***
Конечно, Гилберт нашёлся в библиотеке. Считал, наверное, что с началом учебного года будет не так то просто найти свободный стол в читальном зале, а читать в постели находил ниже своего достоинства. Впрочем, вполне могло оказаться так, что ему больше не позволялось забирать книги из святая-святых. Однажды Иван чуть не оглох от воплей картин в коридоре, возмущенных тем, что какой-то наглец посмел назвать мадам Пинс — старой кошёлкой. Не сложно было догадаться кем был этот самый наглец. Иван занял стул напротив, сложил руки на краю стола и терпеливо стал ждать, когда на него обратят внимание. Гилберт же увлечённо скрипел пером по пергаменту, всем своим видом показывая, что он занят, и вести переговоры не намерен. Наверняка считал, что в прошлом словесном бою нанёс сокрушительное поражение, и ни о какой мировой и речи идти не может. — Пошли со мной, хочу тебе кое-что показать, — сказал Иван, но Гилберт даже не удостоил его взглядом. — Я занят. — После увиденного ты с таким же рвением захочешь проводить время там, уж поверь мне. — Аргументы? Иван выдержал паузу. — Лошади. Губы Гилберта сложились в кривую ухмылку. — Аргумент принят. Иван привёл его на поляну, где отдыхал табун крылатых воронных коней. Огромных, размером больше обычных лошадей, но худых настолько, что они больше походили на скелеты, обтянутые шелковистой кожей. Гилберт не удержал внутри восхищённого вздоха. — Кто они? — Фестралы. Они обитают только на Британских островах. Их так и не смогли приручить, но на людей без причины они никогда не нападают. — А на кого нападают? — с интересом спросил Гилберт, не отводя взгляда от детёныша, с трудом стоящего на неокрепших ещё ногах. — На птиц. Лесничий говорил, что намаялся с ними в своё время, пока отучил есть почтовых сов. Гилберт хмыкнул. — Их можно гладить? — Молодняк подойдёт к тебе сам. Они довольно любопытны и дружелюбны, несмотря на внешний вид. Гилберту нравились лошади намного больше, чем люди, Иван точно знал. Лизавета рассказывала, что как-то он даже обменял взвод солдат на мышастого скакуна. Скандал был знатный, когда на платцу не досчитались пятнадцати человек. Тот самый детёныш, что привлёк внимание Гилберта совсем недавно, подошёл к нему вплотную и принялся обнюхивать его запястье. Гилберт осторожно коснулся вытянутой морды, провёл по ней вверх: от ноздрей к большим белым глазам без зрачков, и улыбнулся. Иван помнил с каким трепетом сам наглаживал подошедшего к нему фестрала, когда лесничий впервые привёл его к табуну. Кожа под пальцами была как шёлк. — У него клыки, — восторженно сказал Гилберт и Иван улыбнулся уголками губ. Конечно у них были клыки. Эти кони были плотоядными, им нужны были острые зубы, чтобы рвать плоть. Иван продолжил наблюдать за Гилбертом из-под полуопущенных ресниц. Тот явно хотел потрогать перепончатые крылья, но в последний момент отдёрнул руку. Иван тоже не решался, когда к нему подходил молодняк. Их крылья, с обширной сетью вен, выглядели слишком тонкими и хрупкими, было страшно навредить по неосторожности. Гилберт коснулся рукой воронной гривы и принялся с детской непосредственностью наглаживать её. Ивану пришло в голову, что столько нежности, сколько перепадало лошадям, никто в жизни не получал от этих рук. За исключением Людвига, наверное, но и это было под большим вопросом. Пришедший тем вечером в его спальню Гилберт вёл себя на удивление размеренно. Кажется, ему перепала капля нежности, не растраченная на лошадей. Иван даже не пытался скрыть грустную улыбку. Впрочем, Гилберт всё равно её не заметил. Он смотрел Ивану в лицо лишь однажды — в Берлине, когда брал его на бетонном полу, среди бронированных стёкол.***
