Принцип неопределенности

Тяжелый летний воздух насквозь пропитан душным послевкусием жаркого дня, и даже безлунная ночь, бархатным покрывалом накрывшая Либерио, не приносит облегчения. В комнате тихо настолько, что можно услышать размеренное дыхание Пик на соседней койке. Её будто бы совсем не мучает адово пекло, поднявшееся от земли, ей будто легко дышать этим спёртым воздухом, застывшим в комнате, её будто не мучают кошмары о мертвых друзьях. Будто она не видит каждую чертову ночь исчезающего в пасти титана Марселя, не ощущает хруст чужих костей под ногами, не слышит раздирающих душу на части криков Марко. Чёрт, они ведь, и правда, даже не успели поговорить. Девушка судорожно подрывается с места, откидывая промокшее от холодного пота одеяло, в два прыжка преодолевает расстояние до окна и чуть ли не наполовину высовывается из него. Полной грудью вдыхает воздух, пытаясь ухватить хоть каплю свежести, но на конце вдоха срывается на судорожный всхлип и тут же закусывает ребро ладони зубами. Горло сдавливают железные пальцы страха, сердце в груди бьёт набатом, грозясь пробить рёбра, рука во рту заходится в судорожной дрожи. Колючий страх запускает шипы под кожу, и ей кажется, что никогда в жизни не было так страшно. Но она ошибается. Было. Неделю назад, например. Она дрожит, цепляется зубами в руку, проминая кожу и оставляя красные болезненные следы, пока ногтями другой руки царапает деревянную раму, загоняя занозы глубоко под коротко остриженные ногти. Пытается найти на улице что-то, за что можно зацепить внимание, отвлечься, и ничего не находит. Яростно вращает зрачками, мысленно проговаривая всё, что видит. Тротуар, фонарный столб, облезлый кошачий хвост торчит из-под уличной лавки. Будто сквозь вату слышится звук бьющегося стекла с соседней улицы. Мальчишки запустили камнем в чье-то окно, или неуклюжая хозяйка что-то разбила? Хотя, откуда взяться мальчишкам в такой поздний час на улице? Точно, это бутылка выпала из рук пьяницы на кирпичную кладку. Наверняка, да, да. Мысли мечутся, как сумасшедшие, но постепенно страх отпускает. Не оставляет насовсем, а всего лишь, помучав, прячет иголки, чтобы в следующий раз выпустить их так же неожиданно. Она дышит ровнее, выпускает руку из зубов и утирает слёзы, едва выступившие в уголках глаз. Звуки постепенно возвращаются, сердцебиение становится чуть ровнее, и у неё получается уже спокойнее осмотреть освещенную улицу. Она вглядывается, пытаясь отыскать кошачий хвост, но он уже исчез. Она знает эту кошку — неоднократно подкармливала её, несмотря на яростные протесты живущих в казарме. Порко поклялся, что если однажды увидит прибавление в блохастом семействе, лично свернет им шеи. Пик никак не реагировала, а Райнер как-то пошутил, что… Райнер. Она прислушивается к звукам уже в здании. Такая же гробовая тишина, как и на улице. Дыхание Пик такое же тихое и равномерное, все уже давно спят, и жара уже не кажется такой удушающей. Обычный летний вечер. Разворачивается, и, пружиня шаги, чтобы быть как можно тише, идет к двери. Уже положив ладонь на ручку, слышит тихое: — Не ходи. Поворачивает голову и встречается взглядом с Пик. Лицо ничего не выражает, но сквозь падающий с улицы грязно-желтый свет она видит в глазах сослуживицы сочувствие и предостережение. — Вы не спасаете друг друга, Лив. Вы делаете только хуже. Ты должна понимать это. Дверь жалостливо скрипит несмазанными петлями, а потом сердито хлопает об косяк. Пик остается в комнате одна. Вздыхает и отворачивается к стене. Лив беспокойно жует губы, шлёпая босыми ногами по холодному каменному полу. Буквально пару минут назад она задыхалась от жары, а сейчас её ступни почти превратились в лёд, но ей нет дела до этих мелочей. Она обдумывает слова Пик. Может, в них есть доля правды? Пик никогда не пыталась насолить Ливии, наоборот, всякий раз хмурила брови в безмолвном сочувствии, иногда сжимала теплой рукой плечо сквозь плотную военную форму. Но сейчас она как будто… Пыталась предостеречь? Нет, это все глупости, которые