Съешь что-нибудь!

      Антон, петляя между разношерстными людьми, тоже куда-то спешащими и бегущими в хаотичном порядке, а еще сильно толкающимися и бесящими в такой же степени, тащит за собой сумку с чемоданом и при этом всеми силами пытается не упустить из виду тёмную макушку, обладатель которой ни на шутку дал по газам, как только на землю опустился трап самолёта. Это немного подбешивает, потому что Антон сейчас чувствует себя хуже, чем разваренный пельмень, прилепившийся ко дну кастрюли и с каждой секундой разбухающий все сильнее. Долгие перелеты просто отнимают у него какие-либо силы на жизнь, что уж говорить про вечно затекающие ноги даже в люксовом люксе. Благо, хотя бы в этот раз разница во времени всего час и поэтому совсем не ощущается, от того и желания упасть пластом и заснуть прямо тут — нет. — Арс! — зовёт он чуть ли не на весь аэропорт, ускоряя шаг, — бля, да, Арс! Хули ты так разогнался, блин? Я не успеваю! — ноет возмущённо, еле как догоняя и хватая того за руку.       Арсений тут же разворачивается и меняет сосредоточенный взгляд на виноватый, когда видит его запыхавшаяся и красное лицо. — Прости, кот, — тихо говорит он, чуть растягивая уголки губ с его такого всполошенного вида, становится на ровне и действительно сбавляет скорость. — Я просто соскучился здесь... По всему. Тут даже воздух другой, чувствуешь?       Нет, Антон не чувствует никакого такого другого воздуха, а только ядерный одеколон прошедшего рядом мужика в солидном костюме, но все равно поджимает губы, смотря на Арсения с умилением, а ещё только было по привычке тянет руку к его, чтобы таким образом поддержать, как осекается в последний момент и убирает ту обратно с протяжным тихим «блять». После двух лет жизни во Франции, ему некоторое время будет очень трудно смириться с невозможностью в любой момент коснуться любимого человека на людях. Он, так же как и Арсений, конечно же, ужасно скучал по родине, но некоторые вещи в этой стране не поменяются никогда. Точнее сказать люди, некоторые люди не поменяются никогда, сама Россия тут ни при чем. Она зелёная, благоухающая и не виновата в том, кто её населяет.       Антон, вместо взятия руки, легко толкает мужчину плечиком и улыбается мягко, мечтая поскорее добраться до квартиры, где не нужно будет ни от кого прятать свои полные нежных чувств касания и улыбки.       Попов улыбается ему в ответ с пониманием и продолжает дальше ностальгически всматриваться в каждый угол, улицу, здание, а потом ещё и в такси безотрывно смотрит в окно, на мелькающие виды проспектов, бизнес-центров, кафе и ресторанов, а когда они приезжают во двор, уже покрытый ночными сумерками, так вообще ненадолго замирает перед подъездной дверью, видимо, совсем утонув в воспоминаниях.       Антон останавливается с ним рядом, решая не мешать и дать время, и уставляется в ту же точку, в которую смотрит Арсений, то есть на огромный, шумящий зелёными листьями клен. Высокий, величественный и пышный, все такой же радующий глаз каждое лето, сейчас он словно машет им своими резными листьями, приветствуя, как и пару лет назад, только уже провожая, когда они уезжали из Москвы. И это действительно навевает какую-то свою трогательно-ностальгическую атмосферу, так сильно, что и Антона невольно затягивает воспоминаниями. Хоть он и не жил тут, как Арсений, но все же именно здесь, около вот этой вот самой, уже обтёртой временем, лавке, они впервые признались друг другу в любви. Именно здесь Антон сидел в своей машине и трясся минут десять, никак не решаясь подняться в квартиру Арсения, чтобы наконец рассказать ему правду. И именно в этом дворе он понял насколько сильно им дорожит и боится потерять, когда этот дурак унёсся босиком непонятно куда. Да уж, наверное, действительно стоило приехать раньше, хотя б на каких-нибудь пару дней, чтобы сейчас их обоих крыло не так сильно, как приезд в родные места через два года разлуки. Особенно Арсения, потому что свою квартиру Шастун продал через несколько месяцев после отъезда и теперь возвращаться воспоминаниями ему, в отличие от того, особо не к чему.       Антон осторожно касается запястья Попова, выуживая из мыслей. — Пойдём? — тихо спрашивает, наблюдая, как в голубые глаза снова возвращается реальность. — Да, — Арсений кивает, но с места не сдвигается, как будто пытается отпечатать картинку перед глазами у себя в голове, — просто, не могу поверить, что прошло так много времени, — грустно улыбается, — тут даже ничего не изменилось. Словно я, как обычно, вышел в магазин за сметаной, а теперь возвращаюсь обратно. — За французской сметаной?       Арсений толкает его в бок, а Антон не сводит с него трепетного взгляда и поглаживает тонкое запястье большим пальцем, думая о том, что оставить все дела и приехать сюда на все лето было правильным решением, потому что как бы Попов не был привязан и насколько бы сильно не любил Париж, Россия неизменно останется для него вторым домом. Не первым, тот сам когда-то так сказал, потому что первый дом у него всегда там, где Антон, который, тем временем, с головой погрузившись в свои мысли, не замечает насмешливой улыбки в свою сторону. — Что? — спрашивает он, растерянно растягивая уголки губ.       Арсений, улыбаясь, только мотает головой и кивает в сторону подъезда, оставляя обыденное: «опять ты на меня уставился, будто я весь твой гребаный мир», витать очевидностью в летнем воздухе.       