Гилберт влетел в комнату Ивана ураганом и бросил перед ним на постель раскрытую книгу. — Никого не напоминает? Иван смотрел на портрет тёмноволосой женщины с печальными глазами, но не чувствовал внутри никакого отклика. Она была совершенно ему не знакома. — Нет. Гилберт перевернул страницу. — А этот? Со страницы Ивану широко улыбнулся мужчина с копной рыжих непослушных волос и густой бородой. Гилберт раздражённо щёлкнул языком, когда на лице Ивана не отобразилось ни капли узнавания. — Ну этого говнюка ты точно узнаешь, — со злым весельем проговорил Гилберт, и перевернул страницу. С портрета на Ивана смотрел Артур. Англия. — Салазар мать его Слизерин, — представил Гилберт и нервно захлопнул книгу. — Британское семейство в полном составе приложило руку к созданию этой школы. Охренеть можно. Иван потресённо смотрел на книгу перед собой. «Охренеть можно» с трудом могло описать весь тот спектр эмоций, что он испытывал. — У тебя тоже есть магическая школа, — сказал Гилберт, даже не пытаясь скрыть раздражение. И зависть. — Нет. У меня школы нет, — прошептал растерянно Иван. — И почему мне только в голову не пришло. — Потому что ты идиот, — оборвал его Гилберт. — Бога ради, ладно я! Я вообще не знал, что такое возможно, но твоей непутёвой матери тебя наебала нечисть и… — Закрой рот, — зашипел рассерженно Иван тут же подскочив на ноги, но Гилберт только ухмыльнулся. — А то что? Правдой это быть не перестанет. Говорят, твой папаша — злобный хуесос, ответственный за падёжь скотины. — Мой папаша — повелитель буранов и метелей, и лучше бы тебе заткнуться, чтобы не стать ещё одной головой, за чей падёжь он будет ответственен, — сказал Иван повысив голос. Гилберт рассмеялся ему в лицо, совершенно не впечатлённый тирадой. — Мне насрать как ты там его называешь, чтобы чувствовать себя меньшим неудачником. Где тогда находится Дурмстранг, если у тебя школ нет? Я не нашёл его местоположения ни в одной из книг. Везде сказано просто «на Севере». — Не знаю, — Иван раздражённо дёрнул плечом. Видеть Гилберта не хотелось, говорить с ним — тем более, но тот перерывал библиотку по его просьбе, потому что один Иван не справлялся. — Норвегия? — Это было бы в его стиле, — согласился Гилберт. Он больше не был рассержен, обдумывал возможные варианты. — Судя по тому, что я прочёл, Дурмстранг вполне мог основать Кеттиль. Там правил немерено, и вылететь оттуда — как два пальца об асфальт. И они изучают тёмную магию, а не способы обезопасить себя от неё. — И ты первым делом подумал, что это моя школа. — Да, — признался после заминки Гилберт. Ответ явно дался ему с большим трудом. Иван вымученно улыбнулся. — Таким ты меня видишь? Суровый тёмнокнижник в скрытом ото всех замке, который учит людей чёрной магии? Они разразились нервным хохотом оба, настолько нелепо это звучало. — Ты даже рапорт написать не можешь, не превратив его в «Войну и Мир». И ревёшь постоянно, с поводом и без, — с ухмылкой выдал Гилберт. — Но сейчас-то у меня совершенно точно есть повод. Ты ведь сознательно делаешь мне больно, когда мы делим постель, — сказал Иван. Гилберт тут же сжал челюсти, от былого веселья и следа не осталось. Он весь напрягся, словно струна. — Скажешь зачем? Гилберт молчал, пялился на свечу на подоконнике. — Тогда я попробую предположить, — осторожно начал Иван. — Ты решил, что не сможешь добиться от меня любви, поэтому хочешь получить хотя бы ненависть, ведь безразличия не вынесешь. Занавески в миг вспыхнули. Иван кивнул сам себе. — Значит я прав. Гилберт бросил на него полный ярости взгляд и процедил сквозь зубы: — Ты нихрена обо мне не знаешь. — Я знаю, что ты даже не пытался, — устало ответил Иван. — Легче ведь идти по уже проторенной дороге, чем… — А у меня был шанс? После Берлина? После того, как я трахнул тебя на полу, сломав в процессе два ребра и вывихнув плечо? — Я пришёл к тебе сам, точно зная чем всё закончится. И ожидая куда больших… повреждений. Гилберт зашёлся в совершенно безумном лающем хохоте. — Вот ведь действительно повезло: всего-то рёбра треснули, да и плечо вправить не проблема, а мог бы без руки остаться, или подохнуть от разрывов внутренних органов. — Но этого не произошло. — Какое счастье. — Не надо сарказма, — бросил Иван устало. — Ты не можешь даже в глаза мне посмотреть в процессе, настолько тебя мучит происходящее, но всё равно продолжаешь брать почти на сухую, даже не пытаясь доставить удовольствие. В чём твоя проблема? Гилберт смотрел в окно совершенно отрешённым взглядом. — Ответь на чёртов вопрос. Но ответа не последовало. Иван устало потёр лицо руками, когда дверь с грохотом захлопнулась с другой стороны. Надёжный как швейцарские часы план полетел к чёрту, не выдержав даже одного полного дня.