придумала себе Пик. Она не права и просто ошибается, пытаясь укусить своей никому не нужной жалостью. Лив сердито встряхивает головой, прогоняя занудные мысли и оставшуюся тревогу, ноги тормозят вплотную перед дверью, и она чуть не тыкается носом в шершавое дерево. Обхватывает себя руками и почему-то медлит. Прислушивается к звукам в комнате, но в ответ ожидаемо слышит тишину. Тянет руку и почти невесомо касается двери в едва слышном стуке. Она здесь не в первый раз, и наверняка не в последний, но почему-то каждый раз мнётся и нервничает. Тяжело делиться своими эмоциями. Тяжело доверять самое сокровенное. Тяжело показывать себя в таком состоянии хоть кому-то. Но кому еще, если не ему? Кто еще сможет понять её боль, кто ещё сможет сказать, что так было нужно? Дверь тихо открывается, и Лив шмыгает в комнату. Райнер выше неё почти на голову, и она по привычке смотрит на него сверху вниз. Они молчат, и Райнер, закрыв дверь, идёт к креслу. Из угла доносится тихое похрапывание Порко. Лив пару секунд топчется на месте, трет друг о друга окоченевшие ноги, и ловит на себе выжидающий взгляд Райнера. Получив негласное приглашение, она нервно дёргает уголком рта и торопливо ныряет в теплые объятия друга. — Снова без обуви, — подмечает Райнер, и Лив в ответ шмыгает носом, просовывая ступни в теплое пространство между бедром Райнера и мягкой обивкой кресла. Дыхание Райнера глубокое и размеренное, и Лив неосознанно подстраивается под него, вслушивается в ритм биения его сердца, впускает в легкие его запах — едва уловимый аромат дерева и теплого тела. Из открытого настежь окна в комнату осторожно крадётся жидкий уличный свет, делая все предметы в комнате задумчивыми и безмолвными. — Мне снился Марко, — шепчет Лив куда-то в воротник рубашки Райнера и чувствует, как он напрягается, — у него всегда были такие забавные веснушки, и он так любил солнце… Он был очень талантливым, добровольно уступил мне те мишени на экзамене. Если бы не он, я бы никогда не получила это 10 место, Криста наступала мне на пятки. Он не заслужил этого… За что мы так с ним, Райнер? — Одинокая слеза капает с ресниц и щекотно ползет по щеке. Лив размазывает её плечом и сжимает в руках плотную ткань рубашки друга. — Мы не могли поступить по-другому, он слышал слишком много, — отвечает Райнер, и голос у него звучит глухо и бессильно. Слезы у Лив текут уже безостановочно — И то, что мы сделали, было правильным? — То, что мы сделали, было во имя Марлии. — Скажи, Райнер, ты действительно считаешь их демонами? Всех их? Даже Марко? — Лив поднимает голову и пытается прочитать ответ на лице Райнера. Уголки его губ опущены, скулы напряжены, а в глазах плещется непомерная горечь и боль. Лив не выдерживает его взгляда и сползает обратно. На вопрос Райнер так и не отвечает, лишь дергает кадыком и прижимает Лив к груди. Они сидят так полчаса, может час, слушая немую тишину, и Лив кажется, что все в этом мире замерло, отступило, даря им последние часы долгой ночи, чтобы вдоволь наплакаться. Их страхи и боль смешиваются в тихом дыхании, они оба думают об одном и том же, проигрывая в голове воспоминания трёхлетней давности, чувствуют на языке горький вкус разочарования в себе и вспоминают бывших товарищей, которые, вообще-то, всегда были врагами. Лив не замечает, как тяжелеют веки, и влажная от слёз тишина в комнате сменяется на приятное забвение. Она открывает глаза уже в своей комнате, лениво обводит взглядом потолок, натыкается на Пик. Та в задумчивости стоит на четвереньках посреди комнаты. — Черт, Пик, опять ты за свое? — Лив не сдерживает смешка, спуская ноги с кровати, и переживания ночи напоминают о себе лишь неприятно опухшими глазами и тяжестью на сердце.

