«Грусть улетает на крыльях времени».
Жан де ла Фонтен
Детство похоже на яркий хрустальной витраж. Оно невероятно красивое и не сказать, что очень хрупкое. Но на нем будет отчетливо видно каждую царапину, каждый отпечаток пальца, оставленный кем-то неаккуратным. Особенно будет видно на солнце. И именно солнечный свет даст кому-то возможность починить витраж. Ода часто гладил ребенка по голове. Молодой господин Дазай был всего лишь ребенком. Ребенком, который не понимал, почему он должен плакать и смеяться в определенной ситуации, но смиренно делал это. Он был умным, отчаянным, вежливым, но слишком взрослым. Он не знал, что значит жалеть себя. Он не знал, что значит жаловаться и рыдать. И это самое ужасное. Ода редко вел себя как ребенок. Но с Осаму Дазаем он очень старался. Ему словно хотелось показать, что так можно и даже нужно. Когда Мори Огай сказал ему что собирается усыновить мальчика он ожидал увидеть ребенка, ребенка который улыбается, бегает, играет. Ребенка, похожего на настоящего сына Огая. И когда он видел Осаму, его мир перевернулся. Бледный, худой, с опущенным взглядом. Он хотел научить Осаму жить. Но после слов Достоевского понял, никто ему этого не позволит. Здесь Дазай не ребёнок. Он игрушка, питомец, который принадлежит Мори Огаю. И изменить это Ода не в силах. Его ладони покрываются холодным потом и запутываются в волосах. Через три часа рассвет. Нужно лечь поспать хотя бы на пару часов. Как подарить ребёнку детство, если он не знает, что это такое? Осаму проснулся с пустой и на удивление лёгкой головой. Он не чувствовал усталости и тяжести, которые поглощали его обычно по утрам. Сегодня его ожидал тяжёлый день. Знакомство с преподавателем. Каким должен быть человек, которому можно поручить образование будущего джентльмена? Ведь именно джентльменом хотел его видеть Огай, судя по запросам. Да и не то чтобы Дазай был против. Скорее наоборот, пока у него есть возможность получить прекрасное образование, он должен приложить все усилия. Что-то сегодня Ода задерживается. Опоздавший Сакуноске очень нервничал. Осаму же был спокойнее удава. Он словно заранее знал, что всё будет в порядке. Он уже давно привык к своему нынешнему расписанию, но понимал, что рано или поздно его отдых должен закончится. Завтрак проходил как обычно. Только после него зашла Гин, принесла письменные принадлежности и маленький кожаный портфель. Одасаку представить не мог, кого же выберет в учителя непревзойдённый Мори Огай. Хотя он знал одного человека, который мог стать прекрасным учителем для юного джентльмена. Но эта мысль казалась абсурдной. Ведь для этого Мори должен пожертвовать кое-чем важным, тем, что в своё время стало яблоком раздора между Огаем и госпожой Коё. А с другой стороны стал бы Мори заводить нового питомца, если бы старый был жив. От поломанных игрушек избавляются, а вместо них приобретают новые. Дазай спокойно ждал назначенного времени. — Без десяти, пора идти в зал. Вы готовы? — Да. Спокоен и рассудителен, как всегда. На его лицо снова приклеилась вежливая мягкая улыбка. Путь они прошли в молчании. Они прошли в зал, где должны проходить занятия, Ода усадил Дазая за стол и помог достать все нужные учебники и тетради. — Без пяти. Дазай-сан, дождётесь преподавателя без меня? Дазай в ответ легонько кивнул. Одасаку вышел за дверь и встал, опираясь на косяк. Ему не хотелось бы верить, что всё надуманное им в ночном бреду правда. Сакуноске посмотрел на часы. Если он прав, то через пару секунд этот человек появится прямо здесь. Он был настолько пунктуален, что по нему можно было сверять часы. Раздался звук каблуков. Из-за угла показался высокий мужчина в очках. Глаза Оды устремились прямо в него, поза стала более напряжённой. — Здравствуй, Куникида, давно не виделись. — Здравствуй, Ода. Ты прав, давно. Куникида уже почти отварил дверь, но Одасаку вновь