Идеальный пазл

Кацуки никогда не был достаточно силен для Изуку. Начиная от издевательств в средней школе, когда он не мог справиться с комплексом неполноценности, и заканчивая чертовой сущностью. Кацуки был сабом, отчаянно хватающимся за любую возможность отдалиться от этого премерзкого определения. Он безумно хотел быть с Изуку, до дрожи в коленях желал единолично обладать им. И он почти получил свою самую заветную мечту, лучшего человека во всевозможных вселенных, но один тонкий лист А4 изменил всю его жизнь. Саб. Он был блядским сабом. После этого открытия на горизонте появился Двумордый ублюдок, и как бы Кацуки не старался, как был не бился, все было бесполезно. Изуку нуждался в дом-е, хотя, по иронии судьбы, не подчинялся ни одному из них, имея чертовски сильную связь с парным партнером, видимо, единственным человеком, который мог им управлять. Несмотря на это, Изуку позволял и Кацуки доминировать в постели, слушал приказы, был идеальным и понимающим партнером. Ему даже не так уж нужен был Двумордый дом, как Шото. Шото с проблемами в семье, мягкими волосами, красивой улыбкой и уважительным отношением. Изуку влюбился в него, а сам Двумордый засранец вообще голову потерял. Конечно, это случилось не сразу, полгода Кацуки пытался удалить «Шото» из жизни, но у него не получилось. И когда Изуку пришел с признанием, он не смог оттолкнуть. Он, блять, принял гребаного предателя. А потом они не говорили неделю, потому что маленький мир Кацуки в одночасье рухнул. Все попытки Изуку завести диалог, извиниться, оставались за закрытой дверью. А ведь он даже ни разу не коснулся Шото, кроме, как на тренировках. В дальнейшем крахе был виноват Кацуки и только он, как идиот, призвавший Деку, тогда он не мог называть этого человека Изуку, к полиаморным отношениям. Они даже договор какой-то дерьмовый подписали. А дальше, через месяц, Шото действительно появился в их жизни. Сначала он мельком заходил в их комнаты, но в какой-то особенно дерьмовый момент окончательно поселился у Изуку. Кацуки это не нравилось, он не пытался поладить, просто исполняя прихоть дорогого человека. Все же Шото — это не так плохо, он, по крайней мере, не уведет у него парня. Только Шото оказался в четыре раза хуже любого другого, он напомнил Кацуки, где его место. Просто невзначай приказал ему остановиться, а слабое тело упало до возбуждения и самого настоящего оцепенения. И если тот же Каминари, или Очако, или какой-либо другой саб из их класса подчинился бы приказу каждого дом-а, то Кацуки был, как Изуку. Подавить его мог только парный партнер. Тогда Кацуки проплакал полночи, а вторую половину только и делал, что презирал себя за слабость. Утром он уже ненавидел Двумордого ублюдка всем сердцем. А тот, словно святой, делал вид, что ничего не произошло и даже не думал использовать свою власть над Кацуки. И вдруг, тяжелой арматурой, на голову свалилось осознание, почему Изуку так привязался к этому кирпичу, тот был хорошим, лучше самого Кацуки. Это ранило глубоко и заставляло избегать темы отношений, своего отражения и любого проявления слабости. Это делало Кацуки еще грубее. А Изуку, оправдывая все усилия, не осуждал. Он долго-долго обнимал Кацуки и гладил его по волосам, показывая, что останется рядом при любых обстоятельствах. Апогея эта странная ситуация достигла, когда после UA они пошли в одно агентство, к Старателю по приглашению Двумордого. А наивный и верящий в лучшее Изуку предложил снимать вместе жилье. Двумордый согласился сразу, а Кацуки был не в состоянии потушить искрящийся огонек в глазах, с такой мольбой и ожиданием, уставленных на него. Вот так они и оказались в трешке, разделенной на двоих. Вешая ключницу в первый день заселения, Кацуки и представить не мог, что будет так плохо. И уже точно не думал, что сейчас будет подыхать из-за своей сущности, пока в соседней комнате Двумордая тварь ебала его Изуку. Тонкие стены не оставляли места приватности. Вот «Шото» поцеловал особенно чувствительное место Изуку, послышался всхлип. Два его пальца в теплом податливом нутре. Кацуки вздрогнул и сильнее вжался носом в разодранные коленки. Он