Антон знает свою вечную привычку в любой подходящий и неподходящий момент залипать на одном таком конкретном лице, но ничего с собой поделать не может, потому что это выше его сил, хоть ему никто и никогда не говорил, что с этим что-то делать надо. Он устало топает за мужчиной к дверям, поднимается вместе с ним на нужный этаж и наконец шумно бросает тяжёлую сумку и чемодан на пол, когда проходит внутрь квартиры.       Здесь тоже ничего не изменилось, все стоит на тех же привычных местах, что и два года назад, только воздух стал спертый из-за пыли и вечно закрытых окон, хотя Эд должен был время от времени сюда заглядывать или вызывать клининг. — Наконец-то!!! Ненавижу перелёты! — оповещает Антон громко и, наскоро стянув кроссовки с помощью ног, бежит к дивану, сразу же падая на тот плашмя и разбрасывая конечности по всей поверхности. С непривычки мебель ему кажется слишком твёрдой, словно он приложился к бетону, ну или он просто слишком сильно привык к абсолютной мягкости неземной, так или иначе, разница улавливается моментально, и Антон уже точно знает, по чему будет скучать.       Арсений тем временем окидывает его ласково-насмешливым взглядом и медленно раздевается, укладывая вещи на свои места, аккуратно заносит чемоданы от двери внутрь комнаты, распахивает все окна и шумит чем-то на кухне. Шастун, честно, очень хотел бы тоже встать и переодеться, помочь разложить вещи, правда, но его как будто булыжником придавило, поднять палец кажется невыполнимой миссией, поэтому он даже не пытается пытаться, только открывает один глаз и уставляется на брюнета, чтобы увидеть, чем тот так сильно занят. И ведь нашёл же силы откуда-то, ведьмак, блин. Антон, наверное, до конца своей жизни будет поражаться этому нескончаемому потоку энергии, как бы сильно не привык за годы прожитые вместе.       В один момент Арсений подходит близко к дивану, видимо, собираясь обогнуть тот и пройти к шкафу, но у Шастуна на него совсем другие планы: он хватает его за талию, быстро, как лягушка комара, и валит к себе на диван, обвивая всеми конечностями, так что мужчина только успевает громко выдохнуть матом. — Слышь, энергетик, поделись энергией, — Антон переваливается сначала на бок, а потом так вообще полностью залазит на Арсения, придавливая его своей тушкой к дивану и чмокая коротко в губы, подбородок, нос. — Бля, Шаст, — отфыркивается от поцелуев и одновременно смеётся Попов, мотая головой из стороны в сторону, — я хочу тут немного прибраться, протереть все, а то будет невозможно спать вместе с этой пылью потом. — А я и не собираюсь спать вместе с пылью, я с тобой хочу! И вообще, давай из вот этого вот всего, что ты сейчас сказал, ты оставишь только «я хочу» и «спать», — мурлычет хитро Антон и трётся носом о влажную от его же губ щеку, вот совсем не планируя высвобождать мужчину из хватки. Наоборот, единственное, что ему сейчас хочется, это взять того в охапку и уложить вместе с собой в постель, чтоб они, как всегда, слипшись всеми конечностями, хорошенько выспались, а на следующее утро отправились бы покорять планету. Антон мокро и развязно целует, уже сдавшегося и принявшего свою участь, Арсения в губы, покусывая и оттягивая их нижнюю часть. Он мечтал об этом всю дорогу в аэропорту Парижа, потом в самолёте, потом в аэропорту России, в такси, и все то время, пока они вот не оказались в этой точке, когда хочется целовать губы напротив бесконечно. И он уже давно смирился со своей этой маленькой слабостью по части поцелуев, но только с одним конкретным Арсением Поповым, ни с кем больше. Потому что больше никого и не надо. Уже давно, да и вряд ли что-то изменится в будущем, хотя загадывать все же плохо, но Антон действительно не представляет свою дальнейшую жизнь без Арсения, без его сонной мордашки по утрам, без его голосовых и кружочков во время работы, без его поцелуев, касаний, взглядов, в которых хочется захлебнуться от любви, без его улыбки, мелодичного смеха, без его вечных безумных идей и мыслей, без его горячего дыхания в шею, когда они засыпают, даже без его недовольного бухтения или злого голоса, когда они редко, но все же ссорятся, после, конечно же, мирясь так, что страшно за сохранность неземной, без его присутствия рядом и совместного времяпрепровождения, без его поддержки, да и просто, просто без него — Антон уже не хочет. Не может и не собирается пробовать. Арсений показал, каково это быть любимым, каково это, когда тебя любят таким, какой ты есть и не требуют меняться, он позволил довериться, позволил открыть ранимое сердце и больше не строить из себя холодную глыбу льда, он позволил быть рядом и почувствовать счастье во всех его проявлениях, позволил быть свободным, и Антон ему неимоверно благодарен. Настолько, что он иногда думает, что все-таки никого и никогда, наверное, вообще не любил, потому что то, что он сейчас испытывает к Арсению, даже не похоже на адекватную любовь, ведь просто невозможно так сильно любить одного человека и просто за то, что тот существует, дышит, живёт. Возможно, это уже какая-то нездоровая одержимость. Но Антону, если честно, похуй на её здоровье. Антон одержим Арсением и его это полностью устраивает. Вот только ему иногда кажется, что Попов когда-нибудь из-за этого точно сбежит, устанет от постоянных касаний, сильной тактильности, взглядов, заботы, его отчаянной потребности в нем и желании раствориться целиком и полностью. Хотя, они однажды это даже обсуждали, ну как обсуждали, Антон как бы между прочим, в шутку, высказал свое опасение, а Арсений, состроив такое серьёзное лицо, что стало страшно за свое, просто назвал его глупым, попросив больше никогда о таком не думать.       