Лучше блюдо зелени

Последнего учебного дня Яна ждала с особым нетерпением: не потому, что устала учиться, хотя и это в некоторой степени тоже. Все-таки когда ты отличница и прикладываешь все силы к тому, чтобы быть идеальной по всем предметам… это выматывает. Но по большей части Яна радовалась одному: наконец она сможет поехать домой. Гораздо позже, чем рассчитывала, совсем не так, как ожидала. Но все же поедет. У нее был грандиозный план. Она твердо решила для себя, что сделает все возможное, вывернется наизнанку, если потребуется, но уговорит родителей не возвращать ее сюда. Будет уговаривать, убеждать, да хоть умолять, если придется. Любые средства хороши, лишь бы не обратно в этот ад. Яна ненавидела школу всей душой. Так глубоко, так яростно, что будь она уверена в безнаказанности – подожгла бы ее к чертям собачьим немедленно и не задумываясь. Хотя остальные – будь то учителя, или наставники, или другие студенты – все были уверены, что ей здесь, напротив, очень нравится, и она делает все возможное, чтобы стать лучшей выпускницей за долгие пятнадцать лет. Яна же, в свою очередь, как раз делала все наоборот: она НЕ желала выпускаться из этой школы и рассчитывала уйти так скоро, как только сможет. А все почему? Потому что Яна была слишком умна. Увы, она была слишком умна, чтобы не понимать, что здесь происходит и что здесь делают. Она прекрасно наблюдала за этим со стороны. Наблюдала, ужасалась и вновь утыкалась в учебники, чтоб постараться как можно скорее осуществить свой план. Яна прекрасно видела, как к концу семестра незаметно, вроде бы незначительно, поменялись ее одноклассники и знакомые. Видела, как вечно улыбающаяся (что слегка даже раздражало) Ася почти перестала это делать и теперь ходит смирная, поникшая и бледная. Видела, как дурашливое выражение лица Бори все чаще становится хмурым и растерянным. Как Кирилл, и с первых-то дней не отличавшийся добротой и благодушием, стал еще злее, грубее и саркастичнее. То же можно было сказать и про других студентов, с которыми она пересекалась то на сеансах психотерапии, то в столовой, то просто в коридорах. Все стали зашуганее, все смотрели настороженно и виновато, даже если ничего плохого не сделали. Что творилось с трансом по имени Руслан, Яна и думать не хотела: подросток с каждым днем все сильнее напоминал ходячий оживший труп из фильма ужасов, с огромными подглазинами, с обтянувшей тонкие скулы пергаментной кожей, и самое главное – с затравленным, почти невменяемым взглядом. Не изменился, казалось, только Витя Киреев, по неизвестной причине ненавидевший свое настоящее имя. Впрочем, этот для Яны был загадкой с самого начала: немного угрюмый, с нечитаемым выражением лица, он, кажется, единственный не подвергся изменениям, разве что чудом ухитрился завести дружбу с местным красавчиком Феликсом. Но он Яну не слишком волновал, поэтому загадку его стойкости она разгадывать даже не пыталась. Она знала, что ее собственная стойкость постепенно подходит к концу. Что слова «грех, прелюбодеяние, мерзость» и прочие так плотно въелись в ее сознание, что она скоро действительно начнет воспринимать себя именно так, как ее пытаются научить. Недостойной, гадостной, заслуживающей гореть в вечном адском пламени за то, что она когда-то сделала. Яна изо всех сил старалась не слушать эти навязчивые голоса, повторявшие одно и то же изо дня в день… Но иногда ловила себя на мысли: а может и вправду все так? Как бы то ни было, Яна всерьёз тревожилась за свой рассудок и продолжала по мере сил реализовывать свой план. Неожиданной проблемой вдруг стал Вася: парень, которого она изначально выбрала, собственно, из-за его беспроблемности. Казалось, что уж от него-то точно не поступит никаких претензий или возмущений, но… Каково же было Янино удивление, когда в один из вечеров Вася сначала долго молчал, а потом заявил, что ему кажется, будто Яна к нему совсем ничего не чувствует. Девушку тогда буквально холодным потом прошибло. Единственный вопрос, который тут же мелькнул в мозгу: как он узнал? Но благо, она быстро сориентировалась, начала разубеждать его, вот только почему-то была не так убедительна, как обычно. И в результате они