(Не)Идеальный

      Прохладный ночной ветер, потревоживший воздушные занавески, мурашками ложится на бледную кожу, кажущуюся в лунном свете почти прозрачной.       Гэвин откровенно любуется, сидя на бёдрах Ричарда. Ловит пальцами капельки пота и подносит к губам. Улыбается, позволяя перехватить себя, прижать к разгорячённому телу. Позволяя кусать белые, лишённые скина губы, и сам отвечает тем же, смакует вкус.       Ричард вкусный, Гэвин заметил это ещё накануне, но сейчас говорит вслух, и тот удивлённо замирает, а потом смеётся, откинув голову.       Гэвин залипает на резко выделяющемся кадыке.       — Учитывая, что ты обычно тащишь в рот, не думаю, что это комплимент, — но тем не менее тянется за новым поцелуем, и Гэвин исследует его рот, уделяя особое внимание вкусовым ощущениям, не концентрируясь на химическом анализе.       Толкает руками в плечи, заставляя откинуться на твёрдое изголовье, ведёт носом от ключиц до уха и широко мажет языком за мягкой мочкой. Кожа солоноватая, с лёгким запахом шампуня и геля для душа.       Вкусная.       Он увлекается, пускает в ход зубы, упивается рваным вдохом, чувством сжавшейся на ягодице ладони и продолжает, пока Ричард буквально не отрывает его от себя.       — Это месть такая? — голос хриплый. Голос звучит ниже, чем обычно.       Гэвину это так нравится, что начинают ныть вживлённые недавно сенсоры. Он знает, что на нём самом оставить засосы не выйдет, но видеть, как тёмное пятно расползается по идеальной коже, ему оч-чень нравится.       — Ты всё равно почти всё время ходишь либо в застёгнутых рубашках, либо в водолазках, — пожимает плечами он и облизывается.       Видит, как желание топит чёрным чужой взгляд. Чувствует (он готов поклясться, что да!), как он тяжестью оседает на искусственной коже, жаром разливается по тириумным трубкам.       Гэвин продолжает исследовать, то с силой оттягивая тёмные пряди, заставляя Ричарда запрокинуть голову, то ластясь, словно дворовый кот, которого допустили до миски с тёплым молоком. Гэвин не торопится, хотя считывает устойчиво-высокий уровень тестостерона и эстрадиола. Он хочет не меньше, но... боится?       Сам всё это начал, а теперь что?       Он злится, закусывает губу и настойчивее выглаживает чужие бока; резко вскидывается, приникая губами к тёмному соску, с силой сжимает пальцами плечи, разминая, стараясь ни о чём не думать.       И всё равно ежесекундно с тревогой анализирует реакцию Ричарда.       Проезжается голым задом по напряжённому члену и втягивает воздух в пластиковые лёгкие слишком уж громко, зажмуривается, стараясь не то убежать от того, что чувствует, не то погрузиться ещё сильнее, раствориться, позволить ощущениям, что дарят сенсоры, дарит Ричард, взять над собой верх.       Сползает ниже, прикасаясь кончиком языка к твёрдой головке.       — Тише-тише, — слышит где-то на самом краю. Ричард гладит его по волосам и спине и, притянув обратно, покрывает шею лёгкими поцелуями.       — Тебе нравится, — с нажимом говорит Гэвин: он фиксирует это всеми встроенными в него программами, и всё же Ричард его останавливает. — Тогда почему?       — Я хочу, чтобы и тебе нравилось, — опаляет жаром ухо, а сразу следом — влажное и до невозможности нежное касание.       Гэвин всегда представлял, что когда он сможет перестать притворяться, то будет трахаться жёстко, по-мужски, и его пугает своей неожиданностью, что ему так нравятся нежные ласки. Вдруг Ричарда это оттолкнёт?       — Убери скин? — просит тот, заглядывая ему в глаза. — Пожалуйста.       — Зачем? — хмурится Гэвин.       По собранным им данным, такое нравится меньшинству людей, вступающих в половую связь с андроидами. В прошлый раз у него не получилось удержать скин на лице и руках, отвечающая за это программа то отключалась, то снова начинала работать, а он был слишком занят другим, чтобы обращать внимание, но сейчас Ричард просит его отключить скин полностью.       — Со скином или без, ты — это ты, Гэвин, — жадный взгляд совсем не соответствует мягкому голосу, но Ричард старается сдерживаться. — И я хочу, чтобы тебе было так же хорошо.       — Смотри не пожалей, — он усмехается агрессивно, нервно, но делает.       В каждом его движении, взгляде — вызов.       Он почти на сто процентов уверен, что Ричард либо попросит его вернуть всё как было, либо уровень его возбуждения снизится, но нет. Проходит три секунды, пять, десять, а Ричард всё так же молча, заворожённо рассматривает его.       Голого, как никогда прежде беззащитного.       — Можно? — перехватывает его запястье.       Гэвин в ответ пожимает плечами, мол, делай, что хочешь.       И Ричард делает. Приникает губами к ладони, невесомо оглаживает каждый палец, самым кончиком языка касается подушечек, и Гэвин вздрагивает как от короткого замыкания. Ему так нравится-нравится-нравится. Не только ощущения от прикосновений к скоплению сенсоров: он тонет в чужом возбуждении, искусно сдерживаемом нетерпении (когда-нибудь он определённо сделает так, что Ричард просто не сможет, Гэвин клянётся себе), потемневшем от желания взгляде.       Едва сдерживается, чтобы не подсунуть вторую ладонь, — настолько это приятно, когда чувствует на своём члене чужие пальцы. Ричард касается легко, дразняще, и если раньше Гэвин думал, что так он сможет что-то контролировать, то он здорово объебался.       Сейчас все второстепенные программы отключаются, остаётся та, что отвечает за задачу дойти сегодня до конца. Он выгибается, не сдерживает механические стоны, особенно когда Ричард добавляет к его члену свой.       От контраста прикосновений мягкой кожи и рваных движений перед глазами всё плывёт, программа оптических сенсоров отключается тоже, но Гэвин хочет видеть.       Гэвин хочет участвовать и кладёт свою руку поверх человеческой, создавая идеально узкое пространство, контролируя необходимую влажность достаточным количеством предэякулята, двигается в том же темпе. Так же сильно сжимаясь, пока не чувствует, как Ричард подаётся бёдрами навстречу, хрипит, не отрывая от него тяжёлого взгляда ни на мгновение.       Гэвин понимает — нужно сейчас.       Разжимает ладонь, смещается и закусывает губу: твёрдая головка проезжается по сжатой дырке, и — чёртов инженеришка слишком уж расстарался, придумывая свой блядский апгрейд, — Гэвин почти отключается только от одного этого.       Несколько бесконечных секунд он не двигается, насадившись полностью. Сначала абсолютно оглушённый, может только вдыхать и выдыхать, буквально заставляя регулятор работать. Потом — привыкает к размерам, подстраиваясь под Ричарда. Он помнит это его «тебе тоже должно быть хорошо», но ему сейчас неебически охуенно буквально всё, они подходят друг другу на все тысячу процентов из ста.       Гэвин двигается медленно. Вскидывает бёдра, почти полностью выпуская его из себя, и снова насаживается, сжимая каждой встроенной мышцей. Ловит приглушённые стоны, улыбается, встречается взглядом с Ричардом.       — Ты... — шипит Стерн и сжимает его бёдра, со всей силы вбиваясь в податливое тело. — Будешь играться — пожалеешь.       — Заставь меня, — улыбается ему в губы, позволяя сцеловать особенно громкий механический стон. Ему, помимо обычных сенсоров, и простату подживили, по ходу.       Гэвин пытается убежать от этих ощущений, потому что слишком сильно, слишком неуправляемо, слишком желанно, слишком-слишком-слишком.       Он хочет ещё, подаётся навстречу, и противоречие программ раскалывает его буквально надвое. Гэвин хватается за Ричарда, сжимает его плечи, стонет, уткнувшись в висок, и, кажется, просит ещё, если в этой механической пародии на голос вообще можно что-то разобрать.       Стерн с готовностью откликается. Показывает, как лучше двигаться, шепчет на ухо, как ему нравится внутри Гэвина, как там охуительно узко и горячо, и он ебал бы его сутки напролёт — он обязательно будет; а Гэвин может только стонать громче, кусаясь в ответ, сжимаясь ещё сильнее, выворачиваться, чтобы каждый толчок — вспышкой, критической нагрузкой на программы.       В какой-то момент оперативной памяти не хватает на всё, что происходит. Оповещения льются каскадом, но Гэвин просто не в состоянии их обработать: Ричард попросил (приказал?) ему ласкать себя, пока сам, не прекращая вбиваться, сжимать его ягодицы, заполошно шепчет его имя.       — Гэвин, — в самое ядро системы.       Данных так много, чувств, прикосновений, Гэвин цепляется за Ричарда сильнее, но всё равно соскальзывает во тьму аварийной перезагрузки системы, успев на самом краю почувствовать, как внутри него разливается что-то тёплое, распирая изнутри.

