Алиса навсегда

В том, что меня выдернули посреди ночи из тёплой кровати не было ничего необычного — моя работа предполагает доступность двадцать четыре на семь как круглосуточный магазин или безотказная проститутка. Пока я продирал глаза и доставал из шкафа свежевыглаженную рубашку, в трубку мне как обычно кричали о том, что дело повышенной срочности и важности. Каждый клиент считает своим долгом сообщить, что его проблема особенная, но тут я сам оказался заинтригован. Дело обещало быть интересным хотя бы потому, что на этот раз меня ждал необычный клиент. Я адвокат мафии, и защищаю в основном криминальных авторитетов, воров (тех, что в законе), лидеров крупных бандформирований. Ни разу мне ещё не приходилось вытаскивать из-под следствия бандитскую жену. Жён у настоящих бандитов, конечно же, нет, есть подруги. Авторитетам не положено связывать себя семейными узами, это запрещает им их статус. И здесь моя подопечная тоже выделилась — как мне стало известно из материалов дела, у нее с лидером самой влиятельной в Москве бандитской группировки, был втайне оформлен вполне себе официальный брак. Мне не терпелось с ней познакомиться — пока водитель вёз меня в СИЗО, я наводил справки о деле, и сон у меня как рукой сняло. Девушка взяла на себя хранение оружия: пистолет, который обнаружили при обыске в машине ее супруга. За ним давно вели самую настоящую охоту — и конкуренты в его нелегком бизнесе, и менты. Довольно долго ему удавалось избежать ответственности, но вскоре за дело взялось ФСБ, и они начали игру грязно. Решили подкинуть ствол, чтобы был повод его забрать, а дальше собирались колоть — они хорошо умеют добиваться дачи нужных им показаний. Но не вышло — жена заявила, что пистолет принадлежит ей, а сам Миронов в тот же день скрылся. Всё это мне подтвердил человек, который и нанял меня, чтобы вытащить девушку. Он сбивчиво и коротко рассказал мне всё, что я уже узнал и сам, и в миллионы раз повторил, чтобы я сделал всё быстро. Как можно скорее. — Достаньте её оттуда любой ценой, вы меня поняли? — процедил он в трубку. За нарочитой сдержанностью читался фонтан эмоций — не каждый день я слышу, как у бандитского боевика дрожит голос, когда он говорит о женщине. — Она должна выйти из СИЗО сейчас, сегодня, — повторил он. — Я заплачу любые деньги. — Вы мои расценки знаете, — спокойно ответил я. — Лишнего не возьму. У меня и так был сумасшедший ценник за час работы — хороший адвокат стоит дороже самой дорогой московской шлюхи — но клиент сразу предложил вдвое дороже. — Выведешь её сегодня — подгоню тебе ко входу последнюю «ауди», — пообещал он напоследок и снова повторил: — Она не должна остаться на ночь! Она рискует своей головой. Ставки росли, и меня разжигало любопытство — увидеть ту, ради которой мне сулят золотые горы, ту, на которой женился в обход всем законам мафиозный главарь. В голове я нарисовал себе образ роковой красотки, роскошной женщины, пожирательницы сердец, и каково же было мое удивление, когда я наконец увидел ее — худенькую, совсем юную, почти ребёнка. Ее завели в комнату для свиданий, и я сразу же встал, чтобы поприветствовать. Быстро окинул профессиональным взглядом, стараясь не выдать своего удивления. Высокая, очень худая, но почему-то кажется маленькой, несмотря на почти модельный рост. Ноль косметики, темные короткие волосы собраны сзади в маленький хвост. Одета в спортивный костюм, который велик ей на два размера. Смотрит вниз, себе под ноги, прячет руки за спиной. Присела за стол и молчит — ждёт, когда из комнаты выйдет охранник. — Я уже сказала всё, что знаю, — заявила она довольно уверенным голосом, едва только за охранником закрылась дверь. — Больше я ни слова не скажу! — Вы, наверное, не так поняли, — ответил я вкрадчиво. — Я на вашей стороне. Я ваш