Антон глубоко вздыхает и кладёт голову на грудь брюнета, обнимая того обеими руками и ногами тоже, если бы у него были ещё какие-нибудь конечности, он, обязательно, обнял бы и ими. Арсений медленно ведёт пальцами свободной руки, не прижатой к кровати, по его спине, через ткань футболки. — Лааадно, так уж и быть, пойдём в душ и спать. Уломал, — сдаётся мужчина, ерзая на диване, потому что лежать под больше чем восьмидесятикилограммовой тушей — дело не очень удобное. — Вместе пойдём? — Антон поднимает голову и игриво улыбается, а недавняя усталость уже кажется ему не такой уж и неподъемной. — Спать? — также игриво делает вид, что ничего не понимает Арсений. — И спать, и в душ, — не смущается предложения Шастун, залипая на небесных глазах под собой. — Нуууу, не знаю, молодой человек, вдруг, вы ещё домогаться до меня начнете, — делает лицо невинного одуванчика Арсений, на самом же деле являясь главным развратником и экспериментатором по части секса в их семье. — Обязательно начну, можете даже не сомневаться. Точнее уже. Уже начал, — подыгрывает Антон, а потом не выдерживает и прижимается к чужим, растянутым в улыбке, губам, трепетно и медленно зацеловывает каждый заученный наизусть миллиметр, все также не переставая надеяться, что когда-нибудь люди все-таки придумают прибор для остановки времени, чтоб они, наконец, смогли раствориться в одном мгновении навсегда. …       Антон напяливает на лицо очки, потому что солнце сегодня светит нещадно ещё с самого утра, когда оно так нагло разбудило его своим ярким, сука, и горячим лучом прямо в глаз. Поэтому ему пришлось сначала справится с невыносимой тягой к кровати, а потом побороть лень и встать, чтобы закрыть окно шторой, но от всего этого шевеления проснулся Арсений, а если тот проснулся, то дальше уже никогда спать не будет, из-за чего Антону ничего не оставалось, кроме как обматерить всеми возможными матами солнце и идти готовить им обоим завтрак, не ему и солнцу, а ему и Арсению, тоже в своём роде любимому солнцу, ради довольной сонной мордашки которого он готов и пожертвовать своими драгоценными часами сна, тем более, тот его позже отблагодарил горячим утренним минетом.       Сейчас они с Арсением заходят в торговый центр, чтобы купить, кстати, что купить, Антон так и не понял, но понял, что лучше не спорить, поэтому он просто становится поодаль и подпирает плечом один из стеллажей в огромном цветочном, пока Попов очень яро обсуждает понравившееся растение с молодой консультанткой в строгой юбке и белой выглаженной рубашке с золотым бейджиком на груди. Антон, как обычно, увлечённо наблюдает за его воодушевленным и заинтересованным лицом, мимикой, движением рук, но одновременно скептично косится на такое же не менее заинтересованное лицо работницы, которая, он надеется, просто рада, что у неё что-то купят, а не потому, что один до одури красивый мужчина, вежливо улыбаясь своей такой же до одури очаровательной улыбкой, благодарит её за помощь.       Мг. Ну да.       Блондинка на секунду хватает Арсения за запястье, смеясь. И это нихуя себе так-то. Антон аж приподнимает брови удивлённо. Видимо, голубоглазый, как всегда, любезно вставил какую-то свою подходящую и смешно-нелепую шуточку. Тот это умеет делать с непревзойденным мастерством так, что любой комик позавидовал бы.       А вот Шастун все ещё не умеет делить эти шуточки с кем-то, кроме себя самого, поэтому, не в силах больше просто так на это смотреть, резко отлипает от стены и подходит ближе. — Ну и зачем тебе цветок? — спрашивает он, хмуро разглядывая растение в арсеньевских руках, косится на консультантку, заправляющую прядь волос за ухо. — Это Щучий хвост, хочу подарить его Диме. Он всегда говорил, что у настоящего директора обязательно должен стоять на столе цветок, — оповещает Попов, трепетно дотрагиваясь до полосатых и твёрдых листьев-стрелок. — Я уверена, вашему другу понравится такой подарок, тем более, Щучий хвост абсолютно неприхотливое растение, так что и ухаживать за ним особо не потребуется, даже поливать достаточно раз в несколько дней, — участливо подбадривает девушка, улыбаясь и снова секундно сжимая чужое плечо рукой.       А это так-то нихуя себе уже во второй раз!       Она просто хочет продать цветок. Это её работа. Она со всеми такая вежливая. Это же вежливость? Типа клиентоориентированность?       Уверяет себя Антон, прожигая ту взглядом, пока его не отвлекает Арсений: — Тебе не нравится? — Нравится! Мне очень нравится, Арс! — слишком воодушевлённо и громко реагирует Антон, а потом добавляет чуть спокойнее: — и Позу понравится, сто процентов, так что берём, — он мягко улыбается, получая в ответ такую же улыбку, высвобождает цветок из рук того и отдаёт консультантке. — Мы возьмём его.       Девушка коротко, немного нервно улыбается, кивает и уходит к кассам, Шастун следует за ней, чтобы оплатить растение, после чего, с довольным покупкой Арсением, выходит из магазина. — Ты её чуть не убил своим взглядом, — усмехается тут же мужчина, когда они отходят на несколько шагов.       Антон прокашливается, бездумно рассматривая яркие вывески. — А она тебя чуть не сожрала. Облапала ещё всего с ног до головы. — Ой, дурак, — хохочет заливисто Арсений, пихая его локтем в бок, а потом, завидев вывеску именитого бренда, чуть ли не бежит туда.       Шастун только цокает недовольно и, как всегда, пытается за тем успеть. В магазине они покупают макбук, потому что Арсений забыл свой в Париже, а работать им обоим как-то надо, ведь оставлять ресторан и другие виды деятельности на три месяца без какого-либо присмотра, все-таки не катит, а ещё закупаются там подарками для своих семей и только после этого с чистой совестью выходят из магазина. — Блин, а торт? — сполошено оборачивается Попов почти на выходе из торгового центра, неся несколько картонных пакетов в руках, смотрит серьёзно и взволнованно, — торт покупать будем?       