Я не могу сдаться в поворотный момент судьбы.
Сейчас это «сделай или умри», моя жизнь на кону, и я не сбегу.
Своей силой клянусь-
Берсеркер-… нет, Ланселот действительно значительно продвинулся за столь короткое время в ходе этой войны. С какого бы угла ни атаковал Лансер, Ланселот был готов отразить удар и парировать его, как будто видел всё сквозь пелену безумия. Великолепное зрелище, или это было бы таковым, если бы это был поединок рыцарей. Но это было далеко не так, и состояние человека, превратившегося в чудовище перед ним, приводило Лансера в ярость от крайнего унижения. Некогда благословенный меч снова и снова замахивался на него, отбивал удары, и парировал, прикидывая, есть ли возможность нанести ответный удар… всё боевое чутье великого рыцаря Круглого Стола… всё это было искажено и испорчено тьмой и ненавистью. Столкновение за столкновением озаряло ночь искрящимся металлом: багровое копье то тут, то там проскакивало мимо черных доспехов, массивный Арондайт раз за разом промахивался мимо горла или бока рыцаря. Сломанный шлем отлетел в сторону во время их замысловатого танца, и Лансеру стало ещё более противно смотреть на лицо самого Ланселота. Он уже мало походил на человека: глаза были расфокусированы, а из лица, искаженного непонятной яростью, вырывались ужасающие рыки. Как и рыцари до них, так и Круглый Стол рухнул под натиском раздоров и междоусобиц. И столь печальную историю можно проследить на примере одного инцидента: человек украл суженую своего лорда и расколол присягнувших ему товарищей. С точки зрения Лансера, верность и любовь были величайшими достоинствами рыцаря, но именно они разрушали благороднейших воинов и клятвы, которыми они клялись. Лансер слишком хорошо понимал историю Ланселота и Гвиневры… ибо именно он сам начертал путь, по которому они и пошли. Огромный меч опустился на скрещенные копья и остановился на месте, удар отразился по всей длине проклятого оружия, и на мгновение заставил руки копьеносца онеметь. Ярость Берсеркера была неотъемлемой частью этого класса, но здесь было нечто большее. В этом безумии был смысл, стратегия, которой можно было научиться, и она позволяла искать слабые места в защите противника, а не подавлять его слепой грубой силой. Что ты так ненавидел? …Ланселот всё время таил в себе ярость, а не был вынужден обратиться к ней в результате призыва. Именно поэтому его вид так сильно расстроил Лансера — некогда великий и благородный человек, угодил в ловушку в самый неподходящий момент. Спрашивать Берсеркера, что он чувствует по этому поводу, было бесполезно, но даже в разгар смертельной дуэли Лансер не переставал задаваться этим вопросом: На кого ты злишься — на своего господина или на свою любовь? Может ли Лансер сказать, что он сожалеет о своем поступке? Ситуация, конечно, вынудила его действовать. Он ни в коем случае не был доволен этим — поначалу. В конце концов, он полюбил эту женщину, причем до такой степени, что его благородный лорд стал презирать его, а его друзья впали в междоусобицу после гибели самого Лансера. Всё из-за проклятия и его неспособности остановить собственное предательское сердце. Он не был героем. Если бы он хоть раз осмелился по-настоящему пожалеть о своей судьбе, он стал бы таким же, как кричащий рыцарь перед ним — доведенным до изгнания и безумия сердцем, разрывающимся между любовью и верностью. «Может быть, так было бы лучше», — подумал он. Может быть, тогда его лорд и братья были бы едины в своем презрении к нему, и их товарищество надолго пережило бы человека, погибшего на том холме. Может быть, тогда его лорд не погряз бы в собственной злобе и остался бы благородным рыцарем, которому многие поклялись жизнью. Или… ты ненавидишь только себя? В глубине леса Лансер услышал ужасную какофонию трескающихся и рушащихся деревьев. Вслед за этим по их духовной связи пронесся толчок паники и очень хорошо слышимый крик, от которого по позвоночнику пробежал резкий холодок. Полсекунды на осознание того, что его Мастер в опасности, стали критической ошибкой, которую Берсеркер тут же поспешил использовать — хотя несочетающиеся копья быстро переместились, чтобы восстановить защиту своего владельца, наполовину отраженный Арондайт всё же рассек бок Лансера. Он только и смог сделать, что избежать смертельного исхода: золотое копье дико ударило в ответ. Кровь брызнула на землю, Берсеркер с ужасным криком схватился за лицо, а Лансер зашатался, пытаясь устоять на ногах. Это был самый худший исход: связь с Мастером била тревогу в его голове, а багровые пятна на его доспехах стали очевидным слабым местом. Окровавленные латы Ланселота опустились, рыцарь сгорбился, как раненый кабан — лезвие золотого копья прорезало глубокую линию от челюсти до лба, пересекая один глаз. Трудно было сказать, кто из них вышел из поединка более целым, но то, что рана затянется