Вероятность соприкосновения

Её тошнит. У неё всё болит. Но если она обломала все его когти, то почему? Глаза слипаются. Пенни не соображает достаточно хорошо, для того, чтобы понимать, что спать нельзя. Надо вставать, мчаться в больницу, или может быть, одеться. Свернуть человеку сзади шею, по-быстрому, и закончить это раз и навсегда. Прямо сейчас. Шея горит. Будут не синяки, будут гематомы. Много. Много-много-много-много… Может быть они останутся и на спине. Она касается пальцами щеки, убирая прилипший волос, и слабо поджимает губы, закрывает глаза. Кожа мокрая. Ресницы влажные. Она рывком пытается подняться, но в итоге не может согнуть даже колени; здесь душно, и от него тоже несёт солью, потом и ещё какой-то дрянью. У Пенни кружится голова, но она не может ни вперёд, ни назад. Сказать ничего не может. А время идёт, Талон даже не держит её, так почему не действовать? Нет ни сил ни желания. Первые капли маленькие, но их много-много. Потом сразу в три ручья оно стекает по подбородку, смывает с челюсти кровь и не успевшую застыть грязь. Так тихо-тихо, не слышно, незаметно, пока остатки рукавов не намокают, и пока чужие руки не тянут на себя. Она видит глубокие царапины, укусы от собственных зубов; хочется опустошить желудок. Мясо никогда не было так отвратительно. Лбом он утыкается в затылок, и каким-то образом на ухо капает слюна. Жидкая, почти вода. Ха-ха. Ничего из этого. Пенни не знает, что он там видит, но она знает что разбила ту склянку… Может быть зря. Талон одной рукой шарится где-то в стороне, и достает её кофту, почему-то целую. —…Подними руки, — почти тишина. Она не слушает, но и не сопротивляется, когда он делает это сам. Ткань странно чистая, неприятная на грязном теле. Он одевает её медленно, почти заторможенно. Руки у Талона мокрые, и ей нужен только один вдох, чтобы без желания слабо ухмыльнулся. Пенни ничего не может, да и не хочет. Она тянется к паху, нажимает на лобковую кость и равно выдыхает: нет боли, а значит травмы. Пока что. Оказать ответную услугу руки тянутся сами. Почему и зачем не думает. Пенни видит кровь. Много. Она засохшая, у него на штанах, бедрах, торсе, и большая часть рваных царапин не застывает, не покрывается коркой, и тёплая, даже горячая жидкость струится по коже. Она сравнительно быстро натягивает низ, потом одежду, и хочет окончательно встать. Но не получается. Грудь давит. Голову тоже. И Пенни сильнее прежнего начинает рыдать. И он, наверное, тоже; мокрые губы на шее ощущаются странно. Это даже не поцелуй. Что-то хуже. Талон прижимает к себе, пытается что-то говорить, но выходит только хрип. Такой больной, неестественный. Она не знает, сколько это будет продолжаться. Пенни вырубается.