Антон тепло фырчит с его такой детской взволнованности и трепета, хватает за локоть и подначивает продолжить двигаться в сторону мерса, который до этого момента тоже был на совести Эда. Как-то слишком много имущества они оставили на его совесть. — Арс, блин, мы же в ресторан едем. Захочешь торт — они тебе хоть десять испекут, все же лучше магазинного. — Да, — Арсений кивает, — ты прав. Просто не хочу ехать с пустыми руками, — залазит на водительское сидение. — Ты не с пустыми руками, — успокаивает Антон, тоже садясь рядом и поднимая вверх Щучий хвост, который нёс все это время. — А, да, — коротко косит взгляд на растение Арсений, словно вообще забыл про его существование, а потом заводит мотор и трогается с места. — Мы же ещё и сувениров им из Парижа привезли, че ты нервничаешь? — Не знаю, — пожимает плечами мужчина, следя за дорогой.       Антон кладёт руку на его бедро и поглаживает большим пальцем, а словив короткую улыбку, надевает очки и уставляется на дорогу впереди.       До нужного ресторана, учитывая дневные пробки, они добираются за полтора часа, все это время обсуждая грандиозные планы Арсения на лето, которых у того оказывается столько, что Антону кажется, на их осуществление потребуется не одно лето, а как минимум два, потому что мужчина хочет сначала заехать ко всем своим друзьям, далее ко всем его друзьям, потом обязательно к родителям в Омск, там тоже ко всем своим старым друзьям, потом поехать отдыхать к тёте в деревню, которая там же находится за Омском, купаться в речке и жарить шашлыки, потом заехать к родителям Антона в Воронеж, там побывать, конечно же, у всех его старых друзей, заглянуть в гости к его сестре, которая в это время со своей семьёй чилит на даче, после этого всего вернуться в Москву и продолжить гулянки тут, собраться всем составом у Лики и снова у неё потусить, ещё хочет заехать в ресторан проведать Стаса и своих бывших коллег, и ещё много-много много всего, чего Шастун уже не запоминал, а просто слушал, залипая на подвижных губах и подперев голову рукой, а второй держа и прижимая к себе Щучий хвост. Он готов поехать с Арсением куда угодно, только чтобы тот вот так вот весело болтал и был счастлив, на все остальное плевать.       Роскошный ресторан, совершивший своё грандиозное открытие два года назад, остался все таким же роскошным. Сверкающие люстры, дорогие, покрытые бархатом стулья, начищенные до блеска стены и столы, ухоженные и пышные цветы, перед которыми Щучий хвост в руках Антона кажется вырванной травой с газона. Людей в зале много, всё шумит и живёт, носится, работает, гремит тарелками и приборами. Антон видит, как Арсений останавливается на входе, скорее всего пытаясь устаканить навалившиеся ностальгические чувства, хотя во Франции, в своём собственном ещё более роскошном ресторане, тот каждый день видит почти ту же самую суету и мелькающих тут и там официантов, но здесь, сейчас, это, конечно же, совсем другое, и он его понимает, аккуратно кладя ладонь на напряженную спину.       Он его понимает, потому что именно в этом месте они с ним преодолели точку невозврата. Антон помнит тот день так ясно, как будто все, что тогда произошло, случилось вот только вчера. А особенно ярко он помнит свои чувства: обжигающие, резкие, невыносимые, тяжёлые, подталкивающее и больше не желающее ни минуты томиться в грудной клетке. Помнит, с каким крахом и позором он тем вечером сдал все свои позиции, только от того, что Арсений вышел весь такой невообразимо чертовски красивый в костюме из своей машины. Помнит, как позже сходил с ума от его заигрываний с представительницами противоположного пола и как все пошло неконтролируемо по пизде, когда он облил его шампанским. Кажется, после этого ничего не смогло бы остановить то, что произошло после в туалете. Кажется, тогда уже ничего не смогло бы помешать Антону врезаться в эти пиздецкие, заполнившие собой каждый уголок его сознания, и такие желанные губы, он даже никогда и не подозревал до того момента, что будет хотеть чего-то в своей жизни так сильно, как коснуться этих губ. Антон тогда буквально на пути к туалету со словами: «Все. В пизду!» и с мыслью голосом Алисы из Яндекса: «Маршрут перестроен», перестроил тот прямиком к Арсению и ни разу об этом не пожалел. Потому что сейчас, да и не только сейчас, а каждый раз, смотря на него, он чётко понимает, что тот лучшее, что вообще когда-то происходило в его жизни. — Пойдём? — Арсений, как всегда, мягко улыбается, с абсолютной точностью угадывая все его мысли, и Антону ничего не остаётся, кроме как кивнуть. Они, назвав свои имена девушке около стойки, проходят к забронированному столику, где молодой официант тут же приносит им меню. — Александр, — Арсений заинтересованно листает страницы и обращается к тому, до этого прочитав имя на бейджике, — а позовите-ка вы мне шеф-повара.       Парень тут же нервно подбирается, складывая руки за спиной. — У вас есть какое-то замечание по поводу меню? — Да-да, замечание, — бездумно поддакивает Арсений, скорее всего, даже и не поняв суть вопроса, все также листает страницы и только через мгновение поднимает выжидающий взгляд. — Ну, чего стоите-то, Александр? — Да, простите, сейчас я его позову, — растерянно бормочет Саша, сканируя его напоследок взглядом, наверное, пытаясь убедиться, что перед ним не сидит какой-нибудь критик.       