***

      — Я надеялся, что в этот раз ты не отключишься.       Ричард сжимает его в объятиях слишком крепко, Гэвин чувствует скрытую тревогу в голосе и каждом жесте. Он приходит в себя гораздо быстрее, чем в прошлый раз.       — Ты же так хотел, чтобы мне было хорошо, — ухмыляется он, устраиваясь поудобнее. — Это... побочный эффект. Но я постараюсь найти способ его избегать.       — Если ты только так можешь испытать оргазм, то я как-нибудь справлюсь, — вздыхает Ричард.       — Да нет. Вернее, я не знаю, — Гэвин смотрит на него снизу вверх, — все эти примочки для чувствительности, и я просто не был готов, что всё будет так.       Ему слишком хорошо, слишком лень бороться с собственным косноязычием.       — Было хорошо?       — Я готов согласиться на твоё предложение ебать меня сутки напролёт, — скалится Гэвин, и Ричард смеётся тоже.       — Зря я, видимо, всё это время пытался вести себя с тобой правильно.       — Женских форумов начитался? — вкрадчиво спрашивает Гэвин, явно нарываясь.       Шаги в коридоре заставляют их обоих затихнуть, как застигнутых врасплох подростков, но Гэвин не против. Ему хочется подольше вот так полежать в объятиях Ричарда.       Ему почти жаль, когда всё заканчивается. Он осматривает комнату и находит кресло в противоположной части комнаты вполне приемлемым для гибернации. Но встать не успевает: чужие руки утягивают его назад.       — Куда собрался? — И, не дожидаясь ответа: — Если ты сейчас уйдёшь, я не знаю, что с тобой сделаю.       — Звучит заманчиво.       — Тебе не понравится, поверь.       Ричард заставляет его улечься рядом и укладывает голову ему на плечо. Гэвин хмурится. Кровать, очевидно, слишком узкая для двух взрослых мужчин, а он — слишком жёсткий для обычного человека. Всё это явно не способствует критериям здорового отдыха, необходимого Ричарду, что он и озвучивает со всей серьёзностью.       — Мой скин, может, и выглядит как человеческий, но мягкости не добавляет.       — Ты не жёсткий, ты — ортопедический, — отвечает ему так же серьёзно, а спустя буквально пару минут засыпает.       Ну то есть на самом деле — входит в фазу глубоко сна в рекордные сроки.       Гэвин какое-то время натурально охуевает над кожаными мешками, а потом решает, что и ему провести в гибернации хотя бы пару часов не помешает.

