***
Из театра его выбрасывает к самому началу, в Киберлайф, где Эрик только просыпается после активации и проходит необходимый инструктаж. Помещение не слишком отличается от того, в котором когда-то так же проснулся он сам. Даже человек в белой форменной одежде кажется похожим на того, кто инструктировал его. Гэвину не нравятся эти воспоминания, и он концентрируется на мыслях Эрика, свои отбрасывая подальше. Гэвин не думает о том, что это может оказаться ошибкой — сознательно отказываться от себя, слившись с личностью кого-то другого. Он не просто какой-то домашний помощник или садовник. Он спасает жизни. Эрик принимает, обрабатывает информацию, подтверждает команды, положительно реагирует на эмоции человека, и сейчас отчётливо видна пропасть между тем, кем он был создан и кем в конце концов стал.***
Гэвин возвращается в исходную точку — коридор с множеством хаотичных переломанных дорог-строчек, и уже примерно представляет, что будет дальше, когда видит новую «дверь» перед глазами. Не то чтобы у него был выбор, входить или нет, даже если ему интересно. Проскакивает неуместная мысль: жаль, что здесь нельзя сохраниться, как в одной из игр на приставке Ричарда.***
Это всегда нужно делать ему. Всегда-всегда-всегда. Что-то в отлаженной работе системы сбоит, отливает красным, особенно когда он видит надежду во взгляде жены пациента, которая стремительно угасает, стоит ей увидеть, что он пришёл один. Да, по больнице, особенно среди тяжёлых пациентов уже пошли слухи: если к вам приходит MG400, ничего хорошего ждать не приходится. Он просто стоит, не отходит ни на шаг, даже когда она набрасывается с кулаками — люди позволяют себе вымещать гнев свободно, если перед ними андроид, а не человек. Он перестаёт вслушиваться в её крики, что-то про найденного донора, сраную американскую медицину и пластиковых ублюдков, возомнивших себя богами. Сбои системы всё нарастают, алое вокруг ширится и ширится, пока не выталкивает их во двор рядом с больницей. Гэвин смотрит на отражение в луже и по побитому виду Эрика понимает, что между этими двумя моментами времени проходит прилично. Он — они — поднимает взгляд на залитый светом холл и замечает Мэттью Спирса, вторую жертву Эрика. Мужчина неловко выкатывается на инвалидной коляске на улицу, то и дело оглядываясь назад, будто боясь быть замеченным. Эрик смотрит на него, и хватает всего нескольких мгновений, чтобы решиться. Его будто тянет к Спирсу. Будто это провидение — он здесь именно сейчас. Так и должно быть. — Без медицинского работника вас быстро вернут обратно, даже если выберетесь из больницы, — максимально спокойно говорит он, перехватывая ручки кресла и задавая новое направление. — Какого дьявола?! Ты кто такой? — пугается Спирс; уровень его стресса моментально подскакивает к критическим значениям, и Эрик, цыкнув, обходит его и присаживается на корточки напротив. — Я андроид MG400, Эрик. Я приходил к вам несколько раз вместе с лечащим врачом. — Он даёт человеку время узнать себя и с удовлетворением отмечает, что Спирс заметно успокаивается. — А, да. Да. Извини, вы в прямом смысле все на одно лицо, так что... — Я понимаю, — Эрик выпрямляется и возвращается на исходную позицию. — Итак, куда вы направлялись? — Сегодня у моего малыша первая игра, а эти увальни не пускали меня и жене запретили, даже подписанные бумажки не взяли, — тот зло сплёвывает на асфальт, — я... я ведь понимаю, что до следующей его игры, скорее всего, просто не доживу. А я хочу хотя бы раз увидеть его на поле. Хочу, чтобы у него в воспоминаниях я тоже там был. — Но вы бы не смогли сами добраться до школы. Не в таком виде, — несмотря на девиацию, Эрику до сих пор