить ее на пол. Поэтому новогоднюю красавицу было решено поставить на учительский стол, и теперь мальчишки с любопытством перебирали игрушки и решали, что стоит повесить, а что оставить для украшения стен. Фил, нужно сказать, вел себя более чем спокойно после вчерашнего. Он, конечно, сильно покраснел, стоило им с Риком столкнуться взглядами утром. Но парень довольно быстро пришел в себя и сейчас вот уже разговаривал с Риком непринужденно, периодически отпуская небольшие шуточки, заставляя Рика тихонько посмеиваться себе в кулак. – Смотри, какой! – улыбаясь почти детской улыбкой, доверительно обратился к нему Фил, демонстрируя очень симпатичный блестящий шарик с нарисованным на нем медведем. – Классный, – признал Рик, – давай вот сюда повесим, здесь будет хорошо смотреться. – Нет, сюда не надо! – тут же возмущенно запротестовал Феликс. – Смотри, тут рядом почти такой же шарик висит, только с зайчиком! – А в чем проблема, собственно? В том, что медвежата не могут дружить с зайчиками? Фил не удержался и хохотнул. – Могут дружить! Но я не об этом. Так нарушится композиция, посмотри! Большие шары должны перемежаться с маленькими, а не висеть кучей в одном месте! – он якобы возмущенно подтолкнул Рика локтем, отчего в душе того разлился океан нежности и тепла. – Кто сказал? – Рик возмущенно-насмешливо нахмурил брови. – Я сказал! У кого из нас двоих тут художественный вкус? Они так увлеклись веселым спором, что совершенно забыли об осторожности: говорили в полный голос, поддразнивали друг друга… Рик, услышав последнюю фразу, вдруг пришел в себя, вздрогнув. Нельзя такое говорить, мало ли что… Фил тоже понял, что сболтнул лишнего, и они оба резко замолчали, осторожно оглянувшись по сторонам. К счастью, в классе стоял такой гам, что вероятность, что их услышали, очень сильно стремилась к нулю. Остальные ребята галдели, шутливо переругивались или болтали ни о чем. Шумная Ася что-то настойчиво внушала Боре на другом конце класса. На них никто даже не смотрел. Единственным человеком, взгляд которого Рик поймал, была Яна: но ее лицо, как обычно, не выражало ни одной эмоции, так что неясно было, слышала она их или нет. Девушка, столкнувшись с Риком взглядом, впрочем, медленно его отвела и погрузилась в вырезание очередной снежинки: занятие, которому она посвятила себя сегодня безраздельно. Рик немного успокоился: видимо, пронесло. Он вернулся к наряжанию елки, но теперь они с Филом старались говорить не так громко и вести себя более сдержанно, от греха подальше. Что же касается Яны, на которую Рик нет-нет да и поглядывал из осторожности, – она больше ни разу не оторвала свой взгляд от работы. Но нужно признать, получилось у нее филигранно. Когда девушка закончила и расклеила свою работу по оконному стеклу, оно словно было разрисовано настоящими морозными узорами: изящными и тонкими, эстетичными, как сама Яна. Закончили ребята уже ближе к вечеру, и когда класс сиял огнями, гирляндами и прочими украшениями, как раз пришло время ужина. В столовой царила атмосфера приподнятого настроения: очевидно, приближение праздников, украшение классов и скорые каникулы, которые были уже на носу, грели сердце всем без исключения. Ребята были так взбудоражены, что директору даже пришлось прикрикнуть на всех и напомнить, что здесь столовая, а не балаган. В любое другое время Рика бы это расстроило и стерло бы с его лица улыбку так же, как с лица большинства. Но это не сработало. Он, конечно, тоже уткнулся в тарелку, как и все, но продолжал легонечко ухмыляться, периодически ловя на себе взгляд лукавых синих глаз. Он был слишком счастлив, чтобы хоть что-то могло испортить ему настроение. Домашнее задание сегодня училось с трудом. Рик, всегда ответственный ученик, сделал его кое-как. Все потому, что