Антон провожает того глазами до самых дверей кухни, а потом переводит взор на спокойного и невозмутимого Попова. — Напугал парнишу. — Ой, — фыркает, отмахиваясь мужчина, — не такой уж я и страшный. — Себя вспомни в такие моменты, — усмехается Шастун, оглядываясь по сторонам. Ему нравится зал, можно даже, позаимствовать пару интересных дизайнерских фишечек.       Арсений задумывается, а потом беззастенчиво выдаёт: — Меня в такие моменты больше пугала не сама вероятность жалобы, а тот факт, что нужно было идти и разговаривать с тобой.       Антон переводит на него взгляд и открыто смеётся. Сейчас то время и все, что происходило, кажется таким странным, словно было нереальностью и не с ним, настолько он уже привык заботиться, любить, беречь и охранять Арсения от любых жизненных угроз и всего, что может испортить ему настроение, что и не в силах представить, как можно было относиться к нему вот так вот — по другому. — Прости, — отсмеявшись, тянет он виновато. — Да перестань, — весело отмахивается брюнет, — лучше смотри, — поворачивает открытое на странице с десертами меню, — все-таки решился.       Антону приходится отлипнуть от притягательных черт лица и чуть наклониться вперёд, чтобы увидеть то, на что указывает чужой палец.       На странице меню красивым шрифтом название сложного французского десерта, который у Серёжи все же после долгих попыток, подробного разбора и поэтапной демонстрации от Антона по видеозвонку, они, вообще, частенько обмениваются с ним мнениями и опытом, получилось сделать, но он все равно никак не решался внести то в свое меню, даже после долгих уговоров и похвалы от Арсения. А теперь, получается, что все-таки решился. — Красавчик! — одобрительно реагирует Шастун, опуская уголки губ. — Надеюсь, это было адресовано мне, — Серёжа появляется совершенно незаметно, нависая над столом и наигранно задумчиво всматриваясь в меню. — Серега!!! — Арсений подскакивает моментально и стискивает смеющегося друга в крепких, почти удушливых объятиях, кладёт голову на его плечо, улыбаясь. — Господи, как я скучал! — Рад вас видеть! — Пока мужчина прилепился к нему, как жвачка к волосам, Матвиенко протягивает свободную ладонь Антону, который, широко улыбаясь, тут же её пожимает. — Мы тоже.       Сергей напоследок крепко стискивает в руках Арсения, чуть приподнимая его от пола, после чего наконец отпускает. — Ну что, — выдыхает он радостно, — пойду, обрадую Позова? А то он там совсем со своими бумажками света не видит. — Да! Зови быстрее! — восклицает тут же Арсений, пытаясь утихомирить в душе радость от долгожданной встречи.       И Антон снова позорно залипает на его горящих счастьем голубых глазах, провожающих Сергея. Слишком красивый, слишком, чтобы можно было хоть как-то этому противостоять. Он никогда и не мог, в принципе. Нет у него такой силы. Как говорится, если бы он мог не смотреть, он бы не смотрел.       Арсений тем временем с облегчением шумно вздыхает и переводит внимание на него, сразу же смущённо улыбаясь, — всегда так реагирует на долгие и непрерывные взгляды. — Антон, перестань, — чуть ли не шепчет он, покрываясь румянцем и отводя глаза неловко.       Антон не перестаёт, потому что он уже говорил, что если бы он мог, он бы перестал... хотя нет, кому он врет, не перестал бы. А ещё тот факт, что спустя столько времени смущение Арсения от его взглядов не проходит ни на грамм, всегда греет душу так сильно, словно внутри разгорелся пожар. Поэтому сейчас Антон только подносит руку к подбородку и продолжает представлять, как хорошо бы было сейчас перетянуться через стол и вжаться в эти сладкие губы.       Арсений снова бросает на него свой взор, ещё смущеннее и чуть возмущённо растягивая уголки губ в улыбке. — Прекрати сейчас же! — он кидает в парня лежащей рядом в вазочке конфетой, тот её ловит рукой, но томно смотреть все равно не перестаёт. — Пожалуйста! Вот ты козёл!       Шастун только теперь смеётся и наконец уводит взгляд вниз, перекатывая в пальцах конфету, а Арсений выдыхает и трясёт футболкой, взявшись за её край, в желании проветриться от нахлынувшего волной жара. — Перестань! Перестань! — снова шикает он, пытаясь безрезультатно скрыть треснувшее лицо, когда, подняв глаза, в очередной раз натыкается на наглую и хитрую улыбку. К его счастью и вселенскому облегчению, от дальнейшего раздевания взглядом Антона отвлекают подошедшие Дима с Серёжей. — Какие люди, ебан бобан!!! — громко восклицает Позов и разводит руки, а когда подходит ближе, сам тут же утаскивает вставшего с места Арсения в объятия. — Арс, жопа ты наглая, если ещё раз так надолго пропадешь, я сам приеду во Францию и придушу тебя, ясно! — Прости, — Попов крепко обнимает того, сжимая руками спину.       