поругались, да так сильно, что последнюю пару недель почти не разговаривали. Понимая, что ссора с парнем может стать для родителей совсем неприятным фактором, Яна решила во что бы то ни стало с Васей помириться, и планировала сделать это сегодня. Так что в аккурат перед репетицией она поймала его в коридоре и затянула в пустой класс. – Чего тебе? – хмуро поинтересовался Вася, оглядывая Яну настороженно с ног до головы. Хоть он и сердился, все же не заметить его явно восхищенный взор было невозможно. Яна была прекрасно осведомлена о своей неотразимости: сейчас поверх традиционной школьной формы на голове ее красовалась накидка (реквизит для сценки), прикрывающая волосы и делавшая девушку трогательной, почти нежной. Но вместо того, чтобы ответить, Яна просто шагнула к нему и поцеловала, сначала нежно, а потом более настойчиво, чувствуя, как тут же сбивается дыхание у парня. Яна никогда не понимала, что такого сложного женщины находят в отношениях с мужчинами; эти существа ведь примитивны до безобразия. И, как и предполагалось, Вася начал таять: прижал ее к себе, обнял и несмело перехватил инициативу в поцелуе на себя. Но Яне нужно было не это. Лишь почувствовав, что тот дал слабину, девушка отстранилась и заглянула ему в глаза. Нормальные, кстати, у Васи были глаза, симпатичные, Яне только не нравился их странный болотистый оттенок. Ей всегда нравились карие, если честно. – Мы ведь не расстанемся? – не отрывая взгляд, словно пригвождая к месту, спросила у него Яна, стараясь выглядеть при этом несчастной. Она теребила пальчиками воротник его рубашки, тем самым ненавязчиво запрещая Васе разорвать телесный контакт. – Нет, конечно, – откликнулся полностью поверженный, превратившийся в абсолютную лужу Вася, смотря на красавицу завороженно. Он не признался бы в этом, если б его спросили, но он уже сам готов был идти к Яне извиняться, хотя ни в чем даже не был виноват. Он соскучился по ней, Яна – первая девушка в его жизни, которая ему по-настоящему нравилась. За такой ответ Вася заслужил поцелуй, а потому Яна снова прильнула к нему, осторожно прикасаясь губами, слегка дразня. Она аккуратно соскользнула рукой ему на грудь, а затем совсем ненавязчиво вниз, на бедро. Это был контрольный. Чтоб точно не передумал. Вася аж дыхание задержал, а Яна через ткань, разделявшую их, тут же почувствовала, как напряглось рядом тело – от кончиков пальцев до самой макушки. Довольная реакцией, Яна убрала руку и чмокнула Васю в губы еще раз, и как раз в этот момент дверь открылась. Картина, конечно, зрителям представилась интересная. Переплетенные в объятиях, целующиеся в пустом классе Яна с Васей. А в дверях, наблюдая за этим, стояли совершенно ошарашенная, может именно поэтому в съехавших очках, Нина Михайловна и в мгновение побледневшая, слегка приоткрывшая рот в неверии… Ася. Последняя среагировала быстрее всех: она просто развернулась на каблуках, и тут же исчезла в коридоре, в то время как растерявшиеся от неожиданности Яна с Васей только успели разомкнуть руки. Завуч, слегка отошедшая от шока, поняла, что нужно как-то отреагировать, и выдала чуть подрагивающим голосом: – Ребята! Это как понимать? Но внимательная Яна тут же рассмотрела еле сдерживаемую, совершенно точно довольную улыбку. Отлично, никакого наказания их не ждет. Если подумать, возможно, это даже удача. – Простите, Нина Михайловна, – тут же покорно склонила голову Яна. Вася же рядом просто стоял молча и пунцовел. – Да чего уж там… дело молодое… Кажется, ей и самой было слегка неловко. А потому приняв на себя вновь строгий вид, она откашлялась и сказала не терпящим возражения тоном: – Так, ну-ка быстро разбежались по своим репетициям! Напоминаю, что потом мы все сразу идем в церковь, без всякого перерыва. Так что не теряйте времени и не заставляйте одноклассников ждать. – А что сегодня в церкви? – поинтересовался Вася, уже немного пришедший в себя. По вечерам они в церкви почти никогда не бывали, так что вопрос был более чем закономерным. – Потом сами все увидите, – неопределенно откликнулась завуч и демонстративно открыла дверь, выпуская из кабинета попавшихся голубков. Яна, жутко довольная произошедшим, на прощание