они с Филом договорились выйти вечером прогуляться: сегодня целый день шел снег, и им хотелось прочувствовать зимнюю атмосферу полностью, до кончиков пальцев. Так что едва закончив с биологией, Рик кинул учебники в комнату, и быстро одевшись, пулей выбежал на улицу. Фил уже ждал его: отойдя немного от школьного порога, он вроде бы невзначай прогуливался рядом, приминая аккуратные сугробы возле аллеи. При виде появившегося в дверях Рика он вскинул голову и просиял такой улыбкой, что если б кто-то вдруг увидел их со стороны, то сразу бы понял, что столкновение тут явно неслучайное. Они пошли рядышком, зябко кутаясь в теплые куртки и втягивая голову в плечи. Было не слишком холодно, но ветер умело забирался в каждую щелочку между складок одежды. Они молчали некоторое время, привыкая к присутствию друг друга вновь. Это было странным чувством, когда находиться рядом одновременно волнительно и в то же время так хорошо и спокойно, будто ты внезапно оказался дома. Рик не понимал, как такие вещи могут объединяться в одну, но тем не менее именно так и было. – Любишь Новый год? – поинтересовался он у Фила, хотя интонация его была, скорее, утвердительной: он догадывался, какой получит ответ. – Очень, – подтвердил его догадку Фил, на секунду поворачивая к Рику лицо, чуть покрасневшее от мороза. – Это всегда был мой любимый праздник. Не считая предыдущего года, новогодние праздники и каникулы всегда были для меня счастливейшим временем. – А что в прошлом году..? – Я был здесь. Не прямо 31-ого, разумеется, но незадолго до и очень скоро после. Сам понимаешь. И Рик понимал. Он на секунду представил себе, как бы ощущалось сейчас это время, если бы у него не было рядом Феликса. Вокруг – чужие люди. Семья далеко, нет ни единого человека, который бы поддерживал тебя и которому было бы до тебя дело. Все, что тебя окружает – это лишь бесконечный контроль, правила и… осуждение. Брр. Даже страшно представить. Рику очень сильно захотелось прямо сейчас обнять Фила, прижать к себе и напомнить, что он больше не один. Но камеры, которые, как известно, были понатыканы по всему периметру школы, не позволяли этого сделать, что неимоверно злило. – Но в этом году все совсем иначе, – задорно дернув уголочком рта, сообщил Фил. И прежде чем Рик успел как-то на это отреагировать, подмигнул и крикнул: – Догоняй! Фил действительно рванул вперед трусцой, и в итоге Рик смог окончательно догнать его, лишь когда они добрались до замёрзшего прудика и буквально упали на лавочку: морозный воздух делал бег не таким уж легким занятием, и даже вот такой короткий спринт дался им нелегко. Развалившись на лавочке, они запрокинули головы, уставившись в затянутое облаками темное небо. Звезд не видно, а все равно красиво. – Как думаешь, лед на озере достаточно крепкий? – спросил внезапно Фил, мысли которого явно путешествовали в другом направлении. – Не знаю, думаю, да, – задумчиво протянул Рик, не совсем понимая, к чему был этот вопрос. Впрочем, разгадка пришла довольно быстро, когда Фил встал и уверенным шагом направился к запорошенной снегом кромке воды. – Эй, не вздумай! – искренне испугавшись, только и успел крикнуть Рик, у которого сердце в пятки ушло от одной лишь мысли, что сейчас Феликс может провалиться под воду. Но поздно. Парень, и не подумав прислушаться к грозному окрику, изящно ступил на лед сначала одной ногой, а потом, после секундного размышления, поставил туда и вторую. – Совсем сдурел! – подскакивая с места, зашипел Рик, в то время как Фил осторожно, но уверенно продвигался все ближе к центру замерзшего прудика. – Все нормально, лед крепкий, как скала, хоть фигурное катание устраивай! – голос Фила был звонким, и Рик увидел, как тот сияет улыбкой, оборачиваясь к стоящему на берегу взволнованному