Лучше блюдо зелени

– Стой-стой, подожди… Прерывающийся голос Фила был таким тихим, что даже вжимающийся в него Рик с трудом смог расслышать этот шепот. Стояла середина декабря. Снег за окном валил уже так густо, что даже днем в библиотеке, кажется, царил полумрак – наверняка библиотекарша, вернувшись, включит здесь свет. Вообще, идея убежать после обеда сюда на короткие несколько минут под предлогом забытой сменной обуви была изначально плоха. Во-первых, риски были несоизмеримы с проведенным здесь временем: какие-то жалкие мгновения в обмен на потенциальную – пусть и очень маловероятную – возможность наткнуться на кого-нибудь. И пускай сама библиотекарша сейчас мирно обедала в столовой, парни сами видели… Но ведь был шанс, что кто-нибудь из учеников заглянет сюда, просто так. А может, и по делу: все же уроки шли каждый день, и книги могли понадобиться кому угодно, когда угодно. Но Рик где-то глубоко в душе считал, что всё это оправдалось бы даже одной минутой этого болезненно-безумного счастья. Понимая, что времени совсем нет, он буквально снес Фила, едва успевшего ступить за книжный стеллаж, с ног и прижал к себе так крепко, что боялся раздавить. Поцелуи, благодаря регулярной тренировке, теперь перестали казаться им обоим пугающими. Кроме того, они перестали быть такими трепетными и нежными, как поначалу: Рик, чувствуя себя будто оголодавший зверь, почти с остервенением теперь каждый раз впивался в прекрасные губы, так, словно они поили его сладким нектаром… а может, ядом. Но это не имело никакого значения, потому что Рик уже давно отравлен. Они оба отравлены. Сбивчивой просьбе, которую прервали вновь возобновившиеся поцелуи, Рик последовал не сразу. А когда почувствовал, как ладони Фила слегка упираются ему в плечи, все же отстранился от губ, перемещая внимание на шею. Это было чем-то пока еще новым и немного странным. Рик впервые попробовал это всего лишь на предыдущей неделе: невесомо коснулся губами шеи Фила, когда обнимал его. Но вот реакция, выраженная в тихом вздохе и мгновенно покрасневших щеках, была очень красноречивой, и дала Рику понять, что он сделал, как ни странно, что-то очень правильное. Потому что «правильное», когда он находился наедине со своим огненноволосым проклятием, внезапно имело только один критерий. То, что нравилось Филу, то, что приносило ему удовольствие и радость – только это и становилось правильным в подобные мгновения. Ничего больше не имело значения, ничего на свете: ни родители, ни осуждающее общество, ни церковь. Был только Фил, который таял в его руках, растворяясь и нежась в ласке. И это было важнее всех смыслов, ценнее всех ценностей. И сейчас, когда Рик чуть настойчивее, чем раньше, приложился влажным поцелуем к коже неподалеку от кадыка, Фил совершенно очевидно поплыл. Руки его на несколько секунд безвольно опустились, но стоило Рику скользнуть губами еще чуть-чуть, как он внезапно будто собрал в себе все мужество и все оставшиеся силы. – Нельзя, – сказал он, на этот раз уже настойчиво отстраняя от себя Рика и глядя на него хмельными глазами. – Скоро библиотекарша вернется, да и звонок уже вот-вот прозвенит. – Да, – хрипло отозвался Рик, понимая, что Феликс прав. Краткое путешествие в Волшебную страну закончено. Нужно возвращаться в суровую реальность. – Иди первым, – потребовал Фил, тут же от него отворачиваясь. «А вот это ему слегка несвойственно, неужели смутился?» – подумал Рик. Впрочем, размышлять об этом у него и в самом деле не было времени, поэтому он лишь легонько чмокнул Фила на прощание – получилось куда-то между ухом и шеей – и торопливо покинул библиотеку. Фил же продолжил стоять за стеллажом, не представляя, как вообще сможет выйти из библиотеки. Сегодня все стало особенно плохо. Дурацкому организму ведь не объяснишь про уместность и неуместность определенных реакций. Какой толк убеждать тело в том, что сейчас с минуты на минуту начнется урок геометрии? Тело знало только одно: мгновение назад к нему прикасался до невероятности волнующий и притягательный человек. И оно вопило о том, что хочет