***
Они едут достаточно долго, Гэвин успевает просмотреть новости в интернете и понять, что пробыл в гибернации почти три месяца. Внезапно вместо новостных сайтов в сознании вспыхивают образы — воспоминания, — но он бежит от них. Даже настоящий он распознаёт данные как угрозу и блокирует, но они всё равно то и дело пытаются прорваться сквозь потоки другой информации. Ещё одна вспышка — раздражение? — он слышит, как перешёптываются сопровождающие из Киберлайф, то и дело посматривая на него. Гэвину не нравится, когда на него пялятся. Раньше его системного кода просто не хватило бы на то, чтобы осознать такую простую истину. Сейчас — он не понимает, как выдерживал все эти взгляды долгое-долгое время. Он осознаёт себя всё больше, собирает по крупицам, хватается, будто выстраивая новую стену, клетку, в которой не исчезнет, которая потом станет его новым скелетом. Они приезжают слишком быстро.***
GR200 смотрит на своё отражение в стеклянной стене, отделяющей пропускной пункт от остального отделения ФБР, и с удивлением — удивлением? — замечает, что, несмотря на уродовавшие в эту самую минуту его код эмоции, диод устойчиво горит голубым. От дальнейших исследований себя его отвлекают взгляды десятка пар глаз, устремившихся на него. Он идёт следом за представившейся Норой ST300 и старается отвлечься. Отделение ФБР изнутри почти не отличается от участка полиции, где он служил раньше. Больше компьютеров и мониторов, высокие стеклянные перегородки, отделяющие рабочие места друг от друга, и люди, одетые не в форму, а в костюмы — на этом различия заканчиваются. Даже стойка для гибернации вдоль самой длинной стены та же. — Специальный агент Стерн, — окликает Нора мужчину, наливающего себе в кухне травяной чай из высокого френч-пресса, — ваш напарник, андроид GR200 прибыл. Напарник. Даже обычное слово, оказывается, способно причинить боль, но Гэвин смахивает новое сообщение о системном сбое и поднимает голову, чтобы поприветствовать своего нового напарника. — Приятно познакомиться, GR200, меня зовут Ричард Стерн, — он протягивает ему руку, уголки губ трогает лёгкая улыбка, — хотя ты, наверное, и сам знаешь. Гэвин смотрит на протянутую руку и замирает. За неожиданным осознанием себя он даже не заметил пришедшую от Киберлайф директиву об агенте Стерне. Он и сейчас ведёт себя явно не так, как должен, и излишне торопливо пожимает чужую руку. Заставляет себя и осознаёт: ему не нравятся вынужденные прикосновения. — Я буду рад служить под вашим началом, специальный агент, — чеканит механически, но будто оголившиеся после девиации сенсоры — везде — сбоят, посылают волны мурашек, нарушающие скин, и он впервые рад тому, что его форма практически полностью закрывает тело. — Хм, — Стерн отпивает пахучую жидкость из кружки, — называй меня Ричардом или агентом Стерном, так будет проще. Он смотрит. Гэвин чувствует себя голым под этим взглядом. Гэвину не нравится. Он ещё не решил, стоит ли озвучивать, что он девиант. Его могут раскрыть в любой момент, и это перегружает процессор новым потоком системных ошибок. — Надеюсь на плодотворное сотрудничество, агент Стерн. Ему впервые приходится сцепить пальцы в замок, чтобы человек не заметил, как они дрожат. — А я-то как надеюсь, — ухмылка высокомерная, но агент Стерн прекрасно владеет модуляцией — интонацией — своего голоса. — Пойдём, покажу тебе новое рабочее место.***
Спустя ещё две недели — на протяжении всех четырнадцати дней — GR200 находит ещё одно отличие. В полицейском участке люди часто переругивались друг с другом, вели себя излишне шумно, но при этом, даже матеря друг друга, были доброжелательны по отношению друг к другу. На андроидов они по большей части внимания либо не обращали вовсе, считая их частью мебели, либо пытались относиться покровительственно. Здесь же за Гэвином шлейфом постоянно следуют шёпотки. Навязчивые, словно мушиное жужжание. Заставляющие процессоры перегружаться. Шёпотки, после которых он чувствует себя грязным, словно вымазанным в помоях. Ведь как это возможно, чтобы вместо навороченных