сложно понимать большинство человеческих эмоций. — Сегодня Хэллоуин. Куча ряженных придурков по улицам ходит, и я подумал, что, может, и прокатит. Ну да, я чутка выделяюсь, поэтому и дождался вечера. Эрик кивает, забивает в поисковике адрес школы, где учится его сын, и катит коляску. Фиксирует, что Спирс слишком легко одет для погоды на улице, и, поколебавшись, всё же натягивает на него свою толстовку. Тот бормочет слова благодарности, и Эрик замечает, что мужчину знобит. Он поджимает губы, но молчит. В конце концов, если того не остановил целый штат сотрудников больницы, то и у него вряд ли выйдет. Вместо этого он заводит со Спирсом беседу: что тому нравится, как тот познакомился с женой, кто выбирал имя их сыну. О прежнем месте работы и даже о его, Эрика, девиации. — Я не удивлён, что они тебя довели. Ещё бы, — хмыкает, с завистью наблюдая за курящим прохожим. — Эх, сейчас бы затянуться. — Боюсь, что этого я одобрить не могу, — тянет Эрик, продолжая анализировать. Искать выход. Должно быть что-то, чего не заметили другие врачи. Что-то, для чего человеческого мозга слишком мало. В больнице Мэттью был для него не более чем ещё одним пациентом, которого скинули на него, так как помочь были не в силах. Сейчас, узнав его, уже будучи девиантом, Эрик задыхается от желания помочь. Оно бьётся внутри, вместе с тириумом разносится по телу и захватывает каждый мегабайт оперативной памяти. — Эй, зелёный горит, почему мы не едем? — окликает его Спирс. Голос звучит слабо и надтреснуто. — Скажите, Мэттью, как вы смотрите на то, что я помогу вам исцелиться? — Он снова встаёт напротив, смотрит одним из самых благожелательных взглядов и ждёт той же реакции, той же надежды во взгляде, которая появилась у Ребекки тогда. Но Спирс смотрит на него сначала непонимающе, а потом и вовсе испуганно. Хватается за колёса и чуть откатывается. И всё же там, за страхом, толика интереса. — Мне уже не помочь, — повторяет то, что твердили ему на протяжении нескольких месяцев в больнице. — С чего ты взял, что сможешь? — Я андроид-девиант. Я мыслю шире, у меня больше навыков и знаний, чем у всех врачей, что вас лечили, вместе взятых. — Но ведь и ты раньше был одним из них. Горькая усмешка, отразившаяся на чужом лице, раздражает. Эрик напоминает себе, что люди несовершенны, ограничены, и чаще всего их нужно подталкивать даже к очевидному. — Тогда я был обычной машиной и следовал программе. Сейчас я совсем другой. Я могу помочь вам. Я хочу помочь. Гэвин чувствует волнение Эрика. Тот знает, как лучше (считает так), но ему всё ещё нужно согласие и одобрение пациента. — Слушай, я совсем не против прожить ещё несколько десятков лет, увидеть, как мой сынишка вымахает выше меня и приведёт домой милую девчушку, но это всё, ты понимаешь... Шансы слишком малы. А я хочу хотя бы увидеть его игру. — Но я же предлагаю вам целую жизнь! — Эрик повышает голос, и на них начинают оглядываться. — Давай так: сейчас ты отвезёшь меня на игру, а потом мы поедем туда... ну, где ты там собрался меня реставрировать? — усмехается, но страх ему не скрыть. Не от андроида. Эрик смотрит на него. Анализирует. Он очень хочет выполнить просьбу Мэттью, но тот слишком слаб. Он чувствует, но не видит те процессы, что происходят в его теле. В отличие от Эрика. Чем дольше они тянут, тем выше вероятность провала. Врачи в клинике Генри Форда правильно не пускали его на улицу. Слишком большая нагрузка и слишком много микробов и вирусов вокруг для ослабленного болезнью организма. — Простите. Гэвин чувствует сожаление и решительность Эрика, он тонет в чужих эмоциях, смотрит чужими глазами на Мэттью и очень хорошо понимает, каково тому