еще. Очень настойчиво хочет. *** В игровой комнате было тихо. Руся специально дождался, когда все уйдут, и только тогда тихонечко пробрался сюда и сел за учебники. Своя комната ему опостылела: он и так проводил в ней все возможное свободное время. У него только что закончился очередной изматывающий сеанс с Владимиром Петровичем, на котором Руслан в очередной раз выслушивал внушения о том, что все его «трансгендерные проблемы» надуманы и не имеют под собой никаких оснований. Руслан уже привык к лекциям о том, что такое быть мужчиной и как это круто, и к тому, что каждый раз доктор заканчивал сеанс мыслью, мол, надо «приходить в себя», «одуматься», «вернуться к свету» и начать уже, наконец, «обращать внимание на окружающих девушек». Обычно у Руслана не находилось сил спросить, но в эти моменты его так и подмывало узнать: «А если бы я просто был девушкой и встречался с парнями, неужели бы это не решило проблему?» Но Руся был слишком подавлен, чтобы перечить доктору или священнику – да вообще кому бы то ни было. Поэтому он стойко – как ему казалось – сносил все эти нравоучения. Вот только на душе с каждым днем становилось все противнее, и подъемы по утрам давались все с большей сложностью. Потерявшись в этих мыслях, Руся даже не заметил, когда дверь скрипнула и в комнату вошел Боря. Руслан даже не испытал от его появления привычной радости. Только еле заметно вздохнул. Он не понимал, почему Боря продолжает делать то, что делает. Продолжает разговаривать с ним, шутить, защищать. Руслан с ним едва общался в последнее время: был уверен, что Борю это оттолкнет, как уже оттолкнуло множество других людей на протяжении его жизни. Но Боря не уходил: сам настойчиво заводил разговоры, задавал вопросы, а если Руся его полностью игнорировал, то просто сидел рядом, либо наблюдая, как тот читает, либо занимаясь своими делами. Поведение Гризли было странным и непонятным Русе, как бы он ни пытался объяснить для себя эту ситуацию. Он ведь уже сделал всё, чтобы Борю оттолкнуть! Разве что прямым текстом не послал, но на такое Руслан отродясь не был способен. Его-то собственный мотив был прост. Руся понимал по горькому опыту: скорее всего, общение с таким как он рано или поздно бросит на Борю тень и оставит несмываемое пятно. И хоть он не похож на человека, которого хоть кто-то мог бы попытаться обидеть, все же Руслан не хочет, чтоб у Бори возникали конфликты с одноклассниками и друзьями из-за такой… ерунды. Из-за такого как Руслан. Боря тем временем поздоровался, и как обычно, подсел к Русе за стол. На вопрос о том, чем он занимается, последний только приподнял в качестве демонстрации учебник и уткнулся в него вновь, безуспешно пытаясь сосредоточиться. Гризли сидел и молча смотрел на щупленького подростка рядом с собой. Прядь светлых волос свесилась вниз, почти до самой столешницы, и их хотелось поправить – наверняка же читать неудобно… Но он не стал, разумеется, ему не хотелось лишний раз заставлять Русю сжиматься в комочек. Боря понемногу терял надежду, не понимая, что же еще сделать. Кажется, он уже использовал весь арсенал шуток, разговорных тем и прочих вещей, которые могли бы поддержать или заинтересовать собеседника. Но нет, тот оставался глух и равнодушен, а у Бори понемногу опускались руки, и становилось немного страшно. Он знал, точно знал, что Русе есть что рассказать. Он прекрасно видел, что несмотря на все предупреждения, периодически, когда Руслан шел по коридору, он получал смешки в спину. Некоторые, словно бы невзначай, толкали его, но к тому времени, как Боря подоспевал к месту происшествия, и Руся, и нападающие растворялись в движущейся по коридору человеческой массе. У Бори кулаки чесались от злобы и бессилия. Лучше бы Руся плакал на его плече каждый день – так было бы гораздо проще! Но вот только он не плакал никогда. Только смотрел очень серьезным и взрослым взглядом на Борю, и последний чувствовал, что ментально Руслан гораздо, гораздо старше него. И он никогда не жаловался, чего Боря, нехотя признаваясь себе, очень ждал. Однажды, когда Гризли все же решился