Лучше блюдо зелени

Двадцать лет спустя

В тот день рядом с домом Киреевых не происходило ничего необычного. Только почтальон с накинутым на голову капюшоном промелькнул тенью возле почтового ящика и тут же скрылся. Вернувшись вечером из церкви, отец Константин, выходя из своего мерседеса, проверил почту скорее по привычке, чем по-настоящему ожидая обнаружить там что-то полезное. Каково же было его изумление, когда он извлек из ящика достаточно пухлый белый конверт. На нем не было ни марок, ни обратного адреса: только имя его самого и его супруги, написанные прописными буквами. Озадаченный, он принес конверт домой и тут же позвал жену, чтоб поделиться с ней неожиданной находкой. Жена, недолго думая, разорвала конверт, и из него выпали несколько листов, исписанных с обеих сторон мелким и аккуратным почерком. Руки женщины тут же задрожали, и она осела на стул так, будто ноги перестали держать ее. Отец Константин готов был взбеситься, но стоило ему прочитать первые строки, как он тут же почувствовал, как у него самого болезненно колет сердце. – Читай вслух, я не могу, – попросила его жена, стараясь незаметно утереть слезу, непроизвольно бегущую по щеке. Здравствуйте, мама и папа. Думаю, вы будете удивлены, получив это письмо. Я и сам удивлен, что пишу его спустя столько времени. До последнего не был уверен, что стоит это делать. Но вот, как видите. Чаша весов все же склонилась в пользу «да». Наверное, вы недоумеваете, почему я решился написать вам спустя все эти годы. Просто подумал, что вам, возможно, будет немного спокойнее, если вы узнаете, что я жив, здоров и счастлив. Впрочем, не уверен, заботит ли вас это до сих пор. Но как бы то ни было. Хотите узнать, как я прожил последние двадцать лет? Предполагаю, что первое, о чем вы бы поинтересовались – то, насколько сильно я жалею о совершенном побеге. Так вот, спешу вас разочаровать. Не жалею совершенно и не жалел ни единого дня своей жизни. Это лучшее, что я мог сделать, это мой самый правильный жизненный выбор. После него я, наконец, обрел то, что так долго и безуспешно искал. Свободу… Не буду вдаваться в подробности того, как нам поначалу пришлось несладко. Как нам приходилось скрываться, зная, что нас ищут повсюду, как мы вздрагивали от каждого шороха, боясь быть обнаруженными. Радует одно: это не продлилось слишком долго. Чуть легче стало, когда мы смогли добыть себе загранпаспорта и убежать за границу. Мы отчаянно хотели попасть туда, понимая, что искать за рубежом людей в разы затруднительнее, даже для богачей вроде вас или родителей Фила. К тому же, на руку нам играло то, что вы не могли точно узнать, куда именно мы улетели – за рубежом так легко потерять след… Поскольку сейчас это уже не актуально, могу даже рассказать: первой страной нашего побега стала Турция. Одна из основных причин, конечно, туристическая доступность. А еще нам хотелось туда, куда руки православных священников тянутся не так свободно. Не обижайся, папа. Мне просто совершенно не хотелось, видишь ли, чтобы ты нашел меня и силой увез домой. Как только мы оказались там, то сразу вздохнули свободнее. Поселились в невероятной глуши, на самом берегу моря, в доме у одной добродушной старушки, которая брала с нас за проживание копейки и бесконечно, как любимых внуков, угощала фруктами и пахлавой. Первые пару месяцев жили совершенно беззаботно, стараясь оклематься от пережитого шока и поверить, что мы, наконец, действительно свободны! Впрочем, надо признать, что деньги наши, все до копейки снятые со счетов и карточек обоих, стремительно заканчивались. Так что вскоре нам пришлось взять на себя ответственность и пойти работать. Не стоит думать, что это явилось для нас неприятным сюрпризом. Мы прекрасно знали, на что шли, и были вполне готовы к тому, что придется отказаться от привычного уровня жизни. Мы даже не восприняли это как-то слишком болезненно: просто приняли как данность, и все тут. Нас это, можно сказать, и не тяготило. Мы были юны, умны и полны энергии. Отчего бы и не потрудиться? Представляю, как скривятся ваши лица от следующих слов, но все равно их напишу. Мы были невероятно счастливы тогда. Пожалуй, могу назвать те дни одними из самых счастливых в жизни, хоть они и не были лишены тревог. Мы работали как и где придется, а если работы не находилось, то просто грелись на пляже и нежились в теплом море. Это, кстати, еще одна причина, почему мы выбрали Турцию. Фил очень скучал по морю, как-никак вырос рядом с ним. И тогда, когда он оказался в «родной стихии»… сразу расцвел. Я не