адвокат. Улыбнулся, демонстрируя свою приветливость, и выложил из портфеля на стол привычный набор для клиента-заключённого: пачка сигарет, шоколадка, маленький сок. Их тут, ясное дело, держат на голодном пайке, вряд ли ее сегодня покормили. Вряд ли ее вообще планировали кормить. Девушка недоверчиво оглядела дары, потом перевела взгляд на меня. Впервые посмотрела мне в лицо — и это ощущалось словно электричество. Такие глаза — большие, раскосые, цвета яркой морской волны — я видел, наверное, только по телевизору, у каких-нибудь голивудских див. Невольно напрашивалось пошлое поэтическое сравнение с сапфиром или брильянтом, хоть я ни разу не поэт. — Сегодня вы выйдите отсюда, — пообещал я, отводя взгляд в сторону — мне не по себе стало от этого электричества, которое разлилось между нами. — Всего лишь несколько формальностей… — Кто вас прислал? — девушка насторожилась. Нахмурилась, и кошачьи, миндалевидные глаза сузились еще сильнее.— Я уже сказала им, повторю ещё раз вам и кому угодно — я отказываюсь сотрудничать со следствием! Можете меня закрывать! — Алиса! — я немного повысил голос. — Я вытащу тебя отсюда, и ни с кем сотрудничать не придётся. И давай уже приступим, у нас не так много времени до начала нового дня. Мне стоило больших трудов выбить нам встречу в неположенное время, нас в любой момент могут прервать! Я открыл папку, которую мне на входе передали правоохранительные органы, и начал листать торопливо, еще раз бегло просматривая. Из неё вдруг вылетело несколько фотографий. Одна из них — счастливая пара, очевидно, что уже несколько минут как муж и жена, под аркой молодожёнов в Лас-Вегасе — упала прямо на серый, грязноватый пол нашей переговорной. Алиса замерла, прикусив и без того обветренные губы. — Это к делу не относится, — нахмурился я. Хотел поднять и засунуть обратно в кипу листков, но девушка меня опередила. Несколько долгих секунд держала она в руке явно дорогое ее сердцу фото, а потом положила на стол, стараясь, притворяясь равнодушной. — Подделка, — протянула она. — Не знаю, зачем им… Я не его жена! Мы даже не были близко… Ну вы понимаете. Мы даже не жили вместе. Не понимаю, кому это понадобилось. Я всего лишь работала в его клубе… — Это к делу не относится, — повторил я, продолжая листать. — Как вашему адвокату мне совершенно все равно, как было на самом деле. Я для вас сам нужную историю сочиню. Поглядел на нее искоса, отметив про себя то, какой она выглядит расстроенной и уставшей. Яркие голубые глаза безучастно смотрят в маленькое решетчатое окно под самым потолком, в котором одни за другими гасли звезды. Мне стало ее даже жалко немного — такая молоденькая и уже попала в такой крупный замес с этим своим мужиком. — Я понимаю, что тебя допрашивали, и тебя спрашивали о нем, и ты могла ничего не говорить, не свидетельствовать. Против родственников, против мужа или жены можно не давать свидетельских показаний… — я начал утешать ее. — Они вообще не имели право, и мы обязательно… — Кто вас нанял, можете просто сказать? — тихо спросила девушка, насупившись. Ее пальцы снова потянулись к фотокарточке, осторожно коснулись ее. Короткое белое платье, длинное, как шлейф, фата, длинные темные волосы. Улыбка, объятья, радость, яркие огни. Осколок прошлой счастливой жизни на грязном, замызганном столе в кабинете для тюремных свиданий. — Не он, — также тихо ответил я, полагая, что нас обязательно подслушивают. — Возьми сигарету, покури. Тебе надо набраться сил, поешь шоколада, — добавил уже громче. — Я не курю, — прошептала Алиса. — Если не он, то кто тогда? — Григорий, — еле слышно произнес я, делая вид, что внимательно изучаю материалы дела, хотя оно мне было уже совершенно известно. — Меня нанял Гриша Будапешт, если хочешь знать. Рука, которая лежала на столе рядом с