О чём поют в Багерлее

Ричард ждал ответа – замер весь, напряжённый, и даже камни в стенах Багерлее смолкли, уподобившись Повелителю Скал. Он никуда не собирался уходить отсюда, и даже если бы в эту минуту нагрянула стража, Дикон не стал бы удирать, потому что загнал Ворона в угол, не давая возможности сбежать. Это раздражало невероятно – проигрывать зелёному юнцу. – Перекладываете выбор на меня? Решайте сами, – с отстранённо-ленивым ядом бросил Рокэ, – мне всё равно. Герцог Окделл считал себя взрослым? Пусть принимает важные решения, не опираясь на чужое мнение. Ворон достаточно отвечал за его судьбу и устал делать всё за других. По крайней мере, если придерживаться подобной версии, Рокэ не проиграет, когда победить невозможно. И оттолкнёт напускным равнодушием, чтобы они снова не оказались в ловушке у судьбы. С них обоих хватит предательств и смертей. Ну же, Ричард, неужели вас нужно посылать к закатным тварям, чтобы вы ушли поскорее? Это ведь для вашей пользы! Так будет правильно. Однако принципиальный юноша полностью оправдывал девиз своего дома, а ещё он больше не вёлся на провокации – Ричард не верил в безразличие Ворона. Не после того, как тот спел ему. Не после того, как отослал с глаз долой, потому что было очевидно больно. Гордый герцог Алва мог сколько угодно притворяться, будто бы речь шла лишь о будущем Дикона. Нет. Ричарду достаточно навязывали заботу о его судьбе и управляли им в своих целях. Хватит игр и увиливаний. Чем бы ни руководствовался Рокэ, Дикон уже определился со своими желаниями, вне зависимости от его решения. Теперь пришёл черёд Ворона выбирать, и Ричард не двинется с места, пока не добьётся от него искренности, а не того, что Рокэ считал из-за обстоятельств верным. Потому что Ворон всегда был таким – смеющим всё. И юноша собирался напомнить ему об этом. – Мне уйти или остаться? – всё так же ровно и безмятежно, походя на сами Скалы, повторил Дикон, – Чего вы хотите, эр Рокэ? – Я больше вам не эр! Это не было ответом, а попыткой его оттянуть. Отчаянным выпадом, чтобы подобраться очень близко и задеть посильнее. После всего – довольно ожидаемо. Герцог Окделл оказался подготовлен к подобному и с лёгкостью, присущей не спутнице Леворукого или закатной твари, а гончей Лита, ушёл от удара, контратакуя: – Я не слышал того, как вы освободили меня от клятвы. И не собираюсь считать своё обучение оконченным, пока вы не осмелитесь сказать мне этого в лицо, – спокойно, не торопясь, проговаривая каждое слово, но всё равно умудряясь нанести серию колких выпадов. Ворон хорошо обучил его, несмотря на то, что их время вместе было столь коротким. Даже интересно, во что бы вырос Ричард, останься он с ним подольше. Как же Рокэ хотелось сейчас ударить его, и как же он гордился им. Достойный и безжалостный противник, не щадящий кровника ни секунды. Окделлы стоят, как их скалы, не отступают, сколько их не бей, никак от них не избавишься – ни армией, ни налогами, ни ядом. И, что хуже всего, этот конкретный Окделл сумел парировать иным оружием, против которого у Ворона не было ничего – непринуждённой мягкостью в голосе: – Спрошу ещё раз: чего вы хотите от меня, Рокэ? «Рокэ». Вот так – не «герцог», не «эр», не «господин Первый маршал». Просто «Рокэ», произнесённое с весенней нежной теплотой. Просто «Рокэ», что звучало до невозможного правильным. Просто одно-единственное «Рокэ», сумевшее прорваться через бушующий ураган противоречивых чувств и желаний, и этого оказалось достаточно, чтобы Рокэ сдался. – Останься. Слова