заговорить о буллинге, Руслан просто развернулся и ушел. Подобная реакция заставила его впредь даже не пытаться поднимать эту тему. – Борь, а ты, если по-настоящему, веришь в Бога? Вопрос застал Борю врасплох настолько, что он буквально приоткрыл рот, не в силах выдавить из себя ни звука – максимально несвойственная ему реакция. Но обретя, наконец, дар речи, он пробормотал: – Русь… ты чего это? Руслан уставился на него своими большущими глазами. Такие светлые, что почти прозрачные, кто-то мог бы сказать, что блеклые, но Боря-то видел, какими они на самом деле были красивыми. И ни полупрозрачные веки, ни белесые ресницы, ни даже темные круги под глазами не делали их менее прекрасными. – Я серьезно, – выглядя почти торжественно, откликнулся Руся. – Ясное дело, мы здесь все ходим в церковь, читаем Библию и прочее… Но ведь есть и другое. Есть наука, техника, торжество человеческого разума… Как же это все сочетается, м-м? Боря промолчал. Почему-то ему совсем не нравился этот разговор: то ли потому, что он не знал ответов, то ли потому, что всегда молчаливый Руся сейчас, когда его внезапно пробило на поговорить, решил обсудить какую-то философскую хрень вместо того, чтобы порассуждать о чем-нибудь нормальном. – Ну, я ведь верующий… – протянул неуверенно Боря. – Так что, наверное, да, верю в то, что говорит писание… – Значит, ты веришь, что мы все попадем в ад? – Может и не попадем, если будем стараться. Руся как-то странно и обреченно улыбнулся. – В таком случае я туда при любом раскладе попаду. – Не говори так! Почему это при любом? – Потому что я могу стараться как угодно сильно. Но ведь моей внутренней сущности это не поменяет, а значит, я обречен. Боря не мог этого выносить. Он не мог слушать такие речи, не мог выдержать таких слов: ужасных, направленных на одного из самых безобидных и светлых людей, которых он только видел. Поддавшись порыву и запретив себе думать о последствиях, Гризли резко повернулся к Русе всем корпусом и обнял его. Практически целиком закрыл его своими ручищами, сгребая в объятия, совсем не такие, которые он бы хотел подарить: они получились грубые, чуть неловкие, слишком сильные. Руслан в ответ ожидаемо замер, будто олененок, попавший в свет автомобильных фар. Он, кажется, даже не дышал, пока Боря прижимал его к своей вздымающейся груди, норовя раздавить. И только справившись чуть-чуть с накатившей волной восторга и паники, Боря нашел в себе силы прошептать куда-то в светлую макушку: – Пожалуйста, не надо так говорить. Ты… хороший человек. А Руся тем временем, абсолютно не знающий, как реагировать на это внезапное физическое сближение и стирание всех позволительных границ, лишь едва ощутимо покачал головой. Ему очень хотелось верить в Борины слова. Особенно в Борины. Но… Руся просто не мог. Он знал, какой на самом деле: поломанный, неправильный и обреченный. Не подлежащий восстановлению, кто бы что ни говорил. *** Литература сегодня стояла последним уроком по расписанию, и как бы ни нравился Рику предмет, который так захватывающе преподавала их замдиректора, он очень хотел дождаться его окончания. Первой причиной была банальная усталость: как-никак семь уроков, на половине из которых они готовились к экзаменам. А вторая – куда более личная. Нина Михайловна вызвала сегодня отвечать Фила, и с того момента Рик не знал покоя. Начиная с момента выхода одноклассника к доске и наблюдения за тем, как он ее вытирает по просьбе учителя, заканчивая негромким пересказом анализа произведения. Фил был очень сосредоточен, рассуждая о переплетении судеб в романе «Тихий Дон», только изредка отбрасывал со лба медную прядь, норовившую помешать его повествованию. Рик же совершенно не мог оторвать от Феликса взгляд. Скользил по фигуре, затянутой в униформу, удивительно ему шедшую – наверное, цвет глаз тому способствовал. Смотрел, как двигаются губы – мягко и плавно, – и как бы ни силился уловить смысл сказанных слов, всё никак не мог, потому что тот ускользал, теряясь в рыжих локонах, в складках пиджака, в сцепленных руках, чуть нервно потирающих одна