наблюдателю. – Давай ты не будешь проверять, насколько он крепкий, и вернешься на родину! – все еще нервничая, попросил Рик. Но Феликс, будто решив довести его сегодня до белого каления, лишь подлил масла в огонь, легонечко подпрыгнув на месте. – Смотри! Все в полном порядке! Иди лучше сюда сам! – Вдруг там глубоко! – гнул свою линию рациональный Рик. – Если провалишься, можешь и утонуть, не смотри на то, что озеро крошечное – я тебя вытащить со дна не сумею. Феликс в ответ звонко рассмеялся. Рик невольно заслушался этим звуком: смех звучал как перелив колокольчика. Фил смеялся на высоких нотах, хотя разговаривал куда ниже, оттого его хохот казался более задорным и мальчишеским, каким-то почти наивным. Рик невольно задумался о том, что в последнее время стал все чаще слышать этот чудесный звук, в то время как раньше от Фила едва ли можно было дождаться хотя бы улыбки. Неужели он, Рик, и правда делает его чуть счастливее? И как может быть грехом то, что делает кого-то вот таким радостным?! Фил тем временем шаркал по льду, расчищая его, отчего ботинки понемногу начали скользить, и его тонкие ноги периодически разъезжались в стороны. Выглядело глупо и комично, а еще прекрасно до невозможности. – Ладно, – сдался наконец Рик, не в силах сопротивляться такой настойчивости. – Не волнуйся, даже если провалимся, пруд совсем мелкий, – сообщил Фил осторожно ступившему на лед Рику, отнюдь его тем самым не успокаивая. – Тут воды максимум по грудь, даже если захочешь, не утонешь. – Ты, что ли, проверял? – все еще не в силах сдержать ворчания, поинтересовался Рик, шаг за шагом приближаясь к Филу, за это время уже расчистившему себе небольшой каток. – Я – нет, но в прошлом году кто-то из младшеньких решил сюда сигануть, – Фил улыбался так хитро, что невозможно было понять, шутит он или нет. – Я даже не помню, в честь чего пацан решил так сделать, наверное, радовался приближению лета. Как бы то ни было, наказали его знатно, хотя он только пятки себе отшиб. Фил все еще посмеивался, когда Рик, наконец, приблизился к нему и ненавязчиво привлек к себе за талию. Фил тут же перепугался, попробовал его оттолкнуть, вот только расчищенный ботинками пятачок сыграл с ним злую шутку: не удержавшись, он поскользнулся и полетел на лед спиной вперед. Рик, отреагировавший на чистом инстинкте, попытался его удержать, но его ноги тоже разъехались, и в итоге они оба со всего размаху шлепнулись на лед, ударившись всем чем можно было удариться. – Ауу, – страдальчески заскулил Фил. Его шапка съехала, и золото медных кудрей тут же рассыпалось по белому снегу, создавая невероятной красоты контраст. Рик, неудобно завалившийся на бок и отбивший себе бедро, внезапно почувствовал, как его накрывает веселье, и расхохотался. – Вот я так и знал, что это до добра не доведет! – сквозь смех сообщил он, приподнимаясь и заглядывая в лицо сморщившемуся Филу. – Больно! – так, словно в этом был виноват Рик, заявил с претензией рыжик, вот только виноватым Рик себя точно не чувствовал. Он снова хохотнул на низкой ноте, и поддаваясь безумному, но непреодолимому желанию, легонько провел пальцем Филу по щеке. Парень уставился на него своими огромными глазами, сейчас вдобавок расширившимися от ужаса, но, кажется, от прикосновения забыл про все слова, которые вертелись на языке. Он вгляделся в лицо Рика с очень странным выражением – будто рассматривал картину на выставке, – скользнул взглядом по губам, бывшим не так далеко от его собственных, и наконец с лёгким выдохом прошептал: – Рик… камеры сюда достают. Рик знал об этом. А потому нехотя убрав ладонь с красивого лица, он просто улегся на лед рядом, будто ничего не случилось. Некоторое время они молчали. Казалось бы, ничего особенного в случившемся не было (уж тем более