улыбнулась Васе самой мягкой улыбкой, на которую только была способна, и поспешила вернуться к своему 11 А. Пока все получалось безупречно. *** Последняя репетиция прошла сумбурно: то ли оттого, что все уже начинали немного волноваться перед предстоящим выступлением, то ли потому, что все немного дергались перед сегодняшним вечером. У них никогда еще не бывало вечерних служб или проповедей. Так что сам этот факт, а еще заодно то, что им почему-то принципиально не говорили, что именно их ожидает. Рик тоже нервничал: в попытке успокоиться и сосредоточиться постоянно кусал губу, что не ускользнуло от внимательного взгляда Фила. Когда репетиция подошла к концу, он специально замешкался, желая остаться в толпе направляющихся к церкви школьников одним из последних и иметь возможность поговорить. – Ты в норме? – спросил Фил негромко, шагая рядом с Риком и стараясь не поворачивать к нему головы слишком явно. – Ага, – откликнулся Рик, не желавший признавать, что его грызет какое-то странное нехорошее предчувствие. Но он старательно отбрасывал эту мысль: они же идут в церковь! Что плохого может случиться в святом месте? Когда ребята, просочившись с трудом в узкие церковные двери, оказались внутри, они увидели кое-что неожиданное. Впереди, перед самым алтарем, стояли несколько длинных лавочек, часть из которых обычно находилась возле стены, а часть явно была принесена специально. Не привыкшие к тому, что им разрешено сидеть, ученики неловко толклись возле лавочек, не понимая, разрешено ли им садиться. К счастью, шедшая позади всех Нина Михайловна наконец тоже вошла в церковь и негромко зашипела на тормозящих студентов: – Ну, чего встали? Садимся, садимся, не создаем толкучку! На кого не хватит мест – будет стоять, так что выбор за вами. Ученики быстро засуетились, пытаясь как можно скорее занять удобное положение, и Рик с Феликсом тоже не стали отставать: уместились на самый край стоящей второй по очереди лавочки. Перед ними открывался вид на алтарь и иконостас, все как на ладони. Рядом спустя минуту грузно плюхнулся Боря, выглядевший не столько настороженным, сколько обрадованным: Рик прекрасно знал, что Боря терпеть не может стоять всю службу, для него это то еще испытание. – Ну что, как считаете, – обратился Боря к сидящим сбоку одноклассникам, – чего ради нас тут собрали? Решили как следует вправить мозги перед зимними каникулами? – Вероятнее всего, – мрачно кивнул Рик, а потом посмотрел на Феликса с надеждой. – Ничего подобного в прошлом году не происходило, случайно? Фил отрицательно помотал головой. Он думал, что уже все видел и все знает в этой школе, и вот такая неизвестность слегка выбивала его из колеи. Впрочем, долго ждать их не заставили. Когда все ученики разместились и притихли (бóльшая часть – на лавочках, менее удачливые – позади, вместе с учителями), через диаконские врата навстречу собравшимся вышел отец Сергий. Он выглядел сегодня как-то особенно торжественно, почти сурово, и одного этого было достаточно, чтобы в церкви повисла напряженная тишина. Он оглядел всех присутствующих серьезным взглядом, кивнул кому-то из задних рядов – позже стало понятно, что директору и завучу – и заговорил: – Сегодня мы собрались здесь, братья и сестры, по причине не самой светлой и радостной. Сегодня, накануне завершения важного этапа в ваших жизнях и в преддверии нового года мы должны говорить о вещах, о которых сложно говорить. Обсуждать проблемы, которые сложно обсуждать. Ребята зашевелились, а Рик инстинктивно почувствовал, как на загривке волосы невольно становятся дыбом. – Вы все оказались здесь, чтобы сопротивляться греху. И вы преуспели в этом, каждый из вас. Кто-то больше, кто-то меньше, но каждый прилагал усилия и старания для того, чтобы вымолить у Господа прощение. Рик невольно взглянул краем глаза на Фила. Тот смотрел на священника не отрываясь, мягкие губы были сжаты почти в полоску, а взгляд остекленел. Рик не уверен был даже, что Феликс сейчас слушает. – Но увы, есть в нашей богоугодной школе люди, – продолжил отец Сергий чуть громче, – которые не хотят прислушиваться к Божьему гласу. Которые не желают излечиться, как бы мы с вами не подталкивали