На самом деле, в планах не было настолько долго пропадать во Франции. Арсений обещал друзьям часто приезжать как сам, так и возить их к себе в гости, но в итоге новая жизнь и работа захватили их с Антоном на целых два года, оставив из общения только звонки и переписки в интернете, потому что первое время им обоим было пиздец как трудно. Особенно, первые несколько месяцев, очень напряжённых и нервных месяцев, в которые времени не оставалось даже друг на друга. Антона полностью поглотила практика у знаменитого шеф-повара, где, как оказалось, все, что он умел и знал до этого — абсолютно незначимая и бесполезная капля в море. Это в России он был одним из лучших в своём деле и даже можно было сказать, что упёрся в потолок в своем развитии по части кулинарии, Франция же грубо и резко вернула его с облаков на землю, дав понять, что здесь обычный повар в кафе умеет делать не то, что так как он, а намного круче и лучше, окунула в реальность совершенно не воздушную и мягкую, как представлялось поначалу, а в ту, где за свое место пришлось отчаянно бороться, выгрызать путь зубами, не спать ночами, много и усердно работать, постоянно доказывать, что ты лучший, каждый день обходить новых конкурентов, таких же молодых и способных. Из-за чего в небольшую, поначалу съемную, квартиру Антон приходил не то, что без сил, а просто благодаря какому-то чуду, после тут же валясь на кровать и сразу засыпая, не без укола совести оставляя Арсения своим фоном. На него просто банально не было времени, оно все буквально испарялось с поразительной скоростью, не оставляя ни единого шанса на какую-то близость, из-за чего, конечно же, случались и частые ссоры. Арсений не то, что требовал внимания, он все понимал, конечно, но, несмотря на это, пытался убедить, что так работать — не норма и что он все-таки скучает. Антон его не мог за это винить, честно, он тоже очень сильно скучал, но все равно срывался в ответ, в очередной попытке доказать, что по-другому никак и это временные трудности, которые нужно перетерпеть. В то время они с ним сильно отдалились друг от друга. Общение свелось к необходимому минимуму, хотя и так почти не виделись, потому что Антон целыми днями пропадал и учился в разных именитых французских ресторанах, а почти любой контакт заканчивался ссорой и сном на разных сторонах кровати. Так и жили: Антон весь в работе, готовке, ресторанах, новых связях и продвижению по карьерной лестнице, Арсений вскоре тоже стал чаще пропадать из дома, освоившись в городе, много с кем познакомился и обзавелся разного рода делами, друзьями. Антон совершенно ясно понимал всю трагичность и ужасность того, что происходило в их отношениях, но где-то далеко в подсознании, анализировать не было ни сил, ни времени, а под конец рабочего дня — ни желания тоже. А один раз, после очередной задержки на корпоративной тусовке, когда Антон оказался дома почти под утро, Арсений, оказывается, не спавший всю ночь, потому что не мог до него дозвонится и волновался, на безразличное и усталое оправдание «сел телефон», минуту стоял неподвижно и что-то обдумывал, а потом молча развернулся и начал собирать вещи. Вот так вот просто, без лишних слов, скандалов, нервотрепки и эмоций. Сказать, как сильно тогда Антон испугался — это ничего не сказать. Кажется, такого дикого ужаса он ещё не испытывал в своей жизни никогда. Усталость, работа, нервы, все отошло не просто на второй план, а буквально исчезло из жизни, потому что единственное, что чётко понял Антон в тот момент — без Арсения он со всем этим пиздецом не продержится и секунды. Без Арсения весь этот пиздец просто перестанет иметь смысл. Без Арсения, вообще, все перестанет иметь смысл. Без его ласкового взгляда, когда он в очередной раз без сил будет возвращаться с работы, без его успокаивающих поглаживаний по волосам, когда будет засыпать в кровати, без его слов поддержки, каждый раз, когда будет сомневаться в себе, в принципе, без его присутствия рядом, ведь он мог так много только потому, что Арсений был рядом, даже если злился, обижался, ругался, даже если просто фоном, но все равно был, по своему, в мелочах, в приготовленных по утрам завтраках, в вечно поглаженных и чистых рубашках, поддерживал, что бы ни происходило. Это все тогда словно ударило кирпичом в голову Антону так мощно, что мир в глазах завертелся в другую сторону в буквальном смысле, — он настолько сильно испугался, что чуть не потерял сознание ещё и на фоне усталости и своей измотанности за день. В тот момент он был готов потерять и отказаться от абсолютно всего: места в ресторане, огромных перспектив, статуса, денег, знакомств, даже самой Франции, — но только не от Арсения. Его потерять он был не готов и страх, что понял это уже слишком поздно, вгрызался в горло ледяными пальцами. Поэтому на совершенно непослушных ватных конечностях Антон тогда подошёл к Арсению и бессильно упал перед ним на колени, беспомощно обхватив его ноги руками, как и его жалкие извинения бесперебойным потоком падали на колени перед ним. А когда Арсений, все также не проронив и слова, отстранил его от себя — у Антона, кажется, случился сердечный приступ, он уже хотел было даже лететь к дверям, чтобы стать живой преградой, выбросить нахуй все ключи, только бы никогда не выпускать ни из квартиры, ни из жизни в общем, но Попов, вопреки страхам, никуда уходить уже не собирался, только сам спустился на колени и крепко-крепко обнял. После чего они впервые за долгое время целовались, безотрывно касались друг друга везде и говорили всякие нежности, а потом, изголодавшиеся по близости, занимались таким сексом, что кровать жалобно ходила ходуном. Антон наконец протрезвел. Понял все свои ошибки и ещё долго не переставал просить прощения. Работы, конечно же, меньше не стало, но появились чётко выстроенные границы в её отношении, пусть и поначалу не очень радужно воспринятые коллегами. Но на это было плевать с огромной высоты Эвереста, самым главным стало то, что в отношениях с Арсением все границы стёрлись начисто. Антон, вообще, будто очнулся от какого-то бреда, потому что иначе не назовёшь все его поведение, ему до сих пор непонятно, как можно было настолько сильно подавить вечно непреодолимое желание бесконечно касаться и смотреть на Арсения. Словно его тогда подменили каким-то жалким клоном. Но все это вскоре