если сравнивать с остальными произошедшими между ними ситуациями), но все же происходило здесь что-то… Такое животрепещущее, трогательное и нежное. А еще важное. Они читали в лицах друг друга то, что пока не решались сказать вслух: они стали важны друг для друга. Важны настолько, что пока даже не могли в полной мере этого осознать. – Рик… – снова негромко позвал Феликс, а сердце того забилось чуть быстрее. Ему так нравилось, когда Фил произносил его имя: кажется, он готов был слушать это вечность. – М-м? – протянул он, поворачиваясь лицом к собеседнику и тут же натыкаясь на внимательно вглядывающуюся в него синеву. – Мы можем поговорить про то, что случилось в библиотеке? Вот этого Рик точно никак не ожидал. Учитывая вчерашнюю реакцию Фила, стоило ожидать, что он притворится, будто этого вообще никогда не было. Но Феликс не переставал удивлять. – Можем, – осторожно, едва ли не вопросительно откликнулся Рик, понятия не имея, в какую сторону повернет разговор. – Я должен тебе кое-что рассказать. То, с какой интонацией была произнесена последняя фраза, Рику не понравилось. Фил звучал, кажется… виновато? Пристыженно? Но он ведь не должен! Не случилось ведь ничего такого плохого! Ничего постыдного! Просто… – Я должен был рассказать тебе давно. Еще до… до вчерашнего. Мне кажется, это было бы честно. Рик все меньше понимал, о чем говорит собеседник, и все больше в его душу пробиралась тревога. – Помнишь, я рассказывал тебе про парня, с которым… с которым целовался? Рик невидящим взором уставился в небеса. Причем тут был этот парень и с чего вдруг Фил решил его вспомнить, было непонятно, а еще немного неприятно. Почему-то. – Ага, – откликнулся Рик, не оборачиваясь, но показывая, что слушает. – Мы с ним жили в одном дворе. Учились, правда, в разных школах, так что пересекались только изредка, на улице, и тихонько исподтишка друг друга рассматривали. Честно говоря, я понятия не имею, как это работает, но… Я интуитивно знал, что он такой же, как я. Может, дело было в том, как он смотрел – будто оценивающе. Может, у него какая-то особая аура была или типа того… Одним словом, я видел, как он на меня поглядывает. И я однажды решился сам с ним заговорить. Учитывая, что он был старше меня на пару лет, мне для этого пришлось собрать все свое мужество. Внутри Рика ворочалось что-то зудящее и недоброе. Он прямо чувствовал, как горло ему щекочет чувство, ранее совершенно не знакомое, но оттого вовсе не менее легко узнаваемое: это была ревность. – Я не понимаю, зачем ты мне это все рассказываешь. Рик постарался звучать спокойно, но фраза все равно вышла куда более резкой и отрывистой, чем он хотел. – Сейчас поймешь, – ответил Фил. А затем, помолчав с минуту, продолжил. – Мы с ним неожиданно стали хорошо общаться, на что я, надо сказать, даже не рассчитывал. Я тогда учился в 9 классе, а он уже заканчивал школу и казался мне до невозможности крутым. А еще он мне нравился: это было совершенно очевидно. Рик заставил себя продолжать лежать на холодном льду спокойно, хотя хотелось буянить и топать ногами. Но он должен был дослушать. – В общем-то, если вкратце, с ним и случился мой первый поцелуй. А также второй и третий, и в общем это продолжалось до тех пор, пока меня не отправили сюда в прошлом году. – О вас узнали твои родители? – напряженно поинтересовался Рик. – Узнали, но не тогда. – Я не догоняю. – Отправляя меня в «Надежду», они понятия не имели, что у меня есть какой-то вполне реальный физический опыт с парнем. Когда мама нашла у меня рисунки, она устроила истерику и стала допытываться, нравятся ли мне мальчики. Не знаю, чем я тогда думал, но я сказал, что да. – Ох… – это все, что мог выдавить из себя Рик. – Когда я попал сюда, мы почти перестали общаться с тем парнем: в конце