— Потрясно!
Зик шлёпнулся на стул и победоносно грохнул об столешницу руку в гипсе.
— Просто здорово, пять баллов, чувак, — продолжал неистовствовать Порко, и его гневные стенания эхом разносились по всему кафетерию.
— Гальярд, заткнись, — поморщился Райнер и попытался сосредоточиться на недоеденном салате.
— Мне чё, расцеловать его за рукожопость? — оскалился Порко, говоря так, словно Йегера вообще здесь не было. — Это как нужно было в земле колупаться, чтобы на раскопках руку сломать?
— От твоих визгов она быстрее не заживёт, — мерно проговорил Райнер, цепляя пластиковой вилкой дольку помидора.
— А ты, я вижу, вообще не паришься? — Порко полностью переключился в своём гневе на Брауна. — Тебе насрать, что до конкурса три недели, а мы теперь без соло-гитары?
— Покко, ну правда, прекрати, уши вянут, — протянула Пик и слегка сдавила пальцами виски, не отрывая взгляда от конспекта по матанализу.
— Мне одному здесь не похер на мероприятие, к которому мы готовились два месяца? — вскипел Гальярд.
— Нет, просто остальные умеют фильтровать базар, — вклинился Зик, пролистывая здоровой рукой ленту соцсетей.
— Могильщикам слова не давали, — буркнул Порко.
— Я археолог.
— Архидебил ты. Берт, хоть ты скажи что-нибудь!
Бертольд, до этого полностью поглощённый учебником психологии, встрепенулся и озадаченно уставился на Порко.
— Я?
— Нет, я! — остатки терпения у Гальярда окончательно иссякли. Он хлопнул ладонью по столу, и стаканчики с кофе жалобно подпрыгнули. — Если не хотите участвовать, так сразу и сказали бы.
Пик бесшумно вздохнула и примирительно подняла руки.
— Мы все хотим участвовать. Но Зик же не может вылечить руку за пять минут.
Зик вскинул брови и поддакивающе закивал кудрявой головой.
— Покко, ты, главное, успокойся, — прикрыла глаза Пик. — Это не конец света.
Порко выдохнул сквозь зубы и упёрся ладонями в лоб. Меланхоличный голос Фингер, признаться, убаюкал бы кого угодно. Юноша запустил пальцы в напомаженную укладку и хрипло проговорил:
— Нам срочно нужен гитарист.
Бертольд уткнулся пустым взглядом в параграф о сознании и бессознательном, неловко сжав губы в линию. Надежды на то, что Зик отделался ушибом, а не закрытым переломом, не увенчались успехом, а значит, их вокально-инструментальный ансамбль лишился одного бойца. Да ещё какого! Без соло-партии песни будут звучать и вполовину не так убедительно и драйвово, а их победе в музыкальном конкурсе университетов пиши пропало. Бертольд мельком бросил взгляд на Гальярда, что поднялся со стула и сверкнул надписью «Университет Марли» на спине толстовки. Гувер с досадой поймал себя на мысли, что, если бы с ним что-то случилось и он не смог играть, никто бы не парился так сильно.
После того, как Порко удалился, Райнер помолчал с минуту, пожевав щёки, и спросил куда-то в воздух:
— Ну, какие идеи?
По неловким взглядам Зика и Пик Бертольд понял, что идей, где им в срочном порядке взять гитариста, совершенно никаких. Он перелистнул страницу и наткнулся пальцами на гладкий картонный корешок билета.
«Надо взять за привычку ставить напоминания в телефоне», — про себя заметил Бертольд.
Гувер часто ходил на открытые микрофоны — настолько часто, что уже мог бы назвать это хобби. Сегодняшний «микрофон», про который он почти забыл и билет на который засунул в качестве закладки невесть в какой учебник, то бишь, в психологию, проходил на открытом воздухе во внутреннем дворике какого-то не особо популярного небольшого бара. Подходил к концу июнь, а вместе с ним второй семестр, и по небу разливалась нежная акварель, от розовой до бордовой. Молодая трава клонилась под прохладой к земле, а над навесом неширокой сцены и пространством дворика зажглись тёплые лампочки, придавая действу камерности и уюта.
