Элемент Водоворота

Тонкая полоска света между веками усилием воли расширилась, и Саске увидел каменный потолок и скользившие по нему отблески тусклого пламени. Тишина. Мозг отдал неуверенные сигналы конечностям, тело отозвалось вялым шевелением пальцев рук и ног. Сделав осмысленный вдох полной грудью, он почувствовал, как чуть слышно треснула ткань повязки, стягивавшей ребра. Юноша приподнялся на локте и оглядел помещение, поморщившись от расползавшейся по телу тупой боли. Небольшая комната без окон, таких он в жизни повидал немало, скудная, но практичная обстановка. Боль, совершив круг почета по телу, финишировала в голове впечатляющим фейерверком, сопровождаемая головокружением и темнотой в глазах. Пальцы непроизвольно сжали виски. - Наконец-то ты очнулся. Саске прищурился, пытаясь разглядеть говорившего в тускло освещенной комнате. В кресле у противоположной стены, закинув ногу на ногу и повернув к нему закрытое оранжевой маской лицо, сидел мужчина. Саске был хорошо тренирован и рефлексы не подвели, Шаринган вспыхнул, он бросил еще один взгляд на сидевшего в кресле человека и неожиданно наткнулся на такой же Шаринган. Учиха? В то же мгновение левый глаз пронзила острая боль, словно в него воткнули раскаленную спицу и принялись медленно вкручивать все глубже и глубже, стремясь просверлить череп насквозь. Из глаза по щеке стекла теплая, густая кровь. Обладателя Шарингана в маске охватило черное пламя, невысокие, но прожорливые языки которого облизывали всю правую половину его тела. Отчаянно борясь с огнем, незнакомец исчез, растворившись в воздухе. Саске растерянно оглянулся, не веря, что негасимое пламя Аматерасу породил именно он. Память живо нарисовала окончание их битвы. Как неумолимо приближался Итачи, защищенный ярко-красным плащом Сусаноо, как его самого охватили панический страх и оцепенение. Как он не смог разорвать зрительный контакт с ненавистным братом, даже просто моргнуть не получилось. Как испачканные кровью пальцы Итачи коснулись его лба в таком знакомом, только им понятном и таком неуместном на поле битвы жесте. Как брат почти неслышно произнес последние слова: "Прости, Саске, следующего раза не будет". Как на его губах появилась едва заметная, но такая искренне счастливая улыбка. Как словно в замедленной съемке упало к ногам Саске тело, как взгляд черных опустевших глаз устремился в плачущее небо. - Браво, Итачи! – воскликнул незнакомец, снова появившийся в комнате так же неожиданно, как он растворился всего несколько мгновений назад. – Похоже, он так никогда и не доверял мне, – задумчиво проговорил он, устроившись в том же кресле, снова вальяжно закинув ногу на ногу. – Впрочем, это ведь верно: доверять нельзя никому, не так ли? – Он чуть склонил голову к плечу и посмотрел на Саске единственным видимым из-под маски глазом. – Не горячись, – добродушно усмехнулся он наконец, потратив несколько секунд на разглядывание напряженного лица собеседника. – Я не враг тебе. Саске нахмурился, но Шаринган погасил. В нем все равно не было толку, поскольку чакра была на нуле: то немногое, что успело накопиться после сражения, было потрачено на Аматерасу, и теперь применить хоть какую-то технику он все равно не смог бы. Вяло шевельнулось любопытство, но быстро растеряло энтузиазм и затихло, заставив его опустить взгляд и приступить к бездумному разглядыванию капель крови, впитавшихся в ткань одеяла. - Тебе, вероятно, интересно, где ты и на каких правах. – Саске чувствовал на себе неприятный, изучающий взгляд, чем-то напоминавший взгляд Орочимару в те минуты, когда саннину приходило в голову испытать своего ученика на прочность. – Ты у меня в гостях. Это тайное убежище, о существовании которого не знают даже мои коллеги по Акацки. Акацки. Саске непроизвольно поморщился, благословив отросшие черные лохмы, которые скрывали его лицо от говорившего. Уставившись на свои покоившиеся поверх одеяла безвольные руки, он упрямо молчал, понимая, что все сказанное должно послужить наживкой, возбудить его интерес. Но интереса не было. С некоторым удивлением Саске вдруг ощутил, что его вообще ничто не интересовало, даже собственная судьба. Внутри