Река уносит дождь, время уносит печаль

— Глава Цзян, к вам гость. Что-то в голосе Цзян Чжэня было странное. Словно он сам не был уверен в том, что говорит. Цзян Чэн отложил книгу. — Кто? Цзян Чжэнь помялся, кинул взгляд на дверь: — Глава клана Лань. — И, понизив голос, добавил: — Он… Цзэу-цзюнь просил провести его к вам тайно и никому больше не сообщать. Возможно, в Облачных Глубинах что-то неладно? «Что случилось? Что-то с Цзинь Жуланем? В Пристани Лотоса всё в порядке?» — Всё в порядке, — сказал Цзян Чэн, хотя, конечно, всякое могло случиться. — Пригласи главу Лань войти. И скажи тем, кто его видел, чтобы не болтали. Цзян Чжэнь поклонился с явным облегчением и вышел. Цзян Чэн встал, чтобы приветствовать Лань Сичэня как положено. Значит, он всё-таки вышел из затвора, как обещал. И не сообщил. Он, конечно, не был обязан, но Цзян Чэна всё равно кольнула лёгкая обида. Он думал, что те несколько дней… ладно, неважно. Зато прилетел сейчас. Когда дверь отворилась снова, Цзян Чэн удивился: он ожидал увидеть облако белых ланьских одежд, а на Лань Сичэне была серая накидка с капюшоном, скрывающим лицо. Но прямая фигура со сдержанными плавными движениями была так знакома, что, наверное, Цзян Чэн узнал бы его, даже если бы Цзян Чжэнь не предупредил о госте. — Цзэу-цзюнь. Тот поднял руки, откидывая капюшон, и, чуть склонившись, одарил Цзян Чэна тёплой улыбкой: — Цзян Ваньинь. Простите, что без предупреждения. Цзян Чэну тут же стало стыдно за свои мысли. — Пустяки. Я в прошлый раз тоже не предупреждал. Рад видеть, что вы вышли из затвора. — Да. Я… — Лань Сичэнь стащил накидку и огляделся, ища, куда её положить. Цзян Чэн указал на кушетку. — Не совсем, на самом деле. Я ещё не объявлял об этом. Но вы правы, уже пора. Цзян Чэн кивнул. Потом подумал: Лань Сичэнь на его месте наверняка сказал бы что-нибудь ободряющее. — Рад за вас. — Спасибо. Я хотел попросить… — Неужели ему неловко? Не может быть, только не Лань Сичэню. — Вы тогда пригласили меня в гости. Прошу прощения, если понял не совсем правильно и заявился вот так… — Правильно, правильно. — Тут Цзян Чэн вспомнил, что они стоят посреди комнаты, а он даже не предлагает гостю чай. Неудивительно, что тот засомневался в его гостеприимстве. — Прошу вас, присаживайтесь. Я сейчас велю принести чай. Или хотите перекусить? Лань Сичэнь заколебался: — Я не завтракал… Но это ерунда. А от чая не откажусь. Цзян Чэн вышел за дверь. Двое адептов, как обычно, дежурили в конце коридора. Он махнул одному из них, подзывая, и, когда тот приблизился, велел позвать служанку. Держать слуг при себе неотлучно он не любил — вообще не любил лишних людей рядом. А охрана всегда стоит у входа в зал Меча и в крыло, где находятся его покои. Всегда есть кому позвать. Когда прибежала служанка, Цзян Чэн велел ей принести завтрак на двоих — Лань Сичэнь наверняка будет чувствовать себя неловко, если ему придётся есть одному перед хозяином дома. Да и времени с утра прошло достаточно, можно было перекусить. Когда он вернулся в комнату, Лань Сичэнь с интересом разглядывал обстановку. — У вас хороший вкус, — похвалил он. — Цвета подобраны с большим изяществом. — Это не я подбирал. Сестра. Теперь он уже мог говорить об этом без горечи, не думая сразу, что занавеси на окнах, ширмы, курильницы для благовоний — всё осталось, а сестры нет, её больше нет и никогда не будет. Горечь почти ушла, оставив теплоту воспоминаний о том, как Цзян Яньли разглядывала его комнату, где всё поломанное и изорванное было заменено чем придётся, лишь бы скорее, а потом сказала: «А-Чэн, так не годится. Позволь мне сделать как надо». И он, конечно, позволил, ему было всё равно, так зачем отказывать сестре? То, насколько светло и удобно потом стало, как легли все вещи на свои места, он осознал уже позже и, кажется, даже не поблагодарил сестру толком. Как же он об этом жалел… Лань Сичэнь склонил голову: — Ваша сестра была чудесной женщиной. Жаль, что мне не довелось узнать её лучше. — Да, — кивнул Цзян Чэн. Эти слова он уже слышал множество раз. Что ещё в такой ситуации говорить, в самом деле. Лань Сичэнь сунул руку в рукав. — Я хотел подарить вам, но теперь вижу, что к обстановке не подойдёт… Впрочем, это неважно, не обязательно ведь размещать здесь. Я буду рад, если вы хотя бы иногда будете на неё смотреть. Из рукава появился свиток; Лань Сичэнь развернул его — и Цзян Чэн тут же узнал и реку, и стрекоз, и заросли осоки. Но если на той картине, которую Лань Сичэнь рисовал в затворе, шёл дождь, то на этой он только что закончился. Вода ещё дышала теплом от принятых в себя капель, стебли осоки сгибались под их тяжестью, но стрекозы парили легко и радостно, не боясь, что дождь намочит их крылья. — Спасибо, — искренне сказал Цзян Чэн. Лань Сичэнь был прекрасным художником: только мастер мог так изобразить свежесть прозрачного воздуха и трепет стрекозиных крыльев. — Я найду, куда повесить её, чтобы видеть каждый день. Лань Сичэнь улыбнулся на похвалу: — Это не обязательно. — Теперь это моя картина, так что мне решать. Принесли завтрак: паровые булочки, тонкие блинчики с начинкой из овощей, рис, ломтики мяса в соусе и прочие закуски, сытные, но не слишком тяжёлые. Лань Сичэнь смотрел на стол со сложным выражением лица. — Надеюсь, это на двоих? — Не пугайтесь. Нам даже не обязательно съедать всё. — У нас не принято брать еды больше, чем нужно для насыщения. Не сочтите за упрёк. Я люблю полакомиться, но когда блюд так много — это всё-таки расточительство. — Разве это много? Мы… — Цзян Чэн одёрнул себя. Столько лет прошло, а стоило вспомнить что-то — и на языке по-прежнему вертелось «мы с Вэй Усянем». — Для двоих здесь не много. А если боитесь, что излишки пропадут, то зря: вы же видели дежурных адептов у входа. Поверьте, в кухни ничего не вернётся. Расхватают на лету. Как он и ожидал, Лань Сичэнь в первую очередь положил себе рис, но пробовал и другие блюда. Из уважения к гостю-Ланю Цзян Чэн не стал заводить разговор. Он ел и втайне любовался: Лань Сичэнь так сдержанно и изящно подносил ко рту палочки, что можно было звать учеников и показывать, к какому совершенству им следует стремиться. Когда завтрак закончился, на столе осталось лишь немного мяса, рис да несколько блинчиков — и Цзян Чэн подозревал, что Лань Сичэнь намеренно оставил их голодным адептам. Теперь можно было и поговорить. Дождавшись, пока служанка уберёт со стола и уйдёт, Цзян Чэн разлил чай. — Даже не знаю, как спросить, чтобы вы не поняли меня превратно. Я рад видеть вас в Пристани Лотоса. Но вы же прилетели не просто узнать, как у меня дела? Да ещё и пряча лицо. Полагаю, теперь мой черед спрашивать, что у вас случилось. Лань Сичэнь вздохнул, повертел в руках фарфоровую чашку: — Ванцзи вернулся. Он не сказал «и Вэй Усянь с ним», но это было понятно. Цзян Чэн не сумел сдержать скептическую гримасу. Значит, вернулись. Хорошо же им было гулять, пока Лань Сичэнь сидел в затворе, убив названого брата, а Лань Цижэнь снова взвалил на себя управление орденом. Ладно Вэй Усянь, ему Лани никто, но Лань Ванцзи весь свет восхвалял за помощь тем, кто в ней нуждается. Видимо, брата с дядей он нуждающимися в помощи не считал. Но Лань Сичэнь всегда был привязан к младшему брату, и Цзян Чэн не мог представить, что одно присутствие того в Облачных Глубинах заставит его сбежать. Поэтому он кивнул и постарался показать заинтересованность. — Я очень рад, — продолжил Лань Сичэнь. — И тому, что он вернулся, и тому, что он наконец счастлив. — «С Вэй Усянем» опять не прозвучало. — Просто, понимаете… Он за меня беспокоится. Он помнит судьбу нашего отца и, наверное, боится, что я разделю её. «Хорошо же он беспокоился, пока вы сидели в затворе, — ядовито подумал Цзян Чэн. — Пока он шлялся где-то с Вэй Усянем». Он знал, что несправедлив, ну и что? В своих мыслях никто не мешал ему быть сколько угодно несправедливым. — Дело не в том, что его беспокойство меня тяготит, — продолжал Лань Сичэнь, вертя