слетели с искусанных губ, впитались в камни тюремной камеры, сохраняясь в памяти Багерлее, и пути назад больше не было. Ричард тут же подскочил на ноги, хоть голова и кружилась нещадно, и, не тратя ни мгновения больше, положил руку на стену рядом – приказал пропустить себя. Камни послушались, впитывая остатки запёкшейся крови с его порезанной ранее ладони – Повелитель Скал накормил их сегодня прилично, но тяжело удержаться, когда голодаешь столько лет. Пройдя сквозь стену, Дикон несколько раз моргнул, пока глаза не привыкли к тусклому свету свечи, стоящей на полу. Вероятно, её поставили здесь, потому что больше и некуда – кругом был бардак: сломанный стул, явно брошенный в стену, перевёрнутые шкаф и стол, разбросанные книги, несколько пустых бутылок вина… Ричард нахмурился, отлично представляя, что тут случилось. – Прошу прощения за беспорядок, – рядом раздалось приглушённое фырканье, – признаться, я не ждал сегодня ночью гостей. Повернув голову на голос, Ричард неловко застыл на месте, пока всматривался в силуэт на полу. Рокэ выглядел ужасно – ужасно-болезненным и ужасно-красивым одновременно, и Дикон не думал, что такое возможно применить хоть к кому-либо ещё в мире, кроме эра. Чёрные волосы, рассыпавшиеся по плечам, пусть и утратили свой блеск, но оставались похожи на роскошную вороную гриву; на припухших искусанных губах запеклась кровь, но их как никогда хотелось поцеловать; синие глаза были полны усталости, но Ричард всё равно терялся в них. Рокэ казался юным, чуть ли не ровесником Ричарда, и в то же время каждая черта – заострившиеся скулы, синяки под глазами, испарина на лбу – кричала о том, как ему плохо. Из Багерлее Ворона нужно было забирать как можно скорее. Ни разу Рокэ не показывал юноше свою слабость. И, если честно, не планировал. Впрочем, что-то планировать в отношении Окделла оказалось невыполнимой задачей, вроде повернуть реку вспять, научить кошек лаять или обратить Штанцлера в преданного Талигу соратника. О старом ызарге Ворону думать не хотелось – куда занятнее для него было разглядывать Ричарда в ответ, с жадностью отмечая как можно больше деталей. Изменился. И очень сильно. Стал на полторы головы выше Рокэ и шире в плечах, пускай юношеская долговязость и худоба исчезли не до конца. Вероятно, сказывался тот факт, что Дикон мало спал и мало ел – залёгшие тени под выразительными стальными глазами конкурировали с синяками Рокэ, да и точёные скулы говорили о многом. Однако на этом перемены в Ричарде не заканчивались – исчезла привычка с вызовом задирать подбородок, вместе с тем слегка сутулясь и зажимаясь, в его осанке читалась уверенность, а во взгляде… во взгляде сохранилось всё то, отчего Ворон приходил в восторг – бесконечная буря эмоций, способная свести с ума. Дикон смотрел с волнением, с восхищением, с вызовом, с твёрдостью намерений, и остаться равнодушным к подобному мог только слепой. Юноша вырос во всех смыслах слова, и стоило бы сказать ему об этом, однако Рокэ произнёс совсем иное: – У вас красивый голос, Дикон. Почему ты не пел мне раньше? Как обычно – неожиданный переход с «вы» на «ты», ощущающийся естественным и родным. Как же Ричард скучал по нему, как же хотел услышать хотя бы ещё один раз. Мечтал, думая, что такое более не осуществимо и походит на горячечный бред. Однако всё было взаправду, по-настоящему и происходило прямо сейчас. И от окончательного осознания этого у Дикона часто-часто забилось сердце, и впервые за месяцы стало легче дышать. Ричарду хватило этого «ты» – и он упал перед