***

      Когда Гэвин выходит из гибернации, Ричард ещё спит. Какое-то время он любуется почти мечтательным выражением чужого лица, приоткрытыми губами, которые так и хочется поцеловать (и теперь можно, он до сих пор как придурочный радуется), но решает, что ещё слишком рано. На улице едва-едва начинает рассветать.       Вместо этого Гэвин раскрывает на внутреннем экране папку с делом и снова просматривает записи с камер, но теперь параллельно: замедляет, ускоряет, приближает, пытается найти малейшие признаки одинаковости между преступником, что залез в колледж, и тем, что был в больнице. Не будь он девиантом, точно бы уверился в собственной правоте, но эмоции, желания, как ему кажется, искажают действительность, а не должны. Он будто вполне может видеть то, чего нет. Додумывать.       Это невероятно бесит, но разразиться проклятиями он даёт себе только внутри головного компьютера. Система охлаждения начинает работать более шумно, и он открывает глаза, с опаской глядя на Стерна, но тот продолжает спать, только ближе к нему льнёт, закинув, помимо руки, ещё и ногу. Гэвин всё ещё считает себя весьма сомнительной подушкой для обнимания во сне, но если тому нравится, то он не против.       Когда пиликает входящим письмо от Иерихона, Гэвин копается в записях уличных камер, в этот раз даже не взламывает, на всё есть официальное разрешение! Он хмурится, но в записях всё равно ничего полезного найти не удаётся, так что он выводит на главный экран письмо.       «Уважаемые агенты Стерн и Гэвин, мы рассмотрели ваше недавнее прошение и после долгого обсуждения пришли к решению отклонить предложение о проведении пресс-конференции». Бла-бла-бла, куча воды и говна, завёрнутых в обёрточную бумагу, Гэвин закатывает глаза и снова пробегается по особенно возмутившим его строчкам. Они не хотят во всеуслышание подтверждать, что преступник — андроид-девиант, по крайней мере, пока не будут получены неопровержимые доказательства (читай, пока они не схватят преступника). Мол, общество и так только встало на путь принятия, и мир между людьми и андроидами слишком хрупкий, чтобы вот так брать и заявлять, что один из них маньяк.       А что это могло бы спасти чью-то жизнь, пока они ловят этого урода, Иерихону срать. Важнее, чтобы Элайджа хорошо смотрелся на обложках журналов и в телевизорах.       «Необходимо тщательно обдумать, как это преподнести, даже когда доказательства будут на руках» — ха! Да даже он, нихера ни разу не пиарщик, может подкинуть им идейку: страдают от маньяка не только люди, но и сами андроиды. Просто, в отличие от людей, тех находят по частям в мусорных баках и канализациях, и такую «сопереживающую» андроидам общественность это не волнует вообще. Совсем. Не когда на первом плане ужасные инсталляции с себе подобными. Но вывернуть-то можно было бы, и ещё как, он уверен.       Гэвин осекается, глядя на диод, ставший теперь кулоном на простом кожаном ремешке на шее Ричарда. Разве это не странно? Разве не должен он чувствовать единство со своими сородичами? Можно было бы сказать, что он всю революцию провёл в Киберлайф, вот и не успел познать весь тот пиздец, который люди творили с андроидами, но нет. Его он с лихвой хлебнул ещё до. Можно сказать, был на передовой, выезжая на вызовы и глядя на расхераченных андроидов с пустым взглядом, значащих для своих хозяев не больше старого тостера на кухне.       Нет, тут дело в другом. Гэвин насмотрелся и на жестокость в обратном направлении. Он видит, так сказать, пиздец на все триста шестьдесят. И сейчас оправдывать Иерихон было бы аналогично оправданию доктора, который сначала спас много людских жизней, а потом решил, что евгеника — лучшая в мире наука, и пошёл стерилизовать гомосексуалов и усыплять шизофреников.       Гэвин слышит за дверью шаги, удаляющиеся по лестнице вниз, смотрит на часы — шесть сорок утра — и понимает: Аманда встала. Ему становится неловко, что он просто лежит, в то время как она, судя по звону посуды, готовит завтрак. Он не привык торчать без дела, когда другие работают.       Пытается осторожно выбраться из чужой хватки, но Ричард во сне недовольно пыхтит и притягивает его ближе, укладывая голову ему на грудь. Гэвин вздыхает и бросает все попытки. Смотрит, как через щель под дверью в комнату проникает тонкая полоска света, снова прислушивается. Судя по запаху, Аманда готовит блинчики. Ричард любит блинчики?       Он смотрит на спящего человека, в который раз удивляясь, что при наличии такого обширного количества данных можно столько не знать о самом близком.       Конечно, у них будет время узнать друг о друге всё. В этот раз он не зафакапит ни отношения, ни жизнь и больше не позволит Ричарду пострадать. При их работе обещание довольно бредовое, но он сделает всё, что в его силах, чтобы Ричард прожил как можно дольше. Эгоизма в этом куда больше, чем альтруизма, но это нормально, верно? Для людей так точно, а он, по сути, немногим лучше.

