Под протекцией огня

Их комнаты находились на восьмом этаже. Выбор пал на него не случайно: именно там располагалась та самая разрушеная комната, которую предстояло восстановить. Иван полагал, что Гилберт тут же захочет узнать о ней подробнее, но тот захлопнул дверь в свою комнату перед самым его носом. Впрочем, не прошло и десяти минут, как взбешенный Гилберт распахнул дверь в комнату Ивана. — Эти мудаки способны прыгать из одной картины в другую, да? В любую картину, которая есть в хреновом замке. Уголок губ Ивана нервно дёрнулся. — Да. Когда Гилберт с грохотом захлопнул дверь с другой стороны, Иван разразился хохотом. Наверняка Северус Снейп решил не откладывать их знакомство в долгий ящик, а снять имеющуюся в комнате картину со стены не представлялось возможным. Они все были прочно прикреплены. Не без помощи магии, разумеется. Отсмеявшись, Иван огляделся. На его стенах всё также не висело ни единой картины, а рамка, стоящая на столе, была пуста с тех самых пор, как Иван прибыл в Хогвартс впервые. Впрочем, даже будь это иначе, всегда можно было бы положить её фотографией вниз, чтобы добиться приватности. *** Стоило на утро показать Гилберту, где находится библиотека и тот тут же окопался в книгах. Это была его стихия, его страсть, хоть малознакомому человеку это и могло показаться совершенно несвойственным ему. Но он всегда орудовал пером также хорошо, как и мечом. Стоило признать, Гилберт был хорош во всём, за что бы не брался, и временами это доставляло окружающим массу хлопот. Иван оставил Гилберта среди сотен книг и с нескрываемым облегчением вернулся в выделенную ему директором комнату. Было не так сложно убедить себя, что следовало уделить время учебным программам по магловедению. Впрочем, обманываться хоть и было приятно, но это не помогало решить действительно важную проблему. Одну единственную, которой и стоило в действительности заняться. Гилберт был этой проблемой. Идея потащить Гилберта за собой в Хогвартс с каждой минутой казалась Ивану всё более провальной. Да, в стенах замка были люди, способные совладать с огненной стихией, но совсем скоро к ним присоединится пара сотен детей. Да, реакции Пруссии было не трудно спрогнозировать, но теперь Пруссии не было. Был один лишь Гилберт. И о Гилберте Иван действительно ни черта не знал, Людвиг был совершенно прав. Что из того, что они видели было от Гилберта, а не страны, что он воплощал? Когда заканчивался Пруссия и начинался Гилберт Байльшмидт? Даже ответ на такой, казалось бы, простой вопрос был Ивану не известен. А ему нужна была эта информация. Только так он смог бы хотя бы примерно понять какой тактики стоило придерживаться. Многие их реакции были инстинктивными, они разделяли некоторые интересы и увлечения собственного народа бессознательно, потому что так было вшито на подкорке. Чаще всего выражали мысли чужими словами, выдавали чужие привычки за свои личные. Они были воплощениями национальных характеров в худшем их виде, пока не отращивали свои собственные. Так где начинался Гилберт Байльшмидт? Брови Ивана сошлись в переносице. Они были знакомы не одну сотню лет, но единственное в чём Иван был уверен наверняка был… Германия. Совершенно точно именно Гилберт позволил Германии случиться. Он был один на континенте, хоть и имел целую кучу родственников разной степени близости. Позволить Германии случиться значило обрести семью, которую выбрал сам. И подохнуть в итоге. Но Гилберт всё равно пёкся о Людвиге, и его забота принимала временами ужасающие обороты. Да чего далеко заглядывать: Гилберт сдобрил согласие участвовать в этой авантюре угрозами. Он наверняка превратит жизнь любого человека в ад, если тот хотя бы подумает о том, чтобы создать его младшему брату проблемы. Это была какая-никакая, но информация. Конечно, она никуда не годилась в нынешней ситуации, но даже эти крупицы позволили Ивану вдохнуть наконец воздух полной грудью. К тому же, теперь, когда не было Пруссии, у Гилберта не было причин ненавидеть Россию. Иван невесело хохотнул. Будь проблема только в ненависти, всё было бы намного проще. Но ненависть, которую Пруссия испытывал к нему, было не назвать иначе как ревнивой. И наверняка в этом тоже был Гилберт, как он же был в зависти, когда дело касалось Франциска. *** Гилберт узнавал его по шагам. Это мысль привела Ивана в состояние некоторой растерянности, но она совершенно точно имела право на существование. Потому что Гилберт заговорил с ним, даже не обернувшись, стоило войти в библиотеку. — Ты знал, что старый хрыч попросит восстановить комнату. Конечно, Иван знал. Впрочем, даже будь ответ противоположным, он всё равно сказал бы «да». Гилберт должен был считать, что они с директором действуют единым фронтом. Что союзников у него в замке нет, и быть не может, если вздумает совершить какую-то глупость. — Мы оба сдохнем в