в пальцах чашку и слегка виновато улыбаясь. — Раньше он редко показывал свои чувства, но сейчас стал более открыт и больше говорит со мной. Это хорошо, конечно, я очень рад. Я и сам собирался покинуть затвор. Но знаете это чувство, когда ты собираешься принять решение и сделать что-то, а кто-то всё время торопит и подталкивает, и даже, стыдно признаться, уже специально хочется отложить решение, чтобы оно было твоим, а не принято под чужими уговорами. — Они вас достали, короче говоря. — Вам обязательно быть таким грубым? — укоризненно поднял взгляд Лань Сичэнь. — Они хотят, чтобы я снова жил как раньше. А как мне… ладно, это уже неважно. Я хотел спросить: могу ли я остаться в Пристани Лотоса на несколько дней? Если я правильно понял ваше приглашение. Если нет, то, конечно, я не стану вас обременять. — Что за вопрос! Вы можете оставаться в Пристани Лотоса сколько пожелаете. — Благодарю. И ещё, если возможно, я не хотел бы, чтобы об этом знало слишком много людей. Я ещё не объявил о том, что покинул затвор, и это может вызвать лишние вопросы. — Не беспокойтесь, — заверил его Цзян Чэн. — Я скажу своим людям, чтобы не болтали. Прятать вас в моих покоях, конечно, не будем, — тут Лань Сичэнь наконец улыбнулся нормально, без этого извиняющегося вида, который так раздражал Цзян Чэна, — но за пределами Пристани Лотоса о вас никто не узнает, обещаю. Оставив Лань Сичэня пить чай, Цзян Чэн вышел из комнаты и велел адептам позвать управляющего Ли Синя. Тот появился сразу, видимо, проверял расчётные книги в западном павильоне. Узнав о госте, Ли Синь не удивился — значит, уже доложили. Цзян Чжэню было велено не болтать — значит, это те, кто стоял у ворот. Когда только успели. Может быть, ввести в Пристани Лотоса те же правила, что в Облачных Глубинах? Начав со «сплетни запрещены». Цзян Чэн велел приготовить гостю покои недалеко от его собственных — чтобы Лань Сичэнь, если понадобится, мог его сразу найти, не прибегая к помощи слуг. И строго-настрого запретил рассказывать о госте. Всем. Он не сомневался, что Ли Синь донесёт до адептов и слуг: если хоть слово о Лань Сичэне просочится за пределы Пристани Лотоса, виновные будут жёстко наказаны. Он не мог избавиться от мелкой, приносящей недостойное удовлетворение мысли: Лань Сичэнь сбежал к нему. От праведного Лань Ванцзи, от героического Вэй Усяня — сбежал, так они его допекли. А потом пришла другая: если бы были живы Не Минцзюэ или Цзинь Гуанъяо, Лань Сичэнь и не вспомнил бы про Пристань Лотоса. Он пришёл к тебе, потому что все, к кому он хотел бы прийти, мертвы. Но Цзян Чэн отмёл её. У всех у них были близкие, что с того? Если бы сестра была жива, если бы Вэй Усянь остался его шисюном — он тоже в первую очередь думал бы о них. Мёртвые — мертвы. Незачем их вспоминать. Также он велел пропускать Лань Сичэня всюду, куда тот пожелает пойти. Опасаться было нечего: тот точно не стал бы разнюхивать секреты ордена или заходить в оружейную и храм предков. Лань Сичэнь понимал, как следует вести себя в гостях. В отличие от некоторых. Они допили чай, обмениваясь замечаниями о нарастающей жаре, будущем урожае в Гусу, где долго лили дожди, и прочей ерунде, призванной лишь заполнить тишину. Наконец служанка доложила, что покои для гостя готовы, и Лань Сичэнь с видимым облегчением встал: — Не буду вас больше задерживать. Простите, что оторвал от дел. Цзян Чэн только вздохнул — останавливать извиняющегося Лань Сичэня было бесполезным делом, он уже это понял. Лань Сичэнь оказался идеальным гостем. Он тренировался, медитировал, играл на флейте, проводил часы напролёт в библиотеке. За обедом и ужином присоединялся к Цзян Чэну, и они беседовали о прошедшем дне, книгах или новостях, принесённых адептами. Идеальное соседство. На третий день Цзян Чэн наконец заподозрил, что Лань Сичэнь не беспокоит его не потому, что всегда мечтал проводить свои дни между гостевыми покоями и библиотекой, а потому, что был слишком вежлив, чтобы требовать внимания от хозяина дома. Особенно если тот сам не спешит его проявить. Поэтому после ужина — ели они, как обычно, в молчании — он поинтересовался: — Вы успели прогуляться по Пристани Лотоса? Я велел, чтобы вас везде пропускали без лишних вопросов. Лань Сичэнь улыбнулся этой своей улыбкой — как будто извинялся за то, в чём не было его вины. Цзян Чэн отлично её узнавал. — Я в основном ходил к берегу озера и в библиотеку. Так и знал. — Тогда позвольте мне показать вам Пристань. Я был невнимательным хозяином и не предложил раньше, простите. Отправимся часа через полтора, как раз жара спадёт. У вас есть талисманы от насекомых? — Да, Ли Синь дал. Очень продуманная вещь. Цзян Чэн усмехнулся: — Без них вы тут вечером всё проклянёте. Они неторопливо допили чай, ожидая, пока солнце не опустится к горизонту, из обжигающего став приятно тёплым, и Цзян Чэн предложил Лань Сичэню следовать за ним. Пристань Лотоса на закате всегда была необычайно хороша. Озеро золотилось в последних солнечных лучах, лотосы становились темнее и как будто сияли изнутри. Мостики, павильоны, украшения на резных столбах — всё обретало новый цвет и глубину, всё притягивало взор. Цзян Чэн с Лань Сичэнем спустились к причалу и направились вдоль берега по деревянному настилу. На Лань Сичэне был светло-лиловый халат: уже перед выходом они спохватились, что ланьские одежды привлекают внимание, и Цзян Чэн велел принести что-то не столь заметное. Хотя людей у пристани было меньше, чем днём, они всё же были, и если адепты и слуги держали рот на замке, то торговцам и случайным гостям никто не мешал разносить слухи. Сейчас же Лань Сичэнь отличался от адепта Юньмэн Цзян лишь белой лобной лентой, но кто её заметит? — Красиво, — сказал Лань Сичэнь. — Мне нравятся ваши лотосы. В озере Билин тоже есть место, где растут лотосы, но они светлее. — Здесь тоже есть светлые, в протоках. На одном из причалов мальчишки с хохотом и брызгами прыгали в воду. Их вопли разносились над берегом и наверняка разогнали всю рыбу в округе. Цзян Чэн покосился на Лань Сичэня — тот глядел на мальчишек с улыбкой. — Хорошо, когда дети могут веселиться. — Зачем вы тогда придумали эти правила? Бегать запрещено, кричать запрещено… Лань Сичэнь вздохнул: — Это для учеников и взрослых. К маленьким детям они не так строги. — То есть вы тоже прыгали с воплями в холодные источники? — Нет, конечно. Я был наследник, мне не следовало. Дядя не одобрял. Но другие ребята бегали к реке ниже, если родители позволяли. Там запруды, можно купаться. У Цзян Чэна на языке вертелось, что он тоже был наследник, но какое это имеет отношение к купанию? Но он сдержался. Нехорошо хвалиться тем, что в детстве тебе разрешали больше, чем другому. Смешно. Эти Лани с их правилами… — Как ваша медитация? — спросил Лань Сичэнь, когда они свернули к восточной части Пристани Лотоса. — Вы обращались к целителям? Далась ему эта медитация. — Всё в порядке. — Значит, нет. — Вам не стоит беспокоиться. Лань Сичэнь замолчал. Цзян Чэн обрадовался было, что они закрыли этот вопрос, — хотя и с лёгким ощущением вины за свою грубость, — но ошибся. — Цзян Ваньинь, — сказал Лань Сичэнь, не глядя на него, — простите, но я не могу делать вид, что меня это не волнует. Мой брат умер от искажения ци. Да, его состояние было… усугублено, но признаки искажения я видел гораздо раньше, и они были очень похожи. Я не могу не беспокоиться за вас. — Это не искажение ци. — Знаете, как я точно узнал, что началось? Не Минцзюэ спорил со мной. Он был уверен, что искажение настанет не раньше, чем через полтора-два десятка лет. Тоже отказывался идти к лекарям. Он протянул мне руку и велел слушать ци. И я услышал. Я теперь ни с чем это не перепутаю. — Это не… — Цзян Чэн оглянулся. Они дошли до сада Четырёх сезонов, где обычно отдыхали члены старшей семьи Цзян. Вокруг не было ни души. — Слушайте. Если я скажу вам, что это, вы отстанете от меня наконец? — Если я поверю, что это безопасно. По-хорошему, можно