Сотрясение

1. Кулак касается челюсти и опрокидывает так, что в ушах звенит. Он врезается во что-то (или кого-то) и, зажмурившись, падает к остальным стонущим телам, которых вокруг лежала куча. Больно не от самого удара. Над ним до сих пор стоит этот верзила и, может, даже уже целится в лицо ботинком, — Чангюн вздрагивает, жмурясь и закрывая голову руками. Ему так не хватает Чжухона — тот невпопад пнул ногой этого высоченного, благодаря чему они оба теперь валяются. Когда боль притупляется, Чангюн открывает глаза и видит их двоих, измазанных в грязи. У Чжухона никаких преимуществ — второй парень и выше, и крупнее. Чангюн прилагает усилие, чтобы встать на четвереньки, а затем поднимается на ноги, потому что Чжухону нужна помощь. Но дрожащие ноги его не держат, и Чангюн снова со стоном падает. А потом он слышит этот звук — лязг алюминия по асфальту. Он оборачивается и видит Кихёна, который идёт к ним, и в его глазах столько непоколебимой решимости, сколько Чангюн в жизни ни у кого не видел. Позади себя Кихён тащит биту, и Чангюн инстинктивно отползает, опасаясь жуткого парня, который уже сжимает руки на шее Чжухона. Тот тщетно царапает ему лицо, и оба не видят Кихёна, который останавливается сзади и замахивается, воспользовавшись моментом. Элегантным жестом он рисует битой полукруг, и когда её конец врезается в спину верзилы, все замирают. Тело слабеет и падает на грудь Чжухону — тот, ворча, отпихивает его. У него в глазах слёзы, и он разминает шею, глядя с земли на Кихёна. А тот протягивает ему руку, закинув биту на плечо. Чангюн глядит то на них, то на парня, что потерял сознание и, дай бог, дышит сейчас, лёжа лицом вниз. Чжухон молча поднимается, взявшись за руку Кихёна, отряхивает вымазанную толстовку и поворачивается к нему: — Ну, и что это за хуйня была?! 2. Все трое отличились. У Чжухона на шее красуются пятна и кровоточит разбитая губа. Он пытается совать в рот лапшу, минуя раны, и в итоге больше плюётся, чем ест. Чангюн сидит перед ним, приложив к опухшей челюсти холодную банку пива. Его бровь раскрашена во все цвета радуги, как, собственно, и жопа, отчего он постоянно ойкает, пытаясь поудобнее устроиться на фиолетовом пластмассовом стуле. Только Кихён остался без ранений — у него только синяк на скуле, но от него лицо выглядит не ущербнее, а даже круче. Последний угол стола оккупирован Минхёком, который весь вечер над ними стебётся, в конце концов заставляя Кихёна затолкать ему в рот чипсов. Но и после этого Минхёк не заткнулся. — Кихён принёс алюминиевую биту? — Ну мы были в меньшинстве, — хмурится Кихён. — Зачем вы тогда вообще ввязались в эту драку? — Возмездие. Заткнись и хавай. Наконец-то Минхёк слушается и зарывается в пачке картофельных чипсов, продолжая удивлённо таращиться на остальных. Они сидят у круглосуточного, разложив на столе закуски и лапшу быстрого приготовления. Они в популярном квартале, за углом через дорогу — бар, откуда доносится музыка. Чангюн смотрит на Чжухона, подмигивающего ему из-за своего стакана с раменом. Вообще-то, он не умеет подмигивать, поэтому это смешно выглядит. Чангюн краснеет, сразу обращая интерес к чипсам всевозможных вкусов. Он вспоминает, как перед той дракой жался к стене, в волосах путалась рука, и сверху на него давило тёплое тело, требовательные губы присасывались к шее, целовали челюсть, и он раскрывал рот, целуя в ответ, настойчиво, мокро, задыхаясь от желания… — Эй, Чангюн-а, ешь лапшу, пока не остыло. Назад его возвращает вкрадчивый голос Кихёна, который пододвигает стакан с рамёном и кладёт рядом палочки. Чангюну интересно, как этот парень может сначала крошить человеческие головы ебучей бейсбольной битой, а потом превращаться в заботливую мамочку и заботиться обо всех. Чангюн пожимает плечами и ставит банку пива на стол, вдруг вспомнив про свой жуткий голод. Глядя, как он начинает глотать остывшую лапшу, Кихён не может сдержать улыбку — он так мягок, что сопоставить его со второй личностью просто нереально. 