была пустота, звонким эхом отражавшая каждое брошенное в нее слово. - Я пригласил тебя, потому что хочу предложить взаимовыгодное сотрудничество. – Незнакомец немного помолчал. – Мы могли бы помочь друг другу в достижении целей. Подсознательно уловив изменившуюся интонацию и автоматически отметив, что гостеприимный хозяин пытается его расшевелить, парень неопределенно пожал плечами. Он не знал, что должен был чувствовать. Он старательно тренировался и учился, готовился к кульминации, к коде своей жизни – встрече с Итачи. Он много раз представлял, как это будет. Тщательно пытался скрыть надменную улыбку, когда ему говорили, что жить местью глупо, поскольку как только он отомстит, его жизнь потеряет какой-либо смысл. Он не снисходил до объяснений, что смысл его жизни был уже давно потерян в ту ночь, когда Итачи перерезал всех его родных, убил родителей и покинул деревню. Остался только долг, обязательства. Он должен был жить, чтобы отомстить. Он был уверен, что битва с Итачи будет последним событием в его жизни. И вот брат мертв, он – опустошен, но жив. А жив ли? - Но прежде я хочу рассказать тебе кое-что, – заговорщически произнес незнакомец в маске. – Об Итачи. Ты ведь ничего не знаешь про своего брата. Что-то внутри шевельнулось на грамотно заброшенную наживку. Но что может изменить правда? Итачи мертв, он сам – живой труп. Бесчувственный, холодный, черствый. - Я вижу, встреча с братом не прошла для тебя бесследно, кажется, ты переоценил свои силы. Жалеешь? – не унимался незнакомец, и это стало порядком раздражать. Саске скрипнул зубами и снова не ответил. Жалеет ли он? Если бы он этого не сделал, то точно бы жалел и продолжал беситься в бессильной злобе, сжигаемый изнутри огнем ненависти. Переоценил свои силы? Пожалуй. Он не думал, что будет так… больно, не думал, что, несмотря ни на что, все еще любит брата. - Итачи не хотел, чтобы ты все это знал, но, мне думается, так будет правильнее, – проговорил мужчина вкрадчивым голосом. - Если ты хочешь что-то рассказать, то валяй. – Саске раздраженно прикрыл глаза и оперся спиной и затылком о холодную каменную стену. – Только не надо думать, что я умираю от желания слушать. – Голос был чужим, хриплым и надтреснутым, но он не лукавил, ему было на самом деле все равно. - Не очень-то вежливо, но в целом объяснимо. – Мужчина в маске сделал театральную паузу. – Меня зовут Учиха Мадара. - Ты неплохо сохранился для своего почтенного возраста. – Саске зло ухмыльнулся, бросив на него издевательский взгляд. - Итачи вырезал клан Учиха по приказу старейшин Конохи, – выложил козырь мужчина, видимо, осознав, что на упрямого парня ничего не действует. Память услужливо выудила воспоминания о той самой ночи: полная луна, темные окна домов, непривычная тишина, трупы на улице, убитые отец и мать в луже крови и Итачи с обнаженной катаной над ними. «Беги, прячься, ненавидь, становись сильнее! Когда получишь такие глаза, как у меня, найди меня и попробуй убить». Саске мотнул головой, отгоняя воспоминания. Воодушевленный молчанием слушателя и недоверчивым и одновременно растерянным взглядом из-под сдвинутых на переносице бровей, которым Саске наградил его, назвавшийся Мадарой продолжил рассказ. - Клан замышлял восстание против властей Конохи, хотел захватить власть. Итачи был преданным сыном Деревни Скрытого Листа, он понимал, что восстание приведет к гражданской войне, спровоцирует жертвы. Он видел войну и не хотел повторения. – Тон голоса был будничным, а фразы – рублеными, словно он пытался высказать как можно больше значимых фактов, пока есть такая возможность. – Он долгое время был шпионом в клане, двойным агентом. По приказу старейшин он убил всех членов клана, кроме одного. Кроме тебя, Саске. Саске с усилием сглотнул. - Итачи не хотел, чтобы о предательстве клана и о его миссии узнал кто-нибудь в деревне. Он не хотел, чтобы имя клана было опозорено. Он также не хотел, чтоб ты знал правду. – Голос стал чуть мягче, и от этого Саске снова поморщился. – Он спланировал все: каждый свой поступок, каждую встречу с тобой, чтобы ты становился сильнее, и сильнее становилась твоя ненависть. Чтобы ты смог выжить, научился