было напомнить ему, что Цзян Чэн не входил в орден Гусу Лань, не был Лань Сичэню ни братом, ни другом, ни подчинённым и вообще не давал повода лезть в его жизнь. Но Цзян Чэн понимал, что тот чувствует. Он тоже когда-то исступлённо искал тёмных заклинателей, потому что тёмная энергия погубила Вэй Усяня и сестру, и он не мог спокойно смотреть на зло, которое тёмные заклинатели несли в этот мир. Не ему, другим — какая разница? Он знал, чем это закончится; знание налагало ответственность. — Вы слышали нас тогда, в храме Гуаньинь. Меня и Вэй Усяня. Вы же поняли, что произошло? Сам он помнил в основном то, что говорил Вэй Усянь. Память милосердно стёрла бессвязные слова, которыми его рвало тогда от боли и обиды. Он даже не осознавал, что вокруг свидетели; только потом, когда их лица всплывали в памяти, злился и старался запихнуть воспоминания поглубже, чтобы не думать, как жалко выглядел в чужих глазах. Со своими проклятиями, обвинениями, слезами… — Полагаю, понял, — осторожно ответил Лань Сичэнь. — Вэй Усянь отдал вам свои духовные силы. Так, что сам лишился их. Или сделал что-то, из-за чего их потерял. И не сказал вам. — Он отдал мне Золотое ядро. От того, как удивлённо расширились глаза Лань Сичэня, Цзян Чэн испытал слабое облегчение: если ему даже в голову подобное не пришло, остальные тем более не догадаются. — Разве такое возможно?! — Если бы Вэнь Цин была жива, могли бы спросить, как она это сделала. — Ах вот почему… — Лань Сичэнь вдруг замолчал. — Да. Оказывается, поэтому он их так защищал. Не только за моё спасение раньше. — Вы не знали. — Конечно, не знал! — рявкнул Цзян Чэн. — Думаете, я бы позволил ему?! Лань Сичэнь приподнял руки, показывая, что не спорит: — Значит, всё это время у вас были трудности при медитации из-за чужого Золотого ядра? Но к целителям вы не обращались? Он всё-таки не понял. — Не было никаких трудностей. Всё было прекрасно. Это сейчас я сажусь медитировать и помню, что это не моё Золотое ядро. Что Вэй Усянь отдал его мне — и скрыл это! — а я не могу вырвать его и засунуть ему обратно и всегда буду ему должен! И не было ничего, что он мог бы отдать взамен. Никакими деньгами не расплатиться за такой дар, а Золотое ядро и жизнь Цзян Чэна Вэй Усяню были не нужны. Лань Сичэнь о чём-то сосредоточенно думал. Цзян Чэн только сейчас заметил, что они остановились возле мостика через ручей. Могли бы хоть на мостик подняться. — Разве мы все, — медленно и задумчиво проговорил Лань Сичэнь, — не живём чужими дарами? Разве наши тела — не дар родителей? А разум — учителей? Мы не платим за эти дары, но передаём их дальше. Вэй Усянь подарил вам Золотое ядро. Вы… я прошу прощения, но это ведь был Вэнь Чжулю? Когда Вэни напали на Пристань Лотоса? Вы вернули славу и богатство ордену Юньмэн Цзян. Почему бы вам не считать это вкладом Вэй Усяня в возрождение ордена? Он отдал всё, что мог, и вы отдали всё, что могли, так какая разница… — Нет, — перебил его Цзян Чэн. Ему было невыносимо говорить об этом. Но почему-то ещё невыносимее хотелось сказать всё. Как в детстве, когда сдирал корку с ободранной коленки, — больно, но если уж начал, то не остановишься, пока не сдерёшь всё. — Это Вэй Усянь пожертвовал собой ради ордена. Я… — нет, об этом он сказать не мог. — Я отказался от ордена ради другого. А Вэй Усянь поставил орден выше всего, даже самого себя. Так скажите, кто из нас более достоин… кто должен был… — он замолчал, потому что не знал, что на самом деле хотел сказать. Вэй Усянь не мог стать главой ордена, об этом и речи не шло. Но каждый раз, когда отец говорил, что Вэй Усянь умнее, сильнее, лучше понимает девиз ордена, Цзян Чэну казалось: он говорит, что Вэй Усянь был бы лучшим наследником. Если бы отец узнал, что Вэй Усянь отдал ему Золотое ядро, что бы он сказал? Что Вэй Усянь сделал для ордена больше, чем Цзян Чэн когда-либо сможет? Что Цзян Чэн никогда не сравнится с ним? Он проиграл эту битву много лет назад, но лишь тогда, в храме, узнал об этом. — Я понимаю, — внезапно сказал Лань Сичэнь. — Правда. Когда Вэни пришли в Облачные Глубины, дядя велел мне взять самые ценные книги и бежать. Я не мог ослушаться… так я себя успокаивал потом. Но мы могли спрятать эти книги. В Облачных Глубинах много тайных мест. Все остальные остались защищать наш дом. Отца убили, Ванцзи со сломанной ногой угнали в этот лагерь — вы знаете. Цзян Чэн кивнул — он помнил. — А я, наследник, прятался. Вместо того чтобы защищать их. Мне потом очень долго было стыдно смотреть в глаза своим людям. — Когда Вэни пришли в Пристань Лотоса, мать тоже отослала нас. Связала Цзыдянем, посадила в лодку и… мы вернулись потом, но слишком поздно. — Думаю, ваша мать сделала это из любви к вам. Не потому, что вы были наследником. Цзян Чэн пожал плечами. Говорить об этом ему больше не хотелось, и Лань Сичэню, кажется, тоже. Они ещё недолго постояли возле мостика, разглядывая вечернее небо, а затем направились обратно к пристани. Остальное завтра, решил Цзян Чэн. Когда будет более подходящее для прогулки настроение. — Хотите, я буду играть вам на Лебин? — предложил Лань Сичэнь, когда они снова вышли к озеру. — Во время медитации. В прошлый раз помогло. — Не хочу вас затруднять. — Я люблю играть. И мне будет приятно сделать для вас что-то хорошее. Лань Сичэнь всё-таки был удивительным человеком. Неудивительно, что шлюхин сын так легко задурил ему голову. — Тогда я буду благодарен вам за помощь. Лань Сичэнь просиял: — Завтра? Сообщите, в какое время и куда мне прийти. Это действительно помогало. Мелодии, которые Лань Сичэнь извлекал из своей сяо, были лёгкими и приятными и звучали как увлекательная история: хотелось услышать, что будет дальше. Эта увлекательность и спасала: та часть разума, которая не могла забыть про Золотое ядро, цеплялась за мелодию и следовала за ней, и ци текла по меридианам так же ровно, как все прошлые годы. Лань Сичэнь тоже был доволен. — Жаль, что нельзя сохранить музыку, чтобы она играла без меня, — почти всерьёз сказал он. — Хотя у вас наверняка найдутся хорошие музыканты. Я могу оставить записи; это не какая-то секретная техника, простая мелодия. Её может сыграть кто угодно. Что за глупости. Ещё не хватало, чтобы кто-то узнал, что у него проблемы с медитацией. С Золотым ядром. — Обойдусь. Мне уже лучше. Нет, правда. — Он поймал скептический взгляд Лань Сичэня. — Когда я осознал, что это не моё Золотое ядро, то вообще почти не мог медитировать. Сейчас уже почти нормально. — Хорошо, — не стал спорить Лань Сичэнь. — Но записи я всё равно оставлю. Позвольте мне тешить своё тщеславие надеждой, что вы захотите вновь услышать эту музыку. — Это вы сочинили, — дошло наконец до Цзян Чэна. — Тогда, конечно, мне захочется. То есть, я не имею в виду, что захочется только потому, что её сочинили вы. — Не волнуйтесь, ваша ци уже показала, что моя музыка вам понравилась, — заверил его Лань Сичэнь. Глаза его смеялись, и неловкость ситуации странным образом исчезла. — Точно. Спасибо. — И в порыве благодарности Цзян Чэн добавил: — Может быть, вам что-то нужно? Принадлежности для рисования, например? — Благодарю, у меня всё есть. — Ну хоть что-то я могу для вас сделать? — Вы и так делаете более чем достаточно. Но, — прибавил Лань Сичэнь, когда Цзян Чэн начал возражать, — я всё же надеюсь, что вы покажете мне Пристань Лотоса. Вчера прогулка как-то не задалась. За ужином Цзян Чэн наконец не выдержал и предложил Лань Сичэню вино. Правила правилами, но юньмэнскую еду, хоть и не самую острую, тот ел с удовольствием, да и ложиться в установленный час не спешил. Значит, и вино можно было. Впрочем, Лань Сичэнь от вина отказался: — Благодарю, но я не пью. — Да ладно вам. Я же не предлагаю напиваться. Одна чашка не повредит. Не могут ваши правила быть такими строгими. Вы сами говорили, что они только для Облачных Глубин. Лань Сичэнь засмеялся: — Дело не в правилах. В нашей семье не очень хорошо переносят вино. Даже одну чашку. — А, — кивнул