их в верном направлении. Я задал себе вопрос: почему же Господь не помогает этому человеку? Почему же он отвернулся от него? И я понял. Понял то, что раньше было загадкой, но Господь открыл мои глаза. Все дело в том, что человек этот – одержим. И единственный способ по-настоящему помочь ему – это изгнать демонов, которые овладели его душой. Только тогда он сможет по-настоящему встать на путь истинный и начать свое исцеление, по крайней мере, он получит на это шанс. А дальше Рик, кажется, не успел и глазом моргнуть, как вперед, склонив голову, вышел тот, кого, кажется, вообще никто не ожидал увидеть. Светлые, казавшиеся в пламени свечей почти серыми, волосы, падающие на глаза и закрывающие почти половину тонкого лица. Щупленькое тело, которое вместо стандартной школьной униформы было сейчас обернуто в какой-то странный балахон – не то тога, не то халат, свисающий почти до самых пяток, и явно слишком огромный для такого маленького тельца. И когда он, наконец, повернулся, все смогли увидеть глаза: на этот раз без привычных круглых очков, они поражали своим чистейшим, как капля росы, прозрачно-голубым цветом. Руслан стоял у всех на виду, но при этом казалось, никого перед собой не видел. Впрочем, возможно, именно так и было – насколько плохим было его зрение, доподлинно никто не знал. Он смотрел куда-то вверх, на купол, и создавалось впечатление, что он – последний, кого интересует и волнует происходящее. Его плечи слегка сутулились, но Рика поразило то, что именно сейчас Руслан выглядел наиболее спокойным – пожалуй, таким умиротворенным он был впервые за последние несколько недель. Священник продолжил что-то говорить, но Рик не мог вникнуть в суть произносимых слов. Он невольно повернул голову и взглянул на сидящего рядом Борю, и это полностью отвлекло парня от происходящего перед алтарем. Если когда-нибудь раньше Рику и доводилось видеть ужас на чьем-то лице, то все это было ерундой. Боря сейчас являл собой воплощение человека, испытывающего эту эмоцию в чистом виде: настолько неподдельно-искреннюю, что даже со стороны смотреть было немного страшно. Гризли слегка приоткрыл рот, будто в немом крике, но ни звука не срывалось с его чуть подрагивающих губ. Глаза же, наполненные чистым страхом и неверием, распахнулись до предела и следили за Русланом с таким маниакальным вниманием, будто Боря пытался его заколдовать. Не в силах взирать на эту картину, Рик снова повернулся к алтарю и попытался сконцентрироваться на том, что возле него происходит. Он уже явно успел упустить бóльшую часть пояснения, и единственное слово, за которое ухватился его мозг, было «отчитка». По указанию священника Руслан встал на колени, и лицо его оставалось почти спокойным и безмятежным. Отец Сергий начал читать над ним какие-то молитвы, которых Рик никогда в жизни не слышал, и все присутствующие, кажется, затаили дыхание. Рик не мог сосредоточиться на словах, не мог вникнуть в их суть. Почему-то все, чего ему хотелось сейчас, это сжать ладонь Феликса, сидящего рядом, как каменное изваяние, и кажется, даже не дышавшего. Впрочем, Фил был еще в порядке по сравнению с Борей. Тот (наверняка неосознанно) подался вперед, будто в попытке дотянуться до Руси и защитить его, но не мог. Боря продолжал отчаянно вглядываться в происходящее действо, и в глазах его можно было заметить оттенок неверия: кажется, он не мог вполне осознать, что это происходит наяву. А отчитка тем временем продолжалась. После очередной молитвы Руслана окропили святой водой. Он весь вздрогнул и передернулся, и Рик видел, как сильно это понравилось священнику: он с энтузиазмом закивал и кажется даже улыбнулся. Рик же заметил, что струя воды – почему-то он был уверен, что холодной – потекла парнишке прямо на загривок, вниз по позвоночнику, за шиворот. Кого угодно тут передернуло бы! Но самая худшая часть была в конце. Руслана заставили практически распластаться по полу, вытянув руки вперед, приняв таким образом позу крайнего покаяния. Отец Сергий читал молитвы все громче, быстрее, и кажется, чего-то ждал. Очевидно, дождаться этого никак не получалось, потому что Руслан лежал тихо, уткнувшись лицом в пол и не проявляя совершенно