«Если птицы поют громко, значит, утро уже близко, если в глаз попало солнце, значит, скоро зазвенит…»
Каждый совершенно немудреный рабочий день Арсения начинается одинаково: с мелодичной и громкой трели будильника. Мужчина долго подбирал её в настройках часов, дабы с утра его будила не какая-нибудь дикая какофония звуков, а что-то наподобие приятной мелодии, подходящей для резкого выпада в реальность. Он, как всегда и обычно, выпивает обязательную утреннюю чашечку кофе, завтракает, одевается и выезжает на любимую работу. Без кавычек. Арсений действительно любит свою работу. Необычный официант, который обожает принимать заказы, обожает свою идеальную форму и красивую подачу, неся железный поднос с готовыми шедеврами от коллег на изогнутой руке, трепещет всем сердцем от восхищения и довольных лиц гостей. О да, он и правда любит. Только с одним но... Но... Об этом позже… Доехав до нужной точки, Арсений ставит свою машину на стоянке недалеко от ресторана, а затем лениво топает к товарищам по несчастью, которые курят на заднем дворе, пытаясь собрать себя в утреннюю трудовую кучу и подготовиться к рабочему дню. До открытия остаётся чуть меньше двадцати минут спокойствия, а гости попрут сразу же, будь то просто бизнесmеn, заскочивший по пути на завтрак, или бизнесwoman, решившая показать, как красиво и дорого она ест по утрам. В общем, ранние клиенты были, будут, есть всегда и это, если честно, немного раздражало всех сотрудников дорогого и пышущего самыми роскошными изысками заведения в Москве. А так как сегодня ещё и понедельник, настроиться на рабочий лад было вдвойне совестно не сделать. — Дарова, — мрачно произносит Арсений, пожимая поочерёдно две протянутые ладони. Он становится в одну шеренгу с коллегами, засовывает руки в карманы и жмурится от весенних солнечных лучей, сонно смотря впереди себя на листья деревьев, ещё нежные и не ставшие уверенно зелёными, как в середине июля. Тёплый ветерок обдувает лицо, касаясь ранней свежестью, и в душе от этого поселяется надежда на близкое и беззаботное лето. — Как прошли выходные? — смачно затянувшись сигаретным туманом безникотиновой электронки и параллельно чуть не зевнув, интересуется Серёжа, по призванной профессии су-шеф ресторана. Правда, Арсений считает, что «су» там совершенно лишнее и поэтому не упускает возможность каждый день говорить другу при виде одного из его шедевров, что тому пора двигаться дальше. — Дааа, нормально, вчера в клубе до ночи зависал. Не выспался, — все также лениво отмахивается Попов, но теперь уже разглядывая высокие зеркальные многоэтажки почти центра Москвы. — Поэтому такой помятый, — хмыкает Дима, он же великий и могучий зам. директора ресторана, на котором висит вся организация зала. Арсений ничего не отвечает, лишь вздыхает, и ребята несколько минут стоят молча, все ещё пытаясь настроиться на рабочий лад. — К нам же сегодня вечером министр со своей женой приезжает отмечать годовщину? — ни с того ни с сего задаётся вопросом Серёжа, разворачиваясь к мужчинам. — Ага, — вяло подтверждает Позов, — сегодня будет заеб конкретный. — А он когда-то бывает не «конкретный»? — Арсений нехотя отлипает от белой бетонной стены и трёт лицо руками, просыпаясь окончательно и готовясь идти внутрь, чтобы накрыть столы. — Приехал, блять, — раздражённо выпускает Серёжа и прячет электронку в карман, после чего, как двое товарищей рядом, полностью обращает свое внимание на подъехавшую в этот момент внушительную черную иномарку. Сотрудники с нескрываемым недружелюбием и раздражением непрерывно смотрят на то, как их главный шеф-повар останавливается около белого заднего забора, паркуясь на свое привычное место, глушит мотор и пафосно высовывается наружу, точно те крутые парни из сериалов, показывая миру свою кучерявую башку. Его высокий рост придаёт походке необычную размашистость, и он сам весь из себя стилевый и модный, будто бы только что сошёл с обложки глянцевого журнала: вьющиеся пшеничные волосы, спадающие кудряшками на лоб, зелёные глаза, пытающиеся убежать от солнца, милый носик с еле заметной родинкой в центре, приятная улыбка, изящные руки и шея, обвешенные брендовыми побрякушками, — его извечная и всем известная слабость, — спортивный лук total black — это все типичный Антон Шастун, знакомьтесь. Милый снаружи, настоящий демон сразу же после эпидермиса. Антон Шастун, который и есть то самое «но» в любимой работе Арсения. Парень заходит внутрь с другого конца здания, так как у ресторана два чёрных входа, и не обращает никакого внимания на стоящую поодаль троицу, которая отмирает только после того, как он скрывается за белесыми стенами. Те будто бы даже легче выдыхают, — не заметил и слава небу, — портить настроение с самого утра дело хуевое и абсолютно неблагодарное. Но, как бы Шастуна все ни ненавидели, его появление всегда завораживает и притягивает внимание совершенно невольно, так, что даже хочется открыть рот от его прущей со всех сторон харизмы. — Всё, пошёл я, а то сейчас начнётся разбор полётов, — раздражённо выдает Матвиенко и суетливо плетется внутрь. — Удачи! — хором посылают сочувствующе ему вдогонку товарищи. Им-то проще: не приходится стоять с этим монстром на одной кухне весь день. Позов так вообще почти не пересекается с ним, а Арсений имеет честь хлебнуть знатного мата, только когда прибегает забирать готовые