Бертольд опустился на один из раскладных деревянных стульев, что были расставлены по всей поляне, и оглядел потихоньку подтягивающихся людей. Контингент такой же, как и всегда: народ шёл не на само выступление, а просто отдохнуть вечерком после работы или учёбы, встретиться с друзьями и пропустить по два-три коктейля. Такие мероприятия нужны людям, думал Бертольд: не бессмысленно падать в синюю яму, а изображать процесс окультуривания под ненавязчивую музыку и стендап-выступления, обречённые стать фоновым шумом.
Гувер, однако, посещал подобные мероприятия в гордом одиночестве, а потому заблаговременно запасся безалкогольным «Лонг Айлендом», предвкушая незатянутый расслабляющий вечер. Выступающих, как и зрителей, было немного. Спустя вполне сносный вокальный номер и пару отпущенных со сцены сальных шуточек, которые, впрочем, остались публикой незамеченными, на подмостки вдруг взобралась низкорослая фигурка. На голову был накинут капюшон бежевой толстовки, и из-под него были игриво выпущены пшенично-белёсые пряди волос. На нижнюю часть лица девушки была надета чёрная медицинская маска, а руки были облачены в кожаные перчатки без пальцев.
Бертольд встрепенулся и подобрался, невольно выпрямляясь. Весь этот загадочный прикид был призван не скрыть личность девушки, а, скорее, поддержать сценический образ, потому что даже так узнать выступающую не составляло труда.
Энни Леонхарт. Бертольд не помнил, с какого класса они учились вместе, но они совершенно точно грызли один и тот же гранит науки в старшей школе и испытывали на прочность нервы на выпускных экзаменах, а потом поступили в один университет. Их общению, однако, это не поспособствовало: Энни очень тщательно составляла свой круг общения, и Бертольд входил в него лишь номинально.
Леонхарт всегда была для Бертольда кем-то за гранью, неразрешимым иксом, словно не попадала в горизонт его понимания. Она никогда не состояла ни в одной из типичных школьных прослоек — не была «крутой девчонкой» или махровой ботаничкой, но и среди тихонь или изгоев тоже не значилась. Всегда была себе на уме, могла ходить с ободранным маникюром или не получать учебники в библиотеке, не перестала носить скинни-джинсы, когда все вокруг твердили, что это теперь антитренд. А если кто был резко против её жизненных убеждений, Энни могла и по роже съездить.
Она всегда относилась к Бертольду с холодным снисхождением. Гувер никогда бы не осмелился назвать их друзьями, но и безразличными незнакомцами они не были. Вполне хватало взаимных подписок в соцсетях да редких приветов при встрече в коридоре. Лишь однажды в старшей школе Бертольд вихрем влетел в класс и почти упал на колени перед партой Леонхарт.
«Дело жизни и смерти», — сказал тогда он.
В тот день им вдвоём удалось предотвратить драку, в которой Райнер чуть не сцепился с выпускниками.
Бертольд даже не удивился, когда Энни появилась на сцене. Что ж, город небольшой, шанс встречи за пределами университета вполне велик. Юноша не знал, заметила ли его Леонхарт. Ни в жизнь он бы не осмелился помахать ей или окликнуть из зала. Её глаза лишь холодно сверкнули из-под капюшона, и она перекинула ремень через плечо.
Лакированная дека глубокого вишнёвого цвета поймала тёплые блики лампочек. В левую ладонь изящно и крепко лёг гриф.
Гувер где-то на периферии знал, что Энни играет на гитаре: пару раз видел её проходящей с чехлом за спиной, да и фотографии в обнимку с инструментом в ленте соцсетей недвусмысленно об этом говорили. Но Бертольд никогда не слышал, как Энни играет. Он в предвкушении поднял голову выше, готовясь слушать.
Между ловких пальцев девушки возник медиатор. Она подкрутила регуляторы громкости на корпусе, савбуферы на сцене едва слышно зашипели, а затем дрогнули и разразились звуком. Пара слайдов от верхних нот к нижним — и тонкие, как крылья бабочки, пальцы Энни загуляли по грифу, так легко и свободно, словно то была импровизация. Из-под медиатора, которым она орудовала с завидным мастерством, звенящим ручьём хлынули ноты, сплетаясь в фантасмагорию звука металлических струн.
Кристальная волна риффа прошибла слух Бертольда, заставляя слушать, с головой погружаться в музыку. На подкорке сознания мелодия звучала до боли знакомо. «Iron Maiden?» — с первых нот подумал Гувер. — «Что ж, Энни, ничего другого от тебя и не ожидал». Юноша сам оторопел от внезапной фамильярности собственных мыслей, пусть даже не озвученных. Ладони, обнимающие прохладный стакан, начали потеть, а внутри скрутилось какое-то восхищённое предвкушение, какое бывает в детстве перед днём рождения.
