I'm All Yours

Хакон не трус, поэтому сразу после смены идет в кондитерскую и выбирает самую большую упаковку ассорти макарунов. И прямиком мчит домой к Эйдену. Внутри тихо, и, когда распахивается дверь, ничего не летит в голову. Это не очень хороший знак — значит, Эйден еще злее, чем в прошлый раз. На диване дремлет Винченцо в обнимку с полудюжиной фирменных пакетов, а на кухне за столом сидит Эйден и чертит что-то в скетчбуке. Хакон ищет подвох и не находит. После минутных колебаний он смелеет и проходит к столу. Крышка пахнет антисептиком, поэтому Хакон предусмотрительно складывает руки на коленках, выставив на стол дары. Юноша терпеливо выводит линии и делает пометки. Проект выглядит невъебенно сложным и детальным, впрочем, как и все, чем занимается Эйден на учебе. Настолько, что Хакон порой не понимает, что такой гений как Эйден в нем нашел. Нормальность, быть может, и воплощение внутреннего протеста. Хакон знает, кто его отец и каков его вес в обществе. Видит этот невидимый груз на плечах любимого. — Как прошла смена? — Эйден убирает работу в сторону, садясь ровнее. — Без инцидентов. Почти незаметно. — Это хорошо, — кивает юноша с самым серьезным видом. — Рабочий стресс может сильно подорвать здоровье. — Мне пока ничего не грозит, ты зря волнуешься, — смелеет Хакон. — Возможно. Но раз ты продолжаешь рисковать, меры принять придется, — Эйден вытаскивает из-под стола банку с формальдегидом. — Позаимствовал в больнице отца. Легкие курильщика на протяжении тридцати пяти лет. Нет, он умер не от рака легких. Не успел — инсульт на рабочем месте. Курил время от времени, иногда ходил в зал. Хакона начинает мутить от одного вида содержимого, и он стоически стискивает зубы и сжимает кулаки. Слова Эйдена звучат как сквозь вату. — Неприятное зрелище, да. Как думаешь, думал ли он о том, что станет экспонатом в больнице? Знал ли, что каждая выкуренная сигарета и недосып приблизят бесславный конец? Эйден сдвигает банку в сторону и придвигает к Хакону буклеты. — Добровольное согласие на постмортем пожертвование в пользу науки. Так хотя бы будешь знать, что не впустую прожил жизнь курильщиком. — М-малыш, это лишнее, правда. Я не курю. И не буду. — Хакон беззвучно сглатывает хмурясь. — Ладно. — Эйден пожимает плечами и сдвигает все в сторону, освобождая место для угощения. — Макаруны от Мамы Роберты? Мммм, — юноша открывает коробку и поочередно надкусывает самые вкусные пирожные. — Эйден, а может, убрать?.. — Хакон кидает взгляд на банку с легкими. — Они тебя смущают? Да не парься, у тебя такие же внутри, какая разница, — беспечно отзывается юноша, пробуя макаруны и листая записи в тетради. Хакон глубоко вдыхает, подавляя накатывающий спазм в горле. — А может ты наорешь на меня и… В ответ он получает фирменный леденящий до костей вальцевский взгляд и по-быстрому сваливает в душ. — Это было жестоко, — комментирует Винченцо, подбираясь ближе к коробке с пирожными. Один из надкушенных макарунов, несмотря на протесты Эйдена, оказывается съеден. — На меня твои фокусы не действуют, Вальц, я не Хакон. Эйден показывает язык в ответ. — Так я могу быть уверен, что он точно не закурит, даже когда я не рядом. Не хочу снова сидеть у больничной койки и гадать, выживет он или нет. — Так ему и скажи? — Нет. Он не знает, и я не готов об этом говорить. Винченцо забирает еще одно надкушенное пирожное и уходит к себе в спальню. Эйден прячет еду и записи, оставляя на самом видном месте колбу, и следует за Хаконом в душ. Воспитание воспитанием, а секс по расписанию.