заговорил. — Он настроен настолько серьёзно? Между мужчинами проскользнул напряжённый холодок. — Серьёзнее, чем обычно. А теперь прости, у меня нет времени на пустые разговоры, меня ждёт ученик. Куникида скрылся за дверью. А Ода еле держался на ногах. Он точно знал, что сегодня пурпурное крыло опустеет. И боялся, что следующим его обитателем станет маленький мальчик Дазай Осаму. Куникида Доппо был настоящим педантом. Он вовремя уходил и вовремя возвращался, был аккуратным и требовал этого от других. Он был единственным в своём роде. Самый молодой профессор, защитивший диссертацию по педагогике во всей Японии. Его работа не казалась ему сложной. Он любил детей и любил их учить. Он умел грамотно найти подход к определённому ребёнку, и это никогда не было для него проблемой. Но как жаль, что к маленьким детям обязательно прилагаются их родители. Не то чтобы они были плохими, но некоторые из них поражали Куникиду до глубины души. Стало ещё страшней, только когда Куникида стал частным преподавателем для детей так называемой аристократии. Столько грязи, сколько видел он в этих семьях, невозможно было увидеть даже на страницах жёлтой прессы. А пострадавшими всегда были дети. Эти знания разъедали душу Куникиды, и он делал всё, чтобы ребёнок не чувствовал себя несчастным, но, оставаясь верным своей профессии учителя, старался по мере своих сил дать то, что родители не захотели давать. И при этом соблюдать дистанцию. Дазай был типичным несчастным ребёнком. Маленький мальчик, который хотел получить любовь, а получил только кучу требований. Куникида понимал опущенный взгляд и тревогу Сакуноске, но не мог позволить себе выразить то же самое. Сейчас он войдёт в зал, где его ожидает маленькая душа, жаждущая его знаний. И он постарается отдать всего себя. Стук каблуков об паркет — это первое, что услышал Дазай. Комнату заполнил яркий аромат кедра, переплетённый с тяжёлым запахом воска. Осаму не верил, что существует подобный парфюм, ведь этот человек пах строгостью и идеальностью. Он заставлял смотреть на него с благоговением. При этом не делая ничего. Он показался Осаму достаточно молодым, чтобы всё ещё любить детей, но слишком молодым, чтобы быть тем самым преподавателем. Дазай встал. — Ты и есть Осаму Дазай? Мальчик кивнул. — Здравствуй. Меня зовут Куникида-сенсей, я буду твоим преподавателем. Осаму вежливо поклонился и, улыбнувшись, сел обратно за стол. Его занятие началось. Куникида-сенсей говорил довольно медленно, его голос тихой трелью отражался от стен и проникал глубоко в Дазая. — Думаю, мы можем начать с элементарного. Математика. — Я был плох в математике. — Запомни на всю жизнь, Дазай-кун, если ученик в чём-то плох, то в этом, вероятнее всего, виноват учитель. Расскажи мне, что ты умеешь. — Я умею работать с дробями и процентами, но не так хорошо, как мог бы. Текстовые задачи решаю почти безошибочно. — Отлично, тогда я предлагаю тебе написать тест, с помощью которого я смогу определить твой уровень и разработаю для тебя подходящую программу. Тоже самое будет и по другим предметам. Конечно же, сегодня я дам тебе лишь тест по математике. Ближайшие дни мы посвятим твоему тестированию, но переживать не стоит. Эти результаты всего лишь помогут мне понять, от чего отталкиваться. Как тебе такой план? — Мне нравится, — сказал Дазай, вновь улыбнувшись. Куникида положил перед ним тест. Этот ребёнок показался ему слишком скованным, а улыбка слишком натянутой. Он не походил на обычного приютского ребёнка. В нём было что-то, что стало причиной такого притворства. Он не будет лезть в его душу. Даже если он захочет ему чем-то помочь, он будет не в силах. Но сделает всё, зависящие от него. За несколько дней до этого У Фукудзавы Юкичи никогда не было желания потакать прихотям своего племянника, но почему-то всю жизнь он только этим занимался. По крайней мере, ему так казалось. Именно