Цзян Чэн. — Знаю. Один из наших адептов такой же. Как выпьет, сразу весь становится красный, как варёный рак. Не сказать, что это его останавливает. — Бедняга. Нет, у нас иное. Кто-то злится, кто-то тут же засыпает. Мой… — он запнулся. — Дядя говорил, мой отец начинал декламировать грустные стихи и сокрушаться, что однажды мы все умрём. Такие вот… странности. Почти проклятие. — А вы? — не удержался Цзян Чэн. — Я начинаю делать то, что мне очень хочется сделать. — Ну… это же не плохо. Вы же не хотите всех убить, да? Лань Сичэнь вздохнул: — Дело в том, что я сам не могу предсказать, чего мне захочется. Например, залезть на крышу и сыграть на флейте. Ночью. Цзян Чэн представил его стоящим на крыше в развевающихся одеждах и с флейтой у губ, а внизу — грозящего кулаком Лань Цижэня. Это было ужасно смешно. — Нет, ну это вы бы точно не сделали. Румянец на щеках Лань Сичэня говорил сам за себя. Цзян Чэн не поверил своим глазам: — Что, правда?! Но почему на крыше? — Оттуда лучше слышно. Это звучало так разумно, что Цзян Чэн не нашёл, что ответить. И думать о чём-то другом тоже уже не мог. Чего они в юности только не творили, выпив лишнего… да и не выпив — тоже. Но Лань Сичэнь, играющий ночью на крыше, покорил его воображение. — А сейчас вы чего хотите? Лань Сичэнь взглянул на вино и покачал головой: — Не надо. Вдруг окажется, что я хочу, чтобы вся Пристань Лотоса ложилась спать в час Свиньи? Или вернуться в Облачные Глубины. Я ведь полечу, а скоро вечер. Будет неловко потом объясняться с дядей. Но Цзян Чэна было уже не остановить: — Я обещал вам прогулку, так? Давайте вы оставите меч. И флейту. Они будут в полной сохранности, уверяю. Или нет, флейту возьмите, вдруг вам захочется играть. Вы же не захотите убить меня, правда? Так вот, мы отправимся в одно место — оттуда довольно далеко до Пристани Лотоса, так что никто не увидит. И никто нас не потревожит. — Да что же вы так хотите увидеть меня пьяным? — почти с отчаянием спросил Лань Сичэнь. — Я просто… — Цзян Чэн умолк. В юности он, наверное, действительно загорелся бы идеей увидеть Лань Сичэня пьяным только лишь из озорства. Безупречный нефрит клана Лань — с флейтой на крыше! Сейчас... Пьяные эскапады уже не казались чем-то забавным, а случись ему увидеть такого благородного человека, как Лань Сичэнь, в неподобающем или глупом положении — он скорее отвернулся бы и сделал вид, что ничего не происходит. Но почему-то ему до смерти хотелось узнать, что станет делать Лань Сичэнь, когда позволит себе делать то, что хочет. Что там кроется на самом деле под списком ланьских правил и деликатными улыбками? В юности Цзян Чэн считал Лань Сичэня безупречным молодым господином, идеалом, к которому следовало стремиться, — хотя прекрасно понимал, что в силу различия характеров ему бесполезно стараться стать именно таким. Потом — не идеалом, но умным, тактичным, рассудительным, заслуживающим всеобщего уважения. Думающим о благе своих близких и своего ордена. Цзян Чэн тоже думал в первую очередь о своём ордене — не ему было судить. Лань Сичэнь, обманутый собственным братом, слепой к злому умыслу близкого человека. Стыдящийся выйти к людям, узнавшим о его ошибках. Прячущий у себя в доме главу чужого ордена, подшучивающий над ним — Цзян Чэн был уверен, что о холодном источнике можно было предупредить. Он не совпадал с образом, который Цзян Чэн создал, глядя на него издалека. И стал интересен. — А вы разве не хотите? — спросил он вместо ответа. — Когда вы в последний раз делали то, что желали? Давайте. Я прослежу, чтобы вы не делали ничего опасного, и никто не узнает. И я тоже выпью с вами, так что всё будет честно. — Вы лучше переносите алкоголь. — Годы тренировок, — самодовольно согласился Цзян Чэн, и Лань Сичэнь рассмеялся. — Это безумие. Правда. Но Цзян Чэн уже видел, что он согласен. — Сбежать сюда из Облачных Глубин тоже смахивает на безумие. В общем, решено. Не забудьте талисман, на берегу по вечерам тучи комаров. — На берегу? Цзян Чэн ухмыльнулся: — Увидите. Я зайду за вами примерно через час. Уже собираясь, он вдруг вспомнил о том, чего стоило опасаться сильнее, чем полёта обратно в Облачные Глубины на ночь глядя. Поэтому, когда Лань Сичэнь встретил его на пороге своих покоев, Цзян Чэн без обиняков спросил: — Ответьте честно: у вас есть хотя бы лёгкое желание причинить себе вред? Лань Сичэнь даже не удивился. Понял. — Нет. В первые дни я думал, что, может, было бы лучше, если бы я погиб вместе с ними. Но это длилось недолго. Я не буду пытаться наложить на себя руки. Тем более, я оставляю Шоюэ здесь. — Перерезать горло можно и осколком чашки, — пожал плечами Цзян Чэн. — Я не подаю вам идею, просто для ясности. — Мы всё ещё можем оставить эту затею, — подсказал Лань Сичэнь, но Цзян Чэн не повёлся. — Если что, я просто свяжу вас Цзыдянем. Идёмте. Эта небольшая бухта с пологим дном, ивовыми зарослями по обе стороны от песчаного берега и мягкой травой чуть выше была его любимой. Когда-то они с Вэй Усянем проводили здесь целые дни, а иногда и сестра присоединялась. Смотрела, как они купаются и брызгают друг в друга водой на мелководье, смеялась и просила быть осторожнее. Сама в воду не заходила, разве что по щиколотку, чтобы охладить ноги в летнюю жару. А потом доставала из корзины еду, приготовленную с раннего утра, и звала перекусить. Тогда это были обычные дни их жизни; теперь они казались невозможно счастливыми. Лань Сичэнь подошёл к кромке воды, с любопытством оглядел ивы и заросли лотосов чуть дальше вдоль берега. Нагнулся, чтобы зачерпнуть воды. — Она почти горячая. — Прогревается за день. — Цзян Чэн сел на траву и достал из рукава маленький кувшин с вином. — Ну что, пробуем? Лань Сичэнь подошёл к нему и тоже сел рядом. — Я всё-таки не уверен, что это хорошая идея, — признался он, наблюдая, как Цзян Чэн пристраивает в траве маленькие чашечки — тщательно, чтобы не перевернулись, и разворачивает свёрток с засахаренными фруктами. Цзян Чэн счёл этот протест настолько незначительным, что даже не стал на него отвечать. Золотистое вино пахло сладкими летними цветами и на вкус тоже было сладким. Такое обычно предпочитали женщины; Цзян Чэн мало кому признавался в своей любви к сладким блюдам и цветочным ароматам, но ещё оно было лёгким. Поэтому он и выбрал это вино — чтобы Лань Сичэнь не опьянел слишком быстро. Ну и потому, что более крепкие сорта могли ему не понравиться, а вино должно приносить удовольствие. Лань Сичэнь осторожно поднял чашку, поднёс к носу, принюхался. И озадаченно свёл брови. — Это… — неуверенно начал он. — Сливовое вино. Очень хорошее, из южных сортов. Не хуже вашей «Улыбки императора». — Нет, это… — Лань Сичэнь снова принюхался и поднял на Цзян Чэна потрясённый взгляд. — Тогда, когда вы прилетели в Облачные Глубины. Вы что, были пьяны?! — А вы думали, я бы сделал это трезвый? — искренне удивился Цзян Чэн. Лань Сичэнь молча смотрел на него, словно говоря: да, конечно, что же ещё я мог подумать? Цзян Чэн вздохнул и поднял свою чашку: — Ваше здоровье, Цзэу-цзюнь. Лань Сичэнь пил, деликатно закрываясь рукавом. Как будто в этом было что-то неприличное. Цзян Чэн не сомневался, что вино он пьёт с тем же изяществом, с каким делает всё остальное. — Не смотрите не меня так, — укоризненно сказал Лань Сичэнь, заметив его взгляд. — Это всего лишь одна чашка. Даже я не пьянею так быстро. Это звучало как вызов. Цзян Чэн подвинул ему фрукты: — Угощайтесь. Лань Сичэнь взял половинку сливы, положил в рот. Цзян Чэн снова пригубил вино, наблюдая, как он неторопливо жуёт. — Вам нравится? — Вино или место? Цзян Чэн рассмеялся: — И то, и другое. — Вино приятное. И место очень… хм. — Он задумчиво огляделся. Цзян Чэн снова разлил вино. — Очень красивое? Лань Сичэнь приподнял свою чашку, пригубил так же церемонно, как в первый раз. Опуская, коснулся пальцем уголка губ, чтобы убрать случайную каплю. — Я подумал, — поделился он, без напоминаний потянувшись за закуской, — что