Осколки

      В комнате, которую он занимал, не изменилось ничего, кроме одной детали. Лорена — или кто-то по ее приказу — принесла остатки виски и чистый бокал. На закуску или новую подушку она, впрочем, не расщедрилась.       Гарри сел на жесткий матрас, достал палочку и начал вертеть ее в руках — иногда это помогало ему думать.       Темный Лорд сказал, что сам найдет его, и покинул замок. Гарри надеялся, что они встретятся до того, как наступит завтрашний день и придется обсуждать планы с Камелией и Чарли. Он не верил ни первой, ни второму. Он знал, что у Темного Лорда есть причины взять Войт и Доу с собой в Министерство, но хотел понять их, чтобы держать в голове. Чтобы в случае, если что-то пойдет не по плану, вмешаться.       Френки поделился с ним беспокойством, которое они втроем: Дерби, Линкс и сам Гарри — полностью разделяли. В худшем случае, если Риддл откажется объяснять свои мотивы, втроем они смогут вовремя отреагировать на опасность.       Гарри был приятно удивлен разговором с Лореной, простым и честным. Он с улыбкой вспоминал пари и представлял, как объяснит Френки, зачем тому нужно сражаться, пусть даже ради забавы, с Дрейком.       Он вспоминал глупый вопрос Дрейка про возрожденного Темного Лорда и не мог избавиться от мысли, что в нем, с одной стороны, было что-то детское, а с другой — что-то очень взрослое и глубокое.       Вспомнилась дуэль между Френком и тремя противниками. Даже если Дрейк действительно сражался вполсилы, Френки держался молодцом.       Гарри вспомнил Метку. Она была связью. Знаком доверия Темного Лорда. Знаком его доверия.       Дверь открылась. Риддл стоял в коридоре. Гарри сидел на постели, сжимая палочку.       — Ты же не думаешь, что я зайду туда?       — Мой лорд, вы способны на немыслимые поступки, — усмехнулся Гарри, вставая.       Он вышел и собрался пойти по коридору к лестнице, но Риддл схватил его за плечо и резко развернул к себе.       — Я послушал красочный рассказ Селвина, мой дорогой, но хочу посмотреть подробности, — сказал он, хватая лицо Гарри кончиками пальцев.       Тот положил ладонь на грудь Риддла, мягко отталкивая:       — Вам не понравится, мой лорд.       — Мой дорогой, ты себя недооцениваешь, — сказал Риддл, притягивая Гарри ближе. — Постарайся не моргать.       Возможно, дело было в алкоголе, но теперь вместо долгого падения Гарри ощутил только мягкое давление на спину, как будто его выталкивали из собственного тела. Когда он отошел в сторону, память о коротком сражении возле Норы развернулась перед его глазами. Он мог в любой момент окинуть события одним взглядом или задержаться на отдельном эпизоде, выделяя детали.       Спустя несколько секунд, так же мягко, Риддл подтолкнул его обратно. Гарри моргнул и оказался в чужих руках, которые не давали ему сползти на пол. Он поспешно встал на ноги, провел рукой по лицу, возвращаясь мыслями в реальность, и посмотрел на Риддла.       — Не то чтобы мне не понравилось, мой дорогой, но твое разочарование оказалось заразно. Пойдем, — он толкнул Гарри к стене. — Хочу, чтобы ты вспомнил кое-что важное.       Темноту коридора прорезал тонкий луч слева от Гарри. Лунный свет, сочащийся сквозь мутное окно комнаты, где он недавно предавался размышлениям, пробирался в коридор через открытую дверь.       Бледная кожа Риддла, высвеченная луной, напомнила Гарри Патронуса.       Но другая сторона — та, что пряталась от света, казалось, состояла из мрака.       Гарри судорожно схватился за руки Риддла, которые прижимали его к стене, но его все равно утягивало навстречу тонкой полосе между светом и тьмой, похожей на лезвие. Он падал вперед. С каждой секундой усиливалась боль, словно строго посередине расчертили полосу… поставили гильотину, которая разделила его надвое.       Долю секунды он испытывал почти невыносимую боль, но, когда невидимое лезвие прошло насквозь — боль закончилась.       