не понимал, что чувствует. С одной стороны на него обрушивалась ревность и нежелание делить Изуку, но с другой… нет, глупость. А собственное тело отчаянно, подобно течной сучке, кричало об обратном. Оно требовало своего парного партнера. Стон Изуку ощущался ножом в сердце. Четыре пальца и тяжелое дыхание Двумордого, которое Кацуки не слышал, но мог представить. Чудовищно неприятное, с оттенком мяты, оно должно было касаться его кожи, а не Изуку. Блядство. Кацуки подавил слезы и закусил руку. Он ненавидел сущность саба настолько, что готов был вырвать ее из своего тела. Громкий стон Изуку, только он должен был слышать его, никак не до безумия идеальный Шото. Двумордый вошел в него, плавно, тягуче, слишком нежно. Кацуки всхлипнул. Толчок, еще один и еще. Кровать грозилась развалиться, а горло Изуку быть разодранным. Кацуки ощущал, что был близко к сабдропу. Он слишком долго скрывался от сущности, подавлял ее и отталкивал парного партнера, который находился слишком близко, чтобы чувствовать себя независимым и сильным. Двумордый, чертов ублюдок, ебал его парня. Особенно протяжный стон Двумордого — кончил. И насадился своей тупой двухцветной башкой на член Изуку. Сделал то, что не мог Кацуки, панически боящийся любого проявления власти над собой. Они как-то пробовали с Изуку отсос, но шаловливые ручонки в шрамах слишком часто пытались направить. И, когда Изуку осознал, что не может не касаться чужих волос, чуть надавливать на голову, увидел, как себя чувствовал после минета Кацуки, он отказался от этого. Они быстро нашли альтернативу — римминг, но каким бы приятным он не был, Кацуки все также привлекал чужой член, а Изуку сходил с ума от посасывания головки. Поэтому теперь за минеты отвечал Шото. Вскрик Изуку. Теперь они еще минут двадцать будут нежится в кровати, говоря милые глупости друг другу. Кацуки накрыл лицо подушкой. Это было невыносимо. Он пролежал, смотря в потолок куда дольше. Теперь он знал каждый неровным мазок на нем, но так и не успокоился, не почувствовал себя хоть на йоту лучше. Бесполезно. Он такой бесполезный. Не мог даже справиться с собственной башкой и инстинктами. Череп сдавила сильная боль, но она подействовала лучше, чем попытка выйти из своего тела. Кацуки абстрагировался, а мысли продолжали его одолевать. Он не был способен пошевелиться, оказать сопротивление, все, что он мог — смотреть на чертов потолок. Блядство. Кацуки двинул рукой, она работала, потом ногами, согнул колени и, наконец, сел. Надо было хотя бы сходить в душ. За трехдневный выходной он был там единожды — после окончания сложнейшей миссии. Десятидневный отпуск для него и других участников: Изуку и Двумордого — был неплохой платой, но Кацуки видел другую причину. Отпускать их сейчас снова в горячую точку было ужасно глупо, поэтому они выжидали, ведь заварушка уже имелась и требовала лучших из лучших. Кацуки толкнул дверь. Подавить дрожь, справиться с учащенным сердцебиением и убрать невидимую руку, сжимающую горло было не так тяжело после годов тренировки. Поэтому Кацуки с неотразимой естественностью натянул хмурое выражение на лицо и вошел на кухню. Изуку и Двумордый пили отвратительный травяной чай, подаренный Момо. Стало еще некомфортнее. Кацуки молча достал кружку, кинул туда две ложки кофе, четыре сахара, воду и молоко, очень много молока. Вообще он не любил эту сладкую бурду, но она, как ни что другое, помогала справиться со стрессом или Кацуки уверял себя, что она действовала. Не важно, главное, что эффект был лучше, чем от таблеток, выписанных психотерапевтом. Да и к этому бездарному мужику он не ходил уже несколько месяцев, Кацуки вообще появился в его вонючем кабинете только из-за наставления и долгих уговоров Изуку, тот сам его оплачивал и продолжал это делать, даже зная, что Кацуки забил хуй. — Каччан, все хорошо? — Да. У него всегда все в порядке. Но, смотря на черную кружку с надписью «сдохните», он хотел только вернуться домой, закрыться в старой комнате и не вылезать из кровати лет десять. — Лучше не бывает, Деку. Ты как? Чей член нравится больше: мой или этого уебища? — Двумордый чересчур громко