защищать себя. Возродил клан Учиха и вернул ему былое уважение, восстановил свое имя, стал героем Конохи, убив его, ниндзя-отступника, предателя, убийцу. Мужчина рассказывал подробности, убедительно жонглируя фактами. Он начал издалека, вспомнив о временах, когда только основывалась Коноха, о непримиримом соперничестве Первого Хокагэ Сенджу Хаширамы и Учиха Мадары, об их многочисленных столкновениях и о том, как клан вынудил Мадару согласиться на мирный договор. Поведал о настороженном отношении в Конохе к клану, о постоянных подозрениях, о том, как постепенно Учиха становились все более обособленными и, наконец, перебрались на уединенную окраину деревни, обнеся свое поселение высоким забором. О том, как, спустя много лет, их обвинили в организации нападения Кьюби на деревню. Как после этого клан оказался под неослабевающим пристальным вниманием АНБУ. О том, как мало-помалу беспочвенные подозрения стали причиной возникновения реальных планов переворота. Как АНБУ подослали Учиха идеального шпиона – Итачи, как клан до последнего верил, что тот на самом деле шпионит в интересах семьи. Как Третий Хокагэ пытался урегулировать ситуацию мирным путем, предлагая подписать новый мирный договор, и как старейшины Конохи отдали брату приказ уничтожить клан Учиха, чтобы предотвратить восстание, не дожидаясь мирного разрешения ситуации. Саске почти не слушал, выхватывал лишь отдельные фразы, словно заголовки газетных статей, отпечатывая их в воспаленном мозгу кроваво-красными буквами. Он инстинктивно отказывался верить. Весь его хрупкий маленький мирок строился на нескольких вытекающих друг из друга простых постулатах: брат – убийца и предатель, Саске должен отомстить, брат ненавидит его, и это взаимно. Он закрыл глаза. Они с братом сидели на террасе дома, разглядывая окрашенные розовым предзакатным солнцем крыши соседних домов. В душе и сердце царили мир и спокойствие, Саске никак не мог побороть улыбку, краешки губ упрямо ползли вверх. Мальчуган опустил голову, стараясь ее скрыть, ведь проявление чувств считалось слабостью в клане Учиха. А он не будет слабым. Он будет как брат. - Мне нужно, чтобы ты запомнил одну вещь, Саске, – голос Итачи был как всегда негромким, а интонация – спокойной, но что-то заставило взглянуть на брата. Итачи сосредоточенно смотрел на свои сложенные в замок руки, собранные в хвост длинные волосы казались еще темнее в лучах закатного солнца, безукоризненно прямой нос, тонкие губы и пронзительные темные глаза, такие же, как у него самого. Все как всегда, только… все же неуловимо иначе. - Я хочу, чтобы ты помнил, что я всегда буду твоим старшим братом. Даже если меня не будет рядом. Даже если ты возненавидишь меня. – Итачи повернулся к младшему брату и, взглянув в глаза, добавил: – Я люблю тебя, отото, пожалуйста, всегда помни об этом. Тогда эти слова показались маленькому Саске странными. О чем говорил Итачи? Разве он сможет ненавидеть брата? Потом он долго не вспоминал о том разговоре. Он вообще старался изгнать из памяти все светлые воспоминания о детстве, о брате. Так было легче. Легче ненавидеть, легче жить. Нет, не жить, выживать. Воспоминания приходили к нему только во сне. Но какими бы приятными и светлыми они ни были, в конце всегда были ночь, кровь и смерть. Он просыпался от собственного крика, в пропитанной холодным потом одежде, неприятно прилипшей к коже. Он сжимал кулаки и обещал себе вновь и вновь не помнить, не думать, не чувствовать. Только мстить. Сейчас воспоминания хлынули потоком, словно прорвавшая дамбу вода, заполнили голову, завладели сознанием. Фоновым сопровождением звучал голос Мадары, а перед мысленным взором Саске мелькали образы и воспоминания, проносились калейдоскопом, иногда повторяясь и помимо воли складываясь в общую картину. Разум все еще отказывался верить, но сердце отбивало бешеным ритмом: «Это правда». Он и не думал, что у него все еще есть сердце. Тогда на крыльце у Итачи уже был приказ, теперь Саске понимал, что на еще немного угловатых юношеских плечах лежал непомерно тяжелый груз, брат уже знал, что убьет всех родных и близких и что Саске возненавидит его, что он сам сделает