***

— Спасибо! — Лив берет из рук продавца бумажный пакет, и бутылки внутри сталкиваются, лаская слух своим звоном. Девушка выходит из магазина, заворачивает в укромный переулок и откупоривает бутылку с этикеткой «Красное Марлийское», после чего неспешно делает пару крупных глотков. Утирает рот рукавом камзола и, повеселевшая, вновь ныряет в шумную толпу. Лив ищет глазами друзей, и взгляд цепляется за Галлиарда, с аппетитом уплетающего сочный кусок пиццы в конце улицы. Кажется, рядом с ним маячит еще и темная макушка Пик. — Что, Фридман, уже отмечаешь выходные? — ехидно тянет Галлиард, и в свойственной ему наглой манере тянет руку в пакет, который Лив все ещё прижимает к себе, — так ведь они только через два дня начинаются. — Шел бы ты, Порко, — Лив шлепает его по руке, — ко всем чертям. Просто захотелось чего-то… Вкусного. — Ну конечно, у нас же все вкусное, кроме алкоголя, раскупили, — сочувственно кивает Галлиард и показательно обводит рукой продуктовый рынок с десятком палаток со съестным, — И пиццу разучились делать, и мороженое, и конфеты все закончились… Пик с легкой улыбкой наблюдает за их перепалкой, а Лив закатывает глаза, негласно принимая поражение, и прячется за углом особенно крупного прилавка, чтобы снова незаметно отхлебнуть из бутылки. Немного потолкавшись и пошипев друг на друга, они с Порко пригубляют остатки первой стеклянной тары. — А где Райнера носит? Снова таскается с малышней? — смеясь и продолжая пихать Порко в бок, интересуется Лив. — Нет, он просто не захотел толкаться здесь в такой жаре, — непринужденно отвечает Пик, из-под ресниц следя за реакцией подруги. Лив это бесит, и она так же непринужденно жмёт плечами, мол, ну и ладно. Весь оставшийся конец дня они бесцельно слоняются по гетто, безостановочно едят мороженое и пьют лимонад — как бы не просил Порко, открывать вторую бутылку красного Лив наотрез отказалась. Когда дымное и жгучее солнце последний раз подмигнуло, прежде чем закатиться за море, Порко загадочно улыбнулся, зачесал пятерней волосы и, пожелав девочкам спокойной ночи, вальяжной походкой скрылся в направлении города. — И как только на него ведутся все эти несчастные девушки? — по-доброму фыркает Лив, — ставлю целое состояние на то, что причина его успеха — повязка почетного марлийца. Не будь её — до конца жизни клялся бы в вечной любви своей правой. — Ты к нему несправедлива, — безмятежно улыбается Пик, жмуря глаза от мягких закатных лучей, — неужели он не в твоем вкусе? — Ох, ну конечно нет, Пик! В моём вкусе… Хм… — Огромные блондины с сексуальной бородкой? Лив давится воздухом и переводит раздраженный взгляд на Пик. Подруга смотрит на нее прищуренным глазом, повернув голову, и как-то хитро улыбается. — Это в прошлом, ясно тебе? — Странно, что вы до сих пор не женаты. В детстве это как-будто было твоей главной мечтой, — Пик продолжает дружелюбно ухмыляться, а Лив становится смешно, стыдно, и почему-то злобно, — «Ох, Райнер, давай я помогу тебе? Ох, Райнер, конечно, ты лучший кандидат на Бронированного! Ох, Порко, не обижай Райнера!». Да ты буквально ходила за ним по пятам! — Это было… Это было давно, и он в этом нуждался, — Лив чувствует глубокое смущение, и благодарит всех на свете за то, что не умеет краснеть, — У него была сложная… обстановка в семье, а тут еще и борьба с Порко за Бронированного. Сначала я просто хотела поддержать его, а потом сама не заметила, как влюбилась по уши. Он был таким несчастным, потому что в него никто не верил, и всем, в общем то, было плевать, что на самом деле он очень сильный, чуткий и… Лив сбивается, и пока пытается снова собрать мысли в кучу, видит, что усмешка Пик сменилась грустной и нежной улыбкой. — А потом все поменялось. Нас отправили в эту чертову миссию на этот чертов Парадиз. Сначала Марсель, потом стена Мария, потом кадетское училище… Мы стали все больше отдаляться друг от друга. Райнер стал… Совсем другим, совершенно, — Лив тяжело вздыхает и запускает руку в волосы, ероша и без того неаккуратный пучок. Её глаза слегка сужены, перед ними проносятся воспоминания, — Я еле влезла в эту десятку лучших и смогла урвать себе место в военной полиции рядом с Энни. Бертольд с Райнером пошли в разведку, и я чувствовала себя такой бесполезной… Просто добывала информацию для них, шарилась везде, как ищейка, а они утешали