мог насмотреться на то, как он ясно улыбается, как бегает, сверкая голыми пятками по песку. Не мог наслушаться его хохота, звучащего порой без всякой причины. И я не мог поверить, что наконец могу быть с ним, не боясь, что нас кто-то застукает или что нас за это накажут. Старушка-хозяйка, жившая на первом этаже, то ли была слишком наивна, чтобы догадываться о природе наших отношений, то ли напротив, слишком умна, и оттого не задавала вопросов. Как бы то ни было, она никогда не донимала нас, никогда не заходила в нашу комнату, да и вообще, казалось, была слепа и глуха ко всему внешнему миру. Мы были тихими и спокойными жильцами, всегда исправно ей платившими, так что жили мы все душа в душу, никак друг друга не беспокоя. Фил, освободившись от последних остатков стресса, снова начал рисовать. В тот момент – на самой посредственной бумаге и самыми дешевыми карандашами. Но даже тогда он создавал шедевры. Многие из рисунков, что он нарисовал тогда, я до сих пор бережно храню, потому что на многих он изображал нас. Рисунки эти были словно фотографии, которые сами мы не имели возможности сделать и выложить в сеть. Оттого они были вдвойне ценны. Я понимал, что Филу нужно развивать свой талант, знал, что он непременно добьется успеха на этом поприще, и неустанно говорил ему об этом. Фил в ответ смеялся над моей серьезностью, утверждал, что рисование нас не прокормит, а потом жался ко мне с поцелуями. Я же чувствовал, что он ошибается и что стоит лишь придумать КАК, и всё сразу станет возможным. В конечном итоге мы решили найти что-то более стабильное в плане работы и перебрались в город побольше, дабы работать в туристических барах и ресторанчиках. Благодаря более высоким и стабильным зарплатам смогли понемногу начать откладывать какую-то мелочь. Копить – это что-то такое, с чем ни один из нас совершенно не был знаком. Но пришлось научиться. Как и многому другому, чего не могли раньше: готовить, стирать, убираться… Я был поражен тому, каким бестолковым неумехой, оказывается, вырос. Но ничего, жизнь это исправила. Теперь я могу хоть зарабатывать на клининге, возникни такая необходимость. К счастью, ее нет. Ну а потом время понеслось, все набирая и набирая обороты. Мы поняли, что не хотим всю жизнь прожить вот так, разливая людям напитки. Нужно было учиться: разумеется, путь в университеты для нас был заказан сразу по ряду причин, одна из основных была в том, что тогда бы мы попали в университетские базы данных и нас стало бы очень легко найти. Работая на полулегальной работе за прилавком, мы такой угрозе, понятное дело, не подвергались. Однако, необходимость учиться была очевидна обоим, и мы стали использовать то, что доступно. Я смотрел все возможные бесплатные IT-курсы, которые только мог найти в интернете, когда появились лишние деньги – стал брать и платные. Фил не знал толком, что хочет изучать, поэтому я просил его об одном: пожалуйста, не прекращай рисовать! И он слушался. Порой, когда мы приходили со смен, то могли по полночи сидеть рядышком: он – с карандашом и альбомным листом, я – со стареньким ноутбуком, купленным с рук. И даже тогда, будучи уставшими и замотанными настолько, что не было сил разговаривать, мы были счастливы. Мы были в тысячи раз счастливее, чем в особняке, наполненном дорогой мебелью и техникой, в котором при этом чувствовали себя ничтожеством. Помню, как на один из дней рождений Фила – кажется, к тому моменту с нашего побега прошло около двух лет – я подарил ему краски. Не ахти какой подарок, конечно, особенно если учитывать, что Феликс вообще никогда ими не рисовал. Он в тот момент смерил меня осуждающим взглядом, а я сказал, мол, не попробуешь – никогда не узнаешь! И Фил попробовал. Попробовал так, что вскоре наша крошечная съемная комната запестрела пейзажами такой невероятной красоты, что даже у меня, человека, который в искусстве абсолютно не разбирается, захватывало дух. Больше всего Фил любил рисовать море и закаты – наверное, потому, что они выходили у него лучше всего. Кстати, некоторые из тех картин спустя десяток с небольшим лет у него купили за вполне приличную сумму. Фил утверждает, что коллекционеры сделали это исключительно из сумасбродства, я же считаю, что они просто видели блеск его фееричного таланта уже в самых ранних работах. Что касается меня, я к тому времени довольно многому научился на своих курсах и даже пробовал искать первую работу онлайн. Разумеется, потенциальные работодатели относились ко мне настороженно: ни диплома, ни опыта, ни профильного образования. Но