Он был другим человеком.       Он был с другим человеком. С другим волшебником.       — Ты боишься неизвестности, мой дорогой, а я не хочу, чтобы ты боялся ее, — сказали губы.       На секунду страх парализовал его. Воспоминание о боли до сих пор было свежим. Он сознательно не возвращался к нему и догадывался, что тратит большую часть сил и мыслей на эту борьбу.       — Я не хочу, чтобы ты боялся чего угодно, кого угодно, кроме меня, потому что я — худшее, что может произойти с тобой, — сказал он.       И страх, такой же послушный, как недавняя боль от падения сквозь невидимое лезвие, отступил.       Волшебник, которым он был сейчас, не испытывал страха.       — Я хотел бы сказать, мой дорогой, что не получу удовольствия, — его губы изогнулись в усмешке, — но мы оба прекрасно знаем, что это не так. И все-таки, чтобы между нами не было недомолвок, я скажу тебе, — он наклонился к уху волшебника, который стоял на коленях напротив, — ты сам дал мне повод.       Старшая Палочка, как всегда безошибочно, выхватила из его головы мысль, самостоятельно превращая в нужное заклинание.       Мальчишка отшатнулся, потерял равновесие и упал на пол. Боль, вызванная Круциатусом у самого виска, должна была ненадолго отключить мысли.       Риддл подошел и опустился на колено, хватая жертву за одежду, чтобы зафиксировать на полу.       Не хватало, чтобы мальчишка не вовремя дернулся.       Палочка коснулась испачканной кровью шеи.       Он ждал, всматриваясь в дрожащие губы.       Когда они раскрылись для вдоха, он вложил в проклятье чуть больше силы.       Широко раскрыв глаза, мальчишка выгнулся, пытаясь вырваться на свободу, и Риддл отпустил его.       Позволил кашлять, хрипеть и вслепую искать выход.       Он знал, что сейчас жертве кажется — где-то есть выход.       Из-за шока ноги были особенно непослушными, поэтому мальчишке приходилось ползти, цепляясь руками за грубый камень.       Проклятье все еще действовало. Риддл пошел вслед за жертвой, всматриваясь в побелевшие от напряжения костяшки пальцев.       «Тебе плохо, мой дорогой, но это пройдет», — подумал он, улыбаясь.       Мальчишка уверенно полз к стене, хотя источник боли был внутри него.       Двигаться, чтобы избавиться от боли — один из инстинктов, которые иногда помогают выжить.       Риддл обошел жертву и встал напротив. Когда мальчишка дополз до его ног, он наклонился, приподнял искаженное лицо за подбородок и шепнул:       — Я делаю это для тебя.       Боль превратила его слова в заклинание. Закатившиеся в агонии глаза пытались сфокусироваться, хрип превратился в глухой стон.       — Я делаю это для тебя, мой дорогой, — повторил он, проводя рукой по черным жестким волосам, и встал.       Мальчишка уткнулся носом в пол, попытался приподняться на руках, но Риддл усилил действие проклятья, отступая к стене, откуда удобнее было наблюдать.       Началась та часть, которую он любил особенно сильно — крики.       — У тебя красивый голос, — тихо сказал он, уверенный, что боль достаточно сильная, чтобы жертва не понимала ни слова, даже если расслышит что-то за собственными воплями.       Мальчишка орал, то переворачиваясь на спину, то снова пытаясь уползти прочь из комнаты с наглухо запечатанной дверью.       Мышцы, напряженные до предела в судороге, проступали на руках и ногах, обрывки тюремной робы прилипли к вспотевшему телу.       Он знал, что нужно придерживаться плана, но на мгновенье ему захотелось…       Он отмахнулся от мысли и приказал боли уйти.       Мальчишка обмяк на полу, тяжело дыша.       — Ты сорвешь голос слишком быстро, — сказал Риддл.       Мальчишка медленно поднял голову. К щеке прилипла грязь. К губам — безумная, наглая улыбка.       — Вам нравится?       Прежде чем ответить, Риддл приказал боли вернуться и сделал ее слабее на ту неуловимо малую величину, которая позволяла жертве думать, что та привыкает к пытке.       