другую. – Таким образом, мы можем видеть, как в романе автор показывает нам разные типы любви и верности, а также разные судьбы героев и то, как любовь влияет на них. – Хорошо, очень даже хорошо, Феликс! – искренне похвалила его Нина Михайловна, рисуя в журнале что-то очень похожее на пятерку. – А тебе самому какая героиня больше импонирует: Аксинья или Наталья? – Аксинья, – мгновенно ответил Фил, легонько улыбнувшись, заставляя Рика, наблюдавшего за этим, ненадолго затаить дыхание. – Значит, тебе ближе ее история? Можешь пояснить, почему? – Она кажется мне более яркой. Она не боится любить. Она – страстная и смелая, и совсем не страшится за этой страстью последовать. Говоря это, Фил то ли случайно, то ли преднамеренно кинул на Рика лукавый взгляд, но прежде чем Рик успел отреагировать, тут же его отвел. – Понятно. Что ж, твоя оценка – пять, хотя стоит отметить, что следовать за страстью не всегда лучшая идея. Фил в ответ промолчал. Нина Михайловна жестом отправила его за свою парту, а сама поднялась. – У нас с вами есть еще пара минут, и этого как раз хватит, чтобы сделать небольшое объявление. Ребята удивленно переглянулись. Обычно объявления не сулили ничего хорошего, так что тишина в классе повисла немного напряженная. – Как вам всем прекрасно известно, учебный семестр приближается к концу. Не буду говорить о том, о чем уже сто раз упоминала: необходимо сосредоточиться на учебе и подтянуть себя по всем предметам насколько возможно. Но помимо учебы не будем забывать и о том, что к нам приближаются праздники: Новый год и Рождество. – Поскольку на каникулы вы поедете домой, руководству школы хочется, чтобы вы уезжали с хорошим настроением. Так что мы проведем всеобщий школьный новогодний концерт в самый последний день семестра. Что мы будем делать и как к этому мероприятию готовиться, я расскажу чуть позже. У нас с вами на это есть больше двух недель, так что, думаю, все успеем. А сейчас все свободны. Буквально следом же прозвенел звонок, и ребята загудели, обсуждая неожиданную новость. Реакция у всех была разной. – Вот нам делать нехрен, только концерты готовить, – ядовитой змеей шипел Кирилл, ни к кому в особенности не обращаясь. – Это здорово, наверное, будет что-то интересное! – поделилась Ася с Борей, в ответ на что тот пожал плечами, а затем кивнул. Яна промолчала. Она, как обычно, не демонстрировала своих эмоций, впрочем, со стороны все же могло показаться, что она выглядит чуть более хмурой, чем обычно. Фил же, выкатившийся из класса почему-то раньше Рика, поджидал его в коридоре неподалеку. Он выглядел довольно воодушевленно. – Концерт – это и правда интересно, – сообщил он негромко, когда они направились на третий этаж, чтобы оставить там рюкзаки. – В прошлом году такой тоже делали. Впрочем, сама подготовка была, пожалуй, даже интереснее, из-за нее нам давали некоторые поблажки. Рик посмотрел на Фила и заметил, что тот снова улыбается. Он делал это все чаще и чаще в последнее время. Улыбка делала его таким красивым… Все лицо озарялось, даже если он просто приподнимал уголочки губ. Настоящее солнце: яркое, теплое. Как же хотелось греться в его лучах, и само солнце тоже хотелось согревать руками, чтобы оно сияло как можно ярче! До обеда оставалось еще минут пятнадцать, поэтому, накинув на себя верхнюю одежду, парни вышли на улицу немного подышать свежим воздухом. – Ждешь каникулы? – поинтересовался Фил, взглянув на почему-то молчаливого сегодня Рика украдкой. – Типа того, – ответил тот. – По дому соскучился. Фил кивнул. А Рик добавил внезапно: – Но по тебе тоже буду скучать. Фил вспыхнул так сильно, что даже не смог придумать ответ. Это случилось впервые: впервые Рик сказал ему нечто подобное. Фил соскучился по рисованию. Поэтому, когда они в один из вечеров вновь оказались в библиотеке и нацеловались всласть – не то что бы им хватило, конечно, – Рик сел на парту поближе ко входу, в то время как Феликс пристроился на последней с карандашом и листом бумаги. Рик невольно прислушивался к звукам скользящего позади грифеля, но не потому, что они отвлекали, а