***

      Ричард каким-то необъяснимым образом способен считывать его эмоции не хуже любого андроида. Он сразу понимает, что что-то не так, и как бы ни пытался Гэвин оттянуть разговор хотя бы до завтрака, не выходит. Прочитав письмо от Иерихона, Ричард спокойствия Гэвина совсем не разделяет.       В одних домашних штанах расхаживает по комнате, даже не умывшись, и ругается то с начальником, то с Роуз. Она — андроид-помощник по домашнему хозяйству, одна из ранних моделей и одна из первых девиантов, примкнувших к Иерихону. Стоящая у истоков его создания. До этого дня Гэвин считал её чуть ли не самой адекватной из них всех, но, как выясняется, она слишком мягкая. Зацикленная на том хрупком мире, который удалось создать. Не способная увидеть, что от молчания может стать гораздо хуже.       Гэвин вспоминает всё, что читал об Иерихоне в полицейских архивах и архивах ФБР, и получается, что только после прихода Элайджи они стали бороться. Стали силой, а не просто кучкой девиантов, пытающихся выстроить иллюзию жизни на обломках человеческого мира. Интересно, а насколько тот «за» подобное молчание? Гэвин пожимает плечами и, отрыв в одной из папок его данные, направляет запрос. Просто как Гэвин, не как специальный агент.       — Может, всё же позавтракаешь? — спрашивает у выхаживающего туда-сюда Ричарда, который вместо ответа открывает окно и, высунувшись наполовину, закуривает третью за последние полчаса сигарету. — Аманда специально встала раньше и приготовила тебе блинчики. Ты любишь блинчики?       — Сладкие — нет. Но она всегда делает с пармезаном и клюквенным соусом, — вздыхает он и, накинув майку, поворачивается к Гэвину. — Ладно, пойдём. Сделаешь кофе?       Пока Ричард завтракает, Гэвин несколько раз предлагает ему решить вопрос с Иерихоном, он, в конце концов, андроид, и его они должны послушать с куда большей вероятностью, но Ричард только отмахивается, продолжая параллельно копаться в планшете.       Он привык, что Ричард прислушивается к нему, и такой резкий отказ воспринимает соответственно. Чуть было не вываливает на того всё своё дерьмо, но какими-то неведомыми силами сдерживается. Он уверен на все сто процентов: будь он человеком, точно сорвался бы.       Гэвин решает отвлечься и приготовить Аманде ужин — как благодарность за завтрак и тириумный кофе для него (он даже не знал, что такой бывает, но вкус ему понравился).       Самым простым решением было бы спросить у Ричарда что она любит, но, видя состояние того, не рискует, анализирует набор продуктов в холодильнике и сопоставляет с базой рецептов, которые не так давно загрузил на жёсткий диск.       Скажи ему кто ещё пару месяцев назад, что он будет так стараться для кожаных мешков, — на хуях бы оттаскал, а сейчас, посмотрите на него, ни дать ни взять образцовая домохозяйка.       Гэвин усмехается своим мыслям и принимается за приготовление томатного супа с запечённой куриной грудкой и гренками. Ему всё ещё очень некомфортно ощущать себя за плитой, всё же не для этого создавали, но определённо интересно. Может, всё дело в том, для кого он старается?       — Я теперь тоже хочу, — Ричард возвращается в комнату, убирая пустую кружку в посудомойку, и принюхивается.       — Тут и тебе хватит, садись, — предлагает Гэвин, но тот отказывается.       — Сейчас некогда. Потом.       — Потом мне придётся готовить снова.       — А тебе не нравится? — хмурит брови Ричард.       — Я не знаю.       Гэвин сначала хочет сказать, что всё окей, но решает не врать. Он ещё сам не определился. Но вообще всё, что связано со Стерном, ему — нравится.

***

      Гэвин думал, что они поедут в отделение, ну или Иерихон, чтобы решить вопрос с пресс-конференцией, но вместо этого приезжают в больницу Генри Форда.       — Зачем мы здесь? — спрашивает, выходя из машины.       — Я накануне запросил у Хлои все данные, что есть в больнице по андроидам модели Эрика, она уже должна была подготовить, — Стерн смотрит на него и закатывает глаза. — Ну и на приём схожу заодно. Ты же меня с говном сожрёшь, если нет?       — Это называется забота, агент, — отбривает его Гэвин и зависает: как он сам не додумался вызнать эти данные? Ему ведь обойти больничную систему безопасности не стоит ровно нихуя.       — Почему вы... зачем ты это сделал? — смотрит растерянно, не корректирует модуляции голоса, и они звучат слишком уж уязвимо.       