все, чтобы добиться именно этого. Итачи прощался с ним. Прощался по-настоящему. Маленькая слабость, в которой он не смог себе отказать, потому что он и в самом деле… Саске закашлялся, как будто поперхнувшись словами. - Итачи жил, чтобы защищать тебя. До самой смерти… Нет, даже смерть была ради тебя: чтобы освободить тебя и дать тебе новую силу. Он очень любил тебя, Саске, – Мадара произнес слова, которые Саске не смог проговорить даже мысленно. Учиха уставился широко распахнутыми, ничего не видящими глазами на свои сжатые кулаки. Костяшки пальцев побелели, а сами пальцы сводило судорогой. Сердце стучало в ушах, заставляя сжимать челюсти и кулаки еще сильнее. Мадара подошел к нему и присел на корточки, положив руку на плечо и обеспокоенно заглянув в расширенные зрачки. - Эй, парень, ты в порядке? – голос звучал издалека, едва донося вложенный в слова смысл. Как настоящий отпрыск гордого клана, Саске утвердительно кивнул головой. - Хочу побыть один, – прохрипел он в ответ. Мадара понимающе кивнул, медленно поднялся и вышел. Саске сидел неподвижно, боясь пошевелиться, даже после того, как за сородичем закрылась дверь. Ему, привыкшему скрывать, а чаще подавлять эмоции, не позволявшему себе испытывать чувства, бежавшему от любого намека на привязанность, казалось, что малейшее движение приведет к неминуемому взрыву, последствия которого будут разрушительны. Все, во что он безоговорочно верил, на чем строилась его система координат, оказалось ложью. Он давно свыкся с мыслью, что у него нет будущего, но теперь и прошлое оказалось чьей-то злой неуместной шуткой. Хотелось что-то сделать, как-то исправить. Но как? Он снова увидел себя восьмилетним мальчишкой, отказывавшимся верить, вспомнил, как преследовал убийцу, пытаясь достать его кунаем, как выдохся, но продолжал бежать. Как Итачи остановился на освещенной холодным лунным светом улице и повернулся к брату. Он говорил непривычно много и эмоционально, его жесткая интонация била, словно плеть, оставляя кровоточащие раны в душе. Говорил о силе и границах своих возможностей. О том, что притворялся любящим братом, чтобы узнать его лучше, оценить его. Что не станет его убивать, оставит в живых для самого себя, чтобы посмотреть, что получится из младшего брата, и сразиться с ним в будущем, когда отото станет сильнее. Саске помнил, как подступала тошнота, как кружилась голова и катились слезы, как горело левое плечо, рассеченное шурикеном, как он потерял равновесие и упал. Затуманенными глазами он видел, как уходивший Итачи повернулся вполоборота, бросил на него прощальный взгляд и в его глазах блеснули прозрачные капли. А потом наступила темнота. Раньше он не позволял себе помнить сверкнувшие в свете луны слезы на лице брата. Это воспоминание вместе со многими другими, счастливыми и грустными, веселыми и печальными, было погребено на самом дне его памяти. Он с усилием разжал кулаки и посмотрел на побелевшие ладони. Вот этими самыми руками он убил брата, человека, который любил его настолько, что пожертвовал собственной жизнью, чтобы спасти его. Человека, который, несмотря на годы ненависти и злости, был самым дорогим и близким для него. Итачи. Сколько же ему пришлось вынести, перед каким выбором его поставили, каково ему было принять такое решение? Он почувствовал, как внутри поднималась буря, грозившая разорвать его на части. Последние десять лет Саске жил ненавистью, старательно и последовательно уничтожал в себе все другие чувства. Вот и сейчас злость, гнев и ненависть по привычке поднимались в душе, пустив корни на благодатной почве. Хотелось стереть с лица земли, сжечь дотла, раздавить, развеять по ветру, уничтожить. Задушить собственными руками, чтобы почувствовать, как под подушечками пальцев в последний раз едва различимо дрогнет жилка, обозначив последний удар сердца, чтобы увидеть, как в расширенных от ужаса глазах медленно угаснет искра извращенного, больного разума, который отдал такой приказ, поступил так с кланом Учиха, с братом, с ним самим. Но волна разрушения совершенно неожиданно разлетелась в брызги, ударившись о вдруг возникшую в сознании удивительно прочную стену. Саске ощутил, как