концов, мы же не встречались официально, да у нас и возможности-то не было обсудить этот вопрос. Он знал, куда меня отправили, но не писал мне: может, потому что не хотел для меня неприятностей, но скорее всего, не хотел их для себя. Рик хмыкнул, но промолчал. Он до сих пор не понимал, в каком направлении движется эта история. – Но когда после окончания десятого класса я вернулся… Фил внезапно замолчал, и Рик, не удержавшись, таки повернулся к нему. Он мог буквально видеть борьбу, написанную на лице парня, лежащего рядом. Кажется, то, что он хотел сказать, давалось ему совсем непросто. – Вы снова с ним встретились, – догадался Рик, на что Фил, прикрыв глаза, кивнул. – Да. И несмотря на то, что я пережил за год здесь, в школе… Меня это не остановило, понимаешь? Наоборот даже… Я будто бросился в омут с головой – со всей готовностью и отчаянием. Рик не знал, что сказать. Ему хотелось понять, почему Фил так поступил? Было ли дело в том, что Фил чувствовал к тому парню больше, чем говорил? Или в том, что он просто, что называется, «дорвался» – как голодающий до еды? Будто прочитав его мысли, Феликс продолжил. – Я не был в него влюблен. Но он нравился мне, он ощущался островком свободы, жизни, и, как ни странно, нормальности – это первое, что пришло мне в голову, когда я снова увидел его. Рик начал быстро соображать. Феликс отучился в «Надежде» год, и по идее, не должен был сюда возвращаться: не должен был в том случае, если бы лечение подействовало. Но оно не подействовало, и об этом каким-то образом узнали. – Твои родители вас спалили, – это был даже не вопрос, а вполне четкое утверждение, и удивленно приподнявшиеся брови Фила были совершенно излишней реакцией. – Да, – сказал тот обреченно, понимая, что Рик уже сложил два и два. – Получилось максимально по-идиотски: папа застукал нас целующимися в подъезде. В нашем же подъезде, Рик! Мне хватило безумия целоваться с ним в нашем же подъезде, думая, что вечером там безопасно и никто не увидит. – Жесть, – только и смог выдавить из себя Рик, представив на секунду, что было бы, если б его собственный папа застукал его целующимся с парнем. Мурашки побежали по и так уже замерзшей спине: не факт, что Рик вообще остался бы после такого в живых. – Я хотел сказать, – в голосе Фила внезапно вновь зазвучало смущение, – то, что вчера случилось… Просто… Со мной такое уже было один раз. Я ничего не могу поделать, у меня не получается это контролировать. И я не хотел… Я не знал, как ты отреагируешь. Думал, вдруг испугаешься, вдруг тебе будет неприятно. Вдруг будет противно. В общем, я не хотел тебя пугать. Думал, что сначала стоит предупредить тебя, рассказать про свой опыт и только потом… если тебе будет окей… То, как Фил сбивчиво лепетал объяснения, заставляло сердце Рика плавиться, будто на улице сейчас стояла не холодная зимняя ночь, а жаркий знойный полдень. То, как Феликс смущался, пунцовел, неловко скрещивал ноги и отводил взгляд… Все это было бесконечно мило и заставило почему-то ревность, взвившуюся всего минуту назад до небывалых высот, смиренно склонить голову и отступить. Рик протянул руку и на ощупь нашел лежащую рядом на льду ладонь, закутанную в перчатку. Фил слегка вздрогнул, когда их пальцы переплелись. А Рик, все так же глядя в небо и делая вид, что ничего особенного не происходит (специально для камер, наблюдавших за ними издалека), проговорил негромко: – Мне все равно, что у вас там было или не было. Ты не обязан мне об этом рассказывать. Но то, что случилось у нас… это потрясающе. – Правда? – в голосе Фила звучали наивность и неверие. – Правда. Это был один из лучших дней в моей жизни, – искренне заверил его Рик и улыбнулся. Он не знал, что Фил в это время испытывает настолько громадное облегчение и радость, что