это место очень романтичное. И что вы наверняка… Что вы наверняка приводили сюда близких вам женщин, чтобы провести с ними время. И что с учётом этих догадок я даже не знаю, как лучше ответить. Цзян Чэн едва не выронил чашку. — Да почему же вы сразу… При чём тут женщины? Может, и приводил, ну и что? — И правильно делали, — одобрил Лань Сичэнь. — Красивое место. Тут до Цзян Чэна дошло. Он внимательно вгляделся в Лань Сичэня. С виду тот был трезв и говорил связно. Но чтобы Цзэу-цзюнь — и болтал о женщинах? Видимо, прежде чем делать что хочется он начинал говорить что хочется. Цзян Чэн снова разлил вино, отмерив по половине чашки. Пока хватит. — А что, — спросил он, протягивая чашку Лань Сичэню, — вы в свои купальни над водопадом тоже кого-то водили? Там ведь не менее красиво. И с недоверчивым восторгом увидел, как Лань Сичэнь, слегка покраснев, опустил глаза. — Очень давно, — пробормотал он и едва заметно улыбнулся. От этой улыбки восторг Цзян Чэна исчез — такой грустной она была. — Не сложилось? Лань Сичэнь вздохнул, поднял чашку, но пить не стал. Просто вертел в пальцах, глядя на плещущееся внутри вино. — Мы оба были слишком молоды. И на нас легла слишком большая ответственность. С ней мы справились, а вот остальное… не удержали. — Сочувствую. — Ни к чему. Мы пережили это довольно легко. Но это было хорошее время. Я рад, что могу вспоминать его без горечи. — За хорошие воспоминания, — предложил Цзян Чэн, и Лань Сичэнь тоже поднял чашку. У Цзян Чэна было ещё много вопросов, но он предпочёл их не задавать. Потому что, если он предположил верно, тот человек из прошлого Лань Сичэня давно уже был мёртв. — Я чаще прихожу сюда один, — признался он. — Иногда даже засыпаю. Здесь почти никогда нет ветра, но свежо и тихо. Только весной лягушки кричат. Иногда ему даже снилась сестра. Совсем юная, какой была до войны. Она делала что-то совсем обычное: вышивала, собирала цветы, готовила еду, а он помнил, что она мертва, и не мог заговорить. Только смотрел. Но это были хорошие сны. — И купаться здесь можно не боясь, что какая-нибудь служанка выйдет на берег и развизжится, — добавил он, чтобы стало повеселее. Вообще-то, служанки его не смущали, если только не начинали верещать слишком громко. А они начинали, причём в тот самый миг, когда он их замечал. Как будто обязательно надо было показать, что купающийся мужчина — невыносимое зрелище для их целомудренных глаз. Лань Сичэнь заинтересованно взглянул на него: — Неужели у вас в Юньмэне девушек воспитывают ещё строже, чем в Гусу? — Ну… — Цзян Чэн ухмыльнулся, поняв кое-что. — Думаю, есть небольшая разница в том, что в Юньмэне принято купаться без одежды. — Но и у нас… А-а. — Лань Сичэнь снова покраснел. — Понятно. То есть совсем... Тогда да, это мудрое решение. Купаться здесь. Он задумчиво поглядел на озеро, поставил пустую чашку в траву. И встал. — Погодите… — начал было Цзян Чэн, поспешно отставляя свою чашку, но Лань Сичэнь никуда не уходил. Он просто начал развязывать пояс. — Э-э. Лань Сичэнь. Что вы делаете? — Собираюсь купаться, — невозмутимо сообщил Лань Сичэнь. — Как вы. Цзян Чэн ошарашенно смотрел, как Лань Сичэнь аккуратно складывает на траву пояс, халат, нижнюю рубаху… «Началось», — думал он и разрывался между желанием остановить Лань Сичэня, чтобы не лез в воду пьяный, и позволить ему искупаться, потому что — ну в самом деле, если человек больше всего хочет купаться, неужели надо лишать его этой невинной радости? А потом вслед за остальной одеждой отправились и нижние штаны, и Цзян Чэн окончательно лишился дара речи. Так же неторопливо, как раздевался, Лань Сичэнь развернулся и направился к озеру. Цзян Чэн смотрел, как он входит в воду, разбивая зеркальную гладь кругами волн; как вода обнимает его щиколотки, икры, колени. Как напрягаются при каждом шаге крепкие ягодицы. «Жаль, что ещё сумерки», — пришла в голову мысль, и воображение тут же нарисовало стройную белую спину, окутанную лунным светом. И изгибы ниже. Лань Сичэню очень пошёл бы лунный свет. Не отрывая глаз от прекрасного зрелища, Цзян Чэн поднёс к губам кувшин и глотнул прямо из горлышка. Лань Сичэнь остановился, когда вода поднялась выше середины бедра. Медленно провёл пальцами по её поверхности, глядя, как разбегаются волны. Затем сделал ещё несколько шагов. Цзян Чэн с сожалением смотрел, как скрываются из вида ягодицы, которыми было приятно любоваться даже чисто эстетически. И не стал отворачиваться, когда Лань Сичэнь обернулся: — Вы разве не присоединитесь ко мне? Цзян Чэн глотнул ещё вина и кинул кувшин в траву. — Конечно. Это следовало сделать хотя бы из соображений безопасности. Вдруг Лань Сичэнь захочет утопиться? Или поплыть в Гусу. Теперь, увидев, что значит «делаю что хочу», он наконец понял, почему Лань Сичэнь так упорно отказывался пить. О том, что всё же настоял, не жалел. Скинув одежду, он вошёл в воду вслед за Лань Сичэнем. Тот, вопреки обычной своей деликатности, даже не думал отворачиваться. Цзян Чэн не смущался наготы, но то, что Лань Сичэнь разглядывал его с таким интересом, было волнующе. Определённо. — Далеко заплывать не стоит, — предупредил он, поравнявшись с Лань Сичэнем. — Тут могут быть гули, вряд ли вы привыкли справляться с ними без оружия. — Хорошо, — покладисто согласился Лань Сичэнь. И с глубоким вздохом упал на спину. Вода едва слышно плеснула и тут же обняла его тело, оглаживая грудь и живот тонкими волнами, ласково приникая к щекам, подхватывая волосы. — Здесь так спокойно, — медленно проговорил Лань Сичэнь, глядя в небо. — Тихо. Никогда не думал о Юньмэне как о тихом месте. Я бы хотел остаться здесь надолго. — На сколько угодно, — отозвался Цзян Чэн. — И вам ничего от меня не нужно. Жаль. Я хотел бы сделать для вас что-то хорошее. — Напивайтесь почаще. — Я хотел бы играть вам на флейте каждый день. Мне понравилось. — А уж мне-то как, — поддержал его Цзян Чэн, гадая, сколько значений слов «играть на флейте» известно Лань Сичэню. Он знал, что тот не имел в виду ничего такого. Но смотреть на раскинувшееся в воде красивое тело и думать только о приличном было чертовски тяжело. Он и без того едва удерживался, чтобы не провести ладонью по груди и животу, так открыто подставленным, разве этого недостаточно? Лань Сичэнь снова вздохнул и закрыл глаза. — Так не хочу возвращаться. — Ну и не возвращайтесь. Оставайтесь в Пристани Лотоса, пусть ваш братец за вас поработает. Какого хрена он где-то гулял, пока вы сидели в затворе? Лань Сичэнь, конечно, не ответил. Цзян Чэн подождал ещё немного, а потом осторожно коснулся его плеча. Лань Сичэнь вздрогнул, рывком поднял голову и тут же загрёб руками, вставая: — Что такое? — Ничего. Побоялся, что вы заснёте. — Могли бы сказать. — У вас уши были под водой. — А, — с удивлением согласился Лань Сичэнь. — Точно. А вы что-нибудь говорили? — Почти ничего. Лань Сичэнь снова кивнул и опустил взгляд на грудь Цзян Чэна. Как будто они не нагляделись друг на друга ещё тогда, в Облачных Глубинах. Цзян Чэн ждал, что будет дальше. Лишь бы Лань Сичэнь не протрезвел так же стремительно, как опьянел. Приходить в себя голым посреди озера — не самый приятный итог хорошего вечера. Лань Сичэнь медленно поднял руку и положил ему на грудь. Цзян Чэн замер. Даже дышал едва-едва, чтобы не шевелиться под этой рукой, которая казалась обжигающе горячей. Не спугнуть. И Лань Сичэнь тоже не шевелился: стоял и смотрел, как его ладонь лежит на чужой груди. Сколько они так простояли, Цзян Чэн не знал. — У вас ровная ци, — сказал наконец Лань Сичэнь. Как будто это было самое главное, что его волновало. И провёл пальцами вниз, к среднему даньтяню. Цзян Чэн отмер и прихлопнул его ладонь своей: — Золотое ядро у меня тоже в порядке. — Очень хорошо, — согласился Лань Сичэнь. И, поскольку двигать ладонью больше не мог, слегка свёл пальцы. К ци это уже не имело никакого отношения; Цзян Чэн, может, и верил в целомудрие Ланей, но ласку он распознать мог. — Вы пьяны. — Вы