от зародившегося сомнения задрожали руки. Итачи отказался от мести, хотя мог отомстить страшно и быстро. Он мог бы довести их до безумия, заставив виноватых сначала дрожать в суеверном страхе, ожидая своей участи, а затем умолять, чтобы он избавил их от мучений, отправив на тот свет. Но брат не хотел больше крови. Напротив, взял всю вину на себя, приложил массу усилий и выстроил все таким образом, чтобы дать Саске возможность вернуться в Коноху героем, восстановить клан Учиха, его былое уважение и славу, служить верой и правдой Хокагэ, стать примером для детворы. Саске усмехнулся, вспомнив свою жизнь в деревне, Академию ниндзя, однокашников, учителей, миссии, задания. Команду Семь: Какаши, Сакуру, Наруто. Все это было так давно, казалось, в другой жизни. Какаши как-то сказал ему, что ненависти поддается только слабый духом человек. Тогда Саске подумал, что это абсолютная ерунда, и надменно скривил губы, решив выкинуть этот тезис из головы, как совершенно ненужный. Но мысль засела глубоко, затаилась и начала зреть, медленно и незаметно подтачивать основы его мироздания. Она готовила почву, чтобы в подходящий момент завладеть его сознанием. И вот теперь вспыхнула огненными буквами. Он положил всю жизнь для того, чтобы стать сильным, он думал, что достиг многого, но он был бесконечно слаб, потому что им по-прежнему руководила ненависть. Вспомнилась последняя улыбка Итачи, улыбка освобождения, искренняя и счастливая. Улыбка сильного человека. На ладонь упала горячая капля, Саске удивленно моргнул. Он не плакал с той самой ночи, когда потерял всех близких и остался единственным представителем клана Учиха в Деревне Скрытого Листа. Снова пойти по пути мщения было так просто, но сейчас, как никогда, ему хотелось остыть, чтобы все обдумать на холодную голову, в конце концов, к ненависти всегда можно вернуться, уж что-что, а жить ради мести он умеет. Учиха горько усмехнулся, поморщившись от боли, поднялся на ноги и пошел в ванную. Склонившись над раковиной, Саске оперся о нее обеими руками и медленно поднял голову, посмотрев в глаза отражению в висевшем на стене зеркале. Несколько секунд он напряженно изучал собственное лицо, спокойное и безразличное: бледные слегка впалые щеки, тонкие губы, прямой нос, холодные темные глаза, черные брови, всклокоченные жесткие волосы, тяжелый дерзкий взгляд. Затем глубоко вздохнул, устало прикрыл глаза и снова посмотрел в зеркало, взгляд зацепился за три черных томоэ на алой радужке горящих глаз. Итачи сказал ему, что для того, чтобы получить Мангекьо-Шаринган, придется убить своего лучшего друга. И долгое время Саске старался не заводить друзей, чтобы среди них не появилось того самого, жизнью которого пришлось бы пожертвовать ради силы глаз. Потом в его жизни появился Наруто, этот светловолосый болван, который каким-то странным образом сумел пробраться под броню Учихи и поселиться слишком глубоко под кожей. Саске помнил, как однажды утром он также стоял перед зеркалом в ванной, сжав в руке зубную щетку, размышлял о предстоящей тренировке и вдруг мысленно назвал Наруто другом. Он замер, а глаза в отражении расширились от понимания, что Удзумаки придется убить, чтобы приблизиться к своей цели еще на шаг. Саске также помнил, как смотрел в лицо Наруто в Долине Свершения, склонившись над ним и понимая, что тот полностью в его власти, что он как никогда близок к тому, чтобы стать еще сильнее. И как совсем недавно держал Наруто за шею, занося катану для решающего удара. Но оба раза его азарт и желание победить брата в последний момент отступали перед острым нежеланием причинять боль этому жизнерадостному идиоту. Потом он подвел под это целую теорию. Он не хотел быть как Итачи, не хотел убивать ради получения силы, ради проверки своих способностей, ради определения призрачных границ возможностей. Он не убивал и не позволял это делать другим. Ведь он хотел убить только одного человека – своего брата. Он поклялся себе, что сможет развить свои способности до такой степени, что его Шаринган превзойдет глаза старшего брата. И он выполнил свое обещание. Он смог рассеять даже Цукиеми. Если бы неделю назад ему кто-то