едва сдерживает слезы. *** До новогоднего концерта, и соответственно, до окончания четверти, оставалась всего неделя. Школа наполнилась суетой, какой еще раньше не бывало: все регулярно шумели, куда-то бежали, что-то делали, причем это касалось в равной степени и учеников, и учителей. Последние в преддверии окончания семестра выглядели слегка взмыленными и нервничающими, пытались впихнуть в плотное расписание такие нужные всем контрольные, тесты и дополнительные задания. Кроме того, нельзя было забывать про экзамены, к которым одиннадцатиклассников также готовили едва не на каждом уроке, что добавляло стресса в и без того напряженную атмосферу. Отрадой лично для Рика стало то, что временно были отменены общие сеансы психотерапии: однако даже у этого была своя цена. Доктор сообщил, что поскольку прошла почти половина их обучения, ему нужно продиагностировать успехи каждого в преодолении своих проблем, ради чего каждому ученику будет назначена индивидуальная консультация. Рика от этой перспективы слегка потряхивало, и когда он поделился этим с Филом, то получил очень четкую, хотя и не слишком понравившуюся ему рекомендацию: «Ври напропалую». Кроме всего прочего, активно шла подготовка к тому самому новогоднему концерту. Главный разносчик сплетен Кирилл сообщил, что узнал случайно (ага, как же, подслушал наверняка опять), что концерт будут снимать на камеру, чтобы потом отправить его на память родителям – такой своего рода отчет об успехах. Рика, по правде сказать, довольно слабо волновало то, насколько хорошо они выступят и насколько вообще это все получится. Но вот Фила, по непонятной причине, концерт как-то трогал, и он тоже невольно проникся тревогой за всеобщий успех. Их классу по указанию руководства было назначено поставить рождественскую пьесу. По счастью, ни с выбором темы, ни с поиском сценария заморачиваться самостоятельно не пришлось: их тоже выдали им в качестве неукоснительной инструкции к выполнению. Фил, едва взглянув на текст, тут же сообщил, что эту же пьесу уже ставили в прошлом году, только не его класс, а другой. Сказал еще, что получилось неплохо, и Рик был вынужден ему поверить, потому что то, что получалось пока у одноклассников, выходило так себе. Пьеса была посвящена истории рождения Христа – очень в тему праздников, понятное дело. Там было несколько основных ролей, а все остальные второстепенные, но свободным не остался никто. Одной из главных героинь была, вполне ожидаемо, дева Мария, и почти единогласным решением на эту роль выбрали Яну: она сама вызвалась, и ни у кого даже мысли не возникло как-то это оспаривать. Еще одной главной ролью был Иосиф, и замдиректора настоятельно предлагала на эту роль Фила – но тот почему-то отчаянно отказывался, и в итоге эта ответственная работа была поручена Боре. Они с Яной представляли собой удивительную пару: что-то вроде мифических Афродиты и Гефеста, где она – сама изящность, утонченность и красота, а он – неловкий, огромный, будто выточенный из камня небрежным скульптором. Тем не менее с ролями своими они справлялись хорошо, а потому никто возмущаться не стал. Рику же досталась роль одного из волхвов, в то время как Фил играл пастуха, а еще пел в самом конце рождественский хорал с половиной других, более-менее дружащих с музыкой одноклассников. Другие классы, насколько Рик мог понять из обрывков разговоров, занимались подготовкой несколько других номеров: у кого-то тоже планировалась сценка, у кого-то стихи, у кого-то даже танец. Со всем этим действием ощущение того, что они находятся в «исправительном» заведении, как-то отступало на второй план. Все без исключения, кажется, чувствовали в связи с приближающимся Новым годом душевный подъем. Впрочем, сказать, что все – пожалуй, будет не совсем