блюда. Но и этого счастьица ему хватает по горло, так что иногда, когда у Шастуна совсем едет мыслеварка, проще попросить Серёжу вынести что-то из заказа за дверь, чем зайти на кухню самому. Терпят хамства все: начиная от уборщиц, заканчивая самим Стасом — владельцем ресторана. А терпят все потому, что готовит Антон, как настоящий Дабис Муньос, если не лучше. Руки у него золотые, еда получается такая же, от того, как вкусно, хочется съесть вместе с основным блюдом тарелку, стол, да и весь ресторан вместе с Антоном в целом. В общем, его характер как ложка дёгтя в идеальном рецепте или десерт, который случайно посолили, но самое главное — Шастун делал ресторану громадную выручку, благодаря чему зарплата у всех была самой высокой по городу. Короче, парень был для ресторана как золотое дно. Золотое, но дно, причём полное. От слова до краёв. Слухи, почему Антон стал такой, кхе-кхе, мягко говоря, злюкой, ходили разные. Одни яро утверждали, что тот с самого начала, сразу же, как только обрезали пуповину матери, таким родился. Вторые считали, что дело в воспитании родителей, которые к тому же у него очень богатые, вот и он весь в них пошёл. Третьи, что зазвездился, ох уж эти с ума сводящие звезды Мишлен… Но большинство, вместе с Арсением, Димой и Серёжей, все же склонялось к тому, что парень стал таким после расставания с любимой девушкой, которая бросила его прямо накануне свадьбы и слиняла к лучшему другу — лишился веры в человечество, так сказать. Ладно, что бы там ни было, а факт остаётся фактом: Антона в этом ресторане вынужденно терпят все. И эти же все его терпеть не могут. Арсений заканчивает последние подготовки по залу перед открытием и решает забежать в туалет, чтобы привести себя в порядок, а то потом у него вряд ли выдастся возможность поправить свою вечно сползающую на глаза чёлку, не такую роскошную, как у Шастуна естественно, но тоже не вкривь и вкось идущую, знаете ли. До открытия пять минут, и Попов спешно влетает в уборную, сразу же пристраиваясь напротив зеркала, начинает укладывать волосы и аккуратно перевязывать форму, которая не сидит ни на каком из имеющихся официантов так идеально, как на нем. Всегда чистейшая белая хлопковая рубашка с чёрными пуговицами, прилегающая к плоскому животу, прямые чёрные брюки на стройные ноги и поясной, такой же чёрный, фартук, так нахально не прикрывающий упругую пятую точку. Гости его просто обожали и иногда чуть ли не дрались, чтобы только он обслужил их стол, мужчина получал самые большие чаевые и был так же значим в ресторане, как и сам Шастун. Один на кухне, второй в зале, вот только эти две звезды не сойдутся ни в какой из параллельных вселенных. Как бы Попову иногда, простите, только в редких случаях, даже скорее крайних, в силу своей бисексуальности не хотелось разложить Антона на столе, — или чтобы тот его разложил, там уже чей хуй быстрее встанет, — эти мысли всегда останавливало очередное матерное… — Блять, калич голубоглазый, у тебя глаза на затылке или что? Внезапно послышалось сзади, сразу после того, как Арсений, задумавшись, сделал шаг назад и врезался во что-то очень мягкое. И тёплое, что схватило его за плечи, отстраняя от себя. Мужчина поворачивается и внутри ожидаемо, уже привычно, что-то крутит, — он за все время работы здесь никогда не понимал, почему такое происходит, а может, просто не хотел понимать, — когда встречается с зелёными глазами, недовольно смотрящими на него в ответ. Так близко они ещё не были. И вблизи они кажутся ещё красивее, чем обычно. Они. Это глаза. Арсений бесстыдно залипает. Как он только не заметил вышедшего из кабинки Антона, зеркало же прямо перед ним было?! — Если бы глаза были на затылке, я бы вас увидел, вообще-то, а так нет, они у меня на месте, — фыркает, но через боль и слезы, Попов, потому что он ещё никогда не оставался с парнем вот так вот один на один. И это страшно до жути. Аж ладошки потеют. Он отходит, утыкаясь задницей в холодную раковину. Та даже освежает, приводит в чувства, особенно тогда, когда Шастун после его слов усмехается и, смерив непонятным взглядом, подходит к раковине рядом, чтоб помыть руки. Арсений в шоке. Арсений выпал. Из момента и из жизни в целом. Он рассчитывал получить что-то едкое и гадкое в ответ, что обязательно кольнет глубоко в душе, потому что тот мастер таких словечек, но нет… Нет! Антон почти что посмеялся! Это даже не чудо. Это… Ебать... Брюнет сглатывает, нервно прочищает горло и снова поворачивается к зеркалу, теперь уже слегка подрагивающими от стресса руками доводя себя до совершенства, но все мышцы, как и внутренности напряжены вплоть до того момента, пока Шастун, помыв руки, не выходит из уборной, предварительно поправив чёлку своим неизменным движением руки и искоса, через зеркало, мельком посмотрев на него. Арсений выходит следом через минуты две в полнейшем ахуе и пытается выкинуть опять же какое-то тёплое чувство внизу живота, которое разрастается со скоростью снежной лавины и быстрой наступательной операцией двигается к мозгу, но его он преждевременно успевает перехватить, встречая первого заехавшего на завтрак гостя и отдавая ему все свое внимание.Понедельник — день тяжёлый, но только если ты тяжёлый на подъем человек.