поставил стакан на стол. — Зачем ты так, Бакуго? Он же просто. — Договорить он не смог. Кацуки с размаху поставил свою кружку рядом с его так, что половина горе-кофе оказалась на столе, в напитке Двумордого и на его футболке, а от кружки откололся кусок. — Ты теперь и объясняться за него будешь? Может, возьмешь сумку-кенгуру и посадишь малыша-Деку туда, а? У нас был гребанный договор: один не лезет в отношения другого, и что ты делаешь, а, Морда? — Двумордый нахмурился, какое щедрое проявление эмоций. — Ты наезжаешь на Изуку у меня на глазах. А если ты его бить начнешь, мне тоже смотреть на это? — Они были крайне близко, делили дыхание на двоих. Внутренний саб требовал, чтобы его дом что-то немедленно сделал, но Кацуки выдавал это за борьбу посредством гляделок. Пока стол не разбил на две части намеренный прыжок Деку. Он схватил их обоих темными хлыстами и поднял к потолку — ничего не поделаешь. — Так, вы двое. Если вы ебете меня, то это не значит, что я не могу за себя постоять. Не забывайте, почему я номер один. Вы вдвоем со мной не справились, а тут у каждого появились какие-то глупые предрассудки по поводу моей беззащитности. И что еще за договор? Не вы ли соглашались наладить хотя бы дружеские отношения, м? Я могу завершить отношения с вами обоими, чтобы не мучать, но вы упорно продолжаете цепляться за эти руины. Так почему же вы не хотите возвести что-то новое? Не пытаетесь хотя бы поладить? — Кацуки сжал кулаки и зажмурился. Иногда Деку бесил, очень и очень сильно. — Да потому что мы не подходим друг другу, потому что он заставляет меня ненавидеть себя еще больше. Но Деку, я, — «люблю тебя», он не мог произнести это вслух. — Не важно. Если хочешь хоть немного улучшить ситуацию, то приходи в спальню. Решать все проблемы сексом вошло в привычку. И Кацуки всегда получал то, что хотел. Изуку пришел через десять минут и закрыл за собой дверь на ключ. Его волосы были влажными, а кожа пахла гелем для душа. Все, как любил Кацуки, никакого аромата Двумордого чудовища. Изуку медленно подошел к кровати и снял большую домашнюю футболку. Он потянулся к резинке штанов, но Кацуки остановил его. — Разве я разрешал снять их? — низким рычащим голосом спросил он. Изуку мотнул головой. Игра началась. — Ты такой плохой мальчик, не думаешь, что заслуживаешь наказания? — Конечно, — простонал Изуку. Он ужасно заводился с темы шлепков за провинности. — На колени, — грубо отчеканил Кацуки, и Изуку упал. Его покорность отдавалась тяжестью внизу живота и сладкой болью в сердце. Раскрасневшийся, готовый подчиняться Изуку был настоящим эталоном красоты. Кацуки не смог себе отказать в тягучем пряном поцелуе. Мягкие губы словно были созданы, чтобы их терзали, а чувствительная кожа превращала каждое касание в легкую дрожь. — Встань. — Мощные ноги разогнулись. Кацуки обхватил заднюю часть чужой шеи ладонью и повел Изуку к кровати. — Ляг ко мне на колени так, чтобы твоя задница была готова к наказанию. — Через пару секунд его рука сжимала упругую чувствительную ягодицу. Изуку застонал. — Хороший мальчик. — Ладонь зарылась в мягкие зеленые волосы. Кацуки потянул их, приподнимая чужую голову, чтобы заглянуть в поплывшие глаза. — Десять шлепков будет достаточно, чтобы ты усвоил урок? Или такой непослушный мальчик, как ты, заслуживает пятнадцать? — Кацуки грубо сжал пухлую ягодицу, а после погладил. Изуку простонал. — Если будешь старательным и прилежным, то я сокращу. — Я буду, буду хорошим мальчиком для тебя, — всхлипнул Изуку и зарылся носом в одеяло, чтобы скрыть смущения от еще большего выпячивания задницы. — Хорошо. Считай. — У Кацуки была тяжелая рука, но и герой-Деку не был хрупким, в отличие от Изуку Мидории, любящего несильные шлепки. Первый заставил его всхлипнуть, а у Кацуки дернулся член. Блядство, он сам тек от чужих стонов, как сучка и ничего не мог с этим сделать. — Д-два. — Хлесткий звук и идеальный след ладони на сладкой ягодице. На каждый удар Изуку извивался и хныкал, то ли пытаясь попросить больше, то ли желая прекратить пытку. Его член терся о ногу чуть ли не потерявшегося в пространстве Кацуки. Ему нельзя было