какие-то подработки все же попадались. На них я немного набил руку, разобрался на практике в том, чего недопонял в теории. Чуть подзаработав, купил еще один курс, уже более, как мне казалось, профессиональный. Медленно, но верно мои навыки росли. Очень скоро я понял, что все, чем я, по сути, отличаюсь от остальных людей, занимающихся тем же самым, это лишь отсутствие корочки. Грешным делом думал даже купить поддельную, но не стал. Хотел, чтобы моя работа говорила за меня. И в самом деле стала говорить, но только чуть позже, чем я рассчитывал. Стать богатым и успешным… Эта дорога несколько длиннее, чем ты рисуешь себе в мечтах. Впрочем, жаловаться мне тоже не приходилось. Вскоре после того, как я более-менее освоился и стал получать предложения о сотрудничестве, то смог, наконец, уйти из кафе и полностью сосредоточиться на своей работе, которая приносила и больше денег, и больше удовлетворения. Фил же продолжал трудиться в сфере обслуживания, и как бы я его не отговаривал, он наотрез отказывался бросать, потому что иначе «от него никакого толку». Что было, конечно, чудовищной неправдой, как ни посмотри. Даже если отбросить бытовые заботы, которые ложились на него целиком и полностью в дни, когда я бывал слишком занят, Фил явно не бездельничал. Он мог ночи напролет рисовать одну-единственную картину – мазок за мазком, медленно и скрупулёзно, – а потом еле живой еще и потащиться на работу в утреннюю смену. Когда я видел это, то ничего ему не говорил, думал только о том, насколько же мне бесконечно с ним повезло и насколько безумно я его люблю. С одной из моих первых «хороших» зарплат я купил ему то, что уже давно хотел подарить. Графический планшет – необходимость для всех современных художников почти такая же, как кисти и карандаши. Фил обрадовался невероятно: он хоть и не владел навыком рисования в таком формате, все же понимал, что эта штука дарит ему кучу новых возможностей. И вправду он освоился с ним довольно быстро. Хотя карандаш – его главная неизменная страсть – по-прежнему регулярно оказывался в его руках, все же планшет быстро завоевал в сердце Фила свое место. Рисунки на нем получались ничуть не хуже, и поскольку теперь они были в цифровом формате, я предложил ему создать аккаунт со своими работами и выкладывать их туда. Фил согласился. Кажется, с этого момента наша жизнь перевернулась по-настоящему. Я всегда подозревал, что Фил станет популярным, стоит ему чуть-чуть проявить себя. Но я и представить не мог, насколько же недооценивал его. Работы, которые он выкладывал, стали разлетаться по всему интернету со скоростью пули. На его аккаунт стали подписываться все больше и больше людей: не знаю, привлекал ли их стиль, подача, или сам факт того, что Фил частенько рисовал красивых мальчиков… Как бы то ни было, меньше, чем через полгода после начала, ему стали поступать заказы. Сначала он испуганно отнекивался, говоря, что никогда не рисовал на заказ, и, в общем-то, не собирается. Я рационально заметил, что если ему не нравится то, что его просят нарисовать, он и не обязан. Но если вдруг Филу нравится идея заказчика – то почему бы и не попробовать? Он вновь прислушался ко мне и попробовал. Сначала за какие-то смешные деньги: был не уверен в том, что людям понравится, и в том, что правда может что-то получить за свое творчество. Но спустя несколько абсолютно восторженных отзывов, стал чуть смелее. Я долго уговаривал его уйти из общепита. Наверное, он так боялся, потому что все еще не верил: неужели можно просто делать что-то, что ты обожаешь, и еще и зарабатывать на этом? Ну вот, как оказалось, можно. Последний (знаковый как-никак!) день его работы в ресторане мы отметили бутылочкой вина. А после этого – бессонной ночью, в которой, будучи под градусом, бесконечно шептали друг другу всякие глупости и растворялись в нежности. Так как оба мы начали прилично зарабатывать, откладывать мы тоже, наконец, смогли приличные суммы. Нам хотелось когда-нибудь купить свое жилье: за то время мы успели накочеваться по съемным квартирам и нам очень хотелось покоя. Однако в Турции оставаться мы не планировали, ведь эта страна была не столь свободолюбива, как мы. Так что мы запланировали, а вскоре и осуществили, переезд в Европу. Там, кстати, мы наконец смогли сделать то, чего так давно хотели: сменить документы. Я изменил имя, потому что (не в обиду) я всегда ненавидел свое. А вот Фил изменил фамилию. Разумеется, подробностей я вам писать не стану, просто на всякий случай. Я знаю, что вы давно перестали нас искать. Но