он стал толчком к развитию такого талантливого, но такого молодого и неопытного Куникиды Доппо. Просто однажды его племянник потерялся в городе и, единственным, кто согласился его проводить, стал Куникида. Фукудзава помог ему стать тем, кем тот является сейчас. Можно сказать, что он у него в долгу. Но Фукудзава никогда ничего не требовал взамен. Ни помощи, ни благодарности. Однако стоило лишь заикнуться о чём-то, как Куникида был готов исполнить это без всяких нареканий. Но в этот раз всё было сложнее. Его племянник — Рампо, просил не новый детектив или порцию дорогих эклеров, он хотел обменять одного человека на другого. Акико Йосано. Фукудзава хорошо помнил эту девочку, которая постоянно играла с Рампо. Они не нуждались в остальных детях. И в Рампо до сих пор сохранилась эта детская невинная привязанность. Как только у него появился шанс спасти её из лап злого дракона, он ухватился за эту возможность. Фукудзава не знает в какой момент всё пошло по наклонной, но сейчас он точно уверен, что всё делает правильно. Её нельзя было вылечить. Она точно уже не сможет быть обычной и счастливой. Но пока в глазах Рампо искрится призрачная надежда, Фукудзава будет пытаться помочь ей. И неожиданный звонок старого друга привёл его в замешательство. Они не говорили несколько лет, и, если признаться честно, Юкичи даже скучал. Отвечая на звонок, Фукудзава встал у окна. — Мне нужен Куникида Доппо. Ушат холодной воды. И тот грел сильнее, чем тон его голоса. — Зачем? — Он будет учить моего сына. — Твой сын и так учится у него. — Не он. Другой. — У тебя появился ещё один ребёнок? — Я усыновил его. С этого стоило начинать. Акико он тоже удочерил. — Огай, ты в своём уме?! Тебе одного ребёнка было мало? — Не смей повышать на меня голос, Юкичи. — Ты звонишь мне спустя столько лет лишь для этого? Фукудзава Юкичи всегда выглядел невозмутимо. Все эти годы он по крупицам собирал всё, что осталось от раскрошенного Огаем сердца. Эта дружеская привязанность всегда была сильнее его. Мори знал это. И мастерски этим пользовался. — А у меня должны быть какие-то другие причины? Больно. Километровый слой стекла треснул. — Ясно. Юкичи чувствовал себя дураком. Он столько лет упорно пытался вытащить Мори из пучины, в которою его друга тянуло с огромной скоростью. — Ну так что? Ты дашь мне его контакты? Или ему мои? — Я подумаю, —говорит Юкичи, бросая трубку. Скрип половиц. — Я знаю, что ты здесь Рампо, заходи. Знаешь же, что подслушивать нехорошо. Он повернулся и поднял на племянник нежный, но до боли уставший взгляд. — Это он звонил. Даже не вопрос. В этом доме Огая давно не называют по имени. — Он. — Что он хотел? — Нанять Куникиду. — Ты отказал ему? — Нет. Пока нет. — Мы можем поставить ему условие. — Возможно. Я не знаю. Фукудзава чувствует, что его племянник отчаянно хочет сказать что-то ещё, но, видя его в таком состоянии, разворачивается и уходит. А возвращается с огромной чашкой молочного улуна. — Мы можем поговорить об этом завтра. — Конечно, дядя. Это всё было немного слишком. Акико Йосано собирала вещи. Её заточение окончено. Одасаку ждал Дазая, кусая щёки. Правая нога оттанцовывала чечётку. И с души упал огромный кусок тяжёлого камня, когда Дазай вышел из зала. Он не улыбался как это делал обычно. Он вообще не улыбался. Но глаза его горели ярко. Это действительно вселяло надежду. — Дазай-сан, как ваше занятие? — Великолепно! Он был необычайно эмоционален. Всё же Куникида удивительный человек. — Вам понравился ваш преподаватель? — спросил Ода, почесав нос. — Он потрясающий. Ни капли лести, наигранности. Это чистейшая правда. Но Сакуноске не мог настроиться на волну этой мимолётной радости. Господин Дазай приглашён на бал Сатаны. И ему явно стоит быть осторожнее. Лёгкий обед и смена наряда. Часы лёгкой трелью оповещают: время не тянется, приближается назначенный час. Осаму спокойно сидел