тоже. — Я при этом соображаю, что делаю. — Ну так выпейте ещё, — безмятежно посоветовал Лань Сичэнь. И пользуясь тем, что рука Цзян Чэна ослабла, опустил ладонь ниже. Сильно ниже. Цзян Чэн невольно втянул живот под этим прикосновением. — Почему вы считаете, что я заинтересован? — сделал он последнюю попытку. Глупый был вопрос, на самом деле. Ладони Лань Сичэня осталось всего несколько цуней до аргументированного ответа. — Потому что вы спрашиваете. Если бы не были заинтересованы, так бы и сказали. — Может, я боюсь вас обидеть? — Вы? — искренне изумился Лань Сичэнь. Цзян Чэн фыркнул, и ладонь Лань Сичэня тут же легла на его бедро, побуждая сделать шаг вперёд. И тоже опереться ладонью о чужую грудь, чтобы не потерять равновесие. Впрочем, трогать эту грудь было одно удовольствие: гладкая, упругая, горячая. Прямо под ладонью билось сердце. Сильнее и чаще, чем следовало. Цзян Чэн всё ещё подозревал, что, протрезвев, Лань Сичэнь пожалеет о своей настойчивости, но решил не считать это своей проблемой. Он и так сделал всё, что мог. Если Лань Сичэнь желает поиграть с ним в тучку и дождик, зачем упираться? Он сам желал того же, когда любовался прекрасными белыми ягодицами — которые, кстати, на ощупь оказались ещё прекраснее, чем на вид. Когда Лань Сичэнь поцеловал его, от его губ всё ещё пахло вином. Они стояли в воде и ласкали друг друга, как подростки, едва узнавшие о весенних забавах и теперь спешащие познать друг друга. Мелькнула мысль, что можно выйти на берег… и исчезла: неизвестно, как Лань Сичэнь отреагирует, если повести его куда-то. В озере тоже было неплохо. Цзян Чэн притянул Лань Сичэня ближе, и тот тихонько застонал, когда их чресла прижались друг к другу. Цзян Чэн не знал, что там было у Лань Сичэня в юности и после, поэтому сразу взял всё в свои руки. Брать там было что: природа одарила первого нефрита весьма щедро. Настроения для бурной страсти не было. Тёплая вода расслабляла, стрекот цикад на берегу и лёгкий шелест ивы умиротворяли. Цзян Чэн прижался к Лань Сичэню так, чтобы можно было обхватить ладонью оба их мужских ствола, и гладил неторопливо, размеренно. Лань Сичэнь так же не спеша скользил ладонями по его спине и бёдрам, касался губами губ, щёк, закрытых век, опять губ… Вода мягко плескалась вокруг их тел. Удовольствие нарастало медленно и сладко, вымывая из головы все мысли. Было так хорошо. Лучше всего на свете. Цзян Чэн хотел бы стоять так целую вечность, наслаждаясь лаской и объятиями Лань Сичэня. И когда удовольствие наконец стало совершенно невыносимым, он лишь прижался к Лань Сичэню ещё крепче, чувствуя, как тот содрогается в его объятиях и почти до боли впивается пальцами в спину. Когда он наконец пришёл в себя и отстранился, Лань Сичэнь стоял, прикрыв глаза, и, кажется, собирался заснуть. Вряд ли он умел спать стоя, а значит, надо было спешить. Цзян Чэн взял его за руку и решительно потащил к берегу. На песок Лань Сичэнь выходил уже спотыкаясь, не глядя под ноги. — Стой! — приказал Цзян Чэн, дотащив его до места, где они сидели. Лань Сичэнь послушно остановился. Глаза при этом не открывал. Цзян Чэн быстро постелил на траву свой верхний халат и потянул Лань Сичэня вниз. Тот опустился на халат, повернулся на спину, сложил руки на груди и мгновенно уснул. — Надеюсь, когда ты проснёшься, то вспомнишь всё, — искренне пожелал Цзян Чэн. Пересказывать, чем они занимались, он не хотел. Натянув на ещё влажное тело нижние штаны, он лёг рядом с Лань Сичэнем и укрыл их обоих вторым халатом — ланьским. Проснулся он от движения рядом. Повернул голову: приподнявшийся на локтях Лань Сичэнь тут же лёг обратно. — Спите. Ещё рано. — Вы не собираетесь сбежать прямо сейчас? — уточнил Цзян Чэн. Лань Сичэнь тихо рассмеялся и подтянул укрывающий их халат повыше. Во второй раз он проснулся уже на рассвете. Лань Сичэнь всё ещё лежал рядом, но уже не спал. Когда Цзян Чэн зашевелился, повернул к нему голову: — Доброе утро. — Доброе. Цзян Чэн присмотрелся: особого смятения на лице Лань Сичэня не читалось. Обычное спокойное лицо. Хотя кто их, Ланей, знает, как у них принято паниковать. — Если хотите, чтобы мы никогда не вспоминали прошлый вечер, скажите. Лань Сичэнь скосил на него глаза: — Думаете, получится? — Я постараюсь. Лань Сичэнь помолчал. — Я не думаю, что это хорошее решение, — сказал он наконец. — Делать то, что хочешь, а потом притворяться, что этого не было. Я вас… — Он поморщился. — Я тебя хотел, ты меня тоже. Разве это преступление, чтобы стыдиться вспоминать о нём? Цзян Чэн приподнялся на локте, разглядывая его. Если Лань Сичэнь не вставал ночью, значит, под халатом он всё ещё был голым. — А чтобы повторить? — Сейчас? — удивился Лань Сичэнь. Но взглянул в ответ… оценивающе. Цзян Чэн был бы не прочь и сейчас. Но трава была мокрая от росы, верхние халаты они уже и так изваляли, и если продолжать в том же духе — в Пристань Лотоса им придётся возвращаться в нижних одеждах. — Нет, — решительно сказал он и поднялся. — Дома. На постели и хотя бы немного перекусив сперва. — Согласен, — кивнул Лань Сичэнь и тоже потянулся за одеждой. Днём прилетел Цзинь Лин. Без предупреждения, без свиты, как полагалось бы главе ордена, отправляющемуся в гости к другому главе ордена. Ну и просто — что паршивец делал бы, если бы Цзян Чэна не оказалось в Пристани Лотоса? Единственное, на что его хватило, — позволить адептам доложить о своём появлении, а не идти сразу к дяде. Но Цзян Чэн всё равно порадовался, что Лань Сичэнь уже ушёл в библиотеку. Парой часов раньше они могли попасть в весьма неловкую ситуацию. Цзинь Лин держался с достоинством, обретённым за последние месяцы, но заметно нервничал. Цзян Чэн отогнал мысль «что он опять натворил?», потому что прежние свои выходки Цзинь Лин давно уже не повторял, и если уж была причина для беспокойства, то скорее в том, что сделал кто-то другой. У Цзиней был тот ещё гадюшник. — Дядя, — сказал Цзинь Лин, едва Цзян Чэн подошёл к беседке, где тот ожидал. — У меня важное дело. — Мог бы сперва спросить, как у меня дела, — заметил Цзян Чэн. — Как здоровье. Совсем забыл об уважении к старшим. — Дела у тебя хорошо. А если я намекну, что ты плохо выглядишь, ты мне ноги переломаешь, — без заминки отозвался Цзинь Лин. Вот паршивец, где только набрался? — Дядя, это правда важно. Пойдём туда, где никто не подслушает. Подслушивать никто бы не стал — недоумков, готовых из-за любопытства навлечь на себя гнев главы ордена, в Юньмэн Цзян не водилось. Но Цзян Чэн всё равно привёл Цзинь Лина к себе в кабинет и велел слугам убраться от дверей. Если потребуется, позовёт. — Ну? Что у тебя такое секретное? Комната была заперта, и всё же Цзинь Лин опять оглянулся по сторонам. Словно у стен могли вырасти уши. — Дядя, ты что-нибудь знаешь о главе Лань? Цзян Чэн очень надеялся, что не изменился в лице. Он давно воспитывал в себе это умение — оставаться спокойным, какое бы известие ни услышал. Не удивляться, не гневаться, не показывать, что его что-то задело. Делать вид, что ничего не произошло. А разбираться — потом. Иногда получалось, иногда не очень. — Конечно. Я его знаю дольше, чем ты живёшь на свете. Цзинь Лин закатил глаза — от кого только набрался? — Сейчас. Ты ничего не слышал о нём в последнее время? Цзян Чэн сделал вид, что задумался. — Разве Лань Сичэнь не пребывает в затворе? — Позавчера мне написал Лань Сычжуй. — Цзинь Лин понизил голос: — И спросил то же самое. В общем. Учти, что я ничего тебе не говорил! Но похоже, что Цзэу-цзюнь исчез. Самообладание не изменило Цзян Чэну и на этот раз. — Что значит — исчез? — Не знаю! Возможно, его похитили. Лань Сычжуй не написал точно — мне кажется, они сами не уверены, что случилось. Я подумал: может, ты знаешь? Или слышал что-то подозрительное? Только никому не говори, что я тебя спрашивал. Я, вообще-то, не должен был это делать. Цзян Чэну, несомненно, льстило, с какой готовностью племянник вычеркнул его из списка тех, кому нельзя было раскрывать