меня тем, что для этого я и готовилась к роли шпиона 10 лет. Но мне всегда казалось, что я неполноценна, не дотягиваю до них… Голос Лив затихает, и она, задумавшись, молчит. Обычно всегда прямая, как трость, фигура сейчас сгорблена и излучает вязкую горечь вперемешку с отчаянием. — В тот момент они были нужны мне, Райнер был нужен. Как я ему когда-то… Но ему было не до этого. Он пытался исправить нашу ошибку, пытался идти до последнего, но у нас не получилось. Сначала мы потеряли Энни, потом Бертольда, — речь на грани шёпота, и Пик приходится слегка наклониться и напрячь слух, чтобы услышать продолжение, — а потом мы вернулись ни с чем. Я, Райнер и Зик — побитые, как собаки, опозоренные и беспомощные. Лив наконец совсем замолкает, и Пик, кожей ощущая напряженность подруги, пытается сменить тему: — И как вы начали общаться снова? Глядя на вас сейчас, не скажешь, что когда-то у вас были разногласия. — Как-то само собой, — Лив горько пожимает плечами, — просто в какой-то момент он застал меня во время одного из моих приступов, а я как-то раз услышала, как он кричит во сне. Мы друг друга, наверное… Понимаем? Без обид, Пик, но никто из вас там больше не был, никто не видел, что там творилось… И что творили МЫ. В ответ раздается простое «Я понимаю», и Лив чертовски благодарна Пик за тактичность и короткий язык. Они сидят в тишине еще какое-то время, провожают багряные отблески солнца, забравшего с собой дневную жару, а потом одновременно поднимаются со скамейки. — Вино ведь для Райнера? — безучастно интересуется Пик, и Лив виновато кивает, на всякий случай желает спокойной ночи и торопливо шагает к казармам. Она по привычке легко ударяет костяшками в дверь и, спустя пару секунд, слышит тяжелые шаги Райнера. По привычке скользит в комнату и так же по привычке смотрит на друга снизу вверх. Внимательным глазом подмечает навечно впечатавшиеся под глазницы фиолетовые круги, усталый взгляд ореховых глаз и напряженную линию широкого подбородка. В принципе, все не так плохо, как она боялась. Значит, действительно, просто устал от жары, вот и не пошёл? — Я принесла твоё любимое, та-даааам! — ловким жестом она достает нагревшуюся бутылку из пакета и ставит на деревянный, видавший виды стол, — Порко сегодня развлекается, так что можем расслабиться. Райнер приподнимет уголки рта и идет к шкафу за посудой, но Лив перехватывает его рукав. — Боже, и хочется тебе потом мыть эти бокалы? Давай как в молодости, прямо так? — щебечет Лив, и ей так радостно, так комфортно, боже, как же ей с ним спокойно. Он, как огромное одеяло — накрывает собой с головой, и все тревоги забываются, стоит лишь закрыть глаза. Наконец, Райнер тоже расслабляется и опускается в кресло. Лив передёргивает от воспоминаний о недавней истерике, но она тут же гонит мысли прочь и прыгает на обитую тканью широкую ручку того же кресла, решив, что в этот раз колени Райнера — это перебор. Она первая делает глоток и передает бутылку Райнеру. — Честно, говоря я сегодня уже пригубила немного, — признается она, беззаботно хихикая, — но меня уже давно отпустило. Райнер сегодня неразговорчив. Впрочем, это его обычное состояние. И Лив тоже замолкает, жуёт губы и бросает на друга косые взгляды из-под опущенных ресниц. Они медленно тянут кажущееся бесконечным вино, и спустя какое-то время Райнер тяжело вздыхает, делает несколько резких глотков и передает бутылку Лив. — Нам стоит прекратить это. Слова из его уст звучат совсем по-чужому, как будто это говорит совсем не Райнер, а кто-то незнакомый, и Лив первые пару секунд думает, что ей послышалось, непонимающе хлопает широко раскрытыми глазами и нервно хмыкает. — Ч-что? — Ты не должна больше приходить ко мне, не должна носить мне вино, и жалеть меня тоже больше не нужно, — Райнер отстраненный, он пустыми глазами смотрит куда-то сквозь Лив, и она видит, как напряжен его подбородок. — Райнер, что ты вообще… — Лив, тебе стоит уйти прямо сейчас. — Ну уж нет, объясни, — болезненное непонимание и страх накрывают оглушающей