Арсений же в середине дня чувствует себя абсолютно бодрым и с удовольствием носится туда-сюда по полному залу, обслуживая дорогих гостей. Но дорогих не в плане сердца и души, хотя если оставляют хорошие чаевые, то попадают туда сразу же. — Паша! Как я рад тебя видеть, — Арсений широко улыбается, подходя к столику в центре ярко освещенного со всех сторон зала. — Что, соскучился? — радушно встречает его мужчина, протягивая руку и вставая, чтоб приобнять. — А то, давненько тебя тут не видел. Да в принципе, давно не виделись. — Работа, сам знаешь, вот сейчас снимаюсь здесь недалеко, поэтому решил заскочить, пока перерыв, так что давайте, накормите меня чем-нибудь вкусненьким, желательно, чтоб от Антона, он сильно сегодня занят? Попов поджимает губы и делает гримасу скептического "очень", после чего выдаёт: — Сейчас все устроим. Идёт ко входу на кухню, попутно осматривая зал на новоприбывших гостей и рассчитывая время на их обслуживание. Сегодня у него реальная запара, но просто потому, что накануне заболело аж две официантки и теперь на огромный полный зал осталось всего восемь работников, что непозволительно мало для такого заведения. Он с Димой пытается все контролировать и пока вроде как стабильно нормально, но как говорится: ещё не вечер. Брюнет забегает на кухню и вносит заявку в компьютер, после чего та отображается на огромном экране встроенном в стену. — Серёж, погодь, — успевает перехватить за руку пробегающего мимо друга, — передай этому... ну... своему, что Паша попросил убрать из салата грецкий орех. Матвиенко даже не успевает открыть рот и задаться вопросом: "Какой Паша и из какого салата?", как раздаётся: — Серёжа, можешь не передавать «этому своему», потому что «этот свой» все услышал, — снова блядски знакомый голос врывается в диалог позади, прямо за спиной, и Арсений на секунду зажмуривает глаза, так как ну невозможно же, сука, такое! Матвиенко делает выражение совмещающее в себе «Упс» и «Тебе хана» и сваливает, как настоящий товарищ, уловив трудную минуту. Попов хочет было тоже последовать умному решению своего лучшего, просто замечательного и самого верного друга на свете и слинять, но линь отменяет рука, вставшая поперёк груди. — Я, сука, сколько раз ещё должен повторить, чтобы до ваших отупевших голов дошло, что все заказы от шеф-повара передаются лично шеф-повару? — вскидывается Шастун, смотря куда-то в стену впереди. Арсений тупит взгляд и вздыхает. — Я вас не увидел. — Тогда, блять, советую записаться к окулисту, — говорит Антон, а затем, схватив со стола небольшой листик, быстро черкает что-то там и, непринуждённо облизав его языком, клеит ударом брюнету на лоб, — а это, чтоб не забывал. — Бесцеремонно разворачивается и, прикрикнув на наблюдавших за ними поваров, чтоб уткнули морды в кастрюли, приступает к заказам. Арсений смотрит на Серёжу. Серёжа сдерживает смех. Арсению совсем не смешно. Он срывает раздосадованно бумажку со лба и вылетает в зал, останавливаясь около барной стойки, читает написанное большими буквами: «Антон Шастун — шеф-повар, для особо тупых и слепых». — Съешь что-нибудь, козел, — бурчит зло Попов, комкая бумажку в руке. Чуть ли не пыхтит, смотря по сторонам и не зная, на чем выместить свое негодование. — Он? — Он. Непонятно когда подошедший Дима молча кивает и, состроив драматичное лицо, кладёт руку ему на плечо, чуть сжимая. Эдакий жест, говорящий: «Крепись, братан». — Дима, я, блять, все. Я, сука, не могу уже. Я не буду больше это терпеть! Сука, я, блять, отвечу, в следующий раз честное слово отвечу! — яро убеждает Арсений, делая много лишних движений руками в воздухе. — Не надо, успокойся, тише, — Позов пытается заставить мужчину стоять ровно, — он того не стоит, не пыли. Помнишь, что было в прошлый раз, когда ты ему ответил? Ага, так что лучше не надо, ты ж его знаешь, он не изменится. Арсений очень громко и раздражённо выдыхает, собирая себя в руки. Да, в прошлый раз, когда он осмелился дерзнуть Шастуну в ответ, то год жрал холодный и безвкусный обед на, собственно говоря, обед. Хоть и готовил не сам Антон, но по его личному распоряжению, лично для Арсения — это если вы до сих пор не поняли насколько он важная персона — его делали именно таким другие повара, которые боялись и не могли отказать кучерявому демону. Так что сейчас Попов ещё раз, но уже более осознанно и спокойно выдыхает через нос и, натянув улыбку, идёт к новоприбывшим гостям, так как зал полный и на каких-то… отбитых козлов, не будем показывать пальцем, времени нет совсем. Приняв заказы у нескольких столиков и разбросав остальные на оставшихся восемь официантов, Арсений бежит на кухню за салатом Паши, потом с довольной улыбочкой преподносит его мужчине. Сказать ему нечего, Шастун реально делает все по красоте, хоть сейчас фоткай и выставляй в галерею искусств. Только он, пожелав приятного аппетита, хочет удалиться, как его останавливает Воля. Не та воля, что воля, а тот, что сидит за пятым столиком и скептично ковыряет вилкой салат. — Ааарс, я же просил без орехов, у меня ведь аллергия, — хмуро обращается мужчина. Попов поворачивается к нему и тупо замирает, затем наклоняется недоверчиво над салатом, рассматривая. Уже в следующую секунду одними губами шепчет ругательства и натягивает виноватую улыбку, когда замечает на зелёных листьях кинзы мелкую россыпь грецкого, чтоб его, ореха. — Я передал твоё пожелание Антону, какого хрена? — не сдерживается он раздражённо, — видимо, забыл. Прошу прощения за это