сказал, что пресловутый Мангекьо-Шаринган может пробудиться после смерти Итачи, он бы рассмеялся ему в лицо. Уж кого-кого, а брата он вовсе не считал своим другом. Но сейчас, пройдя через эту битву, узнав всю правду, он был уверен, что это будет именно так. Ведь Итачи всегда был и оставался его самым давним, самым лучшим, самым верным и, по правде говоря, единственным другом. И теперь он его потерял. Навсегда. Он вспомнил, как Итачи делал это: сначала чуть прищуривался, затем опускал веки и с усилием распахивал глаза. Саске проделал то же самое, и его радужки снова изменились. Он прекрасно помнил Мангекьо-Шаринган Итачи в форме винта с тремя изогнутыми лопастями. Он увидел его впервые в ту самую ночь и совсем недавно во время их сражения. Его собственный Мангекьо был идеально симметричным, по форме напоминал не то шестиконечную звезду, не то цветок с шестью лепестками. При этом если у брата рисунок был черным на фоне алой радужки, то у Саске радужка осталась угольно-черной, а шестиконечная звезда была ярко-красной. Саске опустил голову, открыл кран, плеснул в лицо водой и опять посмотрел в зеркало. Отражение снова смотрело на него холодными темными глазами, в которых было невозможно отличить зрачок от радужки. Быстро умывшись и переодевшись в предусмотрительно подготовленную чистую одежду, Саске вернулся в комнату. Всю жизнь он убеждал себя в том, что у него нет выбора, что месть – это его долг, единственный смысл его существования. Он никогда не задумывался о том, как бы сложилась его жизнь, если бы он остался в Конохе, постарался отпустить, попробовал простить и, может быть, когда-нибудь смог забыть. Он был убежден, что другого пути у него нет и никогда не будет. И вот теперь… стоит лишь только захотеть. Он посидел какое-то время в тишине и полумраке. Решение пришло неожиданно быстро, он испытал физическое облегчение от того, что все в голове встало на места. Показалось, что стало легче дышать, как будто стальные канаты, стягивавшие грудь, исчезли. Он выбрал свой путь, он больше не хотел быть слабым. «Прости, нии-сан, но, похоже, у меня свой путь ниндзя». Сосредоточенно нахмурив брови, Саске устроился поудобнее в кресле, ему предстояло многое обдумать. Он не был выдающимся стратегом, но анализировал ситуацию быстро, соображал хорошо и уже сделал определенные выводы. Во-первых, он был нужен Мадаре, причем настолько, что тот не смог скрыть степени своей заинтересованности, выдавал ее то нетерпеливым желанием рассказать всю правду о судьбе Итачи, то пытливыми и настороженными взглядами, то ненавязчивой, но, тем не менее, однозначной оценкой прошедших событий. Неудивительно: по словам Мадары, последним прикосновением к его лбу Итачи передал младшему брату все свои техники. Теперь, пройдя обучение у Орочимару и пробудив Мангекьо, Саске стал невероятно силен. И, конечно же, он стал лакомым кусочком для Мадары и Акацки, особенно после того, как они потеряли Итачи. Именно поэтому, вопреки пожеланиям его брата, Мадара рассказал ему всю правду в надежде, что Саске поддастся новому порыву ненависти, возжелает уничтожить Коноху и присоединится к Акацки вместе со всей своей разрушительной силой. Мадара рисковал, но, видимо, игра стоила свеч. Во-вторых, совершенно очевидно, что Мадаре нельзя доверять, потому что ему не доверял Итачи, иначе зачем было закладывать в него страховку в виде автоматически срабатывавшей Аматерасу? К тому же, как уже давно понял сам Саске, а брат подтвердил во время боя, Итачи не мог уничтожить клан в одиночку. Мадара был соучастником, на его руках также была кровь Учиха. Стук в дверь прервал его размышления. Не дождавшись приглашения, вошел Мадара. Как только молодой Учиха ответил на все вежливые вопросы о самочувствии, он задал главный вопрос. - Я хочу обсудить наше возможное сотрудничество. – Мужчина нарочито непринужденно прошел к полюбившемуся ему креслу. - Прекрасно. – Саске откинулся на спинку и скептически вскинул бровь. – Что ты можешь мне предложить? - Для начала я бы хотел понять, каковы твои дальнейшие планы? Ты определился? - Да. – Парень поднялся и принял одну из своих излюбленных поз, скрестив руки на груди и