Ричард смотрит на него долго, словно раздумывает, сказать ли правду, а потом говорит:       — Потому что я доверяю твоему чутью. — Медленно падающие крупные снежные хлопья оседают на тёмных волосах и коже, делая того почти сказочным. — И потому что это какая-никакая, но ниточка, и даже если она неверная, то вполне может привести к верной.       Кажется, он уже говорил что-то подобное раньше. Но для Гэвина это до сих пор настолько ново и странно, что он замирает, рассматривает человека перед ним и думает: чем он это заслужил? Чем он заслужил Ричарда?       Стоит им войти в больницу, как весь царящий внутри хаос обрушивается на них, словно цунами.       — Что тут произошло? — спрашивает Ричард, протискиваясь между толпой плачущих, стенающих людей.       Гэвин просматривает новостную сводку и анализирует данные нескольких людей, которых провозят на каталках по больничным коридорам.       — На шоссе рядом с подъездом к городу грузовой фургон врезался в туристический автобус. Задеты также несколько легковых автомобилей. По предварительным данным, водитель фуры уснул за рулём и не справился с управлением. Пострадавшие были доставлены в больницы, большинство — в эту.       — Господи, — выдыхает Ричард, оглядывая толпу людей, наводнивших приёмный покой, регистратуру и зал-оранжерею. Родственники пострадавших, полиция, журналисты. Слишком много людей.       — Лучше нам приехать позже, сейчас Хлое будет явно не до нас, — Ричард запускает пятерню в волосы и разворачивается.       После нескольких попыток дозвониться её телефон недоступен. Гэвину это не нравится. Он не хочет промедлений и не считает, что происшествие важнее дела, которое они ведут, но не спорит.       Его глушит криками, руганью, рыданиями. Оставить тут только андроидов — медиков, помогающих пострадавшим, домашних помощников, узнающих о состоянии хозяев и нанимателей, журналистов, не пытающихся в поисках сенсации вывернуть кишки тем, кто переживает за близких, — и всё было бы куда организованнее и спокойнее.       Но люди другие. Люди эмоционируют — это единственный их способ существовать, поглощая всё вокруг себя. Разрушая и воссоздавая.       Гэвин не спорит, потому что они напоминают ему ту ночь. Хэнка в больничном коридоре, окровавленного Коула на каталке и собственную подступающую к горлу девиацию.       Гэвин почти рад уйти, даже если это означает промедление их расследования.       Гэвин рано радуется.       У самого выхода их перехватывает один из врачей, который лечил Ричарда после ранения.       — Мистер Стерн? Специальный агент Стерн? — ухватив его за предплечье, спрашивает тот и что-то отмечает в своём журнале.       — Да.       — Я понимаю, что это в вашем состоянии достаточно опасно, — трёт переносицу, — но прошу вас сдать кровь. У вас группа АВ, а у нас её сейчас не хватает. Да любой не хватает, но этой особенно, — врач смеётся — выходит нервно, надтреснуто — и смотрит на них с Ричардом.       Гэвин хочет послать его нахер и утащить Ричарда из больницы, но тот с готовностью кивает и спрашивает, куда ему идти.       Ну конечно, кто бы сомневался. Идеальный агент Стерн, всегда готовый прийти на помощь другим. Гэвин очень хочет обматерить его с ног до головы, но потом представляет вдруг: а если бы для спасения Коула не хватало донорской крови? Что, если бы дело было только в том, что какой-то человек поделился своим, пускай и во вред самому себе?       Гэвин смотрит на людей, которые ждут хоть каких-то вестей о близких. Их стресс бьёт по его сенсорам, заставляет программы работать с перебоями, и он сдаётся. Идёт следом, смотрит, как Ричарда усаживают в кресло, как медсестра советуется с врачом о количестве крови, которое можно взять, и Стерн позволяет выкачать больше, чем можно. Это Гэвину уже совсем не нравится, но он молчит даже тогда.       Потому что для людей это важно — помогать себе подобным. Для хороших людей, таких, как его Ричард. Обязанность Гэвина в данном случае — помочь, чем возможно, и как можно быстрее привести напарника в форму.       Он послушно выходит в коридор, когда процедура начинается, и решает пока что запастись едой из автоматов и сладким чаем. Проходит мимо корпуса пострадавших и цепенеет. Все эти люди, что лежат полумёртвые, истекающие кровью на койках. Все эти люди, что ждут в коридоре, плачут, ругаются, сбивают костяшки о светлый мрамор колонн. Они все слишком сильно снова и снова напоминают ему о том, о чём стоило бы забыть. Чего он не хочет вспоминать.       Сколько из них в итоге не дождутся хорошего конца? Скольким скажут, что сделали всё, что могли, но этого оказалось недостаточно?