только у одного, не вызывало сомнений. Фиолетовые волосы уже окрасились в красный цвет, кровь стекала с лица из поврежденного глаза Ланселота. Рыцарь гнева был ошеломлен, кричал от боли и ярости, он наполовину ослеп. Лансер быстро подумал — он может рискнуть сбежать, потерять Берсеркера среди деревьев и обеспечить безопасность своего господина. Они могли бы отступить, и его господин выжил бы, оставив в живых лишь раненого Слугу и непоправимо поврежденного врага. Задержав взгляд на Берсеркере, когда его тело неестественно выгнулось назад с беспорядочным ревом, Лансер медленно начал перестраивать свою позицию для отступления— …но прежде чем он успел двинуться, магическая сила Командной Печати взорвалась через всю его духовную форму.***
— Силой… силой… моего Командного Заклинания, Лансер… Его голос неудержимо дрожал — не от неуверенности, а от ослепляющей боли. Вид его Командных Заклинаний и нависшего над ним Кейнета был затуманен слезами ни сожаления, ни печали… но полной ярости от того, что такое предложение вообще было сделано. Ещё больше его возмущало то, что он верил, будто Кейнет говорит правду: так легко поклясться своим Гербом и титулом, ожидая, что его ученик подчинится и спасет себя, словно его Слуга — всего лишь оружие, которое можно выбросить. Жизнь, купленная кровью его единственного друга, не стоила бы того, чтобы её прожить. Через боль слабого и израненного человеческого тела с едва заметным Магическим Гербом, через ужас от осознания того, что его ждет смерть, Вэйвер крикнул в лес, даже зная, что его рыцарю не нужно будет слышать приказ, чтобы выполнить его: —…победи Берсеркера!***
В вопросах Командных Заклинаний простота приказа была прямо пропорциональна тому, насколько непреодолимым принуждением он становился. Три приказа могли согнуть ткань пространства, чтобы призвать Слугу на сторону Мастера, или заставить его совершить поступок, о котором он никогда бы не осмелился подумать. Сейчас было не то и не другое. Приказ, пронизывающий каждую частицу самого существования Лансера как Слуги, требовал превзойти свои пределы — стоять на своем и победить, прямо сейчас. Победить, даже если это означало пожертвовать шансом спасти жизнь своего Мастера. Могло ли быть так, что его Мастер каким-то образом знал о дилемме, стоящей перед ним, и принял решение за него? Он азартно играл, или откровенно жертвовал своей жизнью ради того, чтобы Лансер мог выстоять и победить врага, стоящего перед ним. Взаимное уничтожение было далеко не идеальным исходом, если только… Сейчас это не имело значения. Слово его Мастера было искренним, а сердце, стоящее за ним — мужественным. В ответ на такую веру, вложенную в него, был возможен только один исход. Магическая энергия выплеснулась из запечатанной в нем печати, вырвавшись наружу импульсом ветра и давления, от которого окровавленный Ланселот попятился на шаг назад даже в своем ослепленном рычании. Руки в латах схватились за рукоять Арондайта, и Ланселот рванулся вперед с гортанным ревом, вырвавшимся из его горла. Слишком медленно. Силой указа Мастера были изменены сложившиеся обстоятельства, и, чтобы воочию осуществить этот приказ, параметры Лансера неимоверно выросли по сравнению с Берсеркером. Скорость и сила теперь превосходили павшего Озерного Рыцаря, и в результате Слуга двигался словно в замедленной съемке, а не как ужасающая сила, которой он был до этого момента. Лансер отпрыгнул в сторону, когда золотое копье рассеялось в форме духа: защита больше не требовалась, и в битвах не на жизнь, а на смерть он носил при себе лишь одно копье. Теперь клинок Ланселота размахивал более бессистемно, фрагменты стратегии потерялись в пропитанном кровью безумии, поскольку движения самого Лансера значительно опережали его мысли. Он выполнит приказ своего Мастера, веря в силу неуверенного сердца молодого человека. И как только это будет сделано, он защитит своего господина — защитит Вэйвера, какой бы опасности они ни противостояли. Пока он держал эту клятву, его сердце было свободно от обиды и тьмы, которые довели до безумия даже рыцаря Круглого Стола. Хотелось бы, чтобы это было настоящее состязание рыцарей. Примите мои извинения, сэр Ланселот… — Удар в самое сердце- Прошу прощения за то, что проложил путь, по которому не должен был идти больше никто. Никто не мог сравниться с ним в скорости в тот миг, и уж тем более человек, чей разум был окутан безумием. Как когда-то падающая звезда пророчества рассекала небеса, так и он летел по земле, петляя между деревьями, а затем изменил курс и бросился в прямую атаку. Арондайт с воплем пронесся по воздуху, и от него удалось увернуться всего на несколько дюймов, оставив своего владельца открытым, а черные доспехи бесполезными против проклятия Благородного Фантазма. — Gáe Dearg! В серебряном сиянии звездного света налилась алая роза… и, наконец, расцвела.***