недоразумение (в виде Антона хочется добавить), сейчас все переделаем, — Арсений забирает тарелку со стола. — Нет, Арс, спасибо, у меня уже нет времени ждать, позови мне этого горе повара, — вздыхает Паша, но улыбается, — давно с ним не виделись. Попов сдержанно кивает и бежит на кухню, туша в себе желание убивать. — Антон Андреевич, вас просят к пятому столику, — сквозь зубы произносит он приторно нежно и быстро вылетает обратно к Паше, потому что, не представляете, там рядом лежала сковородка, хорошая такая, чугунная, мужчина вот уже на яву представил, как она летит тому в башку… — Антон, ну что ж такое? Оставил меня без обеда сегодня, — улыбается Воля, при виде подходящего к нему парня. Арсений отворачивает голову и снова бухтит ругательства себе под нос. — Дарова, Пашка, что уже такое? Только не говори, что тебе не понравился мой салат, — делает непонимающее лицо Шастун. — Арсений попросил же тебя не добавлять орехи, а ты забыл, — поясняет чуть возмущённо Паша. Антон поднимает удивлённо брови. — Да? — он поворачивается к брюнету, смотря вопросительно, — я впервые слышу об этом, Паш. У Арсения отвисает челюсть, пробивая собой дно, которое на дне дна. Он хлопает глазами, пока до него, как черепаха к воде, не доходит суть дела. В глазах Шастуна появляются смешинки и он чуть сдерживает наглую победную улыбку, мастерски играя бедного ничего не понимающего повара в глазах старого приятеля. — Ах ты… — «Швабру половую» Попов проглатывает с таким трудом, будто вместо нее пару ложек червей и, через силу улыбнувшись, обращается к воле, теперь именно той, что помогает себя успокоить и держать руки под контролем. Делает голос как можно спокойнее и поясняет: — видимо, произошло недопонимание… — Арс, так ты говорил или нет? — Ну конечно я говорил! — взрывается возмущённо Попов. — Мне лично? — самодовольно вставляет слово Шастун. Брюнет кидает на него просто космической силы убийственный взгляд и кивает Паше. — Нет, но я попросил передать су-шефа… — Так, ладно, ребят, не ссорьтесь, это всего лишь салат, — смеётся Воля, поднимая руки, — я все равно был рад повидать вас обоих. Арс, принеси мне, пожалуйста, счёт. Хотя бы сока попил и на том спасибо. Арсений виновато и обречённо поджимает губы, кивает, уходя к кассам. Шастун извиняется, они ещё немного болтают о жизни, и потом тот тоже уходит обратно в свое логово. У Арсения после того, как он приносит счёт Паше и прощается с ним, чувствуя всю силу праведного стыда, не остаётся адекватных слов, кроме небоскребного мата и эмоций, перемешенных с все тем же желанием врезать кому-то чугунной сковородкой. Это чтоб его, лучшего официанта в ресторане, да что там в ресторане, в городе, да так подставить. Выставить безответственным работником перед гостем, хорошо что это Воля, а если бы незнакомый кто? Никогда ещё Арсений не допускал ошибок за всю свою работу в ресторане касательно пожеланий клиентов и теперь это как удар по его гордости и самолюбию. Поэтому после того, как он закрывает счёт Паши, врывается ураганом на кухню, ставит руки по бокам и выжидающе-угрожающе впивается взглядом в Антона, который, склонившись над своим фирменным десертом, кропотливо ставит на него вишенку. У Арсения мелькает мысль, что он бы с большим удовольствием поставил такую же красивую «вишенку» на его лице. Шастун тем временем, полюбовавшись своим творением, выпрямляется, замечает напыщенность мужчины и усмехается, затем спокойно выдыхает: — Скажи Светлане, что десерт для министра готов. Арсений приподнимает бровь. То есть делаем вид, будто ничего не было, да? Окей. Конченый ты ублюдок, не думай, что тебе сойдет это с рук. Он, посмотрев на красивое лакомство и ухмыльнувшись ядовито, подходит ближе. — Вот этот? — указывает пальцем на белую тарелку, посыпанную с углов пудрой и легендарным шастуновским муссовым пирожным посередине. — А ты где-то ещё видишь десерт, подходящий для министра? Попов опускает уголки губ вниз и пожимает плечами. — Этот не подходит, поэтому и спрашиваю. — После чего берет тарелку и, поставив её в вертикальное положение над мусоркой, открывает Антону потрясающую картину скатывающегося в черную бездну его восхитительного десерта. — Ой! Получается, придётся переделать. Парень смотрит охуевающим взглядом и теряет дар речи, под прокатившуюся «у» от поваров на кухне. Десерт был сложный, с примесью молекулярного искусства, готовился почти два часа, а теперь годится только на ужин тараканам в мусорном баке. Арсений надменно поднимает подбородок и облокотившись на стол, чуть перегибается к Антону. — Советую поторопиться, министр ух как не любит ждать, — хмыкает, впервые видя настолько притупленное, не знающее, как отреагировать лицо Шастуна, и уходит с кухни, предварительно забрав готовый заказ для своего столика. — Как же хорошо, — победно хвалит сам себя, выходя в зал. На душе словно поле цветов расцветает, бабочки порхают везде и солнышко светит, настроение поднимается и улыбаться сразу хочется. Следующие пару часов у мужчины нет времени на какое-либо баловство, потому что, как обычно, под вечер привалило огромное количество людей и их всех нужно было максимально быстро обслужить. Даже сам Дима принимал в этом участие, так как персонала критически не хватало, несмотря на огромный профессионализм Попова, с быстротой света носящегося от одного стола к другому и умеющего своей