Предатели

Смерть — штука странная. Кто-то желает умереть всей душой, но даже после попытки самоубийства он остаётся жив, а кто-то любит жить, однако погибает совсем рано. Прямо как мой друг. Кристиан умер от черепно-мозговой травмы. Он ехал с ночной смены на своей машине, но вдруг какой-то долбоёб на огромной скорости выехал на встречную полосу. Его парень позвонил мне посреди ночи и сообщил мне ужасную новость. Когда я подняла трубку, я не сразу поняла, что случилась трагедия. — Ева, здравствуй. — начал он спокойным ровным голосом. Кристиан познакомил нас сразу, как только они с Марко приняли решение начать отношения. Знакомство прошло хорошо, мы даже сходили в кино. Не помню, какой мы смотрели фильм и куда потом мы ходили, но ощущения мне запомнились прекрасно. В тот день я чувствовала себя необыкновенно счастливой, ведь мой друг после долгих стараний наконец-то нашёл человека, с которым ему было действительно хорошо. — Кристиана больше нет. Авария… Его только что не стало. — его голос слегка дрожал, — Ты приезжай… попрощаться. Потом возможности не будет. Сначала морг, потом кремация. — и он сбросил трубку. А я сидела на кровати, замерев в одном положении, и не знала, что думать. Потом до меня постепенно начало доходить, что всё же произошло. Боль в груди постепенно начала нарастать, она усиливалась с каждой секундой. Мне казалось, что у меня вырвали сердце. Я больше не смогла уснуть. И не кому было выговориться. Марко так и не взял трубку после нашего последнего разговора, я уже испугалась, не сделал ли он с собой чего-нибудь. Страх. Я так и не узнала, что такое смерть. Даже после того, как сама испытала это на себе. Последнее, что я увидела тогда — белый потолок. Был тысяча девятьсот девятнадцатый. Мы с мамой отправились на прогулку по родной деревне. Была зима: повсюду сырость, грязь, снег местами коричневый или жёлтый, ледяной ветер дул в лицо, злобно лаяли соседские собаки. Я всё удивлялась, как крыши жалких ветхих домишек местных жителей ещё не снесло ко всем чертям. Свинцовое небо создавало ощущение чего-то странного, крайне некомфортного, на чёрных голых ветвях деревьях сидели вороны и что было силы каркали на всю улицу. — Мама, мне что-то нехорошо… Она тут же насторожилась. Была эпидемия, следовательно любой мой чих или кашель воспринимался очень серьёзно, так и сейчас мы тут же отправились домой. Сначала я чувствовала лёгкую слабость, но потом ситуация усугубилась. Я всё пыталась внушить себе, что у меня обычная простуда и скоро я поправлюсь, но к несчастью, с каждой минутой мне становилось всё хуже. Температура подскочила, я задыхалась. Мать сидела рядом с моей кроватью и плакала. Плакала навзрыд. Скорее всего, от безысходности. Уже больше половины нашей деревушки выкосила испанка, выздороветь получилось только у одного мужчины, но иммунитет у него был сильный ещё с детства, да и сам он был крепкий, так что у него были шансы. А у меня нет. И мама это прекрасно знала. Но ей не хотелось верить в ужасную правду, в то, что её единственное чадо вскоре покинет её, что у неё заберут единственный лучик света в этой непроглядной тьме. Ещё немного времени спустя ситуация стала ещё хуже. Я начала захлёбываться в собственной крови. Мне было страшно умирать. Я была ребёнком, думала, что раз мне мало лет, то я проживу ещё долго, доживу до старости. Но судьба не пощадила меня. Я не знала, что там, по ту сторону черты. Я верила в то, что существует Бог, однако, после того как я издала последний вздох, я увидела только лишь темноту. Исчезла боль, исчез страх, исчезло всё. И это было прекрасное чувство. Состояние полного покоя, небытия. Я была вроде как свободна, а вроде как заперта, словно птица в клетке. Невозможность дышать, но в воздухе ты не нуждаешься, невозможность закричать, но зачем? Тебя всё равно никто