правдой. Один человек совершенно не проникался этой атмосферой, кажется, она его еще больше угнетала. Выйдя вечером после сеанса индивидуальной терапии, Руслан не мог думать о елках, шариках и младенце-Христе. Он мог думать только о том, что говорил ему психотерапевт. – Твои успехи ничтожны, Руслан, – говорил доктор глубоким и вроде как ласковым голосом, но от этой ласки почему-то стыла кровь. – Ты совершенно не стараешься и на всех наших сеансах не прислушиваешься ни к единому моему совету. Твоя вера слаба, отец Сергий говорит, что ты недостаточно усердно молишься, а на исповеди каждый раз отказываешься признавать свое противоестественное желание грехом. Руся уже давно перестал удивляться тому, что священник нарушает тайну исповеди и пересказывает то, что услышал, доктору. Он был шокирован только в первый раз, сейчас же эта информация вызывает скорее раздражение, как назойливая муха. Он и сам не понимает, почему так упорствует в этом. Почему упорно продолжает твердить, что был бы счастливее, если б родился в другом теле. Что чувствовал бы себя лучше, если бы мог носить другую одежду, другую прическу и называться другим именем. Нет, Русе вовсе не доставляло удовольствия наблюдать, как багровеют каждый раз от злости и бессилия лица священника и доктора. Кроме того, ему было страшно, потому что за эти месяцы он изведал уже все возможные ответные реакции, начиная с мягкого отрицания, заканчивая гневными криками и топотом ног. Руся искренне удивлялся тому, что его еще ни разу не ударили: тяжелая рука священника только однажды стукнула со всей силы в стол около него, когда их разговор пошел по тому же, уже тысячу раз повторенному, кругу. В последний месяц ему начали давать таблетки: у Руслана было сильное подозрение, что гормональные, потому что его и без того неустойчивое психологическое состояние совсем потеряло стабильность, и он мог за полчаса укатиться от совершенно беспричинной эйфории до желания плакать навзрыд. Русю уже ничего не удивляло, не изумляло и не трогало. Он просто хотел, чтобы ему больше не было больно: не хотел слышать постоянных смешков одноклассников, не хотел терпеть строгие взгляды учителей, требовавших от него на фоне всего происходящего еще и быть внимательным и хорошо учиться. Не хотел видеть искаженные гневом лица наставников, когда он в очередной раз решает не врать им, потому что это – единственное, что ему остается от реального себя. Что самое ужасное, ему не хотелось видеть даже единственный лучик света в лице Бори, который, несмотря ни на что, регулярно оказывался рядом, дарил теплый взгляд, а иногда легонько шлепал по плечу в поддерживающем жесте. Гризли, к слову, никогда не ассоциировался в сознании Руси с медведем: гораздо больше общего у того было с обожаемыми Русланом собаками, взять хотя бы этот бесконечно добрый преданный взгляд, или дурашливую улыбку, или лохматые темные волосы, которые сейчас сильно отросли и торчали в разные стороны. Боря был единственным здесь, по мнению Руси, по-настоящему добрым человеком – в том самом христианском смысле, в котором Господь доброту и задумывал. В Боре хотелось согреться, как в июльском солнышке, и спрятаться, как в надежной крепости. Но Руся знал, что это невозможно: никто не защитит его от самого себя, даже такой прекрасный человек как Боря. Так что новость о том, что непосредственно накануне концерта Руслану предстоит пройти в церкви «очищение», стала для равнодушного к любым новостям подростка все же чем-то новым и неожиданным. Он не думал, что до этого дойдет – наверное, был слишком наивен. И нет, он не боялся этого: если верить отцу Сергию, все, что его ждет, это лишь чтение над ним молитв. Но что-то в сердце его было неспокойно: он чувствовал, что что-то здесь не так, и в общем, был прав.