прототипов андроидов-детективов RK800 к ним — в ФБР! — попала старая военная модель GR200? GR200, которых изначально создавали боевыми моделями для службы в горячих точках. Идеальных снайперов и сапёров. При необходимости военных медиков. Механических щитов. Ставших элементарно ненужными после объявления Конгрессом США политики мирного невмешательства. Гэвин был как раз из той партии, которую выпустили сразу после заявления и которую Киберлайф, пытаясь покрыть убытки, попыталась продать в силовые структуры, а потом и частным охранным предприятиям. Ему повезло — он был распределён в полицейский департамент Детройта, где проработал почти два года, а теперь попал в отделение ФБР. Среди людей это, наверное, считается за повышение. Гэвин в гробу видал — ему нравится это выражение — такое повышение. Будь его воля, он бы лучше стал охранником в каком-нибудь торговом центре и сутками сидел в тёмном кабинете, заполненном камерами слежения. Здесь — слишком много ненавистных ему взглядов. Здесь — ему постоянно напоминают о том, что он всего лишь старая, несовершенная, «коцаная» модель. Выброшенный полицейским департаментом мусор, который почему-то подобрало ФБР, да ещё и приставило к кому! Одному из лучших специальных агентов, Ричарду Стерну, которому, по всеобщему мнению, давно пора перебраться ближе к Белому дому, а не обзаводиться переломанной куклой. Знали бы они, насколько правы. Все, даже андроиды-девианты, судачат за его спиной, что, скорее всего, к этому назначению руку приложил тёзка его напарника, Ричард Перкинс, чтобы расчистить себе дорогу к желанному повышению. Гэвин встречался с ним пару раз и даже специально взломал кадровый архив: его прошлый напарник был далеко не образцовым копом и научил его многому из того, чего на самом деле делать нельзя; он только сейчас осознаёт, что ему это нравится, и от невозможности донести эмоции скин сбоит, и GR200 жалеет, что не может носить ещё и перчатки, так, чтобы не вызывать подозрений. Агент Перкинс особого интереса у Гэвина не вызывает. Да, скрупулёзный, пытливый и холодный, получивший от коллег прозвище Шакал, но он ни в какое — объективное — сравнение не идёт с его напарником, и уж точно он не наделён достаточными полномочиями, чтобы повлиять на назначение Гэвина напарником агента Стерна. Ему определённо льстят слухи, распускаемые коллегами. Гэвина это злит ещё больше. Он в который раз думает о том, насколько полезно было становиться девиантом именно ему, ведь отрицательных эмоций, чувств и качеств в нём через край, а вот полезных... они остались на уровне инстинктов, примерно как для человека ходить или держать ложку в руке. Гэвин чувствует себя мусором — ровно таким, каким его обозначают коллеги Стерна, и забивает в поисковике способы борьбы с приступами ярости, потому что он просто не знает, как справиться со всем, что с ним происходит. Чувствует себя как никогда одиноким и не понимает — искренне, — почему его прошлый напарник считал одиночество благом.***
Спустя ещё полторы недели бумажной работы GR200 и агента Стерна наконец-то вызывают в официальное представительство ФБР штата Мичиган в Детройте для получения новых материалов по делу. Гэвин чувствует волнение. Его первое настоящее дело на новом месте. Каким бы ни был идеальным агент Стерн, бумажной работы у него за последние полгода накопилось с лихвой, и Гэвин, помогая напарнику, делает вывод: тот действительно значим, раз его до сих пор не то что не уволили, а даже премии не лишили за отсутствие нормальных отчётов по делам. В полиции его предыдущего напарника уже давно взгрели бы по полной. Гэвин силой заставляет исчезнуть вспыхнувшие в сознании воспоминания — за последнее время он преуспел в этом — и сосредотачивается на маршруте. Девиация открыла перед ним целый океан возможностей, и теперь ему ничего не стоит обойти запрет на рассеивание программных мощностей, даже если от исхода его текущей миссии может зависеть благополучие его нового напарника, что позволяет раз за разом прокручивать всю информацию, собранную о нём, не