Энни тем временем стала полноправной хозяйкой сцены. Она играла ненапряжно, даже как-то расхлябанно, но звук от этого нисколько не страдал. Видно было, что она не прилагает к игре никаких особых усилий и испытывает истое удовольствие. Как героиня невероятного фэнтези-мира, Леонхарт мастерски управлялась с гитарой, как с магическим посохом волшебницы, создавая вокруг себя заряженное магнетизмом поле. Это необъяснимое притяжение не могло не подействовать на публику — люди чаще оборачивались, отрываясь от разговоров и алкоголя, всё дольше заслушиваясь игрой юной музыкантки.
Бертольд же оказался просто не в силах оторвать взгляда от сцены. Дикая энергетика Энни, то, с каким драйвом её юркая фигурка мелькала в свете прожектора, пустили по венам Гувера электрический ток. Сам того не осознавая, он подмечал каждую деталь, каждое движение, анализировал, изучал. Хрупкие и нежные на первый взгляд пальцы Леонхарт, подобно металлическим молоточкам музыкальной шкатулки, как влитые шли струнам, извлекая из них весь потенциал звука. По тому, как была отодвинута в сторону стойка с микрофоном, Бертольд понял, что она не собирается петь, но на качество выступления это нисколько не повлияло. Энни, не прекращая играть, в упоении сомкнула веки и запрокинула голову, обнажая на свету белоснежную шею. Музыка шла сквозь неё, из самого её нутра. Уверенными, почти грубыми движениями она сделала несколько бэндов, заставляя струны протяжно постанывать, и сделала пару шагов по сцене с притопом, не в силах сдержать всей энергии. Замызганные потрёпанные кеды поднимали облачка грязной пыли со сцены, и глаза Бертольда едва не начали едко слезиться. На языке почти чувствовался металлический привкус струн. Ничего из этого не смогло бы заставить Гувера хоть на секунду отвести взгляд от раззадорившийся Энни. То, как она единолично смогла превратить благопристойный тихий вечер в настоящий рок-концерт всего одной песней, восхищало воображение.
Энни в последний раз тряхнула головой, и несколько прядей её тонких волос налипли на блестящий от пота лоб. Неяркая, словно выцветшая голубизна глаз сверкнула неудержимой, полной азарта жизнью. На лице всё ещё была маска, но Бертольд отчего-то был уверен, что под ней она улыбается, глубоко вбирая в лёгкие недостаток воздуха. Тогда Гувер взял во влажную ладонь смартфон и написал одно-единственное сообщение Райнеру:
«Я нашёл нам гитариста»
***
— Ну, кого ты там нашёл? — Браун перекинул сумку через другое плечо, высвобождая руку для рукопожатия, адресованное Бертольду.
Гувер неловко выпетлял из толпы студентов, ненароком задев кого-то плечом и вдогонку тихо извинившись. Они встретились у перехода между корпусами, рядом со столовой, и Бертольд весь покрылся персиковым румянцем, хотя запыхался он явно не от беготни по этажам из одной аудитории в другую.
— Помнишь Энни? — спросил он, не определившись, в какой руке нести учебники. — Из школы?
— Леонхарт? — сдвинул брови Райнер и фыркнул. — Ну, считай, гитариста у нас всё ещё нет.
— Почему? — с искренним непониманием встрепенулся Гувер. — Что с ней не так?
— Ты серьёзно думаешь, что сможешь её вписать? — покривил губы Райнер. — Она же… ну, шибанутая.
Бертольд отвёл взгляд и неодобрительно нахмурился.
— Ты можешь вспомнить хоть один раз, чтобы она долго тусила с кем-то? — продолжал гнуть своё Райнер. — Она асоциальный элемент с флёром неудавшейся бунтарки. Хер ты её куда-то затащишь, она в обществе-то воздуха не нюхала.
— Я попробую, — ответил он и перешагнул порог столовой.
— Ну, за спрос в лоб не бьют, — бросил ему вдогонку Браун. — Хотя здесь никаких гарантий.