3. А потом они идут в клуб. Ночь только начинается, и, несмотря на свезённые локти и синяки, энергия так и прёт наружу. Они обязаны отпраздновать победу. С того дня, когда Хёнвону понаставили синяков и разбили лицо, они не могли думать ни о чём другом, кроме мести. Кихён хотел, чтобы все признали район за ними. Из музыки — тяжёлый бит почти без мелодии, и даже при том, что Чангюн пьян, у него внутри всё начинает пульсировать, и басы бьют по голове. Он выходит на танцпол, фокусируется на ритме, закрыв глаза, и перестаёт чувствовать тело. По лицу прыгают блики, и с виду кажется, будто он в трансе — едва движется в толпе тел, давящих со всех сторон. Затем ему на талию ложится рука и ведёт его куда-то через людей. Чангюн надеется, что на улицу. Он открывает глаза, и вокруг ничего не видно, всё перемешалось. Музыка, свет, тепло, тела и алкоголь — всё сваливается на него в одно мгновение, и он едва не задыхается. Но перед ним кто-то знакомый, и ему почему-то хочется довериться; Чангюн бурит ядовитым взглядом этого человека, пока не вдыхает уличный воздух. Он снова дышит. Они продолжают идти, и Чангюн не вырывается, а послушно следует, откинув голову и глядя в небо. Звёзд не видно из-за городского света, но это неважно — ему кажется, что они ему сверкают сверху. Они резко сворачивают в переулок, и в него вдруг впиваются глаза Чжухона. Он держит Чангюна за плечи, что-то спрашивает, пытается узнать, всё ли с ним хорошо. Чангюн кивает, потому что да, теперь ему хорошо. Чжухон открывает рот, чтобы снова что-то спросить, но у Чангюна в груди внезапно загораются чувства, и он, схватив старшего за шею, прижимается губами к его губам. Нелепо. На губах Чжухона вкус пива и чего-то металлического — крови, наверное. Пальцы зарываются в волосы, тянут, прямо как он любит, и Чангюн теряет голову. Чжухон кусает его губу, и он открывает рот со стоном, наклоняя голову и сплетая их языки. Чжухон идёт на него, и Чангюн отступает, пока не спина больно не ударяется о стену, сжимает грязную толстовку Чжухона, прижимая его ближе. Раздаётся стон, по телу блуждают быстрые руки, хватают за волосы и одежду. Чангюн сгорает и жмётся ближе, словно желая слиться с Чжухоном. Ему мало. 4. Три дня спустя Чангюн снова падает на землю. В этот раз его противника опрокинуть некому — Чангюн старается сфокусировать взгляд, но в висок прилетает пятка. Судя по всему, он отключается на какое-то время, потому что проснувшись видит Чжухона, который уже колотит преследователя по рёбрам. Чангюн ни на что не реагирует и пытается понять, что происходит, но перед глазами — мутные пятна. Сбоку снова Кихён со своей ёбаной битой, а с ним — два парня, которые наверняка думают, как бы загнать его в угол и познакомиться поближе. Кихён кричит что-то невнятное и выглядит по-настоящему напуганным, глаза горят, по лицу из рассечённой брови течёт кровь. Чангюн знает, что примерно через два часа — если они выживут — Кихён будет кормить их чокопайками у грузовика. Немного правее Чангюн замечает Минхёка, сидящего на перегородке и сжимавшего перед собой рюкзак в качестве щита. Он диктует куда бить высокому мускулистому парню, который дерётся одними ногами, а когда кулаками машут слишком близко, Минхёк ныряет за рюкзак. У Чангюна звенит в ушах, и он не может вспомнить имя этого парня, но помнит, что у него красивая улыбка. Чангюн тоже улыбается теперь как идиот, хотя лицо болит. Всё болит. Кто-то берёт его под руки и тащит назад. Чангюн откидывает голову, чтобы увидеть кто это, и вспоминает Сон Хёну, одного из товарищей Кихёна. Чангюн улыбается ему, когда тот кладёт его на пыльную тропинку, и Хёну улыбается в ответ, положив к стене рядом с Минхёком и приказав оставаться там. Ему не стоит волноваться: если Чангюн попытается пошевелиться, у него взорвётся голова. Через некоторое время он чувствует, как кто-то садится рядом — это Минхёк. Он спрашивает, всё ли хорошо, и Чангюн пытается что-то произнести, но не выходит — во рту кровь, и голова до сих пор гудит. Зрение не фокусируется. Минхёк выглядит взволнованным, поэтому Чангюн пытается улыбнуться, потому что это правда пройдёт, только Минхёк почему-то не верит. Он садится напротив и прижимает Чангюна к груди, чтобы было удобнее. Тот закрывает глаза, слушая бормотание его о том, чтобы не терял сознание, и иногда кивает, показывая, что всё ещё здесь. Но он уже отключается — совсем скоро вокруг становится темно. 