улыбкой заставить подождать ещё пару минут любого из гостей. На Антона он больше не обращал ни малейшего внимания, да и не был в этом заинтересован, слишком быстро влетал на кухню, забирал заказ и с такой же сверхзвуковой скоростью уносился прочь. Пфф. Да и не достоин тот его внимания. Когда волна посетителей утихла и до закрытия оставалось полтора часа, Арсений, вальяжно и нерасторопно забрав заказ у какого-то мужчины, идёт на кухню и с удивлением наблюдает за Серёжей и Сашей, бегущими в сторону туалетов и измазанных чем-то коричневым. Попов, за неимением клиентов и поражённый их видом, идёт следом за ними. Подходя к кабинке, слышит громкий мат и ругательства. — Ебаный в рот, блять, совсем уже крыша поехала у него, а я говорил, что нужно было ещё посолить, а ты «не надо и так сойдёт»... — Слышит отчетливее Арсений, когда открывает дверь. — Ребят, че с вами? — пшикает он удивленно, сдерживая смех. — Че ты ржёшь? Это все из-за тебя, между прочим! — ворчит Саша, один из поваров, снимая с себя грязный фартук и замачивая его в воде. — Да что я? — все ещё еле сдерживает смех с их вида мужчина, не понимая. — Что ты, что ты, а ничего, блять, из-за того выкинутого тобой десерта, он как с цепи сорвался. Мы думали уже ножи прятать. А это, — Серёжа показывает на свою рубашку, — суп для четвёртого столика, который ну чуть недосолили. — Да ладно, — выпадает Попов, — он совсем что ли охуел? — В пизду, блять, — зло говорит Саша, выкидывая испорченный фартук, — зачем ты его провоцировал вообще? — А мне терпеть его выходки, поджав хвостик, как вы все? — негодует брюнет, складывая руки. В ресторане он чуть ли не единственный человек, который иногда позволяет себе немолчание на выпады Антона. И то это случается крайне редко, потому что Арсений в большинстве случаев сдерживается в силу своего профессионализма и проглатывает гордость во благо ресторана, но все равно работники знают, что он может дать отпор. Хоть это и заканчивается очень плачевно для остальных, так как его Антон почти всегда не трогает, зато на тех отрывается ой как хорошо. — Арс, правда, может, хватит уже, никому лучше не станет, — строго поддакивает товарищу Матвиенко, — но мы будем страдать первые. Попов шумно и зло выдыхает. — Ну извините, — бросает сожалеюще и выходит обратно в зал. Такое периодически случалось: то размазанный по лицу какого-то из поваров десерт, то гарнир за шиворотом, а то, как сейчас, суп на одежде — это Антон, шеф-повар их ресторана. Честно, терпение не железное и уже проседает с каждым словом в свой адрес. Арсений, да, терпит, терпит, терпит и терпит, потом ещё терпит, а потом, как вулкан, взрывается неожиданно, но максимально разрушительно. Сейчас ему, возможно, но не доказано, кажется, что он переборщил, хотя, ебать, вообще-то Шастуну так и надо. Мало ли, всего лишь десерт в мусорку выкинул. Пфф. Не в морду же ему впечатал, хотя очень хотелось. Арсений, приняв заказ у последнего клиента, через некоторое время идёт забирать его со стола готовых блюд. Плечи уже устало ноют и требуют отдыха, ноги побаливают от долгой ходьбы, а глаза слипаются, так как воскресение прошло очень бурно и недостаток сна под вечер становится ощутимее. — Последний заказ, — зайдя на кухню, громко говорит мужчина поварам, на что те радостно отзываются облегченными возгласами. Он кладёт тарелку с тыквенным супом на поднос и, устало зевнув, уже собирается выходить, как развернувшись, не вписывается в дверной проем и весь суп оказывается на полу. — Сука! — Сука! — доносится от Серёжи, чей суп, собстно говоря, и был. Антон смеётся и хлопает в ладоши. — Браво, посмотрите все, перед вами пример человека, у которого руки растут не из того места. Прекрасно. Арсений поджимает губы и смотрит до глубины души виновато на друга. На лице того написано «Хочу тебя убить», но через секунду Матвиенко выдыхает и кивает, типа «ладно, ща все решим», он идёт уже искать новую тыкву, когда его останавливает Шастун. — Сейчас все быстро идут убирать кухню, а ты, — показывает пальцем на Попова, — начинаешь готовить тыквенный суп, — нагло улыбается. Арсений опускает подбородок и смотрит на того, думая, что он пошутил. — Че смотришь, голубоглазка? Давай, приступай. — Антон Андреевич, да я все сам сделаю, мне не тяжело, — мямлит где-то рядом Серёжа. — У твоей подружки проблемы со зрением, а у тебя со слухом? Такой у вас дуэт? — усмехается Шастун, — я что тебе сказал делать? Вот и иди. А ты начинай готовить. — Вы не можете мной командовать, — неуверенно, но все же фыркает Арсений, потирая вспотевшие ладони о штаны. — Дааа? — наигранно грустно удивляется Антон и подходит ближе, — у тебя есть час, чтоб приготовить суп, а иначе отсюда никто не уйдёт, как тебе такое? — бегает по голубым глазам напротив себя. Попов щурится враждебно, встречно всматриваясь в лицо парня и собираясь гнуть свою линию до конца. Сука, глаза-то красивые, чтоб его леший покусал. Такие сочные, свежие, яркие, а губы. Оооо, а губы… Арсений медленно и завороженно отстраняется корпусом назад. Противный? Не-а. До противности не противный. Манящий. Эта его ухмылочка очень нравится кое-чему внизу. Нет! Стоп! — Ладно, окей, хорошо, — тараторит он и сглатывает, оттягивая ворот рубашки. Чисто ради коллег, которых не хочется задерживать на работе. И только. Блять, слава космосу на нем фартук. Сука. Сука. Сука. — Вот