из-за любопытства: интересно, что же сегодня рисует юный художник? Продержавшись чуть более получаса, Рик плюнул-таки на осторожность и недоделанную физику (осталось чуть-чуть совсем, завтра доучит), он повернулся всем корпусом и уставился на Фила. Тот продолжал свое занятие, совсем не обращая ни на что внимания, погрузившись в работу полностью с головой. Наблюдать за ним в такие мгновения было невероятно интересно: как он легонько прикусывал в сосредоточенности нижнюю губу, как хмурился, проводя ластиком по неудавшимся линиям… Даже то, как он смешно морщил нос или стряхивал со страницы лишнее ребром пальца, было почему-то до невероятности мило и завораживающе. Фил так и не обратил внимания на пялящегося на него Рика, так что последний просто плюнул на все и подсел к художнику за стол. – Красиво… – протянул Рик задумчиво, наблюдая, как Феликс длинными ровными штрихами изображает полотно идеально лежащих Яниных волос. – Почему решил нарисовать ее? – Я редко рисую девушек, – не отвлекаясь от работы, откликнулся Фил. – Но ее почему-то захотелось. – Она выглядит грустной на твоем портрете. – Это хорошо, – совершенно неожиданно сообщил Фил, на короткий промежуток повернувшись и одаривая Рика цветущей улыбкой. – Значит, у меня получилось это передать. В этом ее особенность: лицо Яны вроде как не выражает эмоций, но я вижу за ним скрытую грусть. Интересно, о чем? Фил задумчиво подпер щеку, рассматривая портрет, который, как казалось Рику, хоть сейчас можно было ставить в рамку и вешать на стену. Ему казалось, что так точно передать сходство может только фотоаппарат, но вот, пожалуйста: Фил сейчас сделал это при помощи одного только простого карандаша. – Ты талантливый, – внезапно сообщил Рик, а Фил вскинул на него немного неверящий синий взгляд. – Ты ни за что не должен бросать рисовать. Фил снова улыбается и молчит. То, насколько бесконечно важными были для него эти слова, все равно невозможно было бы объяснить. Поэтому он лишь ласково стукается лбом Рику в плечо, как делают кошки или собаки, когда ластятся к хозяину. И Рик, не в силах сдержаться, проводит ладонью по мягким волосам, чуть зарывшись в них пальцами: жест, до сих пор кажущийся чем-то невероятно интимным. – Нарисуй меня как-нибудь? – заглядывая в глаза, просит Рик нерешительно. На самом деле, ему уже давно хотелось попросить об этом, и просьба даже сейчас казалась ему довольно-таки наглой. Но Фил воспринимает ее совершенно серьезно. – Обязательно, – он кивает почти торжественно, – как только улучшу свои навыки. Не хочу ничего испортить. Это обещание заставляет все внутренности Рика налиться теплом и негой. Если Фил не хочет испортить его портрет, значит, Рик и правда для него важен… Губы находят друг друга интуитивно и на этот раз касаются нежно, совсем осторожно. Для Рика собственная нежность – большой сюрприз. Он и не знал, что способен на это, способен так. Что ему будет хотеться касаться кого-то невесомо, едва уловимо, ощущать дыхание, задевать чужой кончик носа своим… Рик взял Фила за запястье, и не открывая глаз, нашел на ощупь ладонь, переплетая длинные пальцы со своими. Такие тонкие и хрупкие, только бы не сжать слишком сильно, ведь они сами по себе как произведение искусства… Фил отвечает бережно и аккуратно: порхает короткими прикосновениями с нижней губы на верхнюю, щекочет длинными ресницами щеку и заставляет дыхание Рика сбиваться. Свободная ладонь того ложится на шею сзади, и только тогда они вспоминают, что поддавшись порыву, совсем забыли об осторожности. За спасительный стеллаж они перемещаются не сговариваясь. Вот Фил уже стоит, прижатый спиной к жесткой полке с книгами, но совершенно ничего против этого не имеющий – ласковые руки служат слишком хорошим отвлечением ото всех неудобств. Рик – не в силах удержаться – скользит поцелуем на шею, где тут же бешеным трепетом заходится венка, предательски выдавая разогнавшийся пульс. Какое же это неземное счастье… Рик не мог раньше даже представить, насколько на самом деле может быть потрясающим вот такой, казалось бы, обыденный для