чуть наклонив голову так, что черные пряди практически полностью скрывали его бледное лицо, оставив на обозрение, только надменную улыбку, игравшую на тонких губах. – Я кое-что вспомнил о той ночи. Все это время я думал, что мне показалось, но… - Саске помолчал, затем поднял голову и посмотрел в глаза Мадаре. – Похоже, что ты рассказал мне правду. – Он чуть прищурился, насладившись нетерпеливо-жадным взглядом единственного видимого глаза собеседника. – И теперь мое единственное желание – уничтожить Деревню Скрытого Листа. – Голос был спокойным, даже тихим. Мадара испытующе глядел на своего сородича, но ничего не мог прочитать в его черных холодных глазах или в бледном непроницаемом лице. От его пронизывающего взгляда и зловещего тона становилось как-то не по себе, однако старший Учиха не подал виду. - Пострадают твои знакомые и друзья… - У меня нет друзей. – Саске опустил взгляд. – Одиночество – вечный спутник силы, – повторил он некогда услышанные слова брата. - Есть твои товарищи по команде… - Мне все равно, кто там будет, я хочу уничтожить их всех. – Саске медленно моргнул. – Если ты не хочешь мне в этом помочь, я справлюсь сам. – Он чуть наклонился вперед. - Не горячись, – Мадара отозвался слишком быстро, чем вызвал кривую усмешку Саске, но тут же исправил положение, вальяжно откинулся в кресле и закинул ногу на ногу. – Даже если ты будешь с нами, уничтожение Конохи придется отложить. У Акацки есть цель, которая в том числе включает уничтожение Деревни Скрытого Листа, но не ограничивается этим. Если ты вступишь в Акацки, то будешь следовать этой цели. - Ты что, решил пойти на попятную? – Саске вскинул бровь и сверкнул глазами. - Нет. – Мадара поднял руки, будто бы сдаваясь. – Просто хочу убедиться, что мы правильно друг друга понимаем. - Что за цель? – Парень наклонил голову вбок и прищурил один глаз, словно пытался прочитать что-то на оранжевой маске собеседника. - Я не могу сказать, пока ты не вступишь в организацию. - То есть ты хочешь, чтобы я подписался на участие в сомнительном сверхсекретном мероприятии, а при этом достижение моих собственных целей остается под вопросом? – Саске снисходительно усмехнулся. – Что-то не похоже на обещанное взаимовыгодное сотрудничество. - Прости, Саске, но это, к сожалению, так. – Мадара развел руками в притворном извиняющемся жесте. Парень сделал несколько шагов по комнате, дойдя до самого дальнего и темного угла. Страшно хотелось посмотреть в окно, но в проклятом подземелье окон не бывает. - Ты хорошо ведешь свою игру, Мадара, – Саске едва заметно одобрительно кивнул, – но это не меняет того, что я нужен тебе. – Парень медленно подошел к собеседнику и, сладко улыбнувшись, сел в кресло напротив. – Ты это знаешь, и я это знаю, так что оставим прелюдию и перейдем к делу. Мне нужны гарантии. - Какие? – Мадара неохотно опустил обе ноги на пол и положил локти на колени, приготовившись слушать. Саске снова одобрительно кивнул. - Меч Орочимару, тело брата и «Така». – На бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул, только живые черные глаза смотрели на собеседника с некоторым лукавством, и тонкие губы были традиционно изогнуты в фирменной ухмылке. - Зачем тебе все это? - Раз спрашиваю, значит, нужно, – спокойно отрезал парень. – Ты же не можешь рассказать мне ваши секреты, а я не собираюсь раскрывать свои. – Он выжидающе посмотрел на сцепленные в замок длинные пальцы, давая собеседнику время обдумать его предложение. Человек в маске внимательно изучал бледное красивое лицо молодого Учихи. В черных пронзительных глазах не было и тени волнения или нетерпения, тонкие плотно сжатые губы, черные волосы, придававшие образу зловещий оттенок, горделивая осанка и сквозившая в каждом жесте сила. Черт! Этот парень был ему нужен, особенно после того, как он потерял Итачи. Досадно, что парень оказался не так прост, и контролировать его будет сложнее, чем казалось. Он выпрямился, хлопнув ладонями по коленям. - Ты просто мастер дипломатии, – тихо проговорил он, поднявшись. – По поводу «Таки» у меня нет возражений. Только разбирайся с ними сам. – Он брезгливо поморщился под маской, вспомнив болтливого