на софе, стоящей напротив кровати, но, видя нервозность Оды, начинал ёрзать. Ода Сакуноске грыз ногти и шатался из стороны в сторону. — Одасаку, сядь, пожалуйста, это немного действует на нервы. — Вы чрезмерно спокойны. — Это ты слишком напряжён. — А разве ненормально переживать в такой ситуации? — Мне кажется, ты преувеличиваешь, не съест же он меня. Ода остановился и поднял на Дазая не верящий взгляд. Стук в дверь. — Зайдите, — спокойным голосом говорит Осаму. — Через полчаса Мори-сама ожидает вас в своей мастерской, будьте готовы, мне принято вас сопровождать. Дазай не знает, что ожидать, но приятный холод нетерпения обжигает спину. Наверное, это и называют предвкушением. Время идёт, Ода взял себя в руки. Дазаю приносят странную рубаху и штаны с сапогами. Ода помогает ему одеться и гладит по голове. Стук. Пора. — Молодой господин, пройдёмте. Дазай шёл на негнущихся ногах и еле дышал. Недолгий путь длиною в вечность. Тёмная массивная дверь отделяла запах мокрого бархата от запаха сырой штукатурки, масляных красок, каких-то цветов и самого Мори. Эта дверь открывалась с лёгким скрипом и явно пыталась закрыть хозяина комнаты от внешнего мира. — Дазай, это ты? — Мори не видел входящего Дазая, стоя лицом к окну, и пытался раздвинуть тяжёлые шторы. — Это я, папа. Внутренности холодели, как и всегда при встречи с ним. По венам растекалась жидкая ртуть. — Ты вовремя, пунктуальность — это очень хорошая черта для настоящего мужчины. В дальнем углу зала, это огромное помещение совершенно точно нельзя было называть комнатой, стояли вазы с какими-то белыми цветами. — Осаму, взгляни туда, — Мори очень чётко почувствовал заинтересованность подопечного, — Ты знаешь, что это за цветы? Осаму покачал головой. — Это белый мак. Россыпь белых маков и ты в них — это великолепное сочетание, тебе так не кажется? А знаешь ли ты, что они означают? Конечно же, Дазай понятия не имел. И Огай знал это. — Они означают грусть, уныние. Прямо как ты. Ты также всем своим видом создаёшь атмосферу грусти, какой-то благоговейной печали, особенно если расслабляешь лицо. И это ни в коем случае неплохо. Даже наоборот. Людей трогает эта печаль на твоём лице, они проникаются ей, они ласкают тебя глазами, чувствуют тебя. Всё было бы иначе, если бы ты выражал радость. Обычную, никому неинтересную радость. Другим не нравится смотреть на людское счастье, оно их не трогает, совершенно никак не отзывается в их душе. Но ты не такой. Ты подходящий мальчик с подходящим лицом. Ты будешь смотреть на них с холста своими чистыми печальными глазами, и они будут плакать. Этот монолог казался Дазаю очень странным. Он противоречил многим вещам, которые обычно говорят взрослые детям. Огай хотел, чтобы Дазай плакал? В этом было его очарование? — Вы забрали меня из-за моего грустного лица? — Не только. — Было ещё что-то? — Ты очень напоминаешь маленького меня. Щенок, запуганный и трясущийся, но так отчаянно желающий ласки. Тебе следует усвоить урок, который преподала мне жизнь. Никто не хочет любить в нас простого человека. Если ты хочешь этой любви, перестань быть простым человеком, будь либо ангелом, либо дьяволом. Место последнего пока, увы, занято. — Я понял, папа. И он правда понял о чём говорит Мори Огай. Остальное время прошло как в тумане. Мори посадил его в сотни, а то и тысячи цветов и сказал, чтобы Осаму закапал глаза для яркости. Оказалось, что два часа в одной позе — это невыносимая пытка, но Дазай справился. Пара шагов до кровати и бормочущий что-то Ода, который пытается снять тяжёлые сапоги с неспособного двигаться тела. А может это и хорошо. Такая усталость не давала ему возможность думать о разговоре с отцом. Он подумает об этом, он послушает мнение Оды, но это потом. Сегодня впервые Дазай почувствовал связь с чужим человеком, которого стал называть отцом. Это связь станет для него важной, особенной.