всех опыт: целовать нравящегося тебе человека. Касаться его, прижимать к себе, чувствовать его запах – что-то сладкое и пряное, будто шоколад, приправленный специями… А еще более невероятно и потрясающе – получать отклик, чувствовать, как от твоих прикосновений дрожь пробегает по чужому телу, ощущать, как вздрагивают губы, поддающиеся постепенно нарастающему напору… Как ходит ходуном вздымающаяся грудная клетка, и как руки – эти нежные и бесконечно талантливые руки – тянут тебя ближе… Впрочем, что-то было не так, Рик, растворившийся в ощущениях, не сразу понял, что. Оказывается, руки, которые сейчас сгребли ткань его пиджака, тянули Рика вовсе не ближе к Филу, а куда-то словно вверх, прочь. Оторвавшись от парня, лицо которого почему-то приобрело почти малиновый оттенок, Рик недоуменно заглянул в безбрежные океаны глаз и прочитал там неожиданное, но совершенно очевидное смущение. – Что-то не так? – еле уловимым шепотом спросил обеспокоенно Рик, в то время как Фил отвернулся и делал попытки вывернуться из его объятий. – Все нормально, просто мы здесь провели уже очень много времени… Это, конечно, было правдой, но вот что-то в голосе парня давало понять: нет, все же что-то не то, и дело тут вовсе не во времени. – Если я что-то делаю не так, или тебе не нравится – просто скажи, – хрипло попросил его Рик, не давая проворному Филу выкрутиться из объятий, как бы тот ни пытался. – Мне все нравится, – ответил Феликс, невольно задержавшись взглядом на покрасневший губах Рика, и как-то испуганно моргнул. – Тогда почему сбегаешь? – низким голосом промурлыкал немного успокоенный Рик, и прижимаясь щекой к его щеке, прильнул к Филу всем своим телом. Прикрытые в неге глаза Рика тут же распахнулись, когда он почувствовал, в чем была проблема. Его это слегка смутило, чуть-чуть озадачило, но не больше, чем на секунду. Хотя бы потому, что Фил, очевидно догадавшись, что Рик все прекрасно почувствовал, начал вырываться из его рук с удвоенной силой. Это заставило все мысли, взметнувшиеся в голове Рика, точно так же как и все вопросы и сомнения, уйти на второй план. Сейчас самое главное было не напугать и не оттолкнуть Фила. – Тише, – прошептал Рик первое, что пришло на ум, и был искренне поражен, когда Фил замер. – Все в порядке. Очевидно, Фил не был с ним согласен, потому что он хоть и перестал вырываться, но уронил голову на Рика как-то обреченно, пряча лицо в пространстве между плечом и шеей. Рик соображал лихорадочно. Сейчас самая главная цель состояла в том, чтобы Фил не сбежал. Чтобы смирился, чтобы не стеснялся, чтобы понял, что он с Риком в безопасности. Потому что если он сейчас сбежит… Возможно, он больше никогда уже не вернется. И может быть, этого чудесного (пусть даже и слегка неловкого) момента больше никогда не повторится. А Рик не мог этого допустить. Не мог позволить Филу засомневаться в нем. Сам в себе он может сомневаться сколько угодно, но… Но только не Фил. Пусть он будет уверен в нем. Абсолютно. И тогда Рик сделал то, что казалось самым правильным и естественным: вновь поцеловал его. Наклонился к спрятанному на плече лицу, нашел губы и увлек в поцелуй – смелый, влажный, гораздо более откровенный. И Фил, не совсем уверенный в том, чего же пытается добиться Рик, и не уверенный так же в его реакции, вдруг почувствовал, как тот за поясницу притягивает его, Фила, ближе к себе. Очень крепко. Очень плотно. Так, что между ними лишь ткань пиджаков и ниже – брюк. Теперь, сознательно вжимая его в себя, Рик больше не чувствовал смущения. Наоборот, его наполнял какой-то непонятный адреналин, почти восторг: он совершенно не предполагал, что кто-то может на него так остро реагировать. Но как же это было офигенно… И как же… приятно? Фил невольно подался бедрами чуть вперед, одновременно с этим чуть интенсивнее выдыхая в поцелуй, и Рик почувствовал, как у него начинает кружиться голова. Он, кажется, сейчас особенно остро ощущал каждый сантиметр своего тела, начиная от пылающих губ, страстно переплетающихся с чужими, заканчивая ногами, которые зажали, и словно бы, взяли Фила