Вороном на колени. Лютня всё-таки выскользнула из разжатых пальцев – деревянный корпус с глухим стуком коснулся камней, а струны протяжно и жалобно загудели, раскатистым эхом отразившись от стен. Хотя на лютню Дикону было откровенно плевать – в следующий же миг он взял эра за руку и поднёс его ладонь к губам, оставляя на ней поцелуй, совсем как в день святого Фабиана два года назад. Только здесь Ворон лишился своего множества роскошных колец, да и кожа его пахла не морисскими благовониями, а кислым северным вином и холодом Багерлее. Губы у Ричарда были тёплые. Признаться, Рокэ абсолютно отвык от него. В последние недели он то сгорал в закатном пламени, то замерзал до костей, так что к простому человеческому теплу от трепетно-отчаянных прикосновений Ворон явно оказался не готов – оно пробуждало внутри нестерпимый тактильный голод. Дикон не то понимал, что чувствовал эр, не то разделял его чувства, не торопясь отрываться от бледной и немного сухой кожи, согревая её своим дыханием и лёгкими поцелуями. И всё же он оставался мальчишкой. – Вы не просили, эр Рокэ, – отстранившись, хрипло прошептал Ричард запоздалый ответ, – вот я и не… «Не пел и не оставался», – осталось неозвученным висеть в воздухе. И вот от этого Ворон бегал, боявшись привязаться. Пытался отречься и забыть Дикона, выжечь из памяти и собственной жизни. Ради чьего блага? Своего или юноши? В итоге Рокэ гнил в тюрьме, а Ричард метался по агонизирующей столице. Так к чему всё было? Получалось, что незачем? Что случится, если Ворон наконец-то и вправду посмеет всё? Рокэ неуверенно потянулся к юноше и, чтобы не передумать, взъерошил его русые волосы, отчего Дикон вздрогнул весь и широко распахнул глаза. Как он отвык от такой ласки – короткой, но столь искренней и нежной, когда время будто бы замирало на мгновение, и всё на свете становилось в один час неважным, нелепым и ненужным. Удивительное, пробирающее до мурашек прикосновение. Красивые чувственные губы задрожали, хотя Ричард и попытался скрыть это от эра, качнув головой, чтобы пряди скрыли лицо. Тогда ладонь Ворона соскользнула и слегка коснулась щеки в успокаивающем жесте. Дикон рвано выдохнул – сорвавшийся звук походил на всхлип. – Ну что же вы, юноша? – мягко и, как он думал, давно несвойственно тепло для себя мурлыкнул Рокэ. Ричард резко поднял голову, глядя в чужие глаза: – Я всё знаю, эр Рокэ. Всё-всё-всё! Подобная эмоциональность заставила Ворона улыбнуться. Какая порывистость, какой праведный огонь во взгляде, какая прямота… В чём-то Дикон не менялся, и Рокэ хотелось любой ценой защитить эти его черты. Словно заразившись ими, Ворон дал волю прежней дерзости – ловко развернулся и, ложась на удивительно потеплевший пол, устроил гудящую голову на коленях оруженосца, как наглый кот. Ричард опешил, но явно не возражал. – Забавно, – Рокэ хмыкнул, – даже мне неизвестно всё. Но буду рад, если поделитесь своими необъятными знаниями. И Ричард принялся рассказывать. Получалось сумбурно и путанно – он то перескакивал с одного на другое, то резко останавливался, возвращаясь к прошлой теме, а затем вспоминал, о чём говорил раньше, и торопливо повторял сказанное снова. Он говорил про кольцо не-Эпинэ, про попытки нападения, про Алат, про лишённый самого главного особняк на улице Мимоз, про прогнившую столицу и редкостную мразь Айнсмеллера, про глупую дуэль с Валентином, про ссору с сестрой, про свои переживания, про ложь Катари и – зачем-то – про поиски надорской лютни… Лишь под конец, когда становилось труднее