Путешествие для двоих

— Откуда у тебя этот шрам, Люк? — Кейа спрашивает тихо на самое ухо, почти шепчет. Голос с нотками грусти и тоски, скрыть которые невозможно. В его руках застыла баночка с восстанавливающей мазью, которой он каждый день обрабатывает ожоги Рагнвиндра. На спине нет ни одной огненной отметины, однако Альберих сидит сзади и массирующими движениями лечит плечи, случайно задевая тыл шеи. Этот шрам — давно беспокоящий момент на теле дорогого человека, выделяется фиолетовым следом и образует небольшую впадину. — Какой? — Вот, — Кейа, нахмурившись, очерчивает для него шрам на спине. Очень-очень близкий к шее рубец, идёт прямо вверх, под холку. Настолько детальная осталась отметина от острия, что можно даже попытаться определить его вид. Смотрится так, будто трапециевидные мышцы послужили щитом и уберегли от смертельного удара по голове. А ещё, самое коробящее, пугающее, очень напоминает след от кривого удара гильотины. Рагнвиндр завёл руку за спину и нащупал чужие пальцы, Кейа привычно взял чужую кисть и скоординировал движения по шраму, — как он делал всегда при надобности обратить внимание на что-то конкретное. Логично, соприкосновения их рук заметно участились, точнее раньше контакта не было совсем, а сейчас его даже чересчур много. Но каждое Альберих ценил и лелеял, дорожил, боясь потерять, упустить. И наслаждался как последним. — Хм, это... — мужчина ощупал рубец и свёл брови, вспоминая. — Фатуи. Не думал, что он ещё здесь, — произнёс отстранённо. Вместе с возвращением Рагнвиндра в Мондштадт очень быстро распространились рассказы, что тот пару раз находился на грани смерти. Но это были всего лишь слухи. Слухи, которые капитан упорно избегал, нисколько не желая верить а них верить и принимать. Глупость, Дилюк всегда может постоять за себя. И не может же для них всё закончится так... Как для родного и близкого человека Кейа всегда желал быть рядом. Вместе разделять радость и горе, переживать и успокаивать друг друга и защищать как раз в такие моменты... Но похоже сейчас он всё же столкнулся с одним из призраков прошлого. От одного «Фатуи» в груди задрожало. — Тебе его зашивали..? — спросил растерянно и отодвинул чужую руку, освобождая себе видимость. — Да, конечно. — Я вижу, глубокий... — напрягся. — Фатуи... — Кейа пару раз погладил шрам и вздохнул. — Не болит? — Нет, — винокур отвечал спокойно и ровно, он давно привык ко всем своим шрамам, и даже новые не сломили его. — Нет, сколько ему уже лет... Пять? И честно, он не понимал, какую боль в этот момент испытывает Кейа и по какой причине. — Мой болел постояно, пока я не пошёл за помощью к Альбедо, а твой прошёл сам? — Кейа пытался пошутить. Он чуть ли не положил голову на затылок мужчины, но остановился, не сумев преодолеть последнюю чуточку расстояния. Алые волоски пощекотили скулу — Дилюк интуитивно поддался к нему. Вопреки слепым надеждам капитана, он научился чувствовать и слышать всё вокруг себя, особенно внезапно близкое чужое дыхание. — Кейа... — он чуть замялся и всполошился от упоминания той раны Альбериха. — Нет, ничего, — поспешил мужчина. Он не сразу понял, что такого сказал, но совершенно не имел в виду чего-то, из-за чего между ними могло возникнуть очередное недопонимание. — Не беспокойся о моих старых шрамах. Так говоришь, будто сам никогда не получал, — наклонился к Кейе ближе и всë-таки подставил для его головы свой затылок. В ответ получил почти неуловимый недовольный стон. Совсем нежданно ему передалась та пятилетняя боль Дилюка, когда шрам был только получен, ещё болел и ещё выглядел так, напоминал, что тому только посчастливилось выжить. — В конце-то концов сейчас же я здесь. Больно. От этих слов ещё хуже. Да, он здесь, он жив и он вместе с ним, но ведь... Ведь столько случаев, когда жизнь висела на волоске... Вызывает стальное желание забиться в самый тёмный угол комнаты, взять в руки нож и никогда оттуда не вылезать, лишь бы никто больше не тронул. Первое, порывистое желание, опасность, страх, провоцирующее паранойю, но это не жизнь, даже ни на грамм. И приходится рисковать, вылезать. Альберих рассуждал так об этой воли, любви к жизни, коими Дилюк был на самом деле преисполнен. Близких же людей заставляет ценить каждый момент вместе, любить и хранить в сердце и в памяти. Защищать, защищать, защищать, пускай он против, но прижать к себе и не отпускать. Кейа осторожно обнимает Дилюка. Всё ещё коробит, трясёт, он крепко сжимает холодные пальцы на плечах и зарывается носом в алые волосы. Сильно хмурится, чтобы все эмоции и глубокие чувства вдруг не вырвались наружу с горячими слезами. Да, он нуждается в этом, поплакать где-нибудь и просто отпустить все тревоги, но точно не здесь, точно не сейчас — думает, а слеза всë-таки стекает и падает на макушку. Такое... шокирует и Дилюка тоже. Этот недоверчивый, холодный и отстранённый человек вот так берёт и плачет кому-то в плечо.. будучи трезвым! Он не понимает истинной причины слез, но несмотря на всё знает Кейю. И за те дни, что они вместе, узнал его тревоги, заботы и тоску. Да банально чувствуется, что это из-за него. Сердце вздрагивает в такт чужому. — Всё хорошо, — говорит неуверенно, не всё хорошо, но пока он здесь, пока они вдвоём... Дилюк накрывает руки Альбериха своими и гладит. Близкий, откровенный жест, между ними означающее самое важное — любовь.