никаких эмоций: он лишь поверхностно дышал – видно было, как худая спина поднимается и опускается туда-сюда – и выполнял инструкции. Священник приблизился к нему на максимально короткое расстояние, даже нагнулся ближе, будто это должно было лучше донести молитвы, но… Руслан все так же лежал, распластавшись в молитвенной позе и не проявляя никаких признаков… чего бы то ни было. Не плакал, не улыбался – словом, не демонстрировал ни единой эмоции, можно было бы вообще подумать, что он под воздействием какого-нибудь седативного. «А может, так и есть?» – мелькнула шальная мысль у Рика в голове. Впрочем, он разубедился в своей гипотезе довольно скоро. Отец Сергий почти прокричал очередную фразу, осенил Руслана крестным знамением, и вдруг… церковный воздух разрезал очень громкий и очень страдальческий крик. Рик даже не понял сначала, что крик исходил из уст парнишки, лежащего на полу. Он просто не представлял, что Руслан способен издавать такие звуки! Все присутствующие в церкви одновременно вздрогнули. А отец Сергий, резко распрямившись и отойдя немного от Руслана, воскликнул: – Возрадуемся же вместе, братья и сестры! Вы все сейчас слышали, как тело этого несчастного мальчика покинули злые духи! Теперь он, наконец, свободен и может начать свой путь исцеления с чистого листа! Священник жестом приказал всем подняться со своих мест и начал читать общеизвестную молитву, которую все подхватили. Все сейчас одновременно молились за Руслана и благодарили Бога за то, что он избавил его от скверны. Руслан же продолжал лежать на полу, его щеки слегка покраснели, но это было единственным отличием от его предыдущего состояния. Рик наблюдал за ним, усердно молясь, и старался выкинуть из головы то, что заметил самым краем глаза. И старался также не фокусироваться на том, как правая рука Руслана, все еще вытянутая вперед, легонько подрагивает, словно бы в попытке согнуть и разогнуть пальцы. А потом все как-то резко закончилось. По сигналу священника все развернулись в сторону выхода, и явно впечатленные, оглушенные, студенты узким ручейком начали вытекать через дверь на улицу, подгоняемые суетившейся рядом Ниной Михайловной, которая почему-то, в отличие от директора, не выглядела довольной. Нет, она, скорее, казалась расстроенной, и Рик внезапно проникся к этой женщине чем-то похожим на нежность. Оглянувшись, он внезапно понял, что Фил почему-то за ним не последовал. Вместо этого тот стоял вплотную к Боре, и Рику на безумный миг показалось, что они не то дерутся, не то обнимаются. Резко шагнув назад, он мгновенно понял, что происходит, потому что услышал настойчивый шёпот: – Борь, к нему не надо сейчас подходить. Ну послушай же меня! Его сейчас все равно сразу не отпустят с нами. А даже когда отпустят, вряд ли он захочет видеть кого бы то ни было… – Да, Борь, давай на выход, – настойчиво хватая одноклассника за локоть, поддержал Рик. Боря же между тем безмолвно, но очень настойчиво сопротивлялся, по-прежнему не сводя глаз с крохотной фигурки в балахоне, которая уже поднялась с колен и стояла сейчас ко всем спиной, окруженная с одной стороны священником, с другой – директором. Впрочем, противостоять силе двоих взрослых пацанов, одним из которых к тому же был Рик, у Гризли не получилось. И он, нехотя перебирая ногами, все же направился, поддерживаемый под обе руки, к выходу, возле которого уже практически никого не осталось. Оказавшись на улице, Боря с силой стряхнул со здоровенных ручищ своих сопроводителей и глянул на них так, будто его предали. – Пожалуйста, не трогай его сегодня, – попросил Фил, совсем не испугавшись этого грозного вида. – Поверь, ему нужно немножко покоя. Даже присутствие самого близкого… друга сейчас станет не поддержкой, а наказанием. Рик серьезно кивнул. Он был точно такого же мнения. Если бы с ним, Риком, случилось нечто подобное, он собственным руками придушил бы первого же человека, решившего его пожалеть. Гризли, как ни странно, прислушался. Он только кивнул медленно, будто заторможено, и потопал в школу своей неуклюжей походкой. Рик с Филом же переглянулись коротко и зашагали следом, тоже при этом сохраняя молчание. Кажется, слова тут были излишни.