в плен, не давая ему отступиться и прижимая ближе. Фил, кажется, решивший временно наплевать на скромность, тоже жался к Рику все сильнее: его бедра еле уловимо подавались вперёд, а язык смело проник в полуоткрытый рот. Рик, опять же поддавшись вдохновению, опустил руки, до этого покоившиеся на Феликсовой талии, вниз, на бедра, и легонько их сжал. Феликс издал какой-то неясный звук, больше похожий на голос какого-то зверька, чем на человеческую речь, и еще раз сильно прижавшись к Рику, внезапно замер. Они оба тяжело дышали – так тяжело, как еще ни разу до этого. Рик понимал скорее интуитивно, чем мозгом: произошло что-то важное, значимое и не отменимое. Что-то, что теперь уж точно связало их вместе, будто все то, что произошло раньше, без того не было достаточно крепким и надежным. Фил стоял, уткнувшись Рику в шею, и лица его не было видно, зато уши горели так, что от них можно было согреться, как от камина. Спустя минуту Фил вскинул голову и попытался уже на полном серьезе оттолкнуть Рика – куда грубее, чем в прошлый раз. Но Рик, к счастью, предугадал подобную реакцию. Он снова сгреб Фила в объятия, обняв его так, чтобы руки у бунтовщика вытянулись по швам. – Все хорошо, – повторил он негромко своим тихим глубоким голосом. Рик не знал, почему говорил именно это. И хоть слова выглядели бессмысленными, кажется, для них двоих они несли огромное значение. Простояв так еще минуту Рик, наконец, расцепил руки, но для того только, чтобы ласково взять Фила за подбородок и легонько поцеловать. – Я… пойду все-таки, – совершенно охрипшим голосом сказал Фил с оттенком просьбы. Он все еще был красный как рак и избегал смотреть Рику прямо в глаза. – Иди, – улыбнувшись, кивнул Рик, видевший, что сейчас в его уходе уже не будет ничего страшного. – Я, как обычно, вернусь попозже, минут через десять. И Фил, кивнув, отлепился от Рика, и быстро покидав учебники в портфель, направился прочь из библиотеки, стараясь идти так, будто всё как обычно, и совершенно ничего особенного не произошло. Спустя примерно полчаса Рик уже лежал в своей постели, прилежно выполнив все рутинные вечерние дела, при этом стараясь сохранить зачем-то невозмутимое лицо. Но когда он лег и выключил свет, губы его разъехались в неудержимой улыбке, и он лежал, пялясь в потолок и выглядя наверняка очень глупо. По всем признакам и всем законам логики Рик должен был чувствовать себя некомфортно. Вот только такого не было и в помине: отогнав мысли о невероятной греховности произошедшего – мысли, которые становились все более блеклыми в сравнении с яркостью и насыщенностью реального физического и эмоционального опыта, – Рик мог ощущать только неверие и восторг. Внутри него будто пенилось шампанское, заставляя его чувствовать себя так, будто он сейчас взлетит. Ощущение от того, что он только что испытал, было таким невероятным, что казалось почти сюрреалистичным. Неужели это и вправду произошло? Нет, серьезно, ему это не приснилось? Как учат во всех фильмах, Рик ущипнул себя за запястье. Больно! Значит, все реально. И реальность эта, по большому счету, сводилась к одному простому выводу. Филу нравится Рик. Очевидно нравится. Так сильно, что он даже… Что он… Нет, это было сложно проговорить про себя. Это было трудно оформить в слова, потому что там, в библиотеке, были сплошь ощущения и картинки. Рик невольно погрузился в них вновь: прерывистое дыхание, горячие губы, тепло прижатого тела, а еще… Да, ткань штанов прикрывала, но была все же слишком тонка, чтобы препятствовать ощущению того, что Фил пытался скрыть. Да и зачем? Почему он так стеснялся? Впрочем, прикинул Рик, сам бы он тоже наверняка засмущался, хотя сбежать бы вряд ли захотел. У него самого реакция на их многочисленные поцелуи была не столь яркой, и уж тем более, он просто не сумел бы, как Фил… Будто в ответ на его рассуждения – а может, в насмешку над ними – тело, которое должно было готовиться ко сну, напротив, очень даже взбодрилось. Рик посетовал сам на себя и заставил мысли течь в другом направлении, иначе такими темпами точно не сумеет заснуть.