не услышит. Да тебе оно в принципе и не нужно. Но это была вовсе не смерть. Моё сознание было помещено в мегамицелий — суперорганизм, имеющий способность вбирать в себя воспоминания взаимодействовавших с ним людей. Наверняка моя мать сделала это. Не дала мне умереть, законсервировала моё сознание там, в плесени, чтобы в какой-то момент вернуть к жизни. А вот что такое настоящая смерть, я знать не могу. Зато теперь может быть может знать мой друг… Но другой вопрос в том, хотелось ли мне жить? Я сама не знала ответа. Я не была из тех, кто думал о суициде и прочей подобной дряни, но и в то же время всю жизнь я чувствовала, что начинаю уставать от вечной жизни, которой меня наделила Миранда. Всегда быть молодым и жить множество лет — мечта каждого. Но жить вечно — вовсе не дар. Это проклятье. Моя жизнь была похожа на один огромный день сурка. И так было всегда. Переезд, попытка найти работу, устройство переводчиком или учителем иностранных языков за не особо большое жалованье, поиск знакомых и друзей, размеренная мирная жизнь, со своими горестями и прелестями, а потом — бац! Десять лет пролетают как один день. И снова переезд. Замена фамилии, расставание с теми, кто действительно был очень тебе дорог… И всё по новому кругу. Я встала с кровати прошлась по комнате к двери в коридор. Пол под ногами противно заскрипел, а я поёжилась от холода. Всё-таки была зима, а отопление в нашем районе было абсолютно никакущее. Взяв с кровати плед и закутавшись в нём, как гусеница в коконе, я подошла к окну. Небо всё еще было тёмным, только где-то вдалеке, соприкасаясь с линией горизонта, появилась огненная полоса рассвета. На улице было безлюдно, тихо, светили фонари, с неба хлопьями падал мягкий пушистый снег. Я включила экран смартфона. Семь утра. Время вставать на работу. «Ах, да. Меня же уволили ещё три дня назад». — со злостью подумала про себя я и положила телефон на подоконник. *** Завтрак, чашка кофе и утренняя прогулка — мой ежедневный ритуал. Я просто обожала вставать пораньше и гулять по безлюдным улицам перед работой. Что же, раз уж я теперь не работаю, можно погулять чуть дольше. А потом в больницу. — Кристиан… — на глазах навернулись слёзы от одной только мысли об ушедшем из жизни друге. Да, я действительно пережила множество расставаний. Я видела много смертей, много боли и радости. И я всегда воспринимала разлуку болезненно. Особенно, если человек был мне очень дорог. Как и теперь я что было силы пыталась не заплакать. В душе ураган. Невозможность справиться с собственными чувствами — они никак не давали мне покоя. Хотелось плакать и кричать, но в то же время, у меня просто не было сил испытывать какие-либо чувства. Полное опустошение. Отвратительно. Я прошлась по замёрзшей луже. Но тут лёд треснул, а моя нога провалилась в воду. Я ощутила, как вода медленно начинает просачиваться в ботинок. «Да что же это такое». Я быстро выбралась из лужи, бурча себе под нос ругательства и взглянула на ногу. Теперь замшевая обувь поменяла цвет со светло коричневого на более тёмный. Я молча продолжила путь. Сейчас мне просто хотелось бросить всё и уехать. И насрать куда. Может, в другую страну, где опять будут сплошные проблемы с работой и с жильём. Меня здесь больше ничего не держит. — Да хоть в деревню свалить. — неожиданно для себя сказала я вслух и вдруг встала, как вкопанная. «Деревня, значит». *** — Один билет, пожалуйста. — Чего? — кассирша, сидящая передо мной, громко высморкалась. — Один билет. — чуть громче повторила я, вздыхая. Женщина с сальными волосами, которые уже кое-где поседели взглянула на меня поверх очков-половинок. — Ровно семь евро. Карта или наличные? Я вытащила из кошелька белую пластиковую карточку и приложила к терминалу. — Сейчас вам на почту придёт билет. — уставшим голосом продолжила кассирша, отдавая