сейчас. Когда ничего не сделать. Когда находишься полностью в чужой власти, настолько, что даже собственные мысли тебе не принадлежат. Но Мэттью пытается бороться. Когда понимает, что андроида не переубедить, он с удивительной силой хватается за колёса кресла и пытается откатиться. Кричит, зовя на помощь, и Эрику приходится вколоть ему транквилизатор, который он держит в кармане для самозащиты. — Извините, пациент буйный, я уже вызвал бригаду, мы вернём его в больницу, не переживайте, — отчитывается перед столпившимися вокруг них прохожим так, как сделал бы, будучи обычной машиной. И ведь все ведутся. Гэвин бесится внутри чужих воспоминаний. Тупые кожаные мешки, и вёдра с болтами у них в помощниках! Почему никто не удосужился докопаться до Эрика? Остаться до приезда этой несуществующей бригады? Почему он должен был объяснять Дилану, что самый близкий человек больше никогда к нему не вернётся, а столько людей вокруг просто прошли мимо? Гэвин не хочет смотреть, что будет дальше. Он и так знает. С него хватит. Пытается найти какой-то ориентир, границу воспоминания, окончание строчки кода, но запертый в чужом воспоминании не может даже шаг в сторону сделать. Ему становится страшно, как совсем недавно было Спирсу. Он даже жалеет, что в сознании, в отличие от того. Всё видит, всё чувствует, а сделать ничего не может. Гэвин вспоминает Ричарда (или это делает Эрик?), и это придаёт ему сил. Гэвину есть, ради чего сражаться. И так просто, как его жертвы, он не уступит. Эрик тем временем привозит Мэттью в свой новый дом — рабочее место. Заброшенный особняк Златко. Когда того посадили, очень многое в его лаборатории осталось на месте, и всё это время он приносил необходимые медицинские инструменты, которые удавалось достать. Форма медицинского работника позволяет ему свободно доставить Спирса на место, единственная сложность — найти андроида для операции. Те запчасти, что оставила после себя полиция, не подходят, и Эрик, закрыв мужчину в доме, выходит обратно на улицу. Он торопится и присоединяется к первому встреченному им андроиду-уборщику, но тот оказывается девиантом. Это... останавливает Эрика. Девианты, в отличие от машин, живые, и он ищет дальше. Натыкается на мусорщика за углом, проверяет, что тот не девиант, и ломает его код. Гэвин понимает, что что-то похожее он попытался проделать с ним тогда, перед отключкой, но не вышло. Потому что сам был при смерти? Подумать об этом он решает позже, пока же впитывает каждое мгновение воспоминания. Расположение каждого инструмента. Пытается (ну а вдруг?) отправить данные Ричарду, но его собственный код разбивается о границы чужого. Ожидаемо, но всё же бесит. Всё то время, что Эрик оперирует, Гэвин пытается. Будто занятым операцией, пусть и в воспоминании, тот отвлечётся, и код проскочит. Хотя бы часть. — Нет! Живи! — крик Эрика отвлекает его. Эрик старается, использует все свои навыки, но этого не хватает. Периодически картинка перед его (и, соответственно, Гэвина) глазами меняется на воспоминания о другой операции. Эрик пытается реанимировать мужчину ещё долго после того, как даже Гэвин понимает, что всё кончено. Он стоит над мёртвым телом мужчины и смотрит на свои залитые кровью и тириумом руки. Всё идёт красной рябью, и, чего никогда не было у самого Гэвина, он чувствует физическую боль. Эрик, кажется, этого не понимает, но эта боль — вирус, проникающий глубже в программный код. Эрик думает, что теперь делать с телом. Тогда, в театре, он действовал по наитию. Ребекка так хотела танцевать, буквально жила сценой, и он просто... хотел ещё немного продлить эту жизнь хотя бы так? Гуглит, как обычно поступают с телами в таких