дышать, Дикон понял, что захлёбывался слезами, не в силах остановиться. Рокэ не перебивал – стирал влажные блестящие дорожки с покрасневших щёк, гладил кончиками пальцев по бровям, мокрым ресницам и контуру полных мягких губ. Порой Ворон хмурился или усмехался, но никуда не торопил и давал Ричарду выговориться, пока не остались одни слёзы. Тонкая изящная ладонь полностью легла на щеку, и Ричард прикрыл глаза, постепенно успокаиваясь. Пальцами он зарылся в шёлк волос Рокэ, аккуратно проводя по ним и распутывая, даже не подозревая, насколько Ворон млел от подобной сущей мелочи. Головная боль отступала, и он наблюдал за выражением лица юноши – по ямочкам на щеках и подрагивающим ресницам Рокэ пришёл к выводу, что им обоим в этот момент было одинаково горько-хорошо, до тянущего чувства в груди на грани между печалью и радостью. «Два идиота…» – Ворон хмыкнул, продолжая поглаживать скулу Ричарда большим пальцем. Не стоило никуда его отпускать и вместо дела упиваться сожалениями. – Я скучал по вам, – признался на выдохе Дикон. Вот так – свободно и легко. Рокэ встретился с серебряным взглядом на долю секунды, а после вдруг подался вперёд и притянул юношу к себе. Всего лишь прижался своими губами к губам Ричарда, что и поцелуем толком не назовёшь, но этого было достаточно, чтобы Дикон убедился – его чувства разделяли. Безжалостный и надменный Кэналлийский Ворон, как оказалось, тоже скучал. Отстранившись и сев, Рокэ вновь потрепал Ричарда по волосам, и юноша сам – немного робко, но всё-таки сам – прильнул к его руке. – Вам пришлось через многое пройти, – сказал Ворон и, помедлив, добавил: – Мне жаль, что в том есть моя вина. Впрочем, вы со всем справились. «Я горжусь тобой, Дик» – читалось между строк. Вдохновлённый этим Ричард внезапно схватил эра за запястье – он словно имел необходимость касаться и чувствовать, что Рокэ настоящий – и встал, утягивая за собой. Ворон чуть покачнулся, хоть и устоял на ногах, и можно было бы подумать, что случившееся – от неожиданности, но Дикон заметил, как на миг прекрасное лицо исказила боль. – Эр Рокэ, я могу вывести вас отсюда. Прямо сейчас! – затараторил юноша, – Мы с Валентином пробовали, я в состоянии провести камнями ещё кого-то! «Мы с Валентином» неприятно резануло слух, однако вида Ворон не подал. Из гордости и потому что ревность в текущих обстоятельствах выглядела откровенно глупо, ведь Ричард был здесь, с Рокэ, а не в постели с Приддом, и это главное. Дикон продолжал возбуждённо частить, иногда проглатывая окончания: – Мы всё продумали – я спрячу вас у Марианны, свяжусь с кэналлийцами за стенами столицы… Я выведу вас, а потом… потом прибудет эр Лионель и… – Ли не станет бросать границы и брать столицу ради меня, – прервал его Рокэ, выдернул свою ладонь и, не торопясь, подошёл к окну. – Но… как же… Вы же его друг! Окделлы – святая простота. Ворон криво ухмыльнулся и облокотился на подоконник, вдыхая осенний воздух. В Багерлее пахло затхлостью. Столица же смердела золой, гнилью и чем-то невероятно старым, почти древним, копившемся здесь очень давно. А ещё… Рокэ никак не мог объяснить, но отчётливо знал это, оно было голодным и устало ждать. – Друг, – наконец ответил Ворон, – но Талиг стоит куда выше дружбы. Выше жизни одного маршала. Поймите, как и Дриксен с Гайифой, Гаунау захочет откусить и себе кусок, так что, юноша, на месте Ли я поступил бы точно так же. За спиной раздалось возмущённое сопение. Некоторые вещи Ричарду пока оставалось тяжело принять, и Рокэ его не винил – самого в том же