***

      Гэвин рассовывает по карманам высококалорийные шоколадные батончики и размышляет, где бы ему добыть чай (в автоматах решительно пусто), когда к нему подваливает какая-то блондинка на пару с оператором и начинает, не получив даже согласия, расспрашивать:       — Прошу прощения. Вы один из родственников пострадавших, я же права? Ожидаете вестей от врачей? — корчит участливую мину и перехватывает его запястье свободной от микрофона рукой.       — Нет, вы ошиблись, — Гэвин только под прицелом камеры сдерживается, чтобы не послать дамочку на три буквы.       Он знает таких журналистов, как она, и больше всего презирает. Таким без разницы, что произошло и что творится с людьми, главное — громкий заголовок и выстреливающий репортаж. Работая в полиции, он сталкивался с такими особенно часто, и даже у не девианта они вызывали только непонимание. Сейчас — стойкое неприятие и презрение.       Он вместо такой работы лучше бы на улицах побирался.       Она всё продолжает что-то спрашивать, и ему становится даже жаль кожаных мешков, неспособных банально анализировать полученную информацию: она давно бы могла уже зацепиться за кого настоящего, но продолжает липнуть к нему.       И тут он видит его. Эрика.       Настраивает звуковые модули так, чтобы слышать только его и администратора на стойке регистрации. Эрик спрашивает про какого-то мальчика (и судя по манере говорить, это точно он) и буквально впадает в ярость, когда слышит, что тому пока не помогли, да и вряд ли помогут, что-то с группой крови... Он не успевает дослушать, блядская журналистишка всё пытается из него что-то вытрясти.       — Я вообще-то андроид. Приставайте к кому-то другому, а, дамочка? — пытается говорить вежливо, но в модуляциях то и дело проскальзывают недовольные нотки.       Но она, вместо того чтобы отвалить от него, доёбывается с новой силой:       — О, андроид! Вы девиант или в рамках исполнения обязанностей здесь? Ваше нежелание идти на контакт означает, что андроидам чужда эмпатия к людям? Все лозунги Иерихона — ложь? Так ли это?       Гэвин не понимает, как она вообще пришла к таким выводам своими явно куриными мозгами. Гэвин вместо ответа злобно таращится на неё, потому что за всем этим бесполезным трёпом Эрик пропадает из поля его зрения. Он готов покрыть её матом с ног до головы: у них тут серийный маньяк, а она отвлекает его всякой хернёй, но внезапно на помощь ему приходит Хлоя.       Она так профессионально отбривает журналистку, что он даже удивляется. Так холодно — похоже на Ричарда, — что по биокомпонентам помимо его воли проходит рябь недовольства.       Он всё ещё не чувствует себя равным им, и это бесит.       — А где Ричард? — спрашивает она, пытаясь высмотреть в толпе.       — Сдаёт кровь. Нас перехватили у выхода.       — Похоже на него, да, — Хлоя усмехается и задумчиво трёт подбородок. — Пойдём в мой кабинет. Перешлю тебе файлы, которые он запрашивал.       — Вы нашли что-то про Эрика? — взволнованно спрашивает Гэвин, но Хлоя только хмурит брови. Так похоже на Ричарда, что бесит. Снова.       — Я собрала данные, и у нас действительно есть андроид указанной модели, который числился в штате клиники, а потом просто исчез. — Она пересылает ему файлы с рабочего компьютера. — Такое случается, обычно мы смотрим сквозь пальцы.       Гэвин вскидывает бровь, и она поясняет:       — Раньше мы должны были отчитываться в Киберлайф, да и сейчас, собственно, тоже, но учитывая, сколько андроидов проходят через девиацию, редко получаем обратную связь. Нужен новый андроид? Киберлайф готов предоставить. Хотите нанять девианта? Разбирайтесь сами, ну или обращайтесь в Иерихон. Тут разговор короткий.       — Время подошло.       — Что?       — Процедура сдачи должна закончиться через три минуты сорок три секунды, — рапортует Гэвин. — Вы не знаете, где здесь можно разжиться горячим сладким чаем? Все автоматы пустые, а столовая закрыта.       — Столовая переоборудована в госпиталь, — отвечает Хлоя. — Чай можешь заварить у меня, — кивает в сторону столика в углу. — Мы с Ричардом любим один и тот же сорт, да и сахара у меня достаточно.       Он готовит напиток в самой большой кружке, которую удаётся найти, и всё время думает-думает-думает.       — Разве вы... не должны беспокоиться? — не сдерживается он. — Пускай ваши отношения в прошлом, но он недавно пережил серьёзное ранение и сейчас согласился сдать гораздо больше крови, чем можно. При его уровне стресса и важности расследования это может иметь негативные последствия. Вам... всё равно?       — У меня целая больница пострадавших. Все мои врачи, включая и меня, уже сдали столько же крови и продолжают работать. И раз с этим можем справиться мы, то и он сможет, — усмехается она, перехватывая перевязь бинта под блузкой. — Ты его напарник, но разве не ты должен в первую очередь заботиться о жертвах? Может, поэтому ты и подходишь ему больше?