Бертольд не ошибся, когда решил, что найдёт Энни в столовой — в большой обеденный перерыв она была самым популярным местом. Леонхарт пристроилась за столиком у окна, скучающим взглядом блуждая по заголовкам новостей на экране смартфона. Бертольд в нерешительности остановился и от волнения хрустнул пальцами: он не мог сопоставить, что это — та же самая Энни, которая вчера вечером подняла на уши весь бар своими гитарными запилами. Гувер шумно выдохнул и сделал шаг к столику.
— Привет, — его голос заметно дрогнул, как бы юноша не пытался изобразить непринуждённость.
Энни неторопливо подняла взгляд и задрала голову чуть не на девяносто градусов — таким огромным оказался Бертольд в сравнении с приземистым столиком кафетерия.
— Привет, — ни одна эмоция не проскользнула на лице Леонхарт, отчего Бертольда заколобродило ещё сильнее. Даже если бы она с первых слов послала его по матери, он не волновался бы так сильно. — Что хотел?
Гувер ужасно неловко повёл плечами вперёд, невольно подгибаясь под ледяным взглядом.
— Хотел… — он постучал пальцами по бедру, от нервов желая впиться в собственную кожу ногтями. — Я был вчера на открытом микрофоне… где ты выступала.
Энни медленно моргнула и подпёрла щеку кулаком.
— И?
Бертольд окончательно остолбенел от такого диалога. Все жалкие остатки уверенности как ветром сдуло.
— И… мне очень понравилось, — выдохнул он, пытаясь найти в глазах Энни хоть намёк на заинтересованность.
Леонхарт повела плечами и уткнулась обратно в телефон.
— Круто.
Бертольд с силой сжал зубы. Это полный провал. Он вздохнул и опустился на стул напротив, склонив голову.
— Энни, слушай… — сердце пропустило удар от небывалой смелости. — Дело в том, что мы с нашей группой должны выступать на конкурсе, а наш гитарист, Зик, сломал руку…
Он не сразу осмелился поднять взгляд, поскольку ответа не последовало. Бертольд исподлобья взглянул на Энни и встретился с её озадаченным взором.
— И?
«Не может же быть, чтобы у человека, учащегося на инязе, был ограниченный запас фраз», — невольно подумал Бертольд.
— …и нам очень нужна замена.
Энни издала не то кашель, не то смешок, и вздёрнула бровь.
— Не, чувак, я пас.
Внутри всё разом опрокинулось с ног голову. Единственная и последняя надежда спасти положение, казалось, была утеряна. Бертольд схватился за виски обеими руками и тихо заговорил:
— Я видел вчера, как ты играешь… Это ведь даже не игра была, ты просто жила в этой музыке… И энергия, которая от тебя исходила… — он перевёл дыхание и стих.
Бертольд тут же поймал на себе серьёзный взгляд Энни.
— Эта энергия — что? — она понизила голос, и теперь разговор стал непривычно интимным.
Гувер нервно сглотнул и отвёл глаза. В присутствии Энни он всегда почему-то так тушевался и терял всякую смелость, что не мог сказать больше трёх слов, не прерываясь на неловкий вдох.
— …она была потрясающей, — осмелился вымолвить Бертольд. — То, как ты чувствовала музыку… было потрясающе.
На какие-то секунды повисло сравнимое с вакуумом молчание, хотя вокруг гудела добрая половина обитателей университета, объявившая охоту на еду в столовой. Леонхарт не поменялась в лице, но задумчиво перевела взгляд в сторону, а затем произнесла:
— Ты тоже что ли играешь?
Бертольд шумно выдохнул и вскинул голову, часто кивая.
— Гитара?
— Бас, — тихо, даже как-то стыдливо признался Гувер.
Энни понятливо качнула головой и продолжила свой расспрос:
— У вас своя группа?
Бертольд оживился, и в его глазах проблеснула гордость.
— Да, — кивнул он. — Нас пятеро. Но пока… пока только четверо.
— И как называется?
Бертольд отвёл глаза и тихо выдохнул:
— «Тринадцать лет моей смерти».
— Боже, что за название? — вдруг скривилась Леонхарт. — Ну и хрень.
Гувер раздосадовано поджал губы. Энни ни на толику не изменилась — говорила то, что думала, прямо в лоб.
— Это Порко с Райнером придумали, — пробормотал Бертольд себе в оправдание.