отключаться, ведь он руководил процессом, он не был сейчас беспомощным сабом, а имел в своих руках самый настоящий контроль. — Пят-т-тнадцать. А-х-х. — Изуку, как по команде, бурно кончил, прогибаясь в спине до хруста и падая на чужие колени. — Я был хорошим мальчиком? — Жалобно спросил он. Кацуки мягко улыбнулся и погладил его по голове. — Самым лучшим, ты очень хорошо постарался. Иди сюда. — Он завернул Изуку в плед и включил фильм про Всемогущего. Они всегда помогали Изуку почувствовать себя до конца хорошо. — А ты кончил? — неожиданно спросил он на середине картины. — Да, Деку, если бы я не кончил, то ты бы сейчас мне отсасывал. — Изуку крепко обнял Кацуки и положил лохматую голову к нему на плечо. — Ты действительно чувствуешь себя лучше, когда доминируешь? — Кацуки цыкнул и недовольно закатил глаза. — Да, Деку. — Как ты удовлетворяешь свои потребности? Ты же ни разу не испытывал импульса? Кацуки, я правда волнуюсь, да тебя в любой момент может настигнуть сабдроп. — Изуку поменял их расположение, уложив голову Каччана к себе на колени. Непривычно и странно, но Кацуки не посмел и шевельнуться, только недовольно фыркнув, загородил лицо Изуку ладонью. — Тебе следует возобновить походы к психотерапевту. Правда, Каччан, пожалуйста. И еще к врачу по части твоей сущности саба. — Ладонь сжалась на глупом веснушчатом лице, Кацуки успел ее одернуть перед первым взрывом. — Не смей ничего говорить о моей сущности, импульсах и прочей херне, Деку. — Прозвучало злее, чем планировалось, но Изуку наверняка расслышит там отчаяние. — Тебе это поможет. Да ты жить нормально не можешь, Каччан, ты потухаешь, я очень сильно боюсь за тебя. Ты меняешься, исчезаешь. Мои пальцы в один момент просто пройдут сквозь тебя, как это случилось с Шото, ведь ты просто испарился из его жизни, стал призраком, деля с ним одну квартиру. — Кацуки вскочил с чужих колен. Чертовски задело. Он ни с кем не говорил о Шото, даже с собой, только о Двумордом выблядке. — Вы же были друзьями. — И ведь не останавливался мелкий паршивец, ощущал свою силу и первое место в топе. — Да, мать твою, были. И знаешь, что иронично, он мне даже нравился, как парень, пока не позарился на моего партнера, не лишил меня остатков свободы и не унизил, показав, насколько лучше и сильнее меня. Деку, он отнял у меня все, он заставил меня чувствовать себя жалким ничтожеством, дыркой для ебли, готовой на все, лишь бы ей позволили. — Изуку нахмурился и даже не попытался вернуть руки на его тело. — Так вот кем ты считаешь сабов, меня. — Он склонил голову. — Нет, Изуку, никого, кроме меня. — Но это же нечестно! Каччан, Ками, да ты меня с ума сведешь. — Он пристал на колени и заключил Кацуки в объятия так, что нос Кацуки утыкался ему в живот. Тепло, так спокойно. Кацуки чуть не отключился от приятного спокойствия, разливающегося по всему телу. — Это не Шото заставил тебя так себя ощущать, а ты сам, так что, пожалуйста, сходи к врачу, пока все не стало совсем плохо. Кацуки хмыкнул. Милый наивный Деку, все хуже некуда уже несколько месяцев, а ты просто не замечал, что твой партнер подыхает. Конечно, у тебя же был Шото. — Каччан, я люблю тебя. Ты же знаешь это? Кацуки ничего не знал и не видел. Он не считал, что кто-то по-настоящему способен вынести его характер, а Изуку просто был Изуку, он спутал привязанность с восхищением, и Кацуки не знал, что будет делать, когда тот все поймет. Наверное, вернется к карге, а потом снимет свое жилье, когда оклемается. Должен же он в самом деле еще пожить для себя, прежде чем кидаться в новую борьбу за Изуку. — Каччан? Ты меня слышишь? — Он обеспокоенно встряхнул тряпичное тело Кацуки. — Эй, задрот, завали. — Изуку поджал губы, но не проронил ни слова. Доверился. Хоть когда-то до него дошло, что можно поступать, так как его просят, а не так, как требует чувство ответственности. Кацуки вздохнул. Ему было почти хорошо, он почти поверил, что сможет справиться со своими проблемами, и почти решился записаться к врачу. Но лишь на миг, а потом Изуку отпустил его, напоследок поцеловав в лоб, и мир снова рухнул. А вселенная разделилась на три части.