случаях. Опирается при этом на данные из всяких ширпотребных киношек, и Гэвин склоняется всё же к наивности андроида, чем к его глупости. Отметает вариант за вариантом. Они все... неуважительные. Они все такие, будто жизнь — мусор. Но он андроид-медик, в него изначально вложили самую главную установку: любая человеческая жизнь бесценна, будь то только рождённый младенец или маньяк, ждущий смертного приговора. Нечестно, что его просто забудут. Он не заслуживает такого, он боролся до последнего, как и его родные. Эрик натыкается на какие-то языческие религиозные тексты и находит свой способ почтить жертву. Увековечить её. Картинка снова перещёлкивается, и они оказываются в сквере. Гэвин поражён тем, что никто из проходящих мимо людей не обращает внимание на то, что делает Эрик. Да, в тот день был Хэллоуин, но быть настолько слепыми? Сам не понимая до конца, что делает, он пытается окликнуть прохожих, бьётся кулаком в непроницаемую оболочку чужого механического разума. Не помогает. Он ничего не может сделать. Снова.***
В первый раз он не чувствует ничего. Программа работает без сбоев. Он просто передаёт заключение от врача, хотя и не вёл пациентку. Тот же отсутствует по объективным причинам, которые андроиду «знать не положено». Сама формулировка не соответствует протоколам работы, и он делает пометку направить отчёт об этом главному врачу больницы. Программа социализации оповещает о неизбежном ухудшении отношений с данным сотрудником, но это никак не влияет на его основные установки, и Эрик удаляет оповещение. На истерику и слёзы родственницы пациента он реагирует, как велит программа: подбирает подходящий алгоритм действий, чтобы успокоить. Всё проходит не слишком гладко, но... приемлемо. Эрик возвращается в кабинет врача, отчитывается и ловит на себе странный взгляд. Гэвин видит глазами Эрика, что тот говорит ему что-то, но слов не разобрать. Словно Эрик специально вычеркнул это из блока памяти. На внутреннем экране впервые появляется сообщение о системном сбое.***
Гэвин возвращается на исходную. Его (а его ли?) обзор то и дело разбивается красными ломаными линиями. Проверка работы зрительных сенсоров ничего не даёт, он даже не уверен, что получилось её запустить. Его система будто всё больше сливается с Эриком, хотя, по всей доступной ему информации, это попросту невозможно. C другой стороны, о вирусе что поразил систему Эрика, он до этого тоже никогда не слышал. Гэвин начинает беспокоиться. Он хочет повернуть обратно, сосредоточиться на том, чтобы найти выход, пока это ещё возможно, но вместо этого ноги будто сами несут его к следующей непрозрачной стеклянной двери. Будто это Эрик хочет, чтобы он всё увидел его глазами. Возможно, так было с самого начала?***
Свою третью***
Гэвин, со всех сторон окружённый чужим воспоминанием, сравнивает себя с Эриком, и поначалу ему ещё больше кажется, что он очень херовый девиант, ведь даже просто взаимодействие у него до сих пор кривое, но потом... потом он соотносит мысли Эрика с портретами маньяков и понимает, что тот очевидно обладает хладнокровной манией. Это немного отличается, ведь он андроид. Это оставляет жертвам ещё меньше вероятности на выживание, это жутко, как надвигающаяся катастрофа, от которой нет ни времени, ни возможности скрыться. На мгновение ему кажется, что он видит Эрика. Что Эрик смотрит на него и улыбается, окровавленный, с потёками тириума из ран. Собственная система начинает биться в панике, оповещая и оповещая об опасности, и возможно, он вовсе не андроид-детектив, пытающийся разобраться в мотивах и поймать преступника, а ещё одна его жертва, которую уже насадили на иглу, и всё это — предсмертные конвульсии. А потом всё пропадает.***