осталось в прошлом, трудностью и тем переломным моментом в жизни каждой пары, которые они смогли преодолеть, вместе. Дальше все становилось только лучше: Шастун наконец укрепился в рядах знаменитых шеф-поваров Парижа, каждый раз удивляя критиков своим талантом и мастерством, завоевал популярность и сердца многих людей, побывал на различных кулинарных шоу и увеличил свою уже имеющуюся российскую фан-базу вдвое. Арсений, конечно же, без дела тоже не сидел: его страсть к фотографиям обрела масштабы поразительные, откликнулась у многих людей и обрела поклонников, его фотосессии буквально взрывали интернет, и его не единожды даже печатали в Парижских журналах, и приглашали сняться в своих рекламах популярные бренды. Попов не забыл и про свои футболки: подписки на аккаунт «уберите рыбу» уже давно перевалили за сотню тысяч, а тираж самих футболок увеличился в несколько раз. Ещё они наконец купили собственную квартиру, новую, двухкомнатную с прекрасным видом на Эйфелеву башню, а главное — невероятно уютную. А недавнее открытие ресторана стало ключевым шагом в их с Арсением жизни, к этому, они, наверное, шли все время упорнее всего и поэтому вложили не только душу, а вообще все органы и светлые чувства на планете, взрастив своего "ребёнка" от облезлых и невзрачных стен до шикарного и роскошного ресторана. Вместе. Они сделали это бок о бок. — Эй, звезда Парижа, ты че? — Позов хлопает Антона рукой по плечу, усмехаясь, — поздороваться не хочешь? — А, прости, — отмирает, смеясь, парень и пожимает протянутую уже как минуту руку, а потом вспоминает про цветок, когда кидает короткий взгляд на Арсения, намекающего глазами на Щучий хвост, стоящий рядом. — Держи, это тебе. — Ты же всегда говорил, что у настоящего директора на столе должен стоять хотя бы один цветок, вот, — поясняет радостно и воодушевлённо Арсений.       Дима долго и сложно смотрит на тот, а потом начинает ржать, потирая глаза пальцами, Серёжа тоже рогочет рядом. — Бляяя, ну спасибо, конечно, — он, все ещё смеясь, принимает подарок, рассматривая его, — просто, эти слова припомнили мне абсолютно все и теперь у меня в кабинете не то, что один цветок, у меня там целая оранжерея. Не, ну все равно приятно. Этот я поставлю себе на стол точно!       Арсений накрывает лицо ладонью и смеётся в голос, Антон с протяжным «блять» широко улыбается, смотря на него. — Так, а нахуй ты всем об этом говорил? — спрашивает, отсмеявшись, Попов. — Ну я хотел, чтобы хоть кто-то подарил мне цветок, — смеясь, оправдывается растерянно Дима. — Ну вот и не возникай теперь. — Я и не возникаю, — отвечает Позов и садится за стол вместе с Серёжей.       За тёплым дружеским разговором время пролетает совершенно незаметно, на улице уже даже темнеет, а ребята за это время не успевают поделиться и половиной новостей, потому что рассказать хочется все и сразу, но и поностальгировать по былым временам обязательно тоже нужно успеть. В итоге, поняв, что толком ничего и не обсудили, мужчины решают встретиться в более неформальной обстановке на даче у Позова. — Короче, все, в субботу жду вас всех у меня, — Дима лениво встаёт с места и протягивает на прощание руку. — Катя давно уже хочет с вами обоими познакомиться.       Арсений тоже встаёт, поочерёдно обнимая и его, и уходящего Серёжу. — Мы, конечно, не обои, но познакомиться тоже хотим, передавай ей привет, на выходных будем обязательно, — уверяет он.       Ребята смеются. — Всё, хорошего вам вечера, в субботу созвонимся, — прощается Матвиенко, а пожимая руку Антону, интересуется скромно: — тебе хоть понравилось? — указывает глазами на тот самый вымученный десерт. — Это потрясающе, Серёж, — искренне отвечает Шастун, на что Сергей улыбается довольный и, хлопнув его по плечу, удаляется на кухню.       Арсений тоже счастливо и расслабленно улыбается, провожая того тёплым взглядом. — Я скучал по ним намного больше, чем думал, — делится он, мягко смотря уже на Антона. — У тебя впереди ещё целое лето, и потом, мы же уже не будем так часто пропадать, приедем осенью, на зимние праздники, так что наверстаете упущенное, — поддерживает парень, наклоняя голову в бок и смотря чуть сощурившись.       Мягкое освещение сглаживает и так нежные черты лица, накрывая их тёплыми тенями полумрака, по помещению льётся тихая расслабляющая музыка, и Антон, приложив руку к подбородку, вслушивается в её мелодию и смотрит на Арсения, который смотрит на него в ответ. И опять же, хочется остановить время, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось.       Время будет идти, мир — все также вращаться вокруг солнца, день — меняться ночью, лето — осенью, радость — грустью, чёрная полоса — белой, прогноз погоды будет напоминать одеться потеплее, тёмные тучи будут сгущаться над городом во время грозы, солнце — обжигать плечи и носы, цветы будут расправлять свои лепестки с восходом, а лес будет пахнуть хвоей, деревья — успокаивать шумом листьев, вкусный ужин и мягкая кровать после работы будут сродни эйфории, улыбки прохожих будут заставлять улыбаться в ответ, котики и щенки будут по-прежнему вызывать умиление, мемы — смешить, интернет — полниться всякой всячиной, люди все так же будут удивлять своими поступками, а Антон, как обычно, будет тонуть в своём персональном голубом море одних определённых глаз. — Пойдём со мной, — тихо произносит он, через пять минут безотрывных гляделок и залипания друг на друге, встав и схватив чужое запястье пальцами, тянет в сторону противоположную от выхода. — Ты чего удумал? — улыбаясь непонимающе, спрашивает Арсений, когда перед ним открывают двери в уборную. Он медленно проходит внутрь, на мгновение оглядываясь вопросительно, а потом начинает осматриваться. Трепетно проводит рукой по все такому же мраморному и гладкому столу под раковины. — Я все помню, — поворачивается и замирает.       