волной, и Лив кажется, что у неё перехватывает дыхание. Все внутри неё закипает, пальцы начинают нервно подрагивать, и она замечает, что так и сидит, как дурочка, с бутылкой вина в протянутой руке, вполоборота к Райнеру. — Здесь нечего объяснять, — Райнер наконец фокусирует взгляд на Лив и тяжело вздыхает, запускает пальцы в волосы, и девушка замечает странную эмоцию в его выгоревших, безжизненных глазах, — Это было уместно, когда мы только вернулись с этого чёртова острова — провалили миссию, потеряли друзей. Мы были нужны друг другу, мы удерживали друг друга. Но прошло уже три года, Лив, пора идти дальше. Она действительно начинает чувствовать нехватку воздуха в легких, как всегда бывало во время тренировки с Энни, когда та одним движением швыряла её на землю, и Лив хочет закричать, разбить что-то, возможно даже лицо Райнера, ей кажется, что если она не успеет объяснить, сделать, сказать что-то важное, то потеряет всё, но изо рта вырывается лишь жалкое: — Ты был нужен мне всю мою чертову жизнь, Райнер Браун. Кадык Райнера дергается, Лив подмечает это слишком чётко, потому что Райнер сейчас — эпицентр её внимания, она бы заметила даже, как волос падает с его головы. — Не неси ерунды, — он тяжело поднимается с кресла и идёт к окну, но Лив кажется, что он хочет уйти, оставить её прямо здесь, одну, и она в панике подрывается вслед за ним, хватает за запястье, и она готова даже драться, лишь бы не отпускать его вот так. Слова льются бессвязным истеричным потоком, и Лив из последних сил пытается удержаться на плаву, чтобы не выглядеть слишком жалко. — С самого детства я думала, что мы будем отличными друзьями. Ты был таким замечательным, но никто не хотел замечать этого, они все… поступали с тобой так ужасно, и я думала, что тебе нужна помощь… чёрт, нет, нет, это была не жалость, я правда хотела показать всем, какой ты хороший, а потом… — Потом ты меня полюбила, — Лив пронзает насквозь, когда она стоит вот так, схватившись за предплечье Райнера, а он смотрит на неё через плечо, пытается казаться безэмоциональным, но она видит, как напряжены мышцы его спины, читает страдание в его стеклянных глазах, и ей почти физически больно, — Это сложно было не заметить. Я заметил и пытался делать всё, чтобы не случилось того, о чём мы оба потом жалели бы. Из-за меня погибли Марсель и Бертольд, из-за меня мы потеряли Энни, из-за меня могла погибнуть и ты. — Чёрт, ты несёшь полную чушь! Полнейшую, слышишь, Браун! Никто не погиб из-за тебя! Мы были детьми, когда нас отправили на миссию, следовало ожидать потерь, никто не виноват в этом, — она продолжает хватать ртом воздух, силой воли удерживая себя от истерики. — Ты была самой слабой из нас, у тебя не было силы титана, и я так злился на них, когда узнал, что ты тоже идешь с нами, — он не слышит её, его взгляд вновь расфокусирован, и в том отчаянии, которое плещется там, может захлебнуться вся Марлия, — с ролью шпиона Энни могла справиться в одиночку, но никто не хотел меня даже слушать. Я был так рад, когда ты решила поступить мудро и отправиться в военную полицию вместе с Энни, я думал, что ты в безопасности, но потом… Потом всё пошло не по плану. Я не хотел, чтобы ты видела всё это. Не хотел, чтобы ты была частью этого. Лив не может понять, дрожат ли это только её руки, или рука Райнера тоже, но она четко видит слёзы в его глазах. — Час назад я сказала Пик, что больше не люблю тебя, но я соврала. Ты спас меня, Райнер, и я хочу спасти тебя. Это не жалость, почему ты не понимаешь? — Это не закончится ничем хорошим. — Ничем хорошим не закончится то, что ты сейчас пытаешься сделать. Райнер не двигается. Лив видит, как его раздирают сомнения, его лицо сейчас — открытая книга, книга боли, вины и страданий, и Лив упрямо держит его крепкое запястье в стальной хватке своих тонких пальцев. — Я не могу видеть, как ты плачешь, — он наконец разворачивается и крайне медленно тянет ладонь к её лицу, чтобы стереть большим пальцем слезы, безостановочно струящиеся по подбородку. Лив закрывает