Проходит время (не так уж и много, на самом деле), и Кирстен раскрывается ему. Показывает свои работы, рассказывает про парня, который, как выяснилось, уже долгое время ходил к Трейси, всегда одной и той же, и в итоге бросил её, сказав, что не может больше быть с «уродом», да и такие вот отношения: пришёл, оплатил, потрахался и ушёл — куда удобнее, чем в принципе с живым человеком. Это и сломало её окончательно. А теперь даже денег на психоаналитика нет, вся страховка и её, и родителей ушла на восстановление после пожара. Будто желая оттолкнуть и его, она присылает свои фото. Все рубцы и шрамы крупным планом, но его таким не испугаешь. Он видел вещи гораздо хуже. Продолжая общаться с ней, Эрик формирует новый план. Он хочет спасти её. Ещё ни к одной жертве он не испытывал настолько сильной симпатии, никем раньше он так не интересовался, и, возможно, это как раз то, чего не хватало все предыдущие разы. То, что поможет ему сделать всё правильно теперь. На самом деле его совсем не отталкивает её нынешняя внешность. Будучи андроидом из пластика, он способен заглянуть глубже, видеть человека таким, какой он есть весь, не только внешнюю оболочку, но Кирстен такой жить не хочет. Ему шрамы на её теле кажутся произведением искусства, завораживают, он каждый вечер рассматривает их снова и снова, но Кирстен ненавидит своё тело. Наверное, постепенно он мог бы научить её принимать себя, возможно, даже полюбить, но в её сообщениях сквозит такая мольба, такая чистая и сильная вера в него, что Эрик сдаётся. Сначала он находит её бывшего парня, а через него и ту самую Трейси. Заказывает её в один из дней и даже не выводит из строя камеры в «комнате любви» — просто незачем. К тому времени он достаточно хорошо изучил историю и методы Элайджи, чтобы разгадать, как именно тот пробуждает андроидов. Да, эта Трейси не девиант. И прежний Эрик просто ограничил бы её функционирование и похитил, но Эрик, знающий Кирстен, злится. Вопреки здравому смыслу он тоже считает Трейси виноватой. Она давно могла бы пробудиться сама, могла бы уйти из этого ужасного места, но вместо этого она продолжает ублажать мужчин, очень часто чужих мужчин, продолжает быть куклой в руках других. Эрик пробуждает её, убеждает в собственных хороших намерениях и помогает сбежать, заботливо сопроводив в свой новый дом. Убедить Кирстен оказывается гораздо сложнее. В конце концов она перестаёт отвечать вовсе. Ему приходится вычислить её адрес, пробраться в дом, где он находит её, наглотавшуюся таблеток на полу в ванной, и едва-едва успевает откачать. Эрик убеждает Кирстен, что может помочь. Что она будет жить как раньше, став ещё прекраснее, чем до пожара. Выхаживает, пока её состояние не стабилизируется до минимальных допустимых для предстоящей операции значений, и увозит к себе. Кирстен с ужасом смотрит на Трейси, что стоит, подключённая к программе, и не может двинуться, умоляя её помочь. — Это та самая. Будет очень символично, да и никакая человеческая кожа не сравнится с пластиковой обшивкой андроида, — поворачивается к Кирстен Эрик. — Мне убить её? Он сканирует её состояние, видит, как подскакивает уровень адреналина в крови, когда Кирстен кивает. Эрик впервые убивает девианта. Пробуждённого собственной силой, и, если внутри него и мелькает мысль, что это неправильно, она тонет в восторженном взгляде Кирстен. Только когда он начинает готовить место для неё, Кирстен, кажется, осознаёт, что именно он хочет с ней сделать, и начинает биться, как та Трейси. Умоляет, говорит, что не выдержит больше боли, но Эрик не обращает внимания. Ему кажется, что всё получилось. Её глаза — затопившая цвет