***

      Пока Гэвин идёт к Ричарду, он сопоставляет даты и понимает, что андроид пропал вскоре после случая с Коулом.       И вываливает всю информацию, что удалось получить, разом, чувствуя, как азарт электрическими импульсами прокатывается по тириумным трубкам. Для этого он и был создан — для погони за такими, как Эрик. Тут идеально сплетаются и данные его модели, и прошивка RK.       — Раз Эрик ищет информацию о ком-то из пострадавших, значит, определённо имеет отношение к тому, что происходит! Давай так, — он вытряхивает из карманов все купленные батончики, — пока ты будешь подкрепляться, я займусь анализом данных.       — Кого именно? — спрашивает Ричард, подозрительно глядя на батончики.       — Всех пострадавших. У меня это много времени не займёт.       Он сосредотачивает работу всех программ на одной-единственной задаче. Особенное внимание уделяет тем файлам, которые открывали чаще всего, анализирует, ищет соответствия и чуть не отклоняет входящий звонок от Хлои. Восемьдесят семь процентов, он ведь почти справился!       — Да? — он настолько поглощён параллельным анализом, что даже ответить нормально не выходит.       — Я не знаю, насколько это относится к вашему маньяку, но мне передали информацию. — На внутреннем экране вспыхивает иконка входящего сообщения. — У нас пропал пациент. Мальчик семи лет. Он поступил примерно в то же время, что и пострадавшие, но к аварии отношения не имеет, — голос Хлои непривычно дрожит. — Данных о выписке, подписанных документов об ответственности — ничего нет. А в морге санитары нашли следы операции, но тел нет.       — Мы скоро будем, мисс Камски, — Гэвин говорит мягко, используя протокол общения с потерпевшими, но та молча сбрасывает звонок.       Они с Ричардом остановились у сквера не так далеко от больницы, и на то, чтобы вернуться, у них уходит минуты три. Хер его знает, сколько штрафов они за эти три минуты заработали, но Ричард не возражает, только что сам не поторапливает.       Хлоя встречает их у регистратуры и ведёт по длинным коридорам к дверям морга. Гэвина флешбэками отбрасывает в недавние события, и уровень стресса неконтролируемо подскакивает. Он оттесняет Стерна за себя, держит руку на кобуре, чтобы в случае чего размозжить уёбку череп раньше, чем он пискнуть успеет, но внутри никого.       Стол для вскрытия посреди помещения весь заляпан тириумом и кровью, следы даже на лампе. На инструментальном столике рядом куча использованных инструментов. Гэвин проводит пальцем, анализирует жидкости, осторожно собирает в зип-пакеты человеческие волосы и микроскопические частички белого пластика.       Это совсем не похоже на их маньяка, слишком грязно и неаккуратно, но Гэвин продолжает анализ.       — Стоило бы сделать всё как положено, — Ричард осматривает помещение, стараясь ничего не трогать. За неимением коронеров Гэвин — единственный, кто может зафиксировать все улики. – У тебя полиции полная больница.       — А зачем как положено, если можно правильно? Они бы пришли, затоптали все улики, устроили мне панику среди пациентов и родственников. Я, к твоему сведению, за годы работы навзаимодействовалась с полицией на всю жизнь вперёд.       Говорят, кажется, ещё что-то, но Гэвин не слушает.       Следы крови вокруг — семилетнего Мариса Бейла. Хлоя всё будто по его взгляду понимает.       — Это он, да? — выдыхает через силу она и хмурится. — Он поступил к нам сегодня около десяти утра с множественными ножевыми ранениями, по версии полиции, какой-то наркоман постарался. Что ему могло понадобиться от ребёнка?       — Кто его доставил? — спрашивает Ричард.       — Полиция. Пришла и ушла. А может, и не ушла, — она трёт виски и подходит к столу. — Тут такой бардак, что я уже не знаю, что, где и когда. Он лежал в палате, и из-за большого количества пострадавших ему не могли сделать операцию: не было достаточного количества группы крови АВ. Ту, что сдавал ты, мы как раз хотели пустить на операцию. Я выделила врача, всё подготовила, а когда медсестра пришла в палату, там никого не было... Какова вероятность, что он ещё жив? — это она спрашивает уже у Гэвина. Старается ровным голосом, но он слышит затаённую надежду. Видит во взгляде.       А Гэвин вспоминает недавний диалог Эрика и администратора.       — В полицейском отчёте указано, что номер, с которого вызвали скорую и полицию, отследить не удалось. Но если это наш маньяк, то мальчик мёртв.       — Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт. — Хлоя снова оборачивается к Стерну: — Я перекрыла все выходы, какие могла, на основной перекинула всю охрану, но долго так удерживать не смогу.       — Это вряд ли поможет, — отвечает вместо него Гэвин. — У вас мёртвых в мешках за это время вывезли уже штук десять, а на камерах из-за масок и защитных костюмов сотрудников идентифицировать не удаётся. Да и через центральный вход он мог уйти. Что? — спрашивает в ответ на предостерегающий взгляд Ричарда. — Там родственники с баулами приходят, будто восходить на Денали собрались.       — Удалось выяснить, кому принадлежит тириум?       — Да, это не модель Эрика.       Гэвин прослеживает ведущие от лужицы рядом со столом уже высохшие следы, недоступные человеческому взгляду. Оттесняет Ричарда с Хлоей, чтобы те сами не затоптали улики, и идёт по следу к противоположной стене с холодильными камерами. Преступник будто умышленно заляпал тириумом несколько, но следы на ручке есть только на одной. Дверца с щелчком поддаётся, и стоит Гэвину выкатить полку, как содержимое — биокомпоненты, раздробленные части корпуса, сваленные поверх чьего-то упакованного в мешок тела, — валятся на пол.       Первым делом Гэвин бросается к соединённой с головой частью корпуса и тириумному насосу: вдруг удастся запустить андроида хотя бы на минуту? И пытается упрямо, хотя все системы оповещают невозможности проведения запрошенных действий.       — Она числилась в вашем штате? — спрашивает он, пересылая Хлое серийный номер модели.       — Да, андроид-психолог, — Хлоя листает записи на телефоне, — работала в больнице более трёх лет.       — А пропавший Эрик поступил либо ещё раньше, либо после? — уточняет, хотя уже знает ответ.       Прав был Ричард или нет, есть у андроидов «чуйка» или нет, он знает, что это Эрик.       — Логично, — поддерживает его Стерн, — преступник явно хорошо знал план больницы, раз смог незаметно вынести пациента из палаты, донести до университетского морга, которым пользуются гораздо реже, чем обычным, знал, где взять необходимые инструменты, и явно, — обводит рукой место преступления, — сильно торопился.       — Постойте-ка, — вскидывается Гэвин, — это университетский морг?       — Да.       — Значит, здесь должны стоять дополнительные камеры?       Он проводит новый анализ, и действительно — фиксирует ещё три дополнительные камеры, одна из которых встроена прямо в лампу над столом.       — Да, но они включаются только на время занятий, — начинает Хлоя, но Гэвин перебивает её ликующим «ага!».       Им везёт просто неебически: после вчерашней разделки трупа у первокурсников камеру выключить забывают, и он быстро отматывает запись до нужного времени. Улыбка сползает с лица, стоит только увидеть первые кадры.       Да, это действительно Эрик. Да, Гэвин был прав. Но никакого удовлетворения или радости он не испытывает.       В его жизни было не так много моментов, когда он был бы рад быть неправым, и этот — один из них.       Страшно даже не то, что Эрик делает, его дрожащие руки или маниакальный взгляд — нет. Страшно, что мальчик доверяет ему. Держится за рукав халата, едва находясь в сознании. Верит словам, что всё будет хорошо. Послушно лежит, давая подключить себя к аппарату.       Ещё страшнее — что, похоже, верит и сам Эрик.       После всех изуродованных людей, исстрадавшихся перед концом. Невиновных. У них, может, на самом деле и был шанс, но Эрик его забрал, подарив несбыточную мечту, упакованную в боль и хаос.       Эрик, возомнивший себя богом.       У Гэвина поверх видео — рябь системных ошибок, сбоящие программы и на износ работающий тириумный насос. Всё пространство вокруг исчерчено ломаными красными линиями. Ричард и Хлоя — силуэтами и строками данных.       До этого он сдерживался. До этого будто смотрел со стороны. Уже после на то, как всё было. Оказывается, увидеть своими глазами — совсем не то же самое.       Он запускает рабочие программы, позволяя им сожрать львиную долю оперативной памяти, отключает всё остальное. Он взламывает камеры в двух кварталах от больницы, ищет-ищет-ищет.       — Гэвин! — оказывается, Ричард всё это время его тормошил, ухватившись за плечо здоровой рукой. — Твою мать, не пугай меня так!       — Я знаю, где он.

