Империя солнца

      В Лондоне Скамандеры пробыли недолго: Ньюту предложили работу в заповеднике в графстве Девон, к которой он приступил в июне тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Вынужденное расставание оба сносили стойко — по возвращении в Скотленд-Ярд Тине необходимо было уладить множество вопросов и недоразумений, и это заняло два томительных месяца, прежде чем она официально оставила службу, чтобы отправиться вслед за Ньютом и новыми приключениями. Кстати, кошку с игривым характером, с которой они познакомились в «Кабаньей голове», они забрали с собой и назвали её Милли. Компанию ей составили найдёныши из Дартмура, где находился заповедник, — Ньют принёс домой двух дрожащих мокрых котят, брошенных на просёлочной дороге близ фермы. Получив кров и заботу, котята окрепли достаточно, чтобы проявить свой бойкий нрав, за что получили прозвища Боксёр и Прыгалка. Первоначально скептически настроенная к прибавлению, Милли в конце концов привязалась к сорванцам, став во главе дружного кошачьего семейства.       Якоб и Куинни обосновались в Уэймуте — небольшом солнечном городе, который являлся полной противоположностью туманного суетливого Лондона. Там же они открыли пекарню — после неудачных попыток обжиться в столице они нашли себе место вдали от неё, положив начало для небольшого семейного дела. Ньют и Тина старались регулярно навещать их в свободное от работы время, которого, впрочем, было немного. Но вечера, проведённые в уютном кругу за кружкой горячего какао и сдобными булочками, надолго оставались в памяти каждого, облегчая горечь расставания.       Первое совместное Рождество, которое они проводили у четы Ковальски, было ознаменовано особенным событием: Куинни должна была получить в подарок толстую кожаную папку, которая вмещала стопку исписанных листов. На титульном листе имя автора указано не было.       — Это ведь наша история, — объяснил Ньюту Якоб. — Общая. Да и потом, какой из меня писатель? Я увереннее чувствую себя на кухне, чем за письменным столом. Если бы не ты, Ньют, то ничего бы не вышло, это точно.       Ньют улыбнулся, ободряюще потрепав его по плечу.       — Я буду счастлив знать, что это поможет Куинни избавиться от чувства вины, — сказал он мягко.       — Надеюсь, — вздохнул Якоб. — Она очень рада, что Тина рядом. — Он оглянулся на дверь, ведущую в гостиную. — Слышишь?       Ньют прислушался — из гостиной доносилась музыка. Куинни была весела и бодро играла на пианино, распевая какой-то незамысловатый романс.       Любовь разит и тех созданий,       Что гнев оружием зовут.       Во власти сердца и желаний       Они оружие сдают.       Любовь страшней. Бежать, спасаться!       Тебе не вынести удар!       Любовь — причина, чтобы сдаться,       Пока она вращает шар.       Тина смеялась — у Куинни выходило так задорно, что невозможно было не проникнуться теплом, которое исходило от её звонкого голоса. Сёстры почти всё время проводили вместе — сначала уединились в спальне, где могли посекретничать вдоволь, а к вечеру, нарядившись, спустились в гостиную, где они занялись последними приготовлениями к празднеству: сложили упакованные подарки под ёлку, зажгли свечи, отобрали листы с нотами для игры на пианино, к которому уже давно никто не притрагивался.       — Я редко играю, — призналась Куинни. — Якобу нравится, он иногда просит меня… Но мне тяжело играть, когда тебя нет рядом. Помнишь, как это было в детстве?       — Конечно, помню, — усмехнулась Тина, перелистывая страницы на подставке перед сестрой. — Твои домашние концерты пользовались большим успехом!       — Потому что мы пели вместе, — Куинни вдруг подскочила с табурета и обхватила Тину за плечи, подталкивая её к инструменту. — И я хочу, чтобы ты сыграла для меня — как в старые добрые времена.       — Брось, Куин, — запротестовала она, пытаясь отстраниться, — я не практиковалась уйму лет…       — Ничего, я уверена, что ты вспомнишь! — Энтузиазму Куинни не было предела — она не выпускала руки Тины, настойчиво притягивая её к пианино. — Музыка — это родной язык души, которая не может его забыть!       — Нет, Куин, я всегда играла так себе и ты это знаешь. К тому же мы пели вдвоём, я никогда не выступала сольно. Я тихонечко подпевала тебе на фоне, чтобы у слушателей сложилось впечатление, что я образованная юная леди. — На этих словах Тина закатила глаза — в детстве её больше увлекали книги о приключениях, чем привычные для девочек занятия, в числе которых обязательно были вышивание и музыкальные упражнения, наводившие на неё скуку.       — Какие глупости! — прощебетала Куинни, сложив брови домиком. — Тинни, прошу тебя, спой мне, ну всего один разок! — Держась за руки Тины, она с мольбой притянула их к груди. — Пожалуйста!       Тина вздохнула, понимая, что шанса избежать этого испытания у неё не осталось, как и желания сопротивляться, глядя в сияющие глаза разрумянившейся Куинни.       — Ну… хорошо.       — Ура! — Куинни подпрыгнула от радости и звонко чмокнула костяшки её рук. Тина улыбнулась ей и расположилась за пианино. Пробежавшись взглядом по чёрно-белым клавишам, она почувствовала, как её сердце затрепетало от волнения.       — Про Луну? — Это была одна из простейших мелодий, которую она хорошо знала с детства — мама исполняла её своим дочерям перед сном. Тина посмотрела на сестру, игриво изогнув бровь, и Куинни часто закивала, так что её белокурые локоны подпрыгнули, точно пружинки.       — Мою любимую!       Тина закусила губу, зашелестев страницами с нотами в поисках нужной, и сделала глубокий вздох, пытаясь сосредоточиться. Пальцы легко коснулись гладких клавиш, которые послушно поддались нажиму, извлекая хрустальный звук. Тина нащупывала мелодию осторожно, звуки складывались в замедленном ритме, оставляя разрывы пауз, но вскоре ей удалось почувствовать музыку, которая завибрировала на кончиках пальцев, что быстрее запорхали по клавишам. Сыграв несколько повторяющихся фигур, Тина почувствовала себя уверенней и подала голос.       На краю Луны далёкой       Стоит домик одинокий.       Кто в том домике живёт?       Стережёт свой небосвод?       Цветы лунные в саду,       Лунтелята на лугу,       Звёзды водят хоровод,       В лунном доме кто-то ждёт       Моего привета.       Напишу-ка я письмо,       Буду ждать ответа.       Но темнеет край Луны,       Обостряются углы,       Месяц ясный, восходя,       Молча смотрит на меня.       Подожду, пока вернётся       День. Обманчивое солнце       Обернёт круги, и снова       На Луну смотреть готова.       Получила я ответ.       «А тебя всё нет и нет!       Долго ж я тебя ждала!»       Отвечала мне Луна:       «Сны твои я охраняла,       В доме их отпотчевала.       Их любила, берегла,       Чтобы мирно ты спала».       Куинни подпевала, не удержавшись где-то на середине, а когда в дверях показался Якоб, она с широкой улыбкой вспорхнула к нему. Ньюта, который осторожно следовал за ним, будто боясь нарушить священное таинство, она без лишних слов подтолкнула в сторону пианино, перед тем ободряюще потрепав его по щеке.       Ньют замер, пристально глядя на Тину, которая, подняв на него взгляд, сбилась, взяв не ту ноту, и затем улыбнулась клавишам, затянув завершающее «а-а-а». Сердце отчего-то сжалось, когда его глазам открылась прямота шеи под локонами волос. В вырезе на спинке её платья виднелись лопатки, напомнившие ему сложенные крылья; блестящая прозрачная ткань за плечами струилась воланом подобно шлейфу.       На ядерное солнце смотреть было невозможно, а тихая луна очаровывала, приковывая к себе взгляды, хотя она и не стремилась к тому, ведь что она значит сама, без тепла и жизни? Таковой была красота Тины — сдержанная, благородная, но когда она улыбалась, она сияла ярче, чем все светила вместе взятые, и свет её был тем светом, который первым рождается в темноте, чтобы всё, что она скрывала, наконец обрело смысл.       Пальцы замедлили танец, мелодия плавно оборвалась, и Тина, убрав руки, посмотрела на Ньюта — высокий и недвижный, точно монумент. Она хотела что-то сказать, но у него было такое лицо, будто он видел её впервые в жизни. Ему очень шла белая рубашка с их свадьбы, поверх неё — новый серый жилет, и волосы теперь лежали смиренней, открывая глаза.       Они стригли друг друга сами.       — Ох, Тинни! Это было просто восхитительно! — щебетала Куинни — беспечно счастливая, как ребёнок. Якоб не мог оторвать от неё взгляда — давно ему не приходилось видеть её такой яркой и живой. Настоящей.       Тина смущённо улыбнулась, заслышав нестройные аплодисменты — громче всех хлопала Куинни.       — Правда, это очень здорово! — поддержал Якоб, расплывшись в улыбке. — Думаю, Ньют согласится со мной, — он покосился на него в ожидании ответа, но Ньют молчал, завороженно глядя на Тину, и Якоб, деловито кашлянув, продолжил: — В этом доме давно не исполняли таких славных песен.       — Теперь мы будем делать это намного чаще! — хихикнула Куинни. — Вы не представляете, как я рада, что мы теперь вместе, — тихо добавила она, обведя каждого ласковым взглядом. — Это самое прекрасное Рождество в моей жизни.       — Ты ещё не пробовала мой пудинг! — шутливо заметил Якоб, и Куинни рассмеялась, приобняв его. — Я уже всё подготовил.       — О, милый, я совсем забыла про рагу!..       — Не беспокойся, дорогая, он в полном порядке.       — Тогда пройдёмте к столу! — засуетилась Куинни, встрепенувшись к двери. — Тинни, нам понадобятся ещё свечи…       — Я возьму, — Тина поднялась с табурета и оправила платье, проводив взглядом удалившихся в столовую Ковальски.       — Знаешь, милый, здесь не хватает салфеток.       — Так вот же лежат…       — Я про те, что с кружевом. Они такие красивые! Я хочу, чтобы всё было идеально… — Она вдруг ахнула, затем раздалось пыхтение Якоба:       — Дорогая, осторожнее…       Тина усмехнулась, гадая, что опять задумала Куинни, и посмотрела на Ньюта.       Про свечи она забыла в то же мгновение — кажется, они лежали на каминной полке.       Взгляд Ньюта ощущался горячим прикосновением, от которого румянились щёки, и Тина не сдержала улыбки, шагнув навстречу одновременно с ним. Ньют улыбнулся в ответ и восхищённо произнёс:       — Это было… — Он осёкся, поняв, что в её взгляде что-то изменилось: из весёлого он вдруг стал удивительно нежным. Разве существовало слово, способное описать, что он чувствовал, глядя на неё, слушая её голос?       — Правда? — спросила Тина тихо, почти с благоговением. Ну конечно — только она могла понять его без слов.       — Я не знал, что ты играешь.       — И весьма посредственно. Можно было заметить, как я импровизировала, обходя пассажи.       — Но тебе это блестяще удалось.       — Льстишь мне? — Тина прищурилась, и Ньют смущённо опустил ресницы.       — Может быть… Совсем немного? — ласково сказал он, смыкая руки на её талии в тесное тёплое кольцо. Тина, рассмеявшись, обхватила его за плечи.       — Ничего. Наступит и твоя очередь, — в её глазах заплясали весёлые огоньки. — Куинни обещала дать рождественский гимн.       — Я не стану возражать, — мягко проговорил Ньют. — Мне нравится твой голос… И волосы. Они… Другие.       — Да.       — Тебе идёт.       — Спасибо, — Тина невольно коснулась вьющихся концов пальцами. — Куинни постаралась. Она сегодня необычайно…       — Счастливая.       — Точно. Жаль только, что это ненадолго: мы уедем, и она снова начнёт грызть себя за всё, что случилось.       — Якоб надеется, — оба стали легонько покачиваться, как в танце, для которого музыка была не нужна, — что, прочитав историю, она убедится, что не совершила ничего дурного. По крайней мере, — Ньют поднял брови, — если бы она не превратила тебя в куклу, я бы тебя не нашёл.       — В этом можно найти свои плюсы, — с улыбкой заметила Тина, прижавшись подбородком к его плечу. — Якоб замечательный. То, что он сделал, просто неоценимо.       — Ты читала?       — Немного, — она зажмурилась. — Не хочу возвращаться назад. Боюсь упустить настоящее. Потерять то, чем обладаю сейчас. — Тина чуть отдалилась, чтобы посмотреть на Ньюта, перескакивая взглядом с одной веснушки на другой — декабрь уже сводил концы с концами, а они были всё такие же яркие, как в июне. От Ньюта даже пахло летом — нагретой на солнце травой и сладковатым бризом.       — У нас ещё всё впереди, — успокаивающе произнёс Ньют, подтягиваясь к ней ближе, чтобы сомкнулись лбы. — Гораздо больше, чем ты можешь себе представить.       Тина вздохнула с облегчением. Обыкновенная жизнь — как много это значило для неё теперь! Уставать от работы, читать вслух по вечерам, растить ребёнка. О последнем она думала всё чаще — у Куинни было видение.       Новый год обещал привнести в их жизнь большие перемены.       — Да, — прошептала она, опустив ресницы; на душе было спокойно. — Это правда. Напоминай мне об этом почаще.       — Это моя работа, Тина, — мягко произнёс Ньют ей в губы.       — И ты прекрасно с ней справляешься…       Раздавшийся из столовой грохот и испуганный вскрик заставил их вздрогнуть и мгновенно развернуть головы к двери, так что поцелуй вышел коротким и смазанным. Сердце забилось под горлом, но Ньют рук не размыкал, рвано дыша.       — Боже мой, — судорожно выдохнула Тина, а затем нахмурилась, услышав раскаты беспечного смеха — можно было только догадываться, что произошло у Якоба и Куинни в столовой, но то, что обоим было весело от происходящего, нельзя было подвергнуть сомнению. Она перевела озадаченный взгляд на Ньюта и заметила, что его губы дрогнули в предвестии улыбки.       — Должно быть, до пудинга сегодня дело не дойдёт, — хрипло произнёс он, и Тина прыснула со смеху, поняв, что он имел в виду.       — Думаю, они не сильно опечалены по этому поводу.       Ньют посмотрел на неё и, распустив объятия, взял её за руку. Тина широко улыбалась ему — она была прекраснее, чем он видел во сне.       — Пойдём, — произнёс он с улыбкой. — Праздник только начинается.