Энни откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
— Не знаю даже, честно, — неопределённо произнесла она. — Играть в группе — это вообще не моё. Тем более, судя по названию, вы либо дикие говнари, либо фрики с соплежуйными треками.
Гувер молча проглотил эти выпады и поспешно зарылся рукой в сумку, пытаясь уцепиться за прозрачный пластик и свою последнюю надежду.
— Вот, — Бертольд протянул девушке квадратный плоский бокс, — послушай. Просто послушай.
Энни взяла вещь в руки и вопросительно взглянула на него.
— Демо-версия нашего последнего альбома, — пояснил Бертольд.
— А всего их сколько?
— Два.
— Дебютник не осмелился презентовать? — едко усмехнулась Энни.
— Здесь есть вещи намного лучше, — убеждённо кивнул Гувер.
Энни недоверчиво перевела взгляд с него на бокс, в котором покоился диск мутного белого цвета с поспешно начертанной перманентным маркером от руки надписью «
13лмс». На обратной стороне был помещён листок со списком песен.
— Готовился заранее к этому разговору? — хитро спросила Леонхарт, имея в виду запись.
— Это был запасной план, — признался Бертольд.
Энни покачала головой из стороны в сторону, всё ещё раздумывая.
— Просто послушай, — повторил юноша, пытаясь убедить её. — Не понравится — пускай. Но… если вдруг зацепит… пожалуйста, дай мне знать.
Леонхарт смерила его таким взглядом, что Бертольду невольно захотелось съёжиться.
— Дело жизни и смерти? — заискивающе произнесла она.
Бертольд мгновенно оторопел от неожиданности и смущения, удивлённо раскрыв бледно-зелёные глаза.
— Дело жизни и смерти, — почти шёпотом ответил Гувер.
— Ладно, — бросила Энни и пихнула диск между тетрадей в сумку.
Сердце Бертольда трепетно колыхнулось, и он облегчённо, искренне просиял.
— Спасибо, спасибо! Энни, спасибо тебе, правда, огромное! — он поспешно вскочил со стула и спиной двинулся к выходу, не переставая благодарить девушку, то и дело задевая кого-то своими длинными и чересчур острыми конечностями.
Леонхарт наблюдала за таким неловким, переполненным восторга знакомым со школы, и на её лице проскользнула незаметная ухмылка.
***
Бертольд уже который раз беспрестанно пробегал глазами короткое сообщение: «
После 4 пары у главного входа». Их с Энни несодержательный короткий чат внезапно оживился после года молчания.
— Эй, Гувер!
Бертольд судорожно заблокировал смартфон и обернулся на оклик. Леонхарт протопала тяжёлыми кожаными ботинками по тротуару и поравнялась с ним. Несмотря на летний зной, на ней были чёрные джинсы и бессменная оверсайз-толстовка.
— Ты послушала? — нетерпеливо спросил Бертольд, когда они двинулись к выходу с территории.
— Да, — ответила Энни.
— И как? — с надеждой поинтересовался Гувер.
Девушка неопределённо пожала плечами.
— Вот честно, большинство — галимый проходняк. Пара риффов, конечно, неплохие, но они почти не спасают. А ещё вы как будто сами не знаете, что хотите играть. Одни треки уходят в трэш, вторые — почти панк, третьи — вообще поп. Из всех треков мне понравились только «Я буду возле мечты» и «Last days of seventeen».
Бертольд поднял голову, а затем ни с того ни с сего чему-то тихо засмеялся.
— Что? — недоверчиво нахмурилась Энни.
— Да ничего, просто… — Гувер смущённо почесал затылок. — …именно эти две песни написал я.
Энни многозначительно вскинула брови и произнесла:
— Ну, значит, не всё потеряно.
Бертольд вдруг почувствовал стремительно нарастающий жар на щеках и поспешил спросить, не встречаясь с Леонхарт взглядами:
— Так что ты решила?
Энни помолчала, пиная камушек под ногой, и затем коротко тряхнула головой:
— Чёрт с ним, я в деле.
Бертольд, не веря своим ушам, взглянул на идущую рядом Энни, в её бледно-голубые, такие большие глаза, на её почти белые на солнце волосы, и, хлопнув в ладоши от радости, восторженно воскликнул:
— Боже, Энни… спасибо! Ты просто спасла нас! Ты не пожалеешь, обещаю! Спасибо, Энни…
Бертольд чуть не добавил «ты лучшая», но вовремя прикусил язык.