Он снова подошел к мальчишке, ногой перевернул на спину и внимательно осмотрел лицо.       Еще не эйфория, разумеется, но они, к счастью, никуда не торопятся. Можно действовать постепенно.       — Сейчас будет больно, — сказал Риддл, улыбаясь.       Палочка послушно усилила боль там, где ему было нужно — на спине. Конечности жертва может сжать, живот — укрыть всем телом, но обнять спину невозможно.       Мальчишка перевернулся на бок — лицом к Риддлу. Веки дрожали, губы уже были искусаны в кровь и припухли.       Боль расползлась от позвоночника к коже, подчиняясь желанию Риддла.       Замерев на секунду, мальчишка перевернулся на живот и собрался снова ползти, но Риддл поставил ногу на его спину и прекратил пытку.       Им обоим нужен был небольшой перерыв. Мальчишке — чтобы тело адаптировалось к боли. Ему самому — чтобы не натворить глупостей.       — Нужно делать это чаще, — сказал он.       — Освобожу место в графике, — отозвался мальчишка. Хриплый сорванный голос звучал нагло. Почти счастливо.       Риддл улыбнулся, направил палочку на тело и вложил в Круциатус еще больше силы.       Наконец-то вместо бесполезного сотрясания воздуха они разговаривали на его родном языке.       Он снова отступил к стене, облокотился на нее и прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться.       Мальчишка хрипел, рычал, стонал, его выворачивало, и он, разумеется, снова куда-то пополз — это было неважно. Тело, занятое пыткой, позволило сознанию открыться.       Риддл делал это раньше, используя легилименцию или банальные короткие фразы в адрес жертв, но здесь… здесь он, закрыв глаза, видел собеседника.       — Худшее, что могло произойти с тобой, уже произошло, мой дорогой, — сказал Риддл.       Гарри резко вдохнул, возвращаясь в темный коридор, поделенный луной надвое. Он искал глазами жертву… цель… себя…       Его трясло от адреналина и желания, которые он сдерживал, чтобы случайно не убить себя.       Риддл стоял напротив, внимательно глядя на него, в той же позе, удерживая возле стены. Гарри повис в его хватке, тяжело дыша.       — Дайте мне немного… времени, мой лорд, пожалуйста, — он пытался восстановить дыхание, но стоило закрыть глаза, чтобы сосредоточиться, как перед глазами начинали мелькать особенно красочные моменты пытки.       Собственное тело казалось чужим, и теперь вместо боли от этого воспоминания он испытывал только эйфорию, желание продолжить, закончить…       — О, ты надеешься успокоиться? — спросил Риддл, иронично улыбаясь. Гарри хорошо помнил, как ощущается эта улыбка изнутри. Как натягиваются одни мышцы и расслабляются другие. Он словно смотрел в зеркало.       — Я… не понимаю, мой лорд, — он облизал пересохшие губы — они потрескались и слегка саднили от прикосновения.       — Да, я вижу, — ответил Риддл. — Не волнуйся, мой дорогой, это не твоя вина. Ты не понимаешь, потому что тебе слишком хорошо. Тебе ведь хорошо?       — Да, — выдохнул Гарри, захлебываясь слюной.       — Тогда посмотри на меня, — приказал Риддл и дождался, пока Гарри сосредоточится на его взгляде: — Ты можешь цепляться за свое прошлое…       — Я не…       — Помолчи, — приказ прозвучал мягко, но Гарри все равно с трудом выдержал взгляд.       — Ты можешь цепляться за свое прошлое, даже не замечая этого, мой дорогой, — продолжил Риддл, убирая прилипшую прядь волос со лба Гарри. — Ты не умеешь слепо подчиняться. Меньшего я не ожидал. Поэтому у нас есть две дороги, и я хочу, чтобы ты выбрал одну из них. Я могу провести тебя по дороге Люциуса — я хорошо знаю ее. Это легкая дорога. Все, что тебе будет нужно — помнить, что я могу сделать с тобой и какое удовольствие это принесет мне. Страх может парализовать, но у тебя неплохо получается жить с ним. И есть другая дорога, — Риддл перешел на шепот, и чем дольше он говорил, тем больше Гарри казалось, что они говорят не на человеческом языке. — Некоторые мои последователи пытались идти по ней, но это привело их к безумию и смерти.       