и умница, — хрипло выдыхает Антон, прокашлявшись. Ебать, он сейчас тоже завис. Арсений подмечает, что у того, от какой-то мелкой нервозности что ли, даже улыбку выдавить не получилось. Странно это все. Он прогоняет ненужные мысли, моет руки, меняет фартук на поварской и уверенно подходит к доске с найденной заботливо Серёжей тыквой. Уверенный он, потому что тыквенный суп — чуть ли не одно из тех блюд, которое он готовит прям вот идеально, не доебешься, а если доебался, то не по факту. Рецепт ему достался от мамы, которая готовила этот суп каждый раз, когда сын приезжал, да и приезжает домой в родной Омск. Поэтому Попов берет нож и, наткнувшись на пристальный и заинтересованный взгляд кучерявого монстра на другой стороне кухни, начинает разделываться с жёлтым наливным овощем. Он так затягивается приготовлением, что уже через минут двадцать забывает о Шастуне и всех поварах, занятый исключительно своим кулинарным детищем: хмурит брови и сосредоточенно отмеривает нужное количество специй, соли, зелени, внимательно следит за кипением и помешивает, а через какой-то промежуток выключает плиту и выдыхает: — Готово. Антон, до этого времени наблюдавший за ним не сводя взгляда, высокомерно держа лицо, подходит к кастрюле, берет ложку и, отчерпнув немного вязкой жижи, пару секунд дует на неё, после кладя в рот. Арсений выжидающе и волнительно наблюдает за ним с боку. Парень проглатывает все и уголок его губ еле заметно трогает улыбка, а глаза чуть ли не прикрываются, а может и прикрылись, но это было лишь на мгновение, так как после он отстраняется, говоря: — Могло быть и лучше. Ты неси это гостю, а остальные, так уж и быть, можете топать домой. Попов морщится, — пошёл ты, тоже мне, эксперт нашёлся, — гордо забирает свой суп и относит последнему посетителю. После Дима тоже даёт официантам команду расходиться, но Арсений устало шагает к раздевалке последним, снимая фартук на ходу, так как задержался, чтоб закрыть ресторан и решить дела по графику на следующую неделю с Позовым, потому что проблема недостающих работников в зале все ещё висит на их головах. Он заходит в раздевалку и открывает двери своего шкафчика, доставая сменную одежду. День сегодня был конечно пиздец. Мало того, что он устал, как лошадь, работая за троих, так ещё и Шастун активизировался не на шутку, будто не мог подождать более спокойных времен для этого. Какая собака только его укусила? И вроде же, если вот, не зная, издалека посмотришь на него, как Попов, когда устроился на работу и впервые увидел, ну одуванчик чистой воды. Такой милый, обнимай да тискай, улыбка ещё такая красивая, светящая, согревающая, как тепло от костра, только вот потом ближе подойдёшь, пальчики погреть, а этот огонь сожрёт тебя вместе с костями, лишь пепел останется. Что за человек? Арсений никогда не понимал своих чувств по отношению к нему. Хотя вполне себе знает, как их описать: "и хочется, и колется" или "и любить не люблю, и отказать не могу", либо же "и на хуй хочу и нахуй пошлю". Короче, пиздец полный. Но каждый раз при взгляде на парня чувствует одно: тепло где-то под рёбрами. Даже когда тот кричит, обзывается или делает ещё что-то гадкое в своём стиле — это чувство не меняется. Но Арсений не будет искать в нем смысл, потому что уверен, что тот никому не нужен. Его и так скоро все доведёт до того, что он уволится. Честное слово. Благо, есть прибыльное хобби: он делает необычные футболки с крутыми дизайнерскими решениями и если направит туда больше сил, то сможет поднимать неплохие деньги. Ну а пока, Арсений вздыхает и лениво принимается расстегивать свою белоснежную рубашку, мечтая поскорее принять душ и коснуться головой мягкой подушки. Неожиданно дверь в раздевалку открывается и… заходит кто? Лучше б хуй в пальто, потому что при появлении его, мужчине б не так хотелось стукнуться головой о железную дверцу своего шкафчика. Десять раз. — Какие люди, — растягивает устало Антон, смотря на брюнета как-то вот совсем не по-доброму, обиженно что ли. Арсений не отвечает, отворачивает голову и продолжает расстегивать пуговицы. Чтоб его кошки обоссали, какого хрена он ещё здесь? Обычно, тот сваливает самым первым, уезжая со свистом колёс с парковки. А это ещё при том, внимание, что сам Арсений сегодня достаточно сильно задержался. Шастун проходит к своему шкафу у другого конца раздевалки и начинает переодеваться. У Арсения же внутри все напрягается и появляется странное смущение, от чего рубашка с плеч снимается очень неохотно. Хотя с чего бы вдруг вообще такое? Что за неловкость? Он никогда не был скромнягой, а сейчас хочется закрыть себя шторкой от чужих глаз. Но это все глупости, поэтому он наконец остаётся с голым торсом и сразу чувствует нечто странное, фантомное, будто ощущаемое на ментальном уровне, но смущающее ещё сильнее. Он поворачивает голову интуитивно и его сердце пробивает что-то внутри, — мужчина надеется, что не жизненно важное, — когда глаза встречаются с зелёными лужайками напротив. Шастун смотрит на него впритык, вполоборота, снимая свою рубашку, и даже, скотина, не скрывает этого. Хоть бы постыдился. Тьфу. Какой противный. Арсений краснеет и резко отворачивается, когда парень стягивает рабочую форму, оголяя впалый торс. Скрывает лицо за дверцей и матерится шёпотом в пустоту. Этот день когда-нибудь закончится? Но вопреки своему смущению и