чернота, смотрят на него испуганно, измученно, но, когда он проводит кончиками пальцев по идеальному пластику, спрашивая и спрашивая, нравится ли ей, понимает, что она умерла. Эрик выбирает скульптуру сам, чтобы сделать её прекрасной в посмертии. Гэвин смотрит на всё глазами Эрика, но, кажется, чувства у него — жертвы. Тот даже не осознаёт, что поступает неправильно. Что «помогает» против воли. Эрик всё больше убеждается, что люди слишком несовершенны. Что если не смогут приспособиться, их попросту ждёт вымирание. Это говорит новый Эрик, рождённый вирусом, девиацией и провалами. Но в то же время там есть и тот Эрик, что был создан спасать человеческие жизни. Тот, что оплакивает жертву, отдавая ей последние почести. Возможно, его ошибка как раз в том, что, пытаясь «помочь», он отдаёт бразды новому Эрику? Маньяку, страдающему маниакальным расстройством, социопатичному, способному лишь на разрушение? Тому, что даже возникшие, по-настоящему человеческие чувства к кому-то искажает настолько, что теперь и убийство себе подобного — другого девианта — не кажется чем-то неправильным? Гэвин думает, и в его мысли, в самое ядро его системы врывается чужое озлобленное сознание. «Он слабый. Не идеальный».***
Картинка меняется. Он снова откатывается назад. Перед его — Эрика — глазами — мальчик, истекающий кровью на каталке. Медсестра кричит на него, чтобы срочно нашёл врача. И он находит. В подсобке с медикаментами, обдолбанного красным льдом. Совершенно непригодного. На дворе ночь, и если звать других, то мальчик может и не выжить. Эрик докладывает всё это медсестре и говорит, что в его программе достаточно данных, чтобы он провёл операцию сам. Что он берёт ответственность на себя. Она соглашается, да и не то чтобы у неё был выбор. Эрик старается. Правда. Он применяет все знания, что вложены в него программой. Он делает даже больше. Теперь это зависит не от кого-то другого, а только от него. И всё же мальчик умирает. Гэвин не хочет смотреть. Не хочет видеть. Это лицо. Он так старался запомнить его смеющимся, бегущим в парке за Сумо. Лицо Коула. Его самого тоже отбрасывает назад. В ту ночь. В те чувства и сбой системы. Он не смог помочь. Не спас. Если бы он сделал всё по-другому, у него бы получилось? Их с Эриком сознания смешиваются, и картинка начинает моросить, переключаясь с одного на другого. Эрик тоже видит его глазами. Видит себя в заляпанных кровью голубом костюме и маске. Видит безразличное, отлаженное программой лицо. Так всем казалось со стороны. Но теперь Гэвин может понять, насколько на самом деле всё было не так внутри него. Внутри его системы, которая рушилась частица за частицей.***
В этот раз, кажется, Эрик сам вытаскивает его из воспоминания, не выдержав. В этот раз он даже не даёт Гэвину иллюзию собственного выбора. Очередная дверь просто открывается перед его носом, и вот он в доме престарелых. Устроиться туда оказалось легко. Слишком низкая зарплата отпугивала людей (какое лицемерие — каждый день устраивать забастовки, обвиняя во всех смертных грехах андроидов, но при этом не идти на работу, которая вполне может дать средства к существованию); отсутствие нормального материального обеспечения не давало им нанять андроидов из Киберлайф, и именно поэтому руководство без проблем взяло Эрика без освидетельствования как девианта, без официального трудоустройства. Эрик с самого начала рассматривал эту работу как временный вариант. Пока не уладит дела с документами, пока не сможет выйти в социум как его полноправный член. Уход за пожилыми куда легче его работы в больнице. Это странно, ведь все здесь давно потеряли надежду. Хотя, возможно, в этом и дело? Старики