процессе, знаешь? Безразличие Гилберта наверняка было напускным, но он идеально владел своим голосом. Таким сложно было не восхититься, но это добавляло проблем. Иван так и не решил какой тактики стоило придерживаться и потому планировал переть на пролом, пытаясь всеми возможными способами вывести Гилберта из себя. Конечно, библиотека была не самым подходящим для этого местом, но другого выбора не оставалось. Вряд ли Гилберт благородно согласился бы вусмерть упиться в его компании, а после рассказал пару слезливых историй из своей биографии, чтобы дать Ивану хоть несколько козырей. Оставалось довести его до белого коления. Что в алкогольном опьянении, что в гневе, людям было свойственно выдавать то, что в обычной ситуации они ни за что не произнесли вслух. Им нужно было свести возможные конфликты до минимума, но это было невозможно сделать, пока Иван не знал, что может их спровоцировать. — Мы — воплощения целых стран в человеческом обличье, нас не так легко убить, — ответил наконец Иван. Подобная реплика наверняка должна была выбить из колеи, но Гилберт на это лишь хмыкнул. Взгляда от страниц лежащей перед ним книги он так и не оторвал. — Бранденбург бы с тобой не согласился, — безразлично сказал Гилберт. — Пруссия — тоже. — Обоих не стало благодаря тебе, — напомнил Иван. Это наверняка потешило бы эго Пруссии, но Гилберта, кажется, совершенно не трогало. И он не собирался выдавать хоть сколько-нибудь ценную эмоцию, ни то что слово. — Которую из Пруссий ты имел ввиду, кстати? Лицо Гилберта тут же разрезала кривая ухмылка, но ответил он всё тем же безразличным тоном: — Какая разница? Ни одной из них больше нет на карте. — И в этом тоже твоя заслуга. Гилберт фыркнул. — Кстати, о заслугах. Мне нужны книги написаные нормальными людьми, чтобы понять, что происходило, пока я… отсутствовал. Эти никуда не годятся. Швейцария, Германия, Франция и Англия. Четырёх будет достаточно. — Но не Россия, — произнёс Иван, стараясь звучать отстранённо. Гилберт бросил в его сторону короткий, но многозначительный взгляд, и тут же вернулся к разложенным перед ним книгам. — По-твоему, я не достаточно объективный источник? — спросил Иван. В интонации проскочило напряжение, хоть он и прилагал усилия, чтобы скрыть его. Конечно, Гилберт заметил. — В этой библиотеке достаточно фантастики, Johann. Я не собираюсь читать её ещё и на русском. Иван тут же вспыхнул от возмущения. Это было сильнее его, сильнее всех им подобных. Подобное невозможно было оставить без ответа, всё естество противилось этому. — Довольно лицемерно, не находишь? — зашипел Иван. — Не ожидал услышать подобное от того, кто всю свою жизнь штамповал пропагандистские агитки и имел привычку вскрывать все письма до того, как они дойдут до адресатов, лишь бы ничего не разрушило его хрупкую картину мира. Гилберт развернулся к Ивану лицом. Уголок его губ нервно дёрнулся. — Будем меряться кто с большим усердием лжёт собственным людям? Или, может, кто с большим упорством пытается вытравить прошлое из памяти собственного народа, чтобы забыться? Не пытайся метать стрелки, потому что главный лицемер здесь — ты. Голова Гилберта мотнулась в сторону от удара. Щёку обожгло, когда Иван влепил ему пощёчину. Такое нельзя было оставлять без ответа. Но Гилберт насмешливо улыбнулся, облизал сухие обветренные губы. — Когда дело касается тебя, слухи всегда оказываются достовернее официальной информации. — И что на слуху сейчас? — елейным голосом поинтересовался Иван. — Давай, просвяти меня. Разговор шёл совершенно не по плану. Плана не было, но то, что сейчас происходило… Ивану невыносимо хотелось завыть от бессилия. И Гилберт знал об этом. Знал, и явно получал от происходящего удовольствие. — А сейчас мне насрать на слухи, — с улыбкой сказал Гилберт. — Ты Бог знает в какой дыре на другом конце континета, а не в столице, где тебе положено быть. Мы оба знаем, что это значит. На этот раз Гилберт легко перехватил занесённую для удара руку. Вцепился в запястье с такой силой, что затрещали кости, и Ивану пришлось сцепить зубы, чтобы не издать ни единого звука. — Мы разные, Johann. Мне всегда хватало смелости не верить в ложь, которую я скармливал другим. Хватка на запястье ощутимо ослабла и Иван нервно отдёрнул руку. Невыносимо хотелось растереть травмированную конечность или хотя бы спрятать в карман, но Иван заставил себя опустить руку вниз. Губы его изогнулись в ироничной улыбке. — Так ты у нас рыцарь без страха и упрёка, благородно лгущий для всеобщего блага? Наверное, ещё и чужие грехи замаливаешь. Только стоило бы для начала с собственными разобраться, индульгенцию тебе никто не выпишет. Гилберт фыркнул. — Мне не нужна индульгенция. — Потому что ни чести, ни совести не имеешь, — выплюнул Иван, словно ругательство. Гилберт наградил его недоумённым взглядом. — Потому что отпущение грехов — дерьмо полное.