глаза, громко всхлипывая, — Но так нужно. Когда Райнер убирает руку от её лица, Лив неосознанно тянется за ней вслед. Их лица так близко, и у неё сжимаются легкие, когда она отчаянно тянется к его сухим губам. Поцелуй получается мокрым, солёным и полным тех эмоций, которые Лив пытается через него передать. Райнер замирает, он все так же напряжен, и Лив уверена, что его глаза открыты, но она продолжает сминать его губы, заставляя его почувствовать свои горечь и страх. — Перестань… Нам нужно остановиться сейчас, иначе потом я не смогу, — он наконец отпрянул от неё, с легкостью вырвав руку из её хватки. Смотрит на неё отчаянно, а Лив в ответ — упрямо, нахмурив брови и сжав тонкие губы, — в конце концов, Лив, мне осталось жить три года. — Мне плевать. Мягкий вечерний сумрак уже окутал комнату, и мебель темными силуэтами проступает в прогретой дневным солнцем комнате. Бордовые капли терпкого вина сочатся из горлышка брошенной на пол бутылки. Ей кажется, что весь её мир может рухнуть в секунду. Его мир рухнул в тот момент, когда она схватила его ледяными пальцами через ткань форменной рубашки. Последняя капля срывается в небольшую лужицу, когда они сталкиваются зубами в отчаянном поцелуе, словно срываясь в пропасть без УПМ. Они целуются отчаянно, жадно, Райнер прижимает её обеими руками за талию, и он будто впервые в жизни замечает, насколько она хрупкая, ему кажется, что никогда ещё он не держал в своих руках девушку настолько неподходящую ему. Она же подтягивается на носочках, чтобы запустить руки в его отросшие волосы, протянуть пряди сквозь пальцы и ногтями зацепить мягкую кожу на шее. Райнер проталкивает язык ей в рот, ловит ее тихий выдох и сминает плащ на её талии, на задворках сознания не понимая, почему на ней так много одежды в такую жару. Лив прижимается еще сильнее, и ей кажется, что за эти несколько секунд всё в ней успело разлететься вдребезги и собраться обратно. Она подрагивает от перенапряжения в икрах, шея затекает от неудобного положения, но черт, она скорее прыгнет в глотку титана, чем позволит этому закончиться сейчас. Их поцелуй — это общая боль, общие воспоминания, общая разрушенная жизнь, растоптанные в пыль мечты. Их поцелуй — это бесконечное ожидание, ядовитые сомнения, ошибка, которая чуть было не встала им в цену, о которой страшно подумать. И Райнер старается не думать, мягко пятясь к столу. Он сгорает и восстаёт из пепла, когда её влажный язык умело, но нервно облизывает его губы. Он упирается поясницей в острый угол стола, и вздох застревает у него в горле, когда Лив обводит его кадык языком. — Я хочу тебя, — голос выходит хриплым и низким, фраза кажется удивительно пошлой из-за сокровенности шёпота, и Лив думает, что готова ещё тысячу раз пройти через ад, лишь бы он повторил. Райнера раздражает её одежда, он хочет прочувствовать каждый сантиметр её кожи, и он почему-то уверен, что она мягкая и нежная на ощупь. Лив хнычет, когда Райнер разрывает поцелуй, чтобы стянуть с неё легкий плащ, нетерпеливо скидывает с плеч блузку и успокаивается только когда он снова затягивает её в мокрый поцелуй. Её пальцы обычно ловкие и шустрые, но сейчас они путаются в пуговицах его рубашки, и ей кажется, что она раздевает его непростительно долго. Она не может уследить за руками Райнера, ей кажется, что они везде — на талии, пояснице, в волосах, но когда Райнер сжимает в огромной ладони её грудь, она сладко ахает и откидывает голову, давая ему исследовать свою шею. Язык Райнера посылает мурашки по всему телу, он такой приятный, влажно обводит проступившие на шее вены и плавно спускается к груди, оставляя за собой холодящую дорожку. У Лив вырывается первый скомканный стон, когда губы Райнера всасывают её напряженный сосок. Она сжимает его волосы и думает, что ему наверняка неудобно стоять вот так, сгорбившись, но мысли тут же растворяются, когда Райнер аккуратно пускает в ход зубы. Второй рукой она обводит его подтянутое тело, царапает короткими ногтями четкий пресс, скользит по косой мышце