фотографией, дрогнула, когда она услышала это имя, и тут же сжалась в кулак. — В таком случае, я в адвокате не нуждаюсь. — Не дури, — оборвал я грубо. — Если не хочешь до конца жизни гнить в этой тюряге. Слушай внимательно все, что я говорю, и повторяй. К утру выучишь текст, который повторишь следователю. Дальше все решу я сам. Поняла? Поняла меня или нет? Девушка продолжала сидеть очень прямо, нахмурившись, вжавшись в стул и вцепившись ногтями в столешницу. Прошло пару минут. Она ничего не ответила. — Ты хочешь выйти отсюда или нет? Хочешь снова увидеть мужа? — продолжил я напирать, про себя думая, что мне еще никогда не приходилось уговаривать подопечного принять помощь адвоката. — Думаешь, он будет рад тому, что тебя будут здесь пиздить? Думаешь, ты ему очень поможешь, когда тебя начнут ломать? — рявкнул я, теряя терпение. — Он бросил тебя здесь, где с тобой может произойти что угодно! И оно обязательно произойдет, уж поверь мне, если мы сегодня же тебя не вытащим! — Вы ничего не знаете, — процедила она сквозь зубы. — Вы не знаете нихуя, чтобы так судить — кто, кого и где бросил! — Я знаю только то, что тебе надо выйти отсюда. И я это устрою. Сегодня, — я схватил пачку, которую до этого передал ей, и вытащил сигарету для себя. Эта девчонка меня вывела. Мешает мне делать свою работу, мешает делу, а проигрывать я больше всего на свете не люблю. — Выйдешь на волю, и катись ко всем чертям. Делай, что хочешь, никто из ментов тебя больше не тронет. Да? Согласна? По рукам? — я откинулся на спинку корявого, деревянного стула, и выпустил дым в ее сторону. Она едва заметно кивнула. — Ну вот так бы сразу, — проворчал я недовольно, ослабляя галстук. — Потеряли за этими уговорами столько драгоценных минут. Я быстро расписал на бумаге, что именно она должна говорить следователю, и оставшееся время мы репетировали. Я должен был убедиться, что она достаточно уверенно сыграет свою роль невинной овцы, и она действительно меня впечатлила. — Хм, неплохо, — заключил я, выслушав ее монолог о том, что она ни сном ни духом не знала о том, что пистолет, который у нее нашли, настоящий, что она приобрела его как средство самообороны, полагая, что он газовый и прочую подобную хрень. — У тебя в некотором смысле талант. Даже я почти поверил. — Спасибо, — она немного смутилась. — Я когда-то изучала это… Готовилась, репетировала. Хотела поступать во ВГИК. — А поступила в стриптизерши? — я не мог не поддеть ее, потому что у меня перед глазами все еще стояли откровенные и довольно горячие фото с ее последнего места работы, которые я обнаружил в папке с материалами дела. — Да, — она не обиделась, по-доброму усмехнулась. — Так уж вышло. По правде говоря, все могло закончиться гораздо, гораздо хуже. — Куда уж хуже, — я окинул взглядом прокуренную комнатку, в которой мы оказались. — Что может быть хуже, чем СИЗО? Алиса улыбнулась. Впервые за все время улыбнулась спокойно, почти счастливо. — Все еще обязательно будет, — произнесла она уверенно. — У нас с ним все еще обязательно будет хорошо. Она смотрела на меня снизу вверх своим завораживающим кошачьим взглядом, и в хмуром утреннем свете, проникающем в камеру, показалась мне даже красивой. После бессонной ночи, со следами изможденной усталости на лице, она по-настоящему расцвела, когда заговорила о нем. — Я точно знаю это, — сказала она. — Можете ничего мне не говорить. Внезапно распахнувшаяся дверь прервала на пол пути ее руку, которая потянулась к раскрытой пачке сигарет, и в комнату заглянули. — Выходи, — скомандовал уставший мужчина в штатском. За его спиной толпились сотрудники. — Могу я поговорить со следователем, который ведет дело? — я встал из-за стола и сразу же напустил на себя важный вид, внутренне собрался, готовясь к непростым переговорам. — Чье