новою волну поднимать тоже не хочу. Итак, мы переехали, нашли себе отличный дом, продолжили строить карьеру. Нам было под тридцать, когда мы наконец официально поженились – накопили для этого достаточно денег и решимости. Когда я буду совсем седым стариком и кто-то меня попросит назвать несколько самых счастливых дней в жизни, я уверенно скажу, что свадьба – это один из них. Я примерно могу представить, как сейчас перекосило ваши лица, так что не буду мучать вас подробностями, так и быть. Просто хотел сказать, что надеть кольцо на палец любимого человека, понимая, что теперь он навсегда с тобой и что он по-настоящему твой – это величайшее счастье, как и величайшая привилегия, которой, увы, многие совершенно не осознают. Ну а что дальше? Дальше мы стали семьей. Разумеется, мы были ей и до этого, на протяжении многих лет, но наконец стали официально. Мой любимый муж становился только популярнее. Его известность очень скоро вышла за пределы интернет-артов, и ему начали предлагать более крупные проекты. Он рисовал обложки и иллюстрации для книг, создавал элементы для компьютерных игр, рисовал даже короткие анимации. Число его поклонников лишь росло, и вскоре его псевдоним стал чем-то вроде имени нарицательного: Фила стало стыдно не знать в художественных кругах. А он, продолжая работать, не забывал и о реальной бумаге – кстати, на такое заказы у него тоже поступали регулярно. Фил по-прежнему отдавал предпочтение простому карандашу, но картины от этого ничего не теряли: если бы вы увидели эти невероятные, наполненные страстью и негой работы, возможно, даже вы бы прониклись. Хотя, наверное, все же нет. Вскоре мы снова решили переехать. Не потому, что нас чем-то не устраивала предыдущая страна, а потому, что нам было интересно пожить где-то еще. Мы с ним, очевидно, родились кочевниками: нам не сидится на одном месте подолгу и становится скучно. Так что мы собрались и сделали аж третий крупный переезд за свою жизнь – не удивлюсь, если позже будет и четвертый. Но пока таких планов нет: мы встретили в новой стране множество чудесных друзей и теперь дружим семьями. У некоторых даже есть дети, и я не устаю поражаться смелости этих людей. В общем-то, приезд в Россию был авантюрой, на которую мы долго не могли решиться. Но все же решились: Феликсу уж очень хотелось повидаться со своей сестрой. Он нашел ее в соцсетях и переписывался с ней на протяжении нескольких последних лет. Она выросла чудесной девушкой. Хранит свое общение с братом втайне от родителей, потому что не хочет с ними ссориться. Так что ребята увидятся – но только вдвоем. Я же сам решил не мешать встрече. Вместо этого отправил их двоих провести день вместе, а сам скатался посмотреть на развалины, оставшиеся от «Надежды». Увидел – и успокоился. Надеюсь, что никогда больше ни она, ни нечто подобное ни за что не будет открыто. Потому что эта школа была не чем иным, как вратами прямиком в ад. Мне пора заканчивать письмо. Скорее всего, к моменту, когда вы его прочитаете, мы уже будем в аэропорту, а завтра – и вовсе в другой стране. Надеюсь, вы не будете делать глупостей в попытке нас выследить. Это в одинаковой степени бесполезно и жалко. Кстати, чуть не забыл сказать об одном из самых важных вопросов для вас. О вере. Это может показаться странным, но в Бога я верить не перестал. Ибо только Он мог спасти меня так, как я был спасен. Но верю я все же совсем иначе, чем вы. Верю в Бога всемогущего и всепрощающего, который не жарит в адском пламени людей просто за то, что они кого-то любят. Так что в церковь ни я, ни Фил, разумеется, не ходим. Мы общаемся с Богом напрямую, через молитву, и нам не нужны посредники. И последнее. Я не буду говорить здесь слов любви и не буду просить о прощении. Я не считаю, что в чем-то виноват. Я всего лишь выбрал ЖИЗНЬ, и вы не можете меня за это винить. Что касается вас, родители… Думаю, я вас простил. Не понял и, должно быть, никогда не смогу, но простил. От души надеюсь, что вы оба живете и здравствуете, и пусть так будет еще много-много лет. Наши пути давно разошлись, и я искренне желаю вам блага, только уже без моего присутствия в вашей жизни. Но есть все же одно, за что мне, пожалуй, стоит вас поблагодарить. Отправив меня в эту ужасную школу, вы совершили одновременно самый страшный поступок в моей жизни, но в то же время… Благодаря нему я повстречал самого лучшего, самого любимого, самого потрясающего на свете человека. Если бы не вы… Вероятно, я бы никогда не встретил Фила. Так что, за это – спасибо. И прощайте. Ваш сын.