живота, и резкие вздохи Райнера звучат для нее как райская музыка. Он выпускает изо рта её сосок и тянется за поцелуем, но Лив мягко опускает ему руку на пах, аккуратно сжимая, ловя ртом первый смазанный стон. Он впечатывает пальцы в её бедра, и завтра там, очевидно, будут синяки, но эта мелочь настолько ничтожна, что у них даже не возникает желания подумать об этом. Лив спускается поцелуями ниже, повторяя действия Райнера, чувствует, как сокращаются мышцы его пресса и, дойдя до конечного пункта, поднимает глаза. Райнер думает, что никогда не видел ничего прекраснее её горящих возбуждением глаз, смотрящих на него снизу вверх, он готов кончить только от мысли о том, как близко её губы к его члену. Она выглядит так прекрасно, так пошло и так желанно, сидя перед ним на коленях, и он гладит её по голове, не отводя восхищенного взгляда. Лив уверена, что Райнер — самый красивый мужчина на свете, с взъерошенными ею же волосами, сбитым дыханием и её любимой щетиной, и она уверена, что запомнит эту картину на всю жизнь. Её сердце сладко сжимается, когда он слегка сжимает её волосы, а пальцы справляются с пуговицей брюк легче, чем с мелкими пуговицами рубашки. Райнер запрокидывает голову и хрипло стонет, когда Лив берет в рот головку, но он всё еще сдерживается, и Лив раздражается от этого, сразу же заглатывает максимально глубоко как может, давится и помогает себе руками. — Блять, малышка, что ты творишь со мной?.. — он снова проглатывает стон, изо всех сил старается не двигаться бедрами навстречу, но она скользит ледяными пальцами по его мошонке, и у него срывает крышу. Наматывает кудрявые пряди на кулак и насаживает на член, задержав её в таком положении на пару секунд. Задает темп быстрее, чем она может выдержать, но Лив подстраивается, давит рвотные позывы, и наслаждается его стонами. Он чувствует, что кончит через пару движений, поэтому тянет её наверх, тут же затягивая в развратный поцелуй, чувствуя свой же вкус. Разворачивает её и укладывает на стол спиной, окончательно избавляет себя от одежды и склоняется над ней, одной рукой расстегивая её штаны, а второй нежно оглаживая скулы. Она утопает в чувствах и эмоциях, разрывается от счастья и возбуждения. Цепляется пальцами за его плечи и смотрит в блестящие глаза напротив. Впервые она не видит на дне зелёных омутов боли. Лишь нетерпение и… Любовь? — Малышка, ты такая мокрая, блять, это потрясающе, — его пальцы уже избавились от нижнего белья и гладят её влажную плоть, срывая громкий стон, — Тише. Нас не должны… — Чёртов Браун, ты хоть представляешь, насколько мне плевать? — она подтверждает слова еще одним полувсхлипом, когда Райнер задевает клитор, — может, я хочу, чтобы нас услышали? Райнер лишь хмыкает, за бедра притягивает её к краю стола и встает на колени. Он хочет остаться здесь навечно. Ему кажется, что вся его жизнь до этого часа была бесполезной, лишенной смысла, неправильной. Кому нужна Элдия, Титан-прародитель и какие-то глупые войны, когда он может вот так стоять перед ней на коленях, собирать языком её влагу, чувствовать её вкус и то, как судорожно её бедра сжимают его голову, слушать отчаянные стоны? Он обводит языком её клитор, затем ещё раз, и ещё, свободно проникая двумя пальцами внутрь. Ускоряется, сгибает фаланги и чувствует, как её тело прогибается. Она беспорядочно ищет, за что ухватиться руками, находит его волосы и притягивает его голову ближе. — Рэй, а-а-ах, боже, я так близко… — Лив упирается лопатками в шершавую столешницу, прогибается до хруста в позвоночнике и, наконец, кончает. Оргазм прокатывается по телу волной, приносит с собой приятные спазмы, её ноги дрожат у него на плечах, и она слышит лишь шумный звон в голове. Райнер мягко отстраняется, гладит её бедра и чувствует, что счастлив, смотря на её распластанное по столу тело. Его губы блестят от её смазки, и он вытирает их тыльной стороной ладони. Наклоняется поцеловать её. Лив приходит в себя спустя пару минут поцелуя, её тело расслаблено, она чувствует легкую усталость и