неловкости, которые, какого-то лешего, появляются только при наличии рядом кучерявого, переодевая штаны, все равно мельком кидает заинтересованные взгляды на Антона, иногда натыкаясь на ответные и такие же приглушённые тёплым лампочным светом его. Они переодеваются одновременно, и Арсений, забрав пакет, уже было открывает двери раздевалки, чтоб как можно быстрее покинуть это в край пропитанное неловкостью и вот-вот готовое взорваться от неё же помещение, когда двери захлопывает обратно чья-то рука. Попов аж вздрагивает, не успев надеть наушники и чуть их не выронив. Поворачивается и застывает, находя Шастуна крайне близко, опасно до неприличия, катастрофически недалеко от своего лица. Тот запирает его в кольце из собственных рук, упертых в закрытые двери, сам почему-то усмехается. — Неужели ты подумал, что я оставлю твою сегодняшнюю выходку безнаказанной, а, голубоглазка? — нежно и медленно мурлычет, издеваясь. Арсений теряет дар мыслительного процесса, утопая в глазах напротив, теряет там свою душу, сердце, мозги и вообще все, что связывало его с этим миром. Единственное, что так и просится вылететь изо рта, это: — Накажете меня, Антон Андреевич? Шастун хмыкает, явно не ожидав такого ответа. Он сглатывает и становится серьёзней, дышит тяжело и глубоко, что отдаётся мурашками по телу. Приятно. Арсению хочется ближе. — Нееет, не накажу, — Антон с трудом отлипает от голубых глаз и качает медленно головой, отстраняясь и выравнивая предательски севший голос, — в этот раз нет, но если повторится ещё раз, то пеняй на себя. Дальше ведёт себя странно: спешно берет сумку с пола, прокашливается и, чуть отодвинув в сторону Попова, не отпихнув, а легко, чуть ли не нежно отодвинув за талию, выходит наружу. Арсений в шоке. Нет. Арсений в ахуе. Нет. Арсений хуй знает в чем он, потому что с минуту до этого он разучился дышать, а теперь пытается делать это снова, но у него получается с большим трудом. Он ещё пару секунд стоит на месте, пока шестерёнки в голове пытаются восстановить сбитый круговорот из-за произошедшего, и подрывается с места. Что. Это. Было. Блять. Такое? Какого хуя вообще? Хотя он тоже хорош: ещё потрахаться прям тут бы предложил, идиот! До дома мужчина добирается все прокручивая в голове тот момент, раз за разом, снова и снова, опять и опять, мысленно добавляя все больше деталей и вероятностей развития сюжета. Хотя понимает, что все лишь его фантазии и реальностью они никогда не станут. Да и не надо. Когда брюнет переступает порог квартиры, то забивает хрен на ерунду, что творится у него в голове, и занимается своими делами. Благо, завтра у Шастуна внеплановый выходной, видите ли какие-то важные дела появились, поэтому можно расслабиться и не париться по поводу того, как смотреть после всего в его чертовски красивые глаза. Будь оно неладно. Сука! На следующий день Арсений приезжает на работу в прекраснейшем настроении, готовый расцеловать каждого встречного. Он, припеваючи какую-то засевшую в голове мелодию песни, которая играла по радио в машине, накрывает столы, расставляет приборы и прихорашивается. Долго болтает с Позом о разных мелочах, потом забегает к Серёге и желает ему, да и всем поварам, хорошего дня. Ребята радостно откликаются и желают ему того же. Арсений понимает по их счастливым и расслабленным лицам, что настроение такое праздничное сегодня не только у него, а у каждого обитателя ресторана. Потому что день без Антона — и правда настоящий праздник. Далее все проходит спокойно и размеренно, официанты принимают заказы, кухня готовит. Мир не рушится. Всё стоит на своих местах. Арсений не испытывает страх, каждый раз открывая кухонную дверь, и в перерывах между заказами может даже позволить себе поболтать с Серёгой и поучиться у него готовке, наблюдая со стороны и не боясь, что вот-вот небо затянет тучами и откуда не возьмись прилетит гром в виде кудрявого монстра. — Да понятно, что она от тебя хочет, — намекает Матвиенко, замешивая тесто для штруделя с яблоками и клубникой. — Че сразу понятно, может, ей просто нравится наш ресторан, а ты сразу начинаешь, — задумчиво отвечает Попов, сидя на тумбе позади и жуя ломтик яблока для десерта. — Ага, поэтому она каждый раз садится именно за те столики, что обслуживаешь ты, и заказывает одно и то же, — вставляет Оксана, забежавшая забрать заказ для своего стола и невольно подслушавшая разговор. — Вот, послушай человека, спасибо, Окси, а ещё она прожигает тебя полным желания взглядом, это только дурак или слепой не заметит, — подтверждает Серёжа, но уже через секунду озаряется, — а, забыл, ты ж у нас слепой, все, тогда вопросов нет, — хихикает вместе с остальными поварами. — Скотина, — отвечает беззлобно Арсений, кидая в товарища виноградом, который лежал под боком. — Лучше скажи, что мне с этой дамочкой делать. — Как что? Попросить её номер и заехать на чашечку чая, — как дурачку поясняет Матвиенко. — А потом остаться на чашечку кофе, — добавляет Миша, маринующий мясо рядом с ними. — Я подумаю, — отвечает Арсений и выходит с кухни, так как и так слишком долго засиделся. Но как же комфортно, черт возьми, заходить на кухню и никого не бояться, болтать о всяком с друзьями, обсуждать клиентов, наблюдать за тем, как рождаются кулинарные шедевры. Жаль, что такие дни выдаются не часто, поэтому брюнет всегда старается насладиться ими сполна. Но к