мечника, вздорную красноволосую девицу и мрачного аутиста. – Я также готов отдать тебе меч Орочимару, хотя ума не приложу, зачем он тебе понадобился. – Он испытующе посмотрел на собеседника. - Это напоминание о моей победе над Орочимару, – отозвался Саске, выдержав взгляд сородича и скрестив на груди руки. - Пусть так. – Мадара кивнул, давая понять, что не поверил столь поверхностному объяснению, однако вдаваться в подробности не посчитал необходимым. – Ты получишь меч завтра. Что касается тела Итачи, – он замялся, потерев ладони друг о друга, затем вскинул взгляд и продолжил: – я так понимаю, Итачи рассказал тебе о недостатках Мангекьо-Шарингана. О том, что чем чаще ты его используешь, тем больше слепнешь? Ты также знаешь, что пересадка глаз может решить эту проблему. Но поиск донора – дело не из легких, гарантию того, что глаза приживутся, дать не может никто. Но шансы существенно повышаются, если использовать глаза кровных родственников, – он сделал паузу, – например, братьев. Так вот, я извлек глаза Итачи и сохранил их для тебя. Саске опустил локти на колени, неосознанно повторив позу собеседника. Конечно, то, что говорил Мадара, было разумно. Через какое-то время он начнет терять зрение. А глаза брата смогут даровать ему вечный Мангекьо-Шаринган. Только вот что-то внутри не давало воспринимать ситуацию только с логической точки зрения. - Я понимаю твои сомнения, – собеседник склонился к нему ближе, – только Итачи его глаза все равно уже не пригодятся, верно? А ты сможешь обезопасить себя от прогрессирующей слепоты. - Я согласен. – Саске устало кивнул. – Пусть пока хранятся у тебя, ты ведь сможешь создать нужные условия. - Самые лучшие, – подтвердил тот. – Тогда завтра утром, перед тем как мы направимся в основное убежище Акацки, ты сможешь увидеть тело Итачи и попрощаться. - Какие есть возможности его похоронить? – голос предательски дрогнул, и Саске закашлялся, чтобы скрыть волнение. - Нукенинов редко хоронят в соответствии с традициями деревни… - Я понимаю, – процедил Саске. – Какие есть варианты? - Часто трупы сжигают и развеивают по ветру… - Так я и сделаю, – кивнул Саске, ухватившись за эту мысль. – Только развеивать будет нечего. Аматерасу не оставляет пепла. Мадара инстинктивно поежился, заметив в его остановившемся взгляде искры безумия и услышав его холодный, режущий слух голос. - Как пожелаешь. – Он поднялся, протянув руку младшему Учихе. – Договорились? - Договорились. – Саске встал, игнорируя протянутую ему руку и дав понять, что разговор окончен. Закрыв за Мадарой дверь, Учиха уселся в кресло, мысленно прокручивая в голове состоявшийся разговор. Казалось, что все прошло успешно. Желание оставить при себе «Таку» было продиктовано отсутствием доверия к Мадаре. Сородич явно пытался манипулировать им, а этого Учиха простить не мог. Поэтому ему не хотелось оставаться в одиночестве в стане врага, пусть даже враг и не подозревает, что является для него таковым. Мадара изображает своего парня, но не доверяет никому. Меч Орочимару был полной импровизацией. Нужен был предмет торга, а Кусанаги казался довольно ценным объектом. По крайней мере, легендарный саннин трясся над ним всю дорогу. С телом брата другая история. Саске очень хотелось взглянуть на нии-сана еще раз, пусть это и будет только его тело. Хотелось проститься. Он понимал, насколько это глупо, но сделать ничего не мог. Саске довольно ухмыльнулся, поставив локти на подлокотники кресла и соединив длинные пальцы на уровне лица. Первый пункт его плана был реализован, он вступил в Акацки, теперь осталось только втереться в доверие, войти в круг приближенных. Он не должен ничем себя выдать, иначе все напрасно. И жертва Итачи, и его амбициозный план полетят псу под хвост. Необходимо заслужить доверие Мадары. Исход сегодняшнего разговора еще раз укрепил Саске во мнении, что он нужен Мадаре куда больше, чем тот хочет показать. А значит, у него на один козырь больше, надо только правильно его разыграть. Хищная и удовлетворенная улыбка мгновенно появилась на его лице, и также быстро исчезла под маской безразличия, которую с сегодняшнего дня снимать было категорически запрещено.