Антон подпирает двери, сложив руки за спиной и внимательно за ним наблюдает. Безотрывно, томно, скользя взглядом по его лицу.       Арсений на это улыбается и опускает на секунду голову, пока Антон все также смотрит, затапливаемый нежностью и любовью к нему с ног до головы. А ещё он немного волнуется, до потеющих рук, которые время от времени приходится вытирать о брюки. — В тот день, когда ты пошёл за мной сюда, я планировал тебя убить и даже был рад, что ты закрыл двери, — усмехается Попов, делая шаг назад и опираясь задницей о холодный мрамор.       Антон тоже коротко усмехается, а потом отлипает от двери, подходя ближе. В тот день он тоже планировал очень много. И забыть о том, что было прошлой ночью, о том, какие слова он говорил и как долго смотрел, проснувшись утром первым, и продолжить делать вид, что ничего не было, продолжить и дальше избегать любого общения, планировал только смотреть, но не касаться. Планировал отдалиться, перестать думать. Планировал взять себя в руки. Планировал. Планировал. Планировал.       М-да.       Все его планы рухнули с отчаянным грохотом.       Всё его отношение к Арсению словно было одной большой игрой в дженгу, где он каждый раз умело балансировал на грани падения, а в тот день, послав всё нахуй, специально вытащил несущий блок.       Антон подходит ближе и запирает мужчину в кольце своих рук, поставленных на столешницу позади. Он помнит тот момент отчетливее всего в своей жизни, помнит бешено бьющееся сердце, готовое снести грудную клетку нахер, помнит нехватку кислорода и спутанное дыхание, помнит тот страх, который сковывал горло, не давая сказать и слова. Помнит, как больше всего на свете, до немеющих конечностей, в тот момент боялся, что Арсений его отвергнет, высмеет, может, даже ударит, помнит, как умерло его сердце в тот миг, когда на первое касание он все-таки не получил ответа и как оно воскресло вновь, когда чужие горячие губы коснулись его в ответ.       Уничтожил. — Ты — моя зависимость, — серьёзно и тихо оповещает Антон, смотря прямо в глаза, не моргая.       Самая большая.       Арсений смотрит в ответ томно и будто бы прямо в самую душу, руками неосознанно цепляется за плечи, сминая ткань под пальцами.       Тепло. — От зависимостей нужно избавляться, иначе, они навсегда останутся с тобой, — еле слышно шепчет он, и, кажется, дышит через раз. Антон почти не чувствует его дыхания, только жар тела, к которому прижимается все сильнее.       Ни за что. — Я скорее умру, чем избавлюсь от тебя, голубоглазка, — так же тихо отвечает Антон почти в его губы и чуть улыбается.       Трудно держаться. — Тогда тебе, как и мне, придётся смириться, — Арсений горячо выдыхает, прикрывая глаза и сглатывая.       Сводишь с ума. — Да, — чуть заметно кивает Антон, — в тот день я именно так и сделал, — он отстраняется и отступает на шаг назад под непонимающим взглядом Арсения, который думал, что сейчас они будут сосаться, становится на одно колено. — Бля, неееет, — смеётся растерянно Попов, на мгновение закрывая лицо руками, — скажи, что ты сейчас шутишь? — Арсений, — Антон не может ни улыбнуться в ответ, но старается держать серьёзную официальность, когда как в трясущихся руках держит коробочку с двумя золотыми обручальными кольцами, — пока вечность будет упрямо отсчитывать года... блять, дурак, да перестань ты ржать! Ну что за козёл, — он все-таки растекается в лужу, трясясь от смеха и волнения одновременно, опускает голову вниз смущённо, — ну да, я подумал, что делать предложение под Эйфелевой башней слишком банально! — А в туалете с текущим унитазом самое то что ли? — мелодично ржёт с него в голос Арсений, в то же время смотря со всей нежностью и теплотой влюблёнными глазами, так и говорящими «ты ж мой любимый дурачина», — вот такая у нас с тобой туалетная романтика сложилась, блять, — показывает большой палец.       Антон не выдерживает и громко смеётся, опуская руку с кольцом на колено. — Блять, ну ты заебал, я вообще-то тут пытался серьёзную речь толкнуть. — Хорошо, что не у нас дома на толчке, — все ещё не унимается подкалывать и ржать Арсений. — Сука, — Антон, всеми силами пытаясь сдержать растрескавшаяся заново лицо, орёт возмущённо: — так ты выйдешь за меня или нет, блять? — Да, да, блять! — в тон ему отвечает громко Арсений, — конечно выйду нахуй, как будто у меня есть выбор! — Вот что за козёл, — посмеиваясь, мурлычет нежно и счастливо Антон и наконец встаёт, тут же притягивая руку мужчины к себе и надевая кольца на их безымянные пальцы. Долго любуется ими, весь аж светится, пытаясь устаканить в груди пылающие чувства просто всего хорошего на свете: нежности, трепета, любви, тепла, безоговорочного счастья, радости, восхищения, а потом прижимается своим лбом к чужому, залипая на такую же безмерно счастливую улыбку. — Люблю тебя безумно. — Я, конечно, тоже бешено люблю тебя, — тихо шепчет в ответ Арсений, опуская глаза на губы, — но сосаться-то мы будем в конце концов?       «Пока вечность будет упрямо отсчитывать года, года будут следить за месяцами, те — за днями, дни — за временем, а время считать свои часы и минуты, я больше не упущу ни одной секунды рядом с тобой. Обещаю».       Антон обхватывает его подбородок руками, и последний жалкий, единственный миллиметр исчезает между их губами.