сожалению, мечты Арсения, да и всех о спокойном рабочем дне без криков и нервотрепки, ругательств, мата и обзывательств рушатся почти сразу же, как только на кухню, после обеда, вбегает Стас, запыхавшийся и очень напряжённый. Он проходится быстрым взглядом по поварам и, переведя дух, как после долгой пробежки, выдыхает: — Так, экстренная ситуация, все слушаем меня внимательно. — Арсений, принесший ещё один заказ, заинтересованный происходящим, останавливается позади и складывает руки. — Мне двадцать минут назад позвонил Страчевский и сказал, что заедет сегодня на ужин со своей женой и друзьями. Серёжа и остальные повара все ещё смотрят непонимающе. Нет, они знают, что Лёша Страчевский — влиятельный нефтяной магнат, но не понимают, что от них хотят. — И что? — мотает головой Матвиенко, выражая вслух непонимание коллег. — А то, что заедет он, чтобы попробовать знаменитый десерт от Антона, и от того понравится ему или нет, зависит вложится он в наше новое заведение или пошлёт куда подальше, — разъясняет Стас, как маленьким детям в садике. — Так позвоните Шастуну и обрисуйте ситуацию, они-то тут причём? — вставляет слово Арсений. — Спасибо, Попов! Как бы я без тебя догадался? — язвит нервно Шеминов, — я ему уже, наверное, раз двести звонил и писал, ноль реакции. Поэтому сейчас кто-то из вас лично поедет к нему домой и все объяснит. Ну что, есть желающие? Арсений, под чужое молчание, поднимает брови и делает лицо, типа он тут вообще левый перс и это не его проблемы, открывает двери и только собирается свалить под шумок, как его обратно тянет за фартук Стас. — Так, мне плевать, кто это будет, хоть бумажки тяните и считалочки считайте, но чтоб через пять минут один из вас уже был на полпути к Антону, а иначе будет очень плохо. Всем, — отправляет кухне Шеминов, а потом поворачивается к Арсению, которого все ещё держит за фартук, — это касается всех, и официантов тоже. Всё, я пошёл, а вам удачных голодных игр. — Директор выпускает ехидный смешок, прекрасно зная отношение работников к Шастуну, и идёт по своим делам. Остальные остаются стоять молча, пару минут только переглядываясь между собой. — Чур не я! — И не я! — Я точно к нему не поеду! — Ни за что! — Ещё чего! — Ага, щас прям, бегу и спотыкаюсь. Неожиданно начинает вылетать со всех сторон. — Так, стоять, друзья! — перебивает Матвиенко, стукая деревянной поварёшкой по столу, — че началось-то? Я как будто сам всю жизнь мечтал поехать к этому индюку чокнутому, так что давайте решать все честно! — Вот именно! — поддерживает Арсений возмущенно, — мы все не хотим, и что? Сейчас собираемся на пятиминутку и тянем бумажки, кому попадётся помеченная, тот и едет. И без каких либо отговорок. Серёга, подготовь, а я пока соберу своих. Матвиенко согласно кивает, а Попов тащит свою тушку в зал, чтоб сообщить наипрекраснейшие новости коллегам. И кто только этого Сучеченко, или как там его, укусил за жопу, что отведать фирменный Шастуновский десерт ему приспичило именно сегодня? Именно. Сегодня. Блять. — А начиналось так красиво, — вспоминает Арсений слова именитой песни, когда вместе со своими работниками зала через десять минут, быстро приняв заказы у новоприбывших гостей, вваливается на кухню. Повара уже собрались в небольшой круг и с нескрываемой неприязнью глазеют на подготовленную Матвиенко кастрюлю с белыми небольшими бумажками, скрученными в сверточки. — Одна из них меченая. Тянем по очереди, — оповещает Серёжа, когда все собираются вокруг стола и первый, предварительно помешав бумажное месиво рукой, тянет попавшийся листочек. Открывает — пустой. — Еб твою мать, чуть сердце в пятки не ушло. Ну что, кто там дальше? Он отходит, давая другим возможность испытать удачу. Ребята подходят один за другим и засовывают нервно руки в кастрюлю, после чего радостно выдыхают, когда очередной листик оказывается чистым. Оставшиеся же напротив напрягаются, потому что вариантов становится все меньше и меньше, шансов пролететь тоже. Наконец, наступает очередь Арсения и он, подойдя, с замиранием сердца тянет белый сверточек, мысленно молясь небесам о пощаде. А когда открывает листочек, сердце наоборот начинает метаться в бешеной скорости, после ещё и потому, что на белой бумаге кривым почерком написано всего три, но такие фатальные буквы: "Лох". Вокруг раздаются то насмешливые, то поддерживающие возгласы, а сам Арсений выкидывает листик и накрывает лицо руками, матерясь и воя отчаянное «Неееет». — Дааа, Арс, такие правила. — Прости, дружище. — Это судьба. — Как говорится, бывай, брат. — Для меня было честью дружить с тобой, — наигранно строит серьёзное лицо Матвиенко, после чего, как и все, прыскает со смеху. — Да что ж за блядство та такое? — жалуется Попов, расстроенно пиная какую-то висящую посудину, — где я настолько согрешил? Серёжа жалостливо пожимает плечами, пытаясь не смеяться. — Ребят, даю десятку тому, кто съездит за меня, — не оставляет попыток брюнет. Коллеги лишь смеются и мотают головами. — Хорошо, пятнадцать тысяч дам. А если двадцать? — Не, братан, прости, но бесполезно, — Серёжа сочувствующе кладёт руку тому на плечо, — ты должен сделать это один. — Да иди ты, — ругается Попов и отходит, когда видит насмешку на лице друга. Он издаёт звук умирающей чайки и бьётся отчаянно несколько раз головой об стену, после чего выходит, кидая коллегам: — не поминайте лихом.