возрасте терзал юношеский максимализм, пока понятие «надо» ещё не вошло в словарный запас. – Хорошо, тогда… – Дикон сцепил руки за спиной и принялся расхаживать по комнате, не в силах устоять на одном месте, – тогда мы подождём капитана Рута с частью надорского гарнизона! Он ответил, что прибудет к концу Зимних Скал! Объединим их с гвардией Валентина, вы возглавите восстание и… – Я не могу, Ричард, – сказал Ворон, повернувшись к юноше и потерев переносицу – головная боль возвращалась. – Конечно можете, эр Рокэ, нужно только вас отсюда… – Сказал же, что не могу! Повышать голос на мальчишку он, честно, не собирался. Просто так вышло. Впечатлённый Дикон застыл на месте и удивлённо – спасибо, что не затравленно – посмотрел на эра, пытаясь прочитать по его лицу, что происходит. Ричард нахмурился и сделал нерешительный шаг вперёд: – Монсеньор, вас здесь… что-то держит. Догадался. Разумеется догадался. Дикона достаточно помотало за последние полгода, чтобы он научился сопоставлять факты и цепляться за каждую мелочь. Рокэ вздохнул и скрестил руки на груди, понимая, что тянуть уже было некуда. – Пока мой король жив – я не могу его покинуть, если не хочу нарушить клятву. – Клятву? – Присяга Первого маршала, Дикон, не так проста, как может показаться на первый взгляд, – Ворон криво ухмыльнулся, – вот так поклянёшься кровью, нарушишь данное слово, а потом за тебя будет расплачиваться вся семья и весь твой край. Сурово, не правда ли? Поэтому никогда не клянитесь, будучи неуверенным, что исполните обещанное, и неготовым к последствиям в случае, если нарушите слово. На мгновение юноша забыл, как дышать. Застыл, пока в голове что-то щёлкнуло, окончательно встав на место и показывая пугающую до тошноты картину целиком. Ричард прикусил язык, с ужасом прокручивая в мыслях разговор между Альдо и Робером. Франциск использовал древнюю клятву в качестве присяги Первого маршала. Это означало, что… «Клянусь, моя кровь и моя жизнь принадлежат Талигойе и Раканам! Во имя Ушедших и Их именем!» Ричард судорожно облизнул губы. Если они с Валентином были правы в своих догадках, с Надором всё будет в порядке. В противном случае Дикон спасёт Альдо, как и планировал, вывезет их с Матильдой с помощью Робера, а потом… Потом он что-нибудь обязательно придумает. Сейчас на первом месте стояла безопасность эра. Решать проблемы следовало по мере их поступления. Даже если определённы вещи потенциально пугали до дрожи. – Но… но как же тогда…? – запинаясь прошептал Ричард, подходя ближе к Ворону, – Вы же… – Нужны Талигойе? – Да кошки с ней, с Талигойей! – Дикон рявкнул неожиданно даже для самого себя, но отступать и не подумал: – И кошки с Талигом! Вы совсем плохо выглядите. Неужели вы сами не понимаете, монсеньор? Вам нужно убираться из столицы как можно скорее! Вы здесь долго не протянете! – Как я уже сказал, Дикон, я не могу. Хотелось рвать и метать – взять обломки стула рядом и швырнуть в стену, например. Или закричать так, чтобы сорвать голос. Злость, впрочем, ничем не помогла бы, о чём Ричард отлично знал, так что он лишь выдохнул сквозь стиснутые зубы, сжал кулаки и уткнулся лбом в плечо Рокэ. Со стороны выглядело наверняка жалко, но Дикона это беспокоило в последнюю очередь. Уловивший чужое настроение Ворон положил ладонь на спину Ричарда, ненавязчиво поглаживая поверх батистовой рубашки – юноша перенял наглость эра и заявился в Багерлее без колета – и борясь с лёгким желанием вытащить её, чтобы добраться до горячей кожи. Нет, Ворон был слишком измучен пребыванием