Бескрайняя Сибирь

Серёжа звонит из тюрьмы, и Олег срывается к нему прямо с задания, наплевав на команду и начальство. Всё проходит гладко, и уже через пару месяцев, они, заметя следы, оседают в сибирской глуши в домике олежьего «прадедушки свёкра сестры мужа золовки». Домик недалеко от крохотного городка, который чудом попал на карты, в нём два магазина – один продуктовый, другой для всего остального, – задрипанная кафешка с уставшей поварихой, почта в подвале и никогда не работающее кино. На машине до городка почти час езды, бензин на вес золота, поэтому закупаются всем и сразу на месяц, благо лютые морозы помогают сохранять всё свежим. На свои сбережения Олег заказывает хороший ноутбук, и Серёжа с головой уходит в работу: взламывает свои же счета, выводит с них почти все деньги, и теперь они могут безбедно жить ближайшие сто лет где-нибудь в центре ЛА. Проблема лишь в том, что они не в ЛА, да и не хочется лесное спокойствие менять на неон и вечный гул машин. Только тогда, в тепле и спокойствии, Серёжа рассказывает Олегу всё, что происходило в стенах тюрьмы – доктора, таблетки, изнасилования, птицы и бесконечный страх – это всё выливается на Олега за один вечер, и, если честно, он сразу понимает: чтобы это всё переварить, и жизни не хватит. Серёжа постоянно мёрзнет, набирает вес, как на дрожжах и, кажется, отпускает всё дерьмо, которое с ним произошло: подозрительно быстро, но Олег старается лишний раз его не напрягать разговорами. Пару раз появляется Птица – пытается агрессировать, но Олег профессионально скручивает измождённое тюремными порядками тело, и в конце концов пернатый сдаётся на милость ласки и заботы Олега, пообещав пару лет отдохнуть в глубине сознания. Тряпка, о котором Серёжа говорил совсем неохотно, приходит редко: только если кошмары снова не дают уснуть до утра, а от слёз совсем кончаются силы. Он помогает Серёже отоспаться, а сам высиживает часы до рассвета, разговаривая с Олегом о всякой ерунде и выпивая три чашки какао. Они медленно сближаются вновь, хоть и понимают, что спать друг с другом не смогут ещё долго – недели, месяцы, может, годы; у каждого в голове война, и настроя нет совсем. Упорно твердят себе, что были друг у друга единственными, а в худшие ночи Серёжа ревёт навзрыд и шепчет, что всё ещё чувствует на теле 'их' руки, и ему страшно, что он никогда не сможет это забыть. Олег клянётся, что это временно, обрезает Серёже волосы – меня за них держали, Олег, умоляю – и учится готовить едва ли не с нуля: Серёжа умеет, только руки трясутся постоянно, да и Олегу нравится новое хобби. ••• Что что-то не так (то есть, ещё больше не так), Олег понимает через три месяца после побега. Серёжа отказывается от еды, регулярно блюёт – убеждает, что это отказ от таблеток так действует, – и набирает вес, хотя внешне ничего не меняется. После очередной вылазки за продуктами Волков суёт Серёже в руки тест и смотрит так, что тот не смеет ослушаться – но трусливо прячется за Тряпкой, и, если честно, Олег не смеет его осуждать. Пока Разумовский в туалете, Олег ставит чайник, напоминая себе отмыть заляпанную нержавейку, и закуривает, выпуская в форточку тонкие струйки дыма. Мороз стоит адский, за сорок, и в форточку врывается леденящий лёгкие воздух: Волков втягивает его жадно, чувствуя, как крупная дрожь пробирает спину, и молится всем богам, которых может вспомнить. Через несколько минут из ванной раздаётся звук бьющегося стекла, короткий крик и ужасная тишина. Олег на секунду закрывает глаза, измученно заламывая брови, и ощущает, как каждый новый вдох становится будто бы тяжелее. Шаг за шагом он идёт к ванной, и ему, кажется, даже в окопах было не так страшно. – Серёж... Аккуратно ступая мягкими тапками по битому стеклу, Олег приближается к скрюченному в углу Серёже и осторожно отнимает его руки от лица. – Не переживай, родной, – тихо говорит Олег, целуя его в лоб. – Справимся. – Нет, – шепчет Разумовский. – Я не хочу, я должен... мне надо... Олег, ты не понимаешь... У него на лбу – холодный пот, красные глаза в губительной влаге, на высокие скулы бросился яркий румянец. – Прости, Серёж... Сейчас уже поздно делать аборт. Мужчинам-омегам можно только до восьмой недели, а у тебя не меньше шестнадцати. Разумовский, наконец, позволяет себе завыть, уткнувшись лбом в плечо Олега. Объяснять ничего и не нужно: они не спали друг с другом со студенчества, да и Волков – бета, от таких не рожают даже в случае божественного чуда. – Олег... – Серёжа, встрепенувшись, прижимается к уху Олега, шепчет совсем неслышно. – Боже, что, если он будет похож на... на отца, я... я не смогу на него смотреть, я... – Тише, ну, – Волков тянет на себя, помогая подняться, и в его действиях нет и грамма той паники, которая бушует в его сердце. – Мы справимся, слышишь, Серёж? Мы теперь вместе, и значит всё будет хорошо. Он выводит Серёжу из обсыпанной осколками зеркала ванной, словно по минному полю, и помогает улечься в постели. Через несколько минут приносит мятный чай с мёдом, заставляет выпить снотворное и укладывает спать, повернув лицом к краю: Серёжа теперь спит у стены, но ему нужно видеть всё. Старый ковёр на стене за его спиной даже не режет глаз своей древностью и греет Серёже спину: сейчас это необходимо. Олег ложится с ним, как ложился давно, в прошлой беззаботной жизни, и не перестаёт винить себя: если бы вернулся из армии домой, точно бы заметил, что с Серёжей что-то не так. Удержал бы от безумия, не позволил заглянуть в кровавую бездну, Разумовский не попал бы в тюрьму, его бы не... Впрочем, сейчас все эти «бы» не имеют никакого значения. Закрывая глаза, Олег пытается не думать о том, что растить чужого ребёнка никогда не было его мечтой. А Серёжа во сне хмурится, хватается за Олега, шепчет его имя с нежной улыбкой, и Волков позволяет себе уложить ладонь на едва заметно выпирающий живот и ощутить под ним первые пинки малышки. И понимает, что это Лерочка. Или Кирилл. А если двойня... Надо будет обсудить это с Серёжей завтра, прочитать побольше статей о беременности и заказать всякие... штуки? Олег понятия не имеет, что нужно беременным и новорождённым. О том, как будут проходить роды, он старается вообще не думать: очень страшно от того, что их маленькая уютная ванная превратится в филиал кровавого ада. Олег тяжело вздыхает, прижимая к себе тревожного даже во сне Разумовского, и тот, поворочавшись в тепле чужих объятий, наконец успокаивается. Как странно распорядилась судьба, думает Олег: они одинакового роста, комплекции, до тюрьмы даже весили одинаково, они идентичны в драке, и разве что в бытовых вещах у Серёжи больше опыта. Почему именно он – омега? По всем параметрам Олегу эта роль подошла бы куда больше. Но это неважно, думает Волков, слушая мерное серёжино сопение, ничего не важно, кроме его несчастного рыжика, натерпевшегося столько, что хватит на десять жизней. Сейчас у них много проблем, но – Олег уверен – если они справятся, то только вместе.