страшную ланьскую тайну. Но в первую очередь его занимало другое: он так и не спросил, как Лань Сичэнь объяснил свою отлучку из Облачных Глубин. Ведь объяснил же? Но почему тогда его ищут через Цзинь Лина? И ещё он был очень горд за своих адептов: вся Пристань Лотоса знала, что Лань Сичэнь гостит у него, но ни слова не просочилось наружу. Он сам это приказал, конечно. Но знать, что приказ исполнен с таким рвением, было приятно. — Пока ничего не могу тебе сказать. Цзинь Лин тут же насторожился: — То есть ты знаешь, где он? — Я же сказал: ничего. — Ну дядя! Он хотя бы живой? — Ещё один вопрос — и отправишься обратно в Ланьлин. — Без отдыха? Хочешь, чтобы я по дороге свалился с меча? — Сейчас прикажу приготовить тебе покои. — Не волнуйся, дядя, — заулыбался Цзинь Лин, — я прогуляюсь по Пристани Лотоса и сам найду, где отдохнуть. Цзян Чэн мрачно посмотрел на него. Цзинь Лин делал такой же невинный вид, как в тот раз, когда помог Вэй Усяню сбежать. Мелкий паршивец. Цзян Чэн так и не спросил с него за тот побег. А следовало. — Тебе какое дело до Цзэу-цзюня? О своём ордене думай. Цзинь Лин пожал плечами: — Лань Сычжуй с Лань Цзинъи беспокоятся. — Ну и пусть беспокоятся. Не смей им ничего говорить. — То есть он всё-таки здесь, — довольно подытожил Цзинь Лин. — И чего было спорить? Я никому не скажу, конечно, за кого ты меня принимаешь? — За приставучий репей, который мёртвого достанет! — рявкнул Цзян Чэн. — Иди уже отдыхай! Цзинь Лин ухмыльнулся и бодро выскочил из комнаты. Совсем обнаглел, думал Цзян Чэн, надрать бы ему уши, не глядя, что глава ордена. Он дядя, имеет право. Но воспитание племянника могло подождать, другой вопрос был важнее. Так что Цзян Чэн отправился в библиотеку. О том, что Цзинь Лин доберётся туда первым, он не беспокоился. Библиотека была последним, что интересовало Цзинь Лина в Пристани Лотоса, вряд ли он вообще помнил к ней дорогу. Лань Сичэнь сидел, обложившись древними свитками, и что-то выписывал. Присмотревшись, Цзян Чэн различил музыкальные записи. Заклинательство с помощью музыки не было принято в Юньмэн Цзян, никаких секретных техник Лань Сичэнь раскопать не мог. Но было любопытно, что его так заинтересовало. И это тоже могло подождать. — Прилетел Цзинь Лин, — сказал Цзян Чэн, усаживаясь напротив. Мог и постоять, но разговаривать с Лань Сичэнем сверху вниз не хотелось. — Сообщил удивительную новость. Оказывается, ваш орден потерял своего главу. Ищут так, что уже другие ордена в курсе. Лань Сичэнь печально вздохнул: — Неужели они всё-таки узнали, что меня нет? Как неудобно получилось. — Неудобно?! — Цзян Чэну хотелось орать. — Ты что, просто сбежал, никого не предупредив? «А сам-то?» — прочитал он в укоризненном взгляде Лань Сичэня и слегка смутился. Но только слегка. Он заранее дал понять, что не хочет, чтобы его искали. А от Лань Сичэня такого точно никто не ожидал. — Я оставил записку с просьбой не беспокоить, — невозмутимо пояснил Лань Сичэнь. — И напомнил, что глубокая медитация требует покоя и уединения. Если бы они послушали мою просьбу, всё было бы в порядке. — Ты солгал им, что уходишь в глубокую медитацию, и сбежал ко мне. — Я напомнил, что глубокая медитация требует покоя и уединения, — повторил Лань Сичэнь. — Всё остальное они могли додумать сами. Цзян Чэн молча смотрел на него. Орать уже не хотелось. Хотелось хоть как-то постичь открывшееся: безупречный Цзэу-цзюнь, гордость и идеал клана Лань, без малейшего стыда обманывал собственных адептов. Искажая слова так, чтобы они были поняты превратно — точнее, чтобы потом можно было сказать, что они поняты превратно. Как… Цзинь какой-нибудь. А в Облачных Глубинах они вместе смеялись над тем, как легко адепты Гусу Лань обходят собственные правила. Тогда это казалось смешным. — И часто ты так… даёшь додумать то, чего нет? На лице Лань Сичэня отразилось понимание: — Нет. Никогда. Прости, я пошутил, и, видимо, неудачно. Я попросил их не беспокоить меня — это главное. Им незачем знать причину. Глубокая медитация — это предлог, который позволил бы им не беспокоиться, что случилось что-то дурное. Знак, что у меня всё в порядке. Он не имеет значения. Главное — моя просьба. Если её не выполнили… что ж, это печально. — Он подался вперёд, протягивая руки на разделяющий их стол. — Я никогда не намекал на что-то, имея в виду совсем другое. — А ты и не намекал, — вырвалось у Цзян Чэна. Лань Сичэнь внимательно глядел на него, чуть склонив голову. — Разве? — мягко спросил он. — Я сказал, что не хочу делать вид, что между нами ничего не было. Я хочу, чтобы… ты же не собираешься жениться? В ближайшее время. — И не в ближайшее. — Это зря. Тебе нужны наследники. У Цзян Чэна, должно быть, сделалось такое лицо, что Лань Сичэнь смутился: — Прости, это не моё дело. Я просто хотел сказать, что если мы оба не связаны обязательствами… Я буду рад, если ты станешь прилетать в Облачные Глубины. Или принимать меня в Пристани Лотоса. Мне здесь очень нравится. У тебя замечательная библиотека. Цзян Чэн отмер: — Ты собрался прилетать ко мне или к моей библиотеке? Лань Сичэнь закрыл лицо рукой, но за пальцами был виден вспыхнувший румянец. — К тебе. Прости! Я волнуюсь, вот и несу чушь. Я столько уже сказал, а ты даже не намекнул, что сам об этом думаешь. Что он думает? Цзян Чэн не знал. Если бы Лань Сичэнь заговорил о каких-то обязательствах, он сказал бы, что нужно время — подумать. Давать взаимные обещания он был не готов. Что толку с таких обещаний, всё равно про них могут забыть в любой момент, и ничего с этим не сделаешь. Но Лань Сичэнь тоже скреплял себя узами с другими людьми, и к чему это привело, видели все. Наверное, поэтому и не предлагал ничего серьёзного. Прилетать к нему в Облачные Глубины. Принимать его в Пристани Лотоса, угощать юньмэнской едой, купаться вместе в ночном озере. Это звучало… безобидно. И очень привлекательно. — Мне нравится, — сказал он. — Надо будет только придумать повод. Моим адептам всё равно, это не их дело, лишь бы твои не начали коситься. Хотя это не их дело тоже, верно? Лань Сичэнь просиял и потянулся к нему через стол. Поза была неловкая, но целоваться это не мешало. Только тушь пришлось отодвинуть в сторону. — Я вернусь сегодня, — сказал Лань Сичэнь, когда они уселись обратно. — Не стоит, чтобы слухи о моём исчезновении разошлись. Дядя и так будет сердит. — Хочешь, я полечу с тобой? — предложил Цзян Чэн в порыве великодушия. — При мне он точно не будет ругать тебя, всё-таки мы главы орденов, а не ученики. Заодно объясним, где ты был — налаживал контакты с Юньмэн Цзян. Лань Сичэнь заколебался: — Возможно, нас встретят Ванцзи с Вэй Усянем. Даже наверняка. — Переживу. Ему ещё не раз предстоит их встречать, сколько можно прятаться? Это всего лишь Вэй Усянь и Лань Ванцзи. С ними даже разговаривать не обязательно. Поздороваться — и хватит. — Где-то здесь бродит Цзинь Лин, — предупредил он. — Возможно, ищет тебя. Не удивляйся, если найдёт. О том, как мелкий паршивец в два счёта вытянул из него правду о Лань Сичэне в Пристани Лотоса, он предпочёл умолчать. — Не страшно. Если глава Цзинь захочет со мной побеседовать, почему бы нет. В конце концов, я ведь уже вышел из затвора. К Облачным Глубинам они прилетели в середине часа Собаки. Впереди возвышалась знаменитая лестница, и по прикидкам Цзян Чэна на то, чтобы добраться от ворот до ханьши, у них оставалось меньше палочки благовоний. На то, чтобы выслушать праведное негодование Лань Цижэня, времени не осталось бы вообще. Лань Сичэнь, вероятно, подумал о том же и посмотрел на лестницу с сожалением. Но всё же снова положил меч на воздух: — Тебе ещё должны выбрать покои. Не стоит заставлять слуг торопиться. У молодых адептов на воротах сделались такие огромные глаза, словно Лань Сичэнь не поднялся к ним по лестнице (последние несколько десятков ступеней они всё-таки преодолели пешком), а спустился с небес, окутанный божественным сиянием. Только когда он благожелательно улыбнулся