сонливость, но она так хочет ощутить его в себе по-настоящему, тянется рукой к его члену и проводит по твердой плоти сверху-вниз. — Ты правда хочешь этого? — Райнер смотрит на неё, выжидает, и она утвердительно кивает, улыбается. Он стягивает её со стола, ставит на пол, разворачивает и укладывает животом на столешницу. Смазки более чем достаточно, но Райнер все равно смачивает ладонь слюной и размазывает по члену вперемешку с собственным предэякулятом. Боится сделать ей больно каким бы то ни было образом. Лив прогибается, смотрит на него через плечо, зная, что выглядит соблазнительно, убеждается в этом по тому взгляду, каким Райнер смотрит на неё. Подается бердами назад и закатывает глаза от чувства его горячей головки у своих половых губ. Он толкается аккуратно, не входит даже наполовину, но Лив нетерпеливо насаживается полностью, давая понять, что ей не больно, и их стоны сливаются в один. Её — натяжный, звонкий, его — хриплый и глухой. Член Райнера большой, как и он сам, и Лив кажется, что кто-то неизвестный и всемогущий когда-то давно создал их друг для друга. Иного объяснения происходящему у неё попросту нет. Каждым толчком он касается её глубоко внутри, и Лив задыхается от ощущения наполненности, идеальности, нутро выворачивается наизнанку, и всё, что она может сейчас — подмахивать задницей в такт его ускоряющемуся ритму и стонать его имя. Они наверняка перебудили всю казарму, а может и все гетто. Скорее всего, Пик завтра усмехнется бесцветными глазами, припоминая недавний разговор. Может быть, Порко уже вернулся и раздраженно курит под окном, не имея возможности вернуться в собственную комнату. Но всё, что её сейчас волнует — это член Райнера глубоко в ней, влажные шлепки мокрых от пота тел и его руки на бёдрах. Райнер цепляется за её взлохмаченные волосы, заставляя подняться, и прижимает спиной к своей груди. Угол проникновения меняется, и Лив тянется пальцами к клитору, чувствуя, что хочет снова кончить, но Райнер перехватывает её руку и делает всё сам. — Давай, пожалуйста… Давай сделаем это вместе, — шепчет на ухо Райнер, и его голос становится последним элементом, подводящим Лив к оргазму. От ощущения члена Райнера внутри, его пальцев на клиторе, губ на шее, она кончает более бурно, чем в первый раз, заходясь в наслаждении, обмякает в его руках. Он выходит почти сразу же, кончает ей на поясницу, и Лив впервые слышит его глубокий, ничем не сдержанный, протяжный стон. Райнер опирается дрожащей рукой о стол, все еще прижимая другой мокрое тело Лив, и хаотичными поцелуями покрывает её волосы. — Нам нужно в душ, — бессильно выдыхает Лив, и Райнер согласно кивает. Лив сонно следит за тем, как он надевает штаны, после чего накидывает ей на плечи свою рубашку, закутывает в неё и берёт на руки. Каким-то чудом по пути в душевые они никого не встречают. Горячая вода окончательно усыпляет Лив, и она изо всех сил старается держать глаза открытыми. — Останься сегодня у меня, — Тихо просит Райнер, подавая ей полотенце, — Пожалуйста? — А Порко? — Плевать. Постараюсь выбить отдельную комнату на следующей неделе. Сегодня я хочу наконец уснуть с тобой вместе. Я слишком давно мечтал об этом. У Лив щемит сердце от нежности и счастья, она ласково проводит рукой по его колючим скулам и согласно кивает. Направляется к выходу, но Райнер снова берет её на руки, как хрупкую куклу, фарфоровую статуэтку, и прижимает к себе. Порко ещё не вернулся, в комнате до сих пор бродит запах вина. Райнер поднимает бутылку и бросает её в помойное ведро, после чего ложится в постель к уже ожидающей его Лив. Кровать под его весом скрипит и прогибается. Устроившись на широкой груди Райнера, Лив лениво целует его в губы, после чего почти моментально проваливается в сон. — Прости меня. Я чуть не совершил что-то ужасное, — шепчет Райнер, бережно оглаживая её талию, предусмотрительно закутанную в его огромную футболку. Лив счастливо хрюкает сквозь сон и засыпает окончательно, чувствуя счастливое биение сердца Райнера, вторящее её собственному.