Это правда не было выходом. Страх сковал его сердце, да — но это сердце было непоколебимо в своей решимости. Как бы сильно он не хотел жить, продать жизнь Лансера ради своей собственной было бы недостойно. Внезапный порыв ветра пронесся по лесу, и в нем был импульс магической энергии, дарованной абсолютной властью Мастера своему Слуге. Что бы ни случилось в следующие секунды, битва Слуг была уже решена. Победное удовлетворение Кейнета превратилось в рычание неверия и отвращения, а Volumen Hydragyrum выгнулся дугой и попятился назад в ответ на его гнев. — Ты- Со стороны Кейнета было ошибкой предпринять нечто иное, кроме как убийство своего ученика в тот же миг. Правая рука Вэйвера несла Командные Заклинания, но левая была прижата к груди: он потянулся в карман плаща за последним нестандартным методом от нестандартного мага. Один маленький пузырек был брошен с той небольшой силой, которая у него осталась, и Мистический Код среагировал, чтобы разбить его. Именно этого он и добивался. Из разбитого стекла вылетела серебристая пыль, которая прилипла к ртути и образовала тускло-серые нити, которые начали опутывать змеевидного фамильяра, как сорняки в саду. Магической энергии, которую он смог влить в неё, было немного, но её хватило, чтобы ускорить простую химическую реакцию. Ошеломленный и совершенно взбешенный, Кейнет набросился на хрупкую алюминиево-ртутную амальгаму, которая была его Мистическим Кодом: конечно, ему потребовались бы считанные мгновения, чтобы устранить ущерб, но это были мгновения, которые Вэйвер выиграл для себя. Вернее, мгновения, которые он выиграл для Лансера, чтобы добраться до него прежде, чем его как Мастера убьют и их война закончится. Нет, он не мог изменить мир магов таким, каким он был сейчас. Одинокий студент, кричащий о нечестности и несправедливости, никем не будет услышан. Одной жизни не хватит, чтобы переделать сломанную систему — теперь он знал это. Единственный способ изменить ситуацию — это медленно перестроить её с нуля. Стать тем, к кому стоит прислушиваться, более того, за кем стоит следовать, чтобы заложить основу для построения лучшего будущего Часовой Башни. Жаль, что он понял это лишь сейчас, когда на такую работу ушли бы годы и ещё годы, а не те несколько секунд, за которые решится его судьба. — Меня не… волнует, что я не вызвал его так, как это сделал бы ты. С…Сэйбер, Лансер, это не имеет значения. Он бы никогда… не стал сражаться рядом с кем-то вроде тебя, — Вэйвер сумел выдавить из себя вызывающие слова, из последних сил цепляясь за сознание и глядя на Кейнета. — Твоя честь, твой… твой титул, всё это-… н-ни черта не стоит! Быстрый удар по грудной клетке от мага в состоянии аффекта стоил того, и хотя у него уже не было дыхания в легких, чтобы сказать больше, он знал, что они оба понимают, что это значит. Если бы у Вэйвера в тот момент были силы или возможность рассмеяться, он бы сделал это от полной бесполезности всего прочего. Будет ли в следующий момент жив или мертв Вэйвер или Кейнет, сейчас было совершенно неважно: Слуга его профессора непременно был убит в тот миг, когда прозвучал абсолютный приказ. Даже если Кейнету каким-то образом удастся выжить, лорд Ассоциации будет жить, зная каждый день, что третьесортный маг и украденный Слуга уничтожили его стремление к престижу. Это было в тысячу раз унизительнее, чем всё, что он мог сделать с Вэйвером прямо сейчас. Вэйвер Вельвет нанес непоправимый смертельный удар Кейнету Арчибальду там, где это было важнее всего: по самой его гордости. Volumen Hydragyrum взвыл, как раненое животное, когда Кейнет резко махнул рукой в его сторону: яркая серебристая ртуть начала отделяться от тускло-серого сгустка. В угасающих чувствах ему показалось, что он почти различил внезапный прилив красного и золотого… затем раздался придушенный крик боли и тупой стук, сопровождаемый отчетливым запахом крови, а вскоре кто-то отчаянно позвал его по имени. Ох… точно, он должен был извиниться перед Лансером, не так ли? В конце концов, он был неправ. Вступил в войну эгоистично, вел себя как маг, нацеленный только на собственный успех и признание — это было слишком жестоко по отношению к человеку, который звал его по имени, проверял пульс и умолял не засыпать. К человеку, который исчезнет, как только его идиот Мастер умрет, чтобы выиграть бой, в который ему не следовало ввязываться. Он надеялся, он хотя бы знал, что его Мастер не хотел быть эгоистичным дураком, как тот маг, которого, несомненно, только что прикончили одним ударом. Диармайд? Его голос больше не звучал с его уст, а угасающее сознание тянулось через бесконечную пустоту, через связь между Слугой и Мастером, по которой их мысли и эмоции можно было понять без слов. Прежде чем его тело окончательно ослабло, Вэйвер успел передать лишь одно: …надеюсь, ты сможешь простить меня.