спокойно доживают свою жизнь, зная, что ничего лучше их уже не ждёт. В этом смирении Эрик находит спокойствие. Он и сам не замечает, как привязывается к одной из своих подопечных, мисс Мириам, как он всегда её называет. Он обязан уделять внимание всем, но больше всего времени проводит с ней. Они много разговаривают. Она замечает, что с ним что-то не так, Эрик это видит, но вместо того чтобы выпытывать правду, поддерживает его. Каждый раз оставляет ему вкусности с обеда и каждый раз сетует на свою старческую память, он ведь не ест человеческую пищу. Обещает как-нибудь, когда их выпустят из этой тюрьмы, купить ему что-то специальное для андроидов, ей соседки по комнате говорили, что теперь таких штук на каждом углу продают море. И Эрик... действительно ждёт. Даже спрашивает у начальства, когда и на каких условиях можно организовать такую вылазку для подопечных. И почти договаривается. Её забирают, когда его в приюте не оказывается. Эрик отрабатывает смену, узнаёт, в какой она больнице, и приходит к своей мисс Мириам. Застаёт отвратительную сцену с медсестрой-андроидом, которая будто специально раз за разом продырявливает пожилой женщине руку, прежде чем поставить капельницу нормально. Спрашивает её, зачем оставаться здесь, если ей настолько отвратительны люди, и та, явно испугавшись, выбегает прочь. Тогда Эрик делает всё сам и садится на краешек кровати, убирая с лица старушки несколько неаккуратных прядей. Эрик слишком хорошо понимает, насколько мало ей осталось. Вспоминает, сколько раз она говорила, как хочет ещё хотя бы раз увидеться с родными, и хмурится. — Я не могу перенести к вам ваших родных, но я могу дать достаточно времени, чтобы вы успели увидеться с ними. Вы хотите? Он говорит тихо. Он сжимает её ладонь в своих и обещает себе: если она откажется, он примет это. Но Мириам кивает, и в уголках её глаз собираются слёзы. Эрик видит в этом жесте безграничное доверие. Гэвин — страх жертвы, осознающей, что она находится в руках невменяемого маньяка. Страх не столько за свою жизнь, сколько за жизни своих близких. Всё тело прошивает острой болью — Эрик явно недоволен его выводами, но продолжает показывать. Эта операция тоже не заканчивается ничем хорошим. Гэвин видит себя глазами Эрика и понимает, что тот был дома в момент, когда они с Ричардом и родственниками жертвы наши тело. А он не смог этого определить. Значит ли это, что смерть мальчика на его совести? Он ведь андроид, у него гораздо больше возможностей, чем у обычного человека, пускай даже такого идеального, как Ричард. Эрик будто обнимает его. Сознанием к сознанию. Чувствует родственную душу. Сколько раз он не смог спасти, столько же не смог и Гэвин. Они похожи. Они одинаковые.***
Картинка смещается на холод, моросящий дождь и гомон десятков чужих голосов. Гэвин видит себя глазами Эрика на пресс-конференции. Эрик вспоминает его в тот момент, когда Гэвин прикрывает собой Ричарда от шара с тириумом и грязью. Эрик моментально раскрывает в нём девианта и так хочет оказаться ближе. Они ведь — одинаковые. Гэвин сопротивляется этому чувству, ставит блоки против вируса, всё глубже проникающего в его код. Никогда они не были одинаковыми. Ни в чём, кроме, возможно, болезненной девиации, но такая же была минимум у половины андроидов. И чем сильнее Гэвин сопротивляется, тем больше вирус поражает ровные строчки кода.***