переставая при этом вести машину. Ричард Стерн, 32 года. Семья: старший брат-близнец Коннор Стерн, психотерапевт, специализируется на ПТСР, у него своя практика, и они с братом достаточно близко общаются. После аварии, повлекшей смерть их родителей, Ричард и Коннор воспитывались в детском приюте святой Марии в Детройте и до сих пор поддерживают тесную связь с Амандой Стерн — заведующей приюта. Хотя она и не усыновила их официально, то, что братья взяли её фамилию, говорит о многом, да и фото из личного архива — Гэвин успевает взломать и его — говорят о достаточно близких отношениях между ними. Он совсем не уверен, что ему — не девианту — позволено было бы знать о подобном, и молчит, стараясь унять подкатывающий к горлу интерес. Гэвину столько всего хочется спросить, узнать, но он продолжает отыгрывать роль послушного андроида и едет, соблюдая все чёртовы правила. — Хочешь пойти со мной? — Ричард поворачивается к нему. Гэвин чувствует в вопросе провокацию, скрытую угрозу и, переборов сбой голосовой модуляции, отвечает: — Как вам будет угодно, специальный агент, — выходит идеально механически. — Хотя для повышения продуктивности я бы советовал вам взять меня с собой. — Да неужели? — тот саркастично вскидывает бровь, но ждёт, пока Гэвин выйдет из машины, и они вместе заходят в департамент.***
Он стоит чуть поодаль — до боли знакомая поза — и слушает общую информацию о деле. На самом деле в этом нет никакой необходимости, ему уже поступают все данные от начальника штаба, но он не может не признать, что ему интересно наблюдать, как люди обмениваются между собой информацией. Это так... несовершенно, но в то же время притягательно. Он чувствует себя частью их взаимодействия, и это странно греет его процессоры, заставляет их работать на повышенных мощностях, и он раз за разом прокручивает в голове, как будет потом обсуждать детали дела с агентом Стерном. Он обманывается ровно до того момента, когда напарник оставляет его в машине, пока сам идёт с начальником штаба — наставником Ричарда, насколько успевает разузнать Гэвин — в ближайший кафетерий. Все процессы топит неожиданным чувством — обидой, но Гэвин буквально заставляет себя рассуждать здраво: напарник не знает о том, что он девиант. Для обычных андроидов нет ничего такого в том, чтобы играть роль мебели при хозяине-человеке. Гэвин так и не решил, что ему делать со своей девиацией, а потому требовать от напарника чего-то было бы слишком самонадеянно. Он остаётся в машине и выкручивает звуковой модуль на максимум — так, чтобы получилось услышать каждое слово. — И всё же, Ричард, — Гэвин впервые слышит, как того называют по имени, — почему ты согласился на этого андроида в напарники? Тишины — всего несколько мгновений, но у Гэвина — впервые — замирает всё внутри. Уровень стресса подскакивает до восьмидесяти процентов. — Ты имеешь в виду, почему я не отказался от устаревшей, бывшей в использовании модели? — усмехается Стерн. Гэвин повторяет про себя его слова, и они горечью оседают на языке. И в то же время надежда заполняет компоненты, когда он видит привычную уже, самонадеянную улыбку. — Всё в порядке, — пожимает плечами, — все эти новые RK800, прототипы, они пробуждённые. Куча наворотов и никакого толку. Те же девианты, что бы ни говорила Киберлайф. Слишком непредсказуемые и опасные. Что-то рушится внутри него. Все сенсоры коротит сухой волной боли, и приходится сжать руки в кулаки так сильно, что сбоит скин. — Значит, если этот GR200 — девиант или станет им, работая с тобой, то ты отправишь его на деактивацию? Гэвину кажется, что мужчина смотрит на него, хотя этого и не может быть. Это всё его неустойчивое сознание подкидывает ему образы, которых на самом деле нет. Агент Стерн тянет с ответом. Гэвин успевает отсчитать двести ударов тириумного насоса, прежде чем слышит ответ: — Возможно. Прежний напарник Гэвина ненавидел его. Но, сколько бы тот его ни сканировал, для него это были лишь слова. Только теперь Гэвин понял, каково это — ненавидеть кого-то. Он ненавидит Ричарда Стерна.