дело? Ее? — мужчина бросил равнодушный взгляд на Алису. — Считай, что ее дела больше нет. — То есть она может идти? — опешил я. — Да. Может идти. На опознание. В комнату зашли двое и, не мало не церемонясь, попытались взять Алису под руки с двух сторон. Она с силой оттолкнула их и вцепилась в стол, дико оглядывая, еще не понимая. — Пройдемте, — раздраженно скомандовал мужчина. — Это дело двух минут. Не надо нам тут драму строить из себя. Вы накануне два часа распинались, рассказывая, что он вам никто, так что теперь не нужно руки заламывать. Алиса посмотрела на меня умоляюще — в глазах у нее смешались и страх, и боль, и ужас, который невозможно ни выразить, ни описать, а мне совершенно нечем было ее утешить. Это был вполне ожидаемый финал, и мне казалось, что она должна была быть готова к такому финалу. Она же знала с каким человеком связывает свою жизнь. — Не нужно ее дергать, дайте я сам ее провожу, — я растолкал их, решив вмешаться. — Я ее адвокат. Представляю интересы… — Пойдемте, пойдемте, — согласился следователь. — Только быстрее. Сейчас понесут тело. Дальше события разворачивались стремительно. Я вел Алису за следователем и толпой ментов по темному коридору, а она тряслась в моих руках и только повторяла: «Что это? Зачем? Чего они от меня хотят?». Ну а я не находил других слов, кроме совсем банальных — я говорил, что она должна держаться, должна быть стойкой и найти в себе мужество, что это обязательная процедура, и без нее не обойтись, так как она единственная родственница, единственная, кто может опознать. На этом моменте мне показалось, что она совершенно перестала понимать, что происходит, впала в какой-то ступор, окончательно ушла в себя. Увидев прикрытые черным целлофаном носилки, она застыла, и у меня не получилось сдвинуть ее с места, хоть я и старался. — Давайте здесь, — попросил я следователя. — Не нужно излишне травмировать. Она уже и так… Вы понимаете. — Не по протоколу, — нахмурился он, но потом, увидев в какую каменную статую превратилась девушка, махнул рукой. Поднесли, приоткрыли, показали. Она попыталась что-то сказать, открыла рот, затряслась еще сильнее, закрыла лицо руками. — Нашатыря ей принесите, — крикнул я, понимая, чем все закончится. И успел подхватить до того, как она обмякла в моих руках и опустилась на пол. Глубокий обморок — полчаса пришлось биться над тем, чтобы привести ее в чувство. Но на этом ее страдания не закончились. — Говори, — потерявший терпение следователь хлопнул ее по щеке, пытаясь добиться ответа. Он был раздражен, устал и недоволен — как были недовольны все причастные к поимке преступника. Глеба Миронова рассчитывали брать живым — внезапная перестрелка была им совершенно ни к чему. — Это он? Узнала? Подтвердишь? — он стоял над этой несчастной, еле живой девушкой, которая была бледнее, чем выбеленные стены казенного коридора, и которая не в силах была даже слова вымолвить. Она смотрела пустыми, ничего не понимающими глазами в пространство и глотала воздух — того и гляди снова в обморок грохнется. — Ддда, — наконец процедила она. Попыталась взять стакан воды, но только облилась — так сильно тряслись руки. Я сидел рядом, помогал — даже мне тяжело было видеть эту маленькую, напуганную девочку среди десятка равнодушных, раздраженных мужчин, только что убивших ее мужа. — Подтверждаешь? Подписывай! — ей сунули какую-то бумажку, которую я хотел вырвать, чтобы сначала ознакомиться, но она уже подписала, не глядя — черкнула что-то, лишь бы от нее наконец отстали. Меньше, чем через минуту после того, как была получена заветная подпись, люди вокруг стали исчезать. Они рассосались по своим делам, расплылись по кабинетикам, оставив ее сидеть на полу. Я был с ней. Она не плакала, не заламывала рук. Просто в один миг погасла, как сломанная кукла.