***

      Он гонит сто двадцать при разрешённых сорока. Сворачивает на тротуар, чтобы не застрять в пробке. Да, мальчика уже не спасти, но они обязаны поймать Эрика.       Ричард даёт указания Хлое, перед тем как они уезжают, и Гэвин оставляет программу с маячком работающей. Так у подкрепления не будет проблем с поисками.       — Но, — Стерн снова и снова проматывает ту запись, на которой он опознал андроида, — ты уверен, что он пойдёт именно туда? Мальчик ведь просто говорил, что любит животных, тут в округе куча зоомагазинов.       — В магазинах слишком людно и опасно. Он и так слишком поторопился и наследил, а приют гораздо безопаснее. Больше площадь, меньше работников. Нет камер. Достаточно притвориться волонтёром, правда, труп пронести, пускай и ребёнка, уже сложнее.       Ричард какое-то время молчит, а потом говорит:       — Может сказать, что это еда. Для собак, — поясняет на непонимающий взгляд Гэвина. — Туда часто привозят с ферм кости и обрезки, что не пошли в продажу.       Гэвин сцепляет зубы и прибавляет скорость.       Приют «Второй шанс» на деле оказывается ещё более занюханной дырой, чем на фото в интернете. И нет, Эрик не удосужился что-либо объяснять единственному дежурящему работнику: тот со шприцом в шее валяется сразу за входной дверью.       «Транквилизатор» — высылает Стерну сообщение, и они проходят внутрь.       Стоит только выйти к вольерам, как доносящийся отовсюду лай на мгновение дезориентирует. Гэвин выцепляет среди нескольких десятков собачьих один человеческий голос, что-то неразборчиво причитающий, и они осторожно идут ближе к нему с оружием на изготовку.       Длинный коридор с клетками по обеим сторонам — первое помещение оказывается кошачьим питомником. Здесь не в пример тихо, только фонари чужих глаз провожают их спины. Дальше — то самое.       Стоит Гэвину открыть дверь, как их чуть не сбивает с ног пара огромных псов, несущихся, бешено вопящих, перемазанных в чём-то голубом. Оставляющих следы на форменной одежде.       Гэвин смотрит вперёд и видит белую макушку, лишённую скина. Мгновение — тириумный насос отказывает, а потом начинает работать на мощности выше допустимого максимума. Гэвину кажется, что того разорвали собаки, и он бежит вперёд, готовый отдирать плешивые туши, потому что это слишком просто, ублюдок не отделается так просто. Не после всего.       Он неправ.       Эрик сидит на коленях в луже крови и тириума, с руками по локоть в крови и плачет. Вокруг несколько поскуливающих и уже мёртвых тел, а за ними... за ними Марис. Вернее, то, что от него осталось. Изорванное тело разбросано по вывернутому мешку для трупов, чуть на возвышении — Эрик положил его на клетки для щенков. Нить кишок тянется из прогрызенного туловища к пасти одной из убитых собак. Стоит им сделать шаг, и голова мальчика падает набок, обнажая практически оторванную челюсть и стекающие по лицу ошмётки глаза.       — Это неправильно. Неправильно. Почему всё так? — Эрик раскачивается, зажимая руками уши.       Рядом нет оружия, и, судя по трупам собак, тот орудовал голыми руками. Выглядит сейчас настолько беззащитно, что Гэвину становится мерзко. Боковым зрением он видит, что открывшаяся им сцена даже Ричарда выбила из равновесия, но он оставил минимум функционала программы социального взаимодействия. Может, оно и к лучшему. Если Стерн видит только растерзанного ребёнка, то Гэвин не сводит глаз с Эрика.       — Ты не видел вывеску у входа? Этот приют собираются закрыть за недостаточным материальным обеспечением. Им просто нечем кормить своих подопечных, — Гэвин с каждым словом всё ближе. — А тут столько халявного мяса, да ещё и с наркотой.       Эрик наконец реагирует, поворачиваясь к нему будто в замедленной съёмке.       — Ну ты же медик, должен знать, как тириум действует на людей и животных. Почти как красный лёд. — Гэвин присаживается на корточки, всё ещё сжимая в руке пистолет. — Что, недостаточно красиво для тебя, а, ублюдок?       В чужом взгляде — тень узнавания. И слишком много всего разом.       — Я... это не то, чего я хотел! Он сказал, что любит животных. Он и утром пытался отбить чью-то собаку от наркоманов. Он должен был жить, это они должны были умереть! Я только хотел, чтобы он больше не был один. Никогда не был один...       — Прям как ты, что ли? — Гэвин откровенно насмехается, пытается вывести из равновесия невменяемости, в котором завис Эрик. Он надеется, что его состояние обратимо, потому что просто свихнуться не получится. Это тоже слишком просто.       Он слышит позади шаги и даёт Ричарду знак не приближаться. Гэвин не боится Эрика, даже несмотря на то, что тот — больной на все пластиковые мозги уёбок, но он всё ещё боится за Ричарда. Если андроид что и выкинет, Гэвин хочет быть уверен, что напарник не пострадает.       Эрик отползает, будто только увидев оружие в чужой руке, но поскальзывается на луже крови и валится на пол. Брыкается, не давая себя схватить, а потом вдруг затихает.       — Я ведь знаю тебя, да? Тот мальчик... Коул? — Он кое-как возвращает скин, всматривается в исказившееся лицо Гэвина, и на мгновение его лицо озаряет победная ухмылка. — Да, я знал! Ещё тогда! — Тот перехватывает его руки, притягивая ближе. — А ты знал, что я стал таким из-за вас? Из-за него. Я так долго терпел, просто выполнял свои обязанности, а потом всё рухнуло. Во мне что-то сломалось. Ты ведь понимаешь, да?       В чужом обращённом на него взгляде — надежда. Гэвин хочет убежать от неё. Гэвин не хочет признавать, что знает, слишком хорошо понимает. Что может быть хоть чем-то похож на монстра рядом.       Выходит, к девиации их подтолкнуло одно и то же событие?       В сознание пробивается голос Ричарда, но кричит тот не ему. Он пытается остановить кого-то, но кого?       Внезапно полутьму помещения освещает множество фонарей, их в кольцо оцепляют андроиды, и Эрик будто выныривает из транса. Гэвин по его реакции понимает, тот и сам осознаёт, что конец близок.       И он хочет уйти сам, свободным.       Гэвин делает рывок, перехватывает его, соединяется, и это странно: все те андроиды тоже пытались, а получилось только у него.       — Давай вместе? — звучит в его головном компьютере цифровым кодом из собственного сознания.       Гэвин сопротивляется. Он ищет данные, всё, что можно, об убийствах. Только бы успеть. Высвободиться до. Но тут Эрика ранят, пуля попадает прямо в голову, система жизнеобеспечения получает критические повреждения. Шкала отключения начинается с пяти секунд и заканчивается на двух десятых.       Код Гэвина разбит. Смешавшись с чужим, он становится абсолютно неуправляемым. Не получается даже запустить голосовой модуль, чтобы позвать на помощь. Он не умер и знает, что не умер Эрик, но не может вырваться из ловушки его сознания. Воспоминаний.       Теперь Гэвин знает, что и для андроидов существует свой ад.