и назвал их по именам, адепты вспомнили, как следует приветствовать главу, и поклонились: — Приветствуем Цзэу-цзюня. Приветствуем главу Цзян. Цзян Чэн так и не понял, каким образом в Облачных Глубинах передавали известия. Они едва успели отойти от ворот, когда на дорогу впереди вышел Лань Ванцзи. Цзян Чэн выругался про себя: он знал, что встреча была неизбежна, но не так же сразу. Значит, и Вэй Усянь появится. Потому что где Лань Ванцзи — там и он. Лучше бы их встретил Лань Цижэнь. Тот хотя бы против Цзян Чэна ничего не имел. А этот… Но Лань Сичэнь уверенно шёл вперёд, и Цзян Чэну пришлось следовать за ним — не отставать же, будто чего-то испугался. Лань Ванцзи стоял неподвижно, ожидая, пока они подойдут. Дождавшись, поклонился брату. На Цзян Чэна бросил подозрительный взгляд, и только. Цзян Чэн сделал вид, что не заметил. — Брат. — Ванцзи, — улыбнулся Лань Сичэнь, — ну что ты? Только по этому вопросу можно было догадаться, что Лань Ванцзи не так невозмутим, как кажется. — Брата долго не было. Мы волновались. Лань Сичэнь вздохнул: — Я хотел избежать этого. Не стоило искать меня. — Если бы ты сказал, куда отправился, мы бы не стали… волноваться слишком сильно. Цзян Чэн всё же не удержался: — Удивительно видеть, — как можно более вежливо заметил он, — как младший вынуждает старшего отчитываться перед ним. Гневный взгляд Лань Ванцзи показал, что слова попали в цель. Однако говорить он ничего не стал — постеснялся при брате? Или в кои-то веки вспомнил, что Цзян Чэн выше по положению? Лань Сичэнь взглянул укоризненно, но тоже ничего не сказал. Цзян Чэну начала нравиться эта ситуация. Он увидел фигуру в чёрном за миг до того, как она выскочила на тропинку вслед за Лань Ванцзи. Их взгляды встретились; Вэй Усянь замер и даже сделал шаг назад, но потом всё же передумал и подошёл. Цзян Чэн отвернулся. Надо было сказать что-то, но он не знал что. Вэй Усянь поклонился Лань Сичэню, затем повернулся к нему: — Привет, Цзян Чэн. — Здравствуй. По мнению Цзян Чэна, на этом их общению следовало закончиться. Однако Вэй Усянь с любопытством глянул на него, затем на Лань Сичэня и спросил: — Вы что, были где-то вместе? Судя по лицу Лань Ванцзи, тот предпочёл бы считать, что Лань Сичэнь с Цзян Чэном встретились только у входа в Облачные Глубины. Лань Сичэнь взглянул на него, словно извиняясь: — Я гостил в Пристани Лотоса. Нужно было обсудить некоторые вопросы с главой Цзян. — Брату следовало взять с собой адептов. — Пристань Лотоса ведь такое опасное место… — саркастично протянул Цзян Чэн. — Да, — сурово ответил Лань Ванцзи. И сразу стало понятно, на что он намекает. — Там сейчас цветут лотосы, да? — влез Вэй Усянь, пытаясь предотвратить ссору, пока она не разгорелась. — Цзэу-цзюнь, вы их видели? — Видел, — с благодарностью поддержал его усилия Лань Сичэнь. — Очень красивые. — Приличным людям, — Цзян Чэн специально выделил голосом первое слово, — в Пристани Лотоса ничего не угрожает. Вэй Усянь прищурился: — По-твоему, если человек — обрезанный рукав, то он уже недостоин твоей святой Пристани Лотоса? — Ты имеешь что-то против обрезанных рукавов? — удивился Лань Сичэнь. Цзян Чэн почувствовал, что краснеет. — Только если они притаскивают своих ухажёров в наш семейный храм. — А. — Ты сам говорил, что мне следует пойти в храм! — не остался в долгу Вэй Усянь. — И между прочим, мы с ним спутники на тропе совершенствования и отбили все положенные поклоны, а не просто так! — Ты тогда говорил другое! — Ты ревнуешь, что ли? — Да как ты смеешь… — Глава Цзян! — Так хорошо было в затворе, — тоскливо вздохнул Лань Сичэнь. — Так спокойно. Тихо. — Ты же сказал, что тебя и в нём достали. — Я не так говорил. — Но сбежал-то из-за этого. — Лань Сичэнь? Цзян Чэн вздрогнул: за перепалкой никто не заметил появление Лань Цижэня, и теперь умолкли все разом. Даже Вэй Усянь как-то подобрался и придвинулся поближе к Лань Ванцзи. Лань Цижэнь оглядел их, словно они всё ещё были его учениками. — Глава Цзян? — произнёс он так, что это было не только приветствие, но и вопрос. Цзян Чэн сделал вид, что не понял. — Учитель Лань. Лань Цижэнь перевёл взгляд на Лань Сичэня: — Лань Сичэнь. Ты не сообщил, что собираешься отлучиться из Облачных Глубин. — Я просил не беспокоить меня, — вежливо ответил тот. — В то время как тебя не было в ханьши. — Как же вы об этом узнали, если я просил не беспокоить? Лань Цижэнь возмущённо набрал в грудь воздух… и ничего не сказал. — Мы беспокоились, — подал голос Лань Ванцзи. Лань Сичэнь улыбнулся ему: — Я понимаю. — Отличное оправдание, чтобы не уважать чужие просьбы, — снова не удержался Цзян Чэн. Улыбка Лань Сичэня стала укоризненной: — А мой уход в затвор и отказ отвечать на письма не был похож на пожелание оставить меня в покое? — Это другое. — Разве? — Лань Сичэнь, — снова заговорил Лань Цижэнь, — полагаю, нам следует поговорить без посторонних. Я велю проводить главу Цзян в гостевые покои, а ты, пожалуйста… — Я был пьян, — напомнил Цзян Чэн. — Лю Шиянь считал, что воздействие вина не оправдывает, а усугубляет проступок. — Цзян Чэн? Ты что натворил? — Ах так? — прищурился Цзян Чэн. — Мне напомнить, сколько правил кто-то нарушил… — Я же не говорю, что ты поступил плохо. Просто не осуждай других за то, что делал сам. — Брат? Что ты сделал? — Лань Сичэнь, ты глава ордена, и я не могу тебе приказывать, но как твой старший родич настоятельно прошу… — Да-а, на твоём месте я бы тоже подумал, не вернуться ли в затвор. Лань Сичэнь вздохнул: — Что же мне, бегать туда-сюда? Люди будут смеяться. — Опять тебя волнует, что подумают люди! — Брат, почему ты… — Я не понял — теперь ты хочешь вернуть меня в затвор? — Я хочу, чтобы ты перестал оглядываться на других и подумал о себе. — Означает ли это, что тебя мне тоже не стоит слушать? — Хм, а мне никто не говорил, что вы так хорошо дружите. Даже ругаетесь как-то по-домашнему. — Я от тебя ничего и не требовал! — Заставил меня есть свою еду, вытащил из затвора, напоил… — Брат?! — Если тебе не нравилось, мог отказаться. — А ты не заметил, что я пытался? — Лань Чжань, не надо! — Так ты хотел или нет? — Хотел, но не в этом дело. — Лань Сичэнь, ты должен объясниться, я настаиваю! — Ну так в следующий раз говори да или нет, а не вот это вот твоё: «не хочу вас затруднять, мне не следует…» — И скажу! — Оп-па. Лань Чжань, а помнишь, адепты сплетничали, что Лань Цзинъи кому-то еду таскал… — Сплетничать запрещено. — Лань Сичэнь, это переходит все мыслимые… Ударил колокол. Час Свиньи настал. Лань Сичэнь оглядел родичей и Вэй Усяня, осознавших, что всем им срочно пора расходиться по своим покоям. Глубоко вздохнул, схватил Цзян Чэна за руку и потащил за собой. От удивления тот даже сопротивляться не стал. И послушно волочился за Лань Сичэнем до самой ханьши. Только когда за ними захлопнулась дверь, он наконец обрёл дар речи: — Ты что делаешь?! Лань Сичэнь отпустил его руку и прихлопнул на дверь запирающий талисман: — То, что хочу! Ты же этого желал? «Достали, — с тайным восторгом подумал Цзян Чэн. — Мы его достали». Почему-то Лань Сичэнь, забывший про свои правила и благопристойность и творящий что вздумается, вызывал у него совершенно необъяснимую радость. Лань Сичэнь не становился другим человеком, он оставался всё тем же, но как будто более собой. Как картина, с которой смахнули пыль, и краски вдруг ожили на солнце. — Завтра тебя сожрут, — сказал он, ухмыляясь. — Завтра мы все сделаем вид, что ничего не было. Фамильное ланьское умение. — Лань Сичэнь на миг зажмурился, и только тут Цзян Чэн понял, как он напряжён. — На Вэй Усяня не распространяется, но это твои проблемы. Следовало возразить, что Вэй Усянь теперь проблема клана Лань и к Цзян Чэну не имеет никакого отношения. Цзян Чэн не стал. Вместо этого он сам взял Лань Сичэня за руку и потянул к себе. — Раз такое дело, — сказал он, — я больше не собираюсь спать на полу. Лань Сичэнь позволил притянуть себя совсем близко. И улыбнулся: — Я и не предлагаю.