в тюрьме для близости, да и ситуация не особо располагала, однако Ричард вызывал в нём острое желание по крайней мере банально прикоснуться. Согреться. – Это несправедливо и жестоко… – хрипло произнёс Дикон. – Увы, жизнь вообще несправедлива и жестока, юноша, – Рокэ ухмыльнулся, – поэтому нам вечно приходится мухлевать и стараться искать обходные пути до тех пор, пока тузов в рукаве попросту не останется. Они стояли так ещё с минуту – Ворон вслушивался в размеренное дыхание юноши, ведя ладонью вдоль его позвоночника, и впервые за проведённое в Багерлее время по-настоящему не тяготился мыслями. Конечно же он всё ещё думал, но теперь его голова была занята Ричардом, который стал таким высоким и сильным, но всё равно жался к Рокэ с поразительно контрастной юношеской дерзостью и неловкостью. А в следующий миг герцог Окделл вдруг медленно начал отстраняться, глядя куда-то перед собой и словно бы сквозь пространство. Растерянно-задумчивый взгляд скользил по камням на полу. – Не можете… из-за присяги… – донёсся до Ворона тихий, едва разборчивый шёпот, после чего Дикон отступил и посмотрел на него зажёгшимся почти безумным взглядом, – я вытащу вас отсюда, эр Рокэ. Вы только дождитесь, хорошо? Ричард поспешно развернулся на каблуках и бросился к стене возле двери. Ничего не понимая, Рокэ тотчас ринулся за ним следом: – Дик! Но пальцы схватили пустоту – Ричард исчез, пройдя через камни. – Упрямый мальчишка! – Ворон ударил кулаком по стене, расцарапывая костяшки, и Багерлее впитала кровь, хотя пропускать, как Повелителя Скал, не торопилась. Раздражённый и обеспокоенный тем, что же могло прийти в бедовую русую голову, Рокэ метался по комнате, будто раненный зверь, и взбешённо шипел, наталкиваясь на разбросанную мебель, пока не наткнулся на что-то жалобно загудевшее. – Тц, мало того, что убежал, ничего не сказав, так ещё и лютню свою оставил. Несчастный надорский музыкальный инструмент был убран куда подальше, чтобы ненароком не сломать. Рокэ зажмурился и прислушался к себе – с уходом Дикона вернулось ощущение, что кто-то опять потянулся к нему, чтобы выпить досуха. Будто бы боялся не успеть закончить начатое. Ворон широко безумно оскалился от этой неожиданной мысли. Боялось, значит, имело на то причины. Несколько дней, впрочем, Рокэ протянуть точно сможет. Если получится – даже несколько недель. Месяцев… вряд ли. Он сильно в этом сомневался. Что бы ни затаилось в столице, оно почуяло кровь, алча куда больше, и планировало начать свой грандиозный пир со смерти настоящего Ракана. Лучше бы Ричарду поторопиться…

***

Закат Рокэ не нравился – солнце, заходившее за горизонт, было рубиново-красным, как кровь, и окрашивало город в те же оттенки. Его лучи слепили до алой пелены перед глазами и совсем не грели – казалось даже, что, касаясь кожи, они вытягивали из тела всё тепло. В приметы Ворон не верил никогда, но от липкого ощущения дурного знака, предвещавшего смерть, он избавиться не смог. Глупость несусветная, и всё же… Вино в бокале осталось нетронутым – Рокэ вскрыл бутылку, принесённую утром, и сделал всего пару глотков за целый день. Не столько потому, что вино – дрянь. Просто настроения на него не было абсолютно никакого. Ворон скосил взгляд на лежащую на столе – теперь уже поставленном правильно – вместе с гитарой лютню. Рокэ отставил бокал и скользнул кончиками пальцев по струнам. Губы тронула невольная улыбка – не будь здесь лютни, он бы подумал, что ночной визит Ричарда ему лишь приснился, а так перед Вороном лежало доказательство реальности случившегося. Улыбка, тем не менее, резко погасла. Проклятие оставалось при Рокэ. Значило ли это, что Дикону было суждено снова его предать? Или, что ещё хуже, погибнуть? Взгляд тревожно обратился к алому зареву за решёткой. Раньше беспокоиться из-за таких вещей Ворону не приходилось – предавших один раз он не прощал. Ричард стал исключением из правил. Леворукий ведал почему – Рокэ нуждался в причине вернуть юношу однажды и получил её. Слащаво-вычурно, сумбурно, до зубного скрежета по-дидериховски, и всё-таки получил. И отпускать Дикона от себя Ворон более не намеревался. Проклятию и Смерти придётся очень постараться, чтобы получить Повелителя Скал. Проблема заключалась в том, что близился Излом, а Рокэ ни кошки не понимал в том, как его преодолеть, будучи заключённым в тюрьме. Чудесно. Военная интервенция соседей, захваченная столица, какая-то дрянь – помимо Катари со своими закулисными кошачьими играми – в ней же, близившийся голод в провинциях и, поверх всего перечисленного, ещё Излом. С какой стороны ни глянь, а ситуация препаскуднейшая. Ворон тряхнул головой и устроился с первым попавшимся под руку сомнительным романчиком в старое кресло. Последнее ему заботливо принёс пожилой стражник взамен павшего в неравной схватке стула. Судя по всему, утром он таки заметил улучшившееся настроение герцога Алвы, но никак его не прокомментировал. Романчик шёл плохо, и виной тому был не откровенно сомнительный слог с туманными и почти бесконечными предложениями, чья длина варьировалась от нескольких абзацев до целой страницы, а шум, неожиданно поднявшийся в Багерлее – где-то подобно резаной свинье вопил Морен и бегала по коридорам охрана, использовавшая в речи только отборную брань. Шум продолжался с час, если не больше – солнце успело скрыться за крышами домов, погружая столицу в странную безлунную и беззвёздную ночь. Небо, впрочем, стало удивительно-синим, напоминая насыщенные сапфиры. В такие ночи проще всего украсть что-то и убраться незаметным, и хотя обычно подобное сулило проблемы, Рокэ пребывал в небывалом – ни разу не напускном – для себя спокойствии. Похоже, Ворон успел задремать, так как вежливый стук в дверь заставил его врасплох. В комнату зашёл тот самый пожилой стражник, оставляя корзину с едой, вином и свечами и коротко кивая Рокэ. Старик выглядел уставшим и, вспомнив недавний гвалт по всей несчастной Багерлее, Ворон не упустил случая, чтобы спросить: – Любезнейший, а не поделитесь, что за переполох был сегодня? Стражник помрачнел и нахмурился. Вот это уже было интересно. Рокэ даже заинтригованно выпрямился в кресле, всматриваясь в чужое лицо – старик сжал губы, а его мутный взгляд подозрительно бегал, будто бы стражник не мог решиться на что-то. – Так что же случилось? – чуть надавил Ворон, – Или вам не положено распространяться? – Да вроде нет, ваша светлость, – неуверенно отозвался охранник, – не велели молчать, просто… новость такая… не знаю, как и сказать. Рокэ впился пальцами в неудобные потёртые подлокотники и замер весь, как кошка, готовая броситься на неосторожную зазевавшуюся мышку. Новость была очевидно плохая, вот только являлась ли она таковой для самого Ворона? Собравшись с духом, старик наконец произнёс: – Сегодня вечером преставился Его Велич… Фердинанд Оллар. Да упокоит Создатель его душу… Рокэ моргнул. Нет. Нет-нет-нет! …Да? Сам того не замечая, Рокэ осторожно коснулся шеи и понял, что впервые за долгие годы не ощущал, как ошейник на ней впивается в кожу, мешая дышать свободно из-за натянутого короткого поводка. Не в силах поверить в происходящее, Ворон медленно вдохнул и выдохнул. И ещё раз. И ещё.… Ничего не изменилось. Да, ошейник оставался, и Ворон понимал, что тот останется с ним до самой смерти, но… Поводок исчез. Охранник истолковал молчание герцога Алвы по-своему: – Соболезную, ваша светлость. Фердинанда было жаль. Как король и как человек он ничем особо не выделялся, однако что-то плохое сказать о нём Рокэ тоже не смог бы. Одновременно с тем Ворон едва сдерживал себя, чтобы не рассмеяться – счастливо, заливисто, упиваясь вскружившей голову свободой. – Как это произошло? – спросил он вместо того, взяв себя в руки. – Дык, повесился, ваша светлость. Видать, рассказал кто-то слухи с суда вашего… ну, что дети королевы-то… то есть, Катарины Ариго… – Достаточно, – холодно прервал стражника Рокэ, – оставьте меня. Пускай Ворон терпеть не мог драную кошку всея Талига и лично был готов высказаться насчёт коронованной шлюхи, но очередное обвинение в том, что он являлся отцом её мелких Приддов и Феншо, попросту утомляло и портило столь чудесный момент. Что же, одной головной болью меньше… Стражник удалился, и Рокэ оказался предоставлен сам себе. Бодро вскочив на ноги, несмотря на ещё недавно усиливающуюся свинцовую усталость, Ворон прошёл к столу и выпил, смакуя каждую кислую каплю, остатки северного вина, которое казалось ему сейчас вкуснее и головокружительнее, чем «Дурная кровь». Ловко запрыгнув на деревянную поверхность, Рокэ взял в руки гитару и принялся мурлыкать себе под нос, наигрывая родной мотив – подобное играли вечерами, когда люди, уставшие после шумного и весёлого праздника, полного вина, танцев и песен, неторопливо разбредались с украшенной площади по домам. Сердце неистово тянуло в Кэналлоа – хотелось бродить по гранатовым рощам, вдыхая сладкий аромат, ходить под парусом и ощущать солёный морской ветер, сцеловывать вино с припухших шало улыбающихся губ… Рядом раздался приглушённый шорох. Кто-то неловко мялся, переступая с ноги на ногу у дверей. Кто-то весьма ожидаемый. – Юноша, вы, кажется, что-то забыли здесь? – Рокэ как бы невзначай кивнул на надорскую лютню, что так и лежала возле него, и поднял прищуренный игривый взгляд на Ричарда. Оруженосец мягко и уверенно пересек комнату. Камни под ногами Повелителя Скал довольно ворчали и перешёптывались. – Да. Вас! – Дикон лукаво ухмыльнулся. – Какая пошлость. – Вы рассчитывали на неё, монсеньор. – Туше́. Переставший играть Ворон фыркнул, закатил глаза и почти пропустил то, как осмелевший юноша в пару широких шагов оказался перед ним и теперь стоял вплотную. Ричард глядел на эра сверху вниз, не мигая, а пламя свечи, отражавшееся на дне расширенных зрачков, манило Рокэ, как мотылька – он подался вперёд, сокращая расстояние между ними. – Мы куда-то торопимся? – спросил Ворон тихо, будто боялся, что их подслушают. Хотя кто мог бы подслушать разговор эра и его оруженосца? Разве что сама Багерлее, но она была не особо разговорчивой и тщательно хранила тайны, доверенные её стенам. – Н-не особо, – Ричард стремительно краснел в ответ. Негромко рассмеявшись, Рокэ облизнулся и почти коснулся кончиком языка чужих губ. Дикон не отшатнулся и даже едва заметно наклонился к Ворону – тот взял юношу за руку и обманчиво занёс над своим коленом, но вместо этого ладонь Ричарда вдруг легла на гриф лютни. – Тогда как насчёт… сыграть дуэтом, Дик? Юноша удивленно моргнул и негромко рассмеялся. – Слушаю эра. Пожалуй, у них найдётся время на ещё одну песню для Багерлее.