5. Проснувшись и увидев белый потолок, Чангюн с облегчением вздыхает. Он поворачивает голову и видит Чжухона, сидящего на пластиковом стуле напротив кровати, на которой Чангюн лежит, оказывается. Он вопросительно смотрит на Чжухона, и тот ему улыбается, показывая ямочки. — Ты заставил нас всех поволноваться, но это просто небольшое сотрясение. Нам сказали, что с тобой всё будет хорошо. Зато твоя мама нас чуть не убила! Больше не ударяйся головой. Чангюн улыбается. Теперь почти не больно. Он чувствует сонливость, но всё не так уж плохо. — Мы победили? — Конечно, победили. Больше доставать не будут. Чангюн кивает и закрывает глаза — под веками пульсирует головная боль. Он чувствует касания Чжухона. — Прости, что не успел к тебе. — Всё нормально. — Я… я правда волновался. В голосе нет привычной беззаботности; Чангюн с трудом открывает глаза и снова поворачивает голову к Чжухону. — Я знаю, что мы это не обсуждали… то, что происходит между нами. Но, — Чжухон чешет затылок, вздыхает и крепче сжимает руки Чангюна. — У нас неплохо выходит. — Ага, я уже убедился. Ты пытаешься признаться мне в любви до гроба, пока я лежу на больничной койке? — Ну… типа того? — Охуительно. Чангюн снова закрывает глаза, упуская ошеломлённое выражение лица Чжухона. Потом он свалит всё на сотрясение. 6. В этот раз они сгрудились над столом круглосуточного магазина. Хёну и Хосок медленно вливаются в их небольшую компашку, и Чангюн замечает взгляды Хосока в сторону Кихёна, которому на него плевать. Чангюн хочет поймать на себе такие же взгляды Чжухона, но тут из магазина выходит Хёнвон с рамёном. Они радуются, берут по стакану и начинают драться за кипяток. Хёнвона остался невредим, и все используют это как предлог, чтобы отправить его за чем-нибудь. У Чангюна от виска до левой скулы простирается ужасный синяк, но он хотя бы уже не болит. Последние два дня все только и делают, что ухаживают за ним, — он никогда не получал столько заботы. Эта странная дружба закалена в бесконечных потасовках и согрета кучей стаканов дымящегося рамёна. Кихён сидит слева, суетливо перемешивает ломтики кимбапа и говорит Чангюну, чтоб ел больше. Он даже не смотрит на Хосока, но тому это не мешает говорить без умолку. Слева сидит Чжухон, и Чангюн слишком близко от него, чтобы есть спокойно, но пытается справиться с этим. Их локти касаются, пальцы трутся друг о друга, и Чжухон съедает половину кимбапа Кихёна, перегибаясь через младшего. Вокруг шутят и смеются, день светится, и кажется, ничто не способно их сломить. 7. Ничего не способно их сломить — в этом Чангюн убеждается, когда через некоторое время оказывается в объятиях. Они на кровати у Чжухона в его зассаном гошивоне с выгоревшими отклеивающимися обоями и подозрительными пятнами на потолке. Ему похуй, уже абсолютно похуй на фильм, который они вроде как смотрят на ноутбуке Чжухона. Чангюн поворачивается к нему, начинает говорить что-то, но тот обрывает: — Это лучший момент, гляди… Встретив его взгляд, Чжухон замолкает — у Чангюна, видимо, всё на лице написано. В следующую секунду они забывают про фильм, пусть там и лучшим момент. Чангюн усмехается, чувствуя чужие тёплые губы на своих и руку, поднимающуюся к ключицам. На коже ещё заметны пятна синяков, и вскоре Чжухон принимается их залечивать. Чангюн поднимает глаза на кусок голубого неба из маленького окна и сжимает пряди на затылке Чжухона. Он прижимает старшего ближе, позволяя тёплой волне накрыть его. — Мне кажется, я вот сейчас — счастлив. — Да? — Чжухон отнимает голову от чужой шеи. — Да. Его ямочки — словно маленькие каньоны, глаза прищурены, он целует. Чангюн закрывает глаза и позволяет себе утонуть в тепле.