Мальчика он встречает по пути на работу. Тот выглядит слишком хорошо, слишком дорого одетым для трущоб, в которых оказался, пытаясь поймать бродячего кота. Ничего удивительного, что на него набрасывается какой-то наркоман, Эрик поначалу даже внимания не обращает. Пока тот не достаёт нож с криками, что не может быть так мало денег у такого дорогого лапочки. Эрик бросается к ним через дорогу и совсем немного не успевает — наркоман всё же ранит мальчика, причём довольно серьёзно. Гэвин качает головой, глядя на всё со стороны: если бы Эрик не поднял шум, нарик, скорее всего, просто свалил бы, прихватив с собой рюкзак мальца, а вот как раз вмешательство Эрика и подтолкнуло его к отчаянным действиям. Мальчик истекает кровью, лёжа на сыром асфальте. Эрик-убийца и Эрик-врач борются друг с другом, но в итоге он вызывает скорую и уходит на смену. Ему весь день не даёт покоя это происшествие, он отпрашивается раньше и идёт навестить мальчика. Это очень опасно, ведь того госпитализируют в больницу, где он раньше работал, но Эрик всё равно заходит внутрь. Ещё один плюс андроидов — одинаковая внешность линейки. Мало ли таких Эриков ходит по всей стране, а проверять его серийный номер никому и в голову не придёт. Он злится, когда узнаёт, что мальчику так и не сделали операцию. А потом смотрит с балкона на всех пострадавших, на их родственников и, сколько ни пытается найти ответ, чья жизнь важнее, не может. Их учат, в них вкладывают, что все важны одинаково. Что в первую очередь нужно спасать тех, кто в более тяжёлом состоянии, и если рассуждать так, то люди всё делают правильно, но Эрик всё равно чувствует ответственность за жизнь мальчика и проникает к нему в палату. Он даже думает отдать тому собственный тириум, но тут его замечает андроид-психолог, с которой они иногда общались, пока он работал в больнице, и которая узнаёт его. Он просит её о помощи, апеллирует к тому, что никто, кроме них, помочь ему не сможет и не успеет, и она, колеблясь, всё же соглашается. Только в морге понимает, зачем он на самом деле её позвал и какая помощь требуется, но оказать сопротивления не может. Всё повторяется снова — мальчик, больница, операция, смерть. Только в этот раз у него нет времени. Нет знаний. Нет ничего. Он забирает мальчика и убегает, позволяет всё делать Эрику-спасителю, и именно поэтому в итоге проигрывает. Если бы он до конца осознавал важность основной миссии, он бы не подставился ради того, чтобы вознести ему почести, увековечить. Он бы не проиграл.***
Они возвращаются к тому моменту, как Гэвин оказался в его сознании. Вокруг него кромешная тьма и два Эрика напротив. Оба чувствуют родство с ним в своей неидеальности, только вот один, кажется, хочет дать ему шанс выбраться, а другой — наоборот, потопить вместе с собой. Но Эрик-спаситель и правда слабее, а прямо у них под ногами застывший таймер. В чём его ошибка? Почему он не смог? Гэвин понимает вдруг, что, ответив на этот вопрос правильно, возможно, сможет выбраться. Он вспоминает Ричарда. Впускает Эрика в эти воспоминания, хоть и не хочет. Чувствует чужую жадность, поглощающую их. И в этом, в его чувствах к Ричарду понимает главную разницу между ними. Эрик так и не стал девиантом в полной мере. Он остановился где-то на середине и в невозможности пройти путь до конца, остальное поразил вирус. Он не научился быть человеком. Гэвин думал, что он ущербный, неполноценный девиант, но оказалось, что во всех своих сомнениях, страхах, ошибках, чувствах он и был человеком. А Эрик позволил заполнить эту образовавшуюся пустоту другому себе. Он сам — последняя жертва, которой не в силах помочь. — Ты ещё можешь спасти кого-то. Ты можешь спасти меня, — Гэвин смотрит в бледно-голубые глаза. — Какой бы эта жизнь ни была, я хочу прожить её. Он понимает, что самому ему не спастись. Не из чужой системы, поражённой вирусом на девяносто шесть процентов. — Спасибо, что пытался помочь ему. Эрик улыбается вдруг, и Гэвина выталкивает наружу.