Когда Темный Лорд шагнул ближе — Гарри послушно раздвинул ноги.       — У тебя есть преимущество перед ними, мой дорогой. Используй его правильно. Пропусти меня глубже, — шепот Риддла звучал одновременно снаружи и внутри. Гарри балансировал между реальностью и местом, где их мысли соприкасались.       — Как? — вырвалось у него.       — Не сопротивляйся, не думай, — ответил Риддл, не открывая рта. Глаза говорили за него. — Делай то, что я скажу.       — Все что угодно, мой лорд, — сказал Гарри, и его затянуло в поток чужих… общих мыслей.       Образы мелькали с такой скоростью, что он едва успевал улавливать настроение. Если это были настоящие мысли Риддла — неудивительно, что столько лет он был величайшим волшебником.       — Не пытайся думать вместе со мной, дорогой, — губы Риддла все еще не двигались. Они то проваливались в черноту, оставаясь единственным пятном в пространстве, то возвращали Гарри в реальность пыльного коридора.       В этом состоянии Гарри не смог бы думать и под угрозой смерти. Даже дыхание вызывало сложности — приходилось напоминать себе делать вдох. Каждая клетка его тела кричала о том, что он должен немедленно…       Улыбка Риддла стала шире.       Гарри позволил телу делать то, что оно хочет. Напряженные руки расслабились, Риддл отступил на шаг и позволил ему опуститься на колени.       Никогда в жизни он не делал этого по собственной воле. Риддл поддел пальцами его подбородок и заставил задрать голову выше. Его глаза горели желанием, Гарри чувствовал жар в собственном теле и в чужом.       — Продолжай.       Невозможно было ни услышать это слово, ни игнорировать его. Гарри медленно расстегнул ширинку Риддла, не отводя взгляда. Дыхание все еще было сбито, но руки действовали плавно, подчиняясь общему желанию.       Он моргнул и увидел себя, стоящего на коленях перед Темным Лордом. Почувствовал всепоглощающее желание взять, сделать своим, растоптать остатки сомнений, и моргнул еще раз.       Но желание никуда не делось. Он был тем, кто размыкает губы под давлением ледяного пальца, и тем, кто чувствует жар и влажность чужого языка. Он открывал рот, облизывая губы, и обхватывал член, чтобы положить на них головку. Он захлебывался слюной и цеплялся за стену напротив, помогая себе сохранить равновесие.       Ему не нужно было направлять голову любовника рукой — достаточно было подумать. Он мог коснуться мыслью любой части тела и почувствовать прикосновение к любой части тела. Его желание, его удовольствие было разделено и умножено надвое. Он хотел, чтобы все закончилось в следующий миг и не заканчивалась никогда.       В момент оргазма на короткий миг они разделились, и болезненное одиночество накрыло Гарри ледяным ужасом, но вслед за ним пришел экстаз соединения — еще более полный из-за того, что он успел испугаться.       После он не мог пошевелиться несколько секунд, учась заново управлять руками самостоятельно. Риддл схватил его за воротник куртки, дернул вверх, силой заставляя подняться — будто подчеркивал, что здесь и сейчас каждый из них отвечает только за себя.       — Повтори это завтра, мой дорогой, — сказал Риддл, открывая рот.       Гарри вновь хотелось вцепиться в него и услышать шепот другим способом, но он послушно стоял на дрожащих ногах и слушал.       — Вы хотите, чтобы я позволил вам взять меня в Министерстве, мой лорд? — спросил он, усмехаясь.       — Да, — Риддл ответил отражением усмешки. — Повтори это завтра, и я дам тебе еще больше свободы.       — С удовольствием, — успел ответить Гарри, прежде чем Риддл исчез в темноте коридора. Его шаги быстро стихли.       Добравшись до кровати, Гарри рухнул в нее, не заботясь ни об одежде, ни о других мелочах. Он хотел, чтобы завтра наступило как можно скорее.