мне паспорт. Мой телефон громко вякнул. — Спасибо. — я отошла от кассы к скамейке, дабы немного отдохнуть и понаблюдать за бесконечно идущем куда-то потоком людей. Кто-то только приехал в столицу Румынии, кто-то, как я, куда-то уезжал. Все торопились, некоторые жевали на ходу какой-то фастфуд, купленный в привокзальном ларьке. Многие люди шли группами — это были либо семьи, либо компании друзей. Они всё о чём-то разгорячённо говорили, ругались или смеялись, стебали друг друга. — Все куда-то спешат… Эх, а спешить-то и незачем. Жизнь пролетит быстро, а они в своей спешке даже и не заметят, как прекрасен этот мир. — сказала мне какая-то старушка, сидящая рядом. Её розовый пиджак сразу привлёк моё внимание: он был старомодным и чересчур ярким. — Не думаю, что жизнью можно наслаждаться всегда, — ответила я, предварительно поразмыслив над её словами, — Ингода приходится страдать. И люди, дабы избежать страданий, мечтают убежать, уйти побыстрее, но от этого, как вы и сказали, упускают много чего хорошего. — Вы правы. — кивнула старушка, — Но жизнь так скоротечна. — она горько вздохнула, — Посмотрите на меня. Раньше я была красивой, женственной. А сейчас… Если бы я могла быть вечно молодой! — она махнула рукой и рассмеялась, а у меня в горле встал горький ком. — Всему своё время. — Тоже верно, — улыбнулась пожилая женщина, — А ведь всё-таки время быстро летит только оттого, что мы его не ценим. Как и я не делала этого в своё время. Теперь жалею об этом. — Никогда не о чём не жалейте. Осень — прекрасная жизненная пора, со своими прелестями. Цените то, чем наделила вас судьба. Только тогда вы будете счастливы. — Она слегка кивнула мне. «А ценю ли я то, чем судьба наделила меня?» — Вы знаете, мне пора… — я осторожно встала со скамьи, — Всего доброго. — Что же, прощайте. Я быстрым шагом походила мимо огромного количества людей. Голова буквально гудела от мыслей и переживаний. Какой идиот, сумев однажды спасти свою задницу от опасности, снова полезет в этот смачный пиздец. «Ну да, это я. И что с того?» Действительно, что с того? У меня даже нет нормальной причины, чтобы вернуться. «Ты эгоистка, Ева». Сколько людей, живущих в той деревне, мечтают выбраться из глуши к цивилизации, чтобы наконец начать жить, а не выживать. Их мечта — обычное спокойное бытие без огромных вечно жаждущих сожрать тебя заживо ликанов, сумасшедших лордов-садистов, для которых человеческая душа не более чем грёбаная игрушка, с которой можно поразвлечься, а потом выкинуть нахрен; Миранды, которая создала этот ад на земле и ставит на ком попало опыты, чтобы вернуть к жизни свою дочь. Но не для того, чтобы любить её и заботиться о ней. У матери, как её называют в деревне, уже давным-давно поехала крыша. Теперь она хочет вырастить дитя, которое сможет управлять деревней за место неё самой, теперь для неё собственная дочь — лишь эксперимент, который должен когда-нибудь стать удачным. Для неё Ева — не её ребёнок. Для неё она теперь лишь инструмент для достижения своих целей. «Та Миранда, которая рыдала рядом с умирающей девятилетней Евой, умерла вместе с дочерью. Вместо неё теперь сумасшедшая сука, которой движет только желание к власти и господству». — Отчего всё так случилось, господи? Почему тогда я не выжила? Как ты мог дать волю случиться такому? — прошептала я, смотря вверх, чтобы не дать волю слезам. Я тут же сжала кулаки так сильно, что ногти больно впились в ладонь. «Тряпка. Надеешься на бога, который ни разу в жизни не пришёл и не помог. Ты всего в жизни добилась сама». В горле вновь встал горький ком, а на глазах начали наворачиваться слёзы. — Нет. — сказала я, остановившись. — Миранда сделала это со мной. Она дала мне вечную жизнь и способность быстро зализывать раны. Она обрекла меня на вечные скитания. И теперь заплатит за то, что сделала.