Неспящие

      — Снова ты? — язвительно спрашивает юный слизаринец, скрестив руки перед собой.       — У меня есть имя, придурок, — фыркает девочка, желая уйти от ненавистного собеседника куда-нибудь подальше.       Но в этом и была главная проблема, верно? Она не могла.       Как и он. Они оба не могли уйти друг от друга.       Не сбежать, не скрыться. Они будто застряли друг с другом на берегу неизведанного озера, скрытого плотным обручем деревьев.       Она — Гермиона Грейнджер, первая тянувшая руку, чтобы верно ответить на вопрос преподавателя, не знала, как избавиться от тупого Драко Малфоя, в этот самый момент вздумавшего пинать чудесные кусты сиреневых цветов.       — Хватит! — жестко чеканит Гермиона, одним мысленным желанием возвращая цветам прежний вид.       Жаль, что она не могла тем же способом заставить исчезнуть этого напыщенного идиота. Просто произошла ошибка. Огромная ошибка, из-за которой они вынуждены часами терпеть друг друга, пока один из них не проснется и не прекратит эту пытку. Потому что Гермиона больше не могла из сна в сон убеждаться в том, что ее собственное бессознательное было настолько жестоко, что заставляло из раза в раз находиться в обществе Малфоя.       — Не указывай, что мне делать, грязнокровка, — шипит он в ответ, вновь упрямо начиная свое пакостное занятие.       Тяжело вздохнув, Гермиона отошла как можно дальше и села на траву, смотря на блики танцующие на поверхности озера и стараясь убедить себя, что она здесь абсолютно одна. Но, как и во все предыдущие сны, у нее абсолютно ничего не вышло.       Она даже не знала, был ли это тот же самый Малфой, которого она, бодрствуя, видела сидящим в Большом зале, или это был ее воображаемый персональный бессердечный кошмар. По утрам она никогда ничего не помнила: просыпалась, шла на занятия, проводила время в обществе учебников и книг, иногда общалась с Роном Уизли и Гарри Поттером, и как ни в чем не бывало, ложилась спать, возвращаясь в это прóклятое место.       Агх, если бы Гермиона бы только могла призвать груду фолиантов, которые объяснили бы этот феномен, она, возможно, наконец, и избавилась бы от этого проклятия именуемого Драко Малфоем. Но вряд ли у нее что-либо получилась. Как бы она ни была умна, Гермиона была первокурсницей, и вера в свои силы была не столь опрометчивой.       — Ты слишком долго молчишь, — спустя пару часов констатирует Малфой, кидая мелкие камни в воду.       — Разве ты этому не рад?       — Раньше ты хотя бы пыталась вытащить нас отсюда.       — В отличие от тебя, — подмечает гриффиндорка, со злостью посмотрев на его спину.       — Я не могу решить проблему, о которой вспоминаю, как только попадаю в это болото! — обрывая ее, кричит слизеринец.       — Значит, ты смирился? — спокойно спрашивает она.       Гермиона даже не вздрагивает из-за его эмоциональной реакции. За эти месяцы она становилась свидетелем и более бурных сцен проявления его гнева.       — Ни за что.       — Хотя бы в этом мы с тобой согласны.       Драко старается успокоиться, начиная наворачивать хаотичные круги.       — Но мы не сможем ничего сделать, пока не научимся спокойно разговаривать, — строго продолжает Гермиона, кривясь от самой этой идеи.       — Тогда мы никогда не увидим нормальные сны, грязнокровка, — яростно выплевывает Малфой, пытаясь вновь безуспешно сбежать от нее.       Пару месяцев они проводят в том же гнетущем молчании, которое выводило их из себя, а по утрам никто не понимал, почему нервы трещат от напряжения, и в душе кипит необузданный гнев. Но никто не удивлялся их настроению. Утреннее угрюмое ворчание — самое обычное явление любого ученика любой школы. Даже для юной волшебницы, благоговеющей перед магической наукой, и тем более чистокровного аристократа, считающего себя выше большей части учеников Хогвартса.       Ничего не менялось. Дни, когда Драко и Гермиона, не замечая друг друга, шли по одному коридору, и сны, в которых они не желали мириться с клеткой владений Морфея. Они противостояли друг другу в лучших традициях своих факультетов, ни на шаг ни приблизившись к решению общей проблемы.       — Это когда-нибудь закончится? — устало и тихо произносит Гермиона, в очередной раз оказавшись на берегу, но чувствуя странную пустоту от отсутствия Драко.       Но, как и всегда, он появился, как только уснул.       И они попробовали поговорить. В первый раз ужасно. Так, что если бы они могли дотронуться друг до друга, на обоих остались бы синяки и ссадины. Во второй, крича оскорбительные слова, после которых они еще много ночей со стиснутыми от злости губами предпочитали не замечать друг друга. Но сон за сном, неделя за неделей, перетекавшие в нескончаемые месяцы, они учились говорить, потому что оба не могли терпеть эту ненависть так долго.       — Привет, — появившись рядом с Драко, весело говорит Гермиона.       — Ты долго, — сидя на траве и ощипывая бедный цветок по лепесткам, вместо приветствия произносит Малфой.       — Рон пытался научить меня играть в шахматы.       — И это повод отбирать наше время? — вставая, тихо причитает Драко, но Гермиона все равно его услышала.       И улыбнулась.       Она не могла с ним не согласиться.       Они не заметили, как начали называть друг друга по имени. Не заметили, как берег неизвестного озера стал их любимым тайным местом. Не заметили, что перестали пытаться разбудить друг друга, и оба больше не хотели покидать их совместные сны. Не заметили, как их руки уже должны были соприкасаться, от того как близко они сидели. Но осознали, что, впервые прозвучавшее «друзья» было недостаточным определением их новых взаимоотношений.       Но бодрствующее Гермиона и Драко знали, что